Глава двадцать первая
Немецкий жених
Встреча с Гельмутом Шрабером была назначена в том же ресторане «Марриотт». Для подстраховки Рита пригласила и Вадика Каргополова, правда не сказав ему, кто будет та девушка, которую она хочет сосватать немцу. Но депутат и так отнесся к ее идее несколько ревниво, поскольку он сам крутил с богатым бюргером кое-какие дела и не желал его делить с кем бы то ни было. Даже с женщиной. Пусть и с будущей супругой Гельмута. А когда он увидел, что к их столику идут Рита и… Ольга, то и вовсе затрясся от возмущения. Вначале он несколько обмяк, затем вновь надулся и пошел пятнами — от бледно-розовых до фиолетово-багровых. Того и гляди, хватит тот самый «кондратий», на которого он любил ссылаться, грозя в Думе правительству и изображая из себя народного заступника, предварительно обсудив в кулуарах с теми же представителями кабинета министров все нюансы и роли.

— О, я-я, зер гут! — шепнул Каргополову Гельмут, также глядя на приближающихся Риту и Ольгу. Впрочем, он неплохо говорил и по-русски, так как был немцем не западным, а восточным, и учился когда-то в нашем университете.

— Вот тебе и «зер гут», мутер твою рас-с-так!.. — прошипел в ответ Каргополов.

Рита представила Ольгу Гельмуту и депутату, все уселись за столик. Тотчас же засуетились официанты, которым уже был сделан заказ заранее.

— Цигель, цигель! — поторопил их Каргополов, отчего-то заговоривший на дурном немецком, который учил в школе. Возможно, от переполнявшего его гнева. На Ольгу он старался не смотреть. Зато во все глаза на нее пялился Гельмут.

— Ты на ней дырки протрешь, — сказала ему Рита. — А платье дорогое, потом не заштопаешь.

— Рюска красавица! — с восхищением отозвался тот, подняв вверх большой палец.

— Рюска, — согласилась Рита. — Но главная красавица здесь я, не забывайте.

— О, ти тоже. Но ти — женщин майн дрюг. А Олька — о!

— Не «Олька», а Оленька, — поправила Рита. — И вообще, подбери до поры до времени слюни, гузка моя. Давай сразу перейдем к делу.

— О, я, я. Оль-ень-ка. Карашо. К делу.

Гельмут сосредоточился, но на Ольгу продолжал посматривать с удовольствием. Очевидно, она действительно ему очень понравилась. Сама же Оля держалась скромно, тихо и несколько растерянно. К тому же немного побаивалась и Каргополова, который грозно вращал глазами.

— Надо сначала выпить, — сказал депутат, решив махнуть на все рукой. Все равно он со Светкой скоро разведется, а эта дуреха, Ольга, Гельмута у него не перехватит. Даже хорошо, что у немца будет жена из его бывших родственников. Легче управлять бюргером.

Все выпили шнапса, кроме Ольги.

— Не пьет и не курит, — заметила Рита, кивнув на подругу.

— Карашо, — сказал Гельмут, отметив что-то в своем блокнотике. Наверное, у него был целый список условий по выбору невесты в России.

— Морально устойчива, характер такой же нордический, как и у тебя, — продолжала Рита, вспоминая что-то из старого фильма. — В связях, порочащих ее, не замечена. Ну, и разумеется, отмечена наградами рейха.

— Как?

— То есть нашего рейха, отечественного. Красный диплом о высшем образовании. Медаль за спасение утопающих на пожаре. Мать-героиня. Нет, это потом. Здоровье отменное, последний раз к врачу обращалась еще в школе, по поводу насморка. И тот оказался гриппером.

— Что? — не расслышал Гельмут.

— Инфлюэнцей, — прокричала Рита, переходя к решительной атаке и беря быка за рога. — Она тебе нравится?

— Я, я! — тотчас же откликнулся Гельмут, вновь отмечая в блокнотике какие-то пункты.

— Но фройляйн, кажется, слегка беременна? — не удержался от издевки Каргополов. — И сдается мне, что роды не за горами.

— А ты вообще помолчи! — шикнула на него Рита. — Подумаешь беременна! А мы этого и не скрываем. Она и от тебя, Гельмут, быстро забеременеет, потому что природа такая, плодоносная, а тебе ведь хочется деток?

— О, я… — несколько уныло на этот раз отозвался немец. И опять что-то пометил в блокноте. На сей раз, кажется, поставил вопросительный знак.

— Закрой свой чертов кондуит, — грозно сказала ему Рита. — А не то я его в окно выброшу. Ишь, развел тут бухгалтерский учет: дебит-кредит! Тебе сватают такую девушку, а он баланс подводит. Чай, не голштинскую корову покупаешь! Смотреть на меня, штурмбанфюрер хренов!

От ее окрика Гельмут вздрогнул, захлопнул блокнотик и уставился на Риту. Даже Каргополов несколько растерялся. Он знал, что Ритуля — девушка решительная и хваткая. На себе проверил. А Ольга теперь и вовсе смутилась. Она опустила голову и сидела не шевелясь, глядя на жюльен перед собой. Ей было не только стыдно за этот торг, она ощущала себя совершенно голой, словно выставленной на невольничьем рынке напоказ. Ей хотелось уйти, но она и не смела двинуться с места. А Рита продолжила:

— Короче так, сокол ты мой фашистский из люфтваффе…

— Не надо фашизьмь, никс, ош-шень плехо, — перебил ее Гельмут.

— Ладно, — согласилась Рита. — Но ведь и не коммунист же ты, надеюсь? Словом, ты буржуин и твой аусвайс в порядке. С ее паспортом некоторая заминка, но мы ее через пару недель уладим. Получит новый. Если она тебе подходит как девушка… и мать, то берем ваши аусвайсы, соединяем их здесь, в загсе, а потом ваши тела и души отправляются в свободный полет. То есть в свадебное путешествие. Подходит?

— А сдается мне, — снова не удержался Каргополов, — что у девушки этот ребенок не первый. Я умею по глазам читать.

— Тогда закрой сам свои зенки, — отрезала Рита. — Да, вынуждены признать. У тебя, Гельмут, уже есть сын. И очень хорошенький мальчик, пяти лет.

— П-почему я не зналь? — удивился немец. — Откюда и когдя?

— Я имею в виду, что Ольга воспитывает ребенка от одного негодяя. Но ты его усыновишь, и дело с концом.

— Негодяя? — пошутил Каргополов.

— Ребенка! — рыкнула Рита. — Это была ошибка молодости, Гельмут. Но ты его воспитаешь в настоящем арийском духе, и он наследует твое дело. А в будущем станет канцлером Германии. Уф-ф! — Устала я с вами, — и Рита лихо выпила еще одну рюмку шнапса.

— А почьему Оль-ень-ка все время мольчит? — произнес Гельмут, не спуская с нее глаз. — Я такой страшьный?

Но тут у Ольги окончательно не выдержали нервы. Особенно, когда речь зашла об Антошке. Она вдруг сорвалась с места и, путаясь в длинном вечернем платье, побежала к выходу.

— Айн момент! — сказал Рита, пустившись следом за ней.

Когда Ольга стремглав бежала из ресторана «Марриотт», Константин с друзьями как раз заканчивал свой «пивной путч» в баре. Будущие грабители договорились встретиться через пару недель и вернуться к обсуждению плана. Стали прощаться и расходиться.

— А вас, Джойстик, я попрошу остаться, — зловеще сказал Костя, удержав старого приятеля за рукав. — Так что ты там говорил о медицинских центрах?

— Тогда поехали ко мне, — ответил тот. — Мне удалось кое-что нарыть.

Минут через тридцать они уже сидели в полностью компьютеризованной и заинтернеченной квартире Джойстика. На стенке, как божество, висел портрет Билла Гейтса. Всюду были мерцающие мониторы, провода, процессоры, сканеры, принтеры, полки с дискетами и книгами по программированию. Косте показалось, что он вообще попал в какой-то виртуальный мир, того и гляди, из-под тахты вынырнет универсальный злодей и скажет: «У вас осталось три жизни!», а чайник на плите закипит не водой, а машинным маслом для смазки роботов. Он даже подозрительно понюхал свой стакан с чаем, который ему предложил Джойстик.

— Цейлонский, — сказал хозяин квартиры. — Сахара клади сколько хочешь. А теперь слушай меня внимательно. У тебя остается совсем мало времени.

— Еще три жизни, — хмуро произнес Костя. — Это я так, нашло что-то. Продолжай.

Джойстик сел за один из компьютеров, начал поиск. Константин склонился над ним и стал следить за мельканием монитора.

Вот письма, которые пришли в ответ на то, что я рассылал, — сказал Джойстик. — Можешь прочесть, я их перевел на русский.

— Говори сразу суть, — отозвался Костя, уже чувствуя неладное.

— А суть такова. Ответили мне шесть медицинских центров в Израиле по пересадке костного мозга. Эти операции они делают детям со всего мира. Но есть одно «но».

— Какое? Жителей России ставят в конец очереди?

— Нет.

Джойстик нашел в компьютерной памяти нужное письмо, стал зачитывать:

«Вы сообщаете, что перед приездом сюда планируете получить Израильское гражданство. Вы должны иметь в виду, что если вы не получите его, то эта операция обойдется вам в большую сумму».

— Ответь им, что гражданство Израиля у нас будет, — сказал Костя.

— А ты в этом уверен? — спросил Джойстик.

— Хрен знает, — честно признался тот. — В посольстве что-то темнят, мурыжат. Пригласили вот на собеседование родителей и Ольгу. На днях пойдем. Слушай, а может быть, они на взятку намекают? Как думаешь, сколько им дать на лапу?

Джойстик засмеялся.

— Даже не заикайся об этом, — сказал он. — Они, знаешь, как там за свои места держатся? А ты им уже сказал, что у тебя больной ребенок?

— Нет, конечно, — ответил Костя. — Ты меня уж совсем за порченого держишь?

— Не говори, ни в коем случае. А то визы вам не видать. А ты, наверное, именно поэтому решил банк ограбить? — вдруг спросил он.

— И поэтому тоже, — кивнул Костя. — Ладно, не отвлекайся. Банк у нас еще впереди, а пока пошли им ответ, что виза у нас уже есть. Смухлюем немного. Поглядим, что ответят.

— Ладно, — сказал Джойстик. — Все равно я с тобой рано или поздно в тюрьму сяду. Так лучше раньше.

Он стал нажимать на клавиши и тут вдруг в компьютере неожиданно произошел сбой, изображение на мониторе вернулось к первоначальной заставке. Во всю ширину экрана появилась фотография Ольги. Еще пятилетней давности. Джойстик смутился, попытался убрать ее, щелкая клавишами, но изображение не исчезало. Девушка чуть улыбалась, загадочно, как Мона Лиза, а смотрела на них обоих задумчиво, слегка грустно, будто уже тогда знала, что должно произойти сейчас, в эти дни, пять лет спустя.

— Это… я так… не было ничего под рукой, вот и поместил Ольгу, — совсем растерявшись проговорил Джойстик. — Сейчас уберу… черт… заело что-то.

— Оставь, — произнес Константин, положив свою ладонь на его руку. — Не надо убирать. Я и не знал, что ты ее до сих пор так любишь.

Теперь они оба, погрузившись каждый в себя, молча и еще долго всматривались в фотопортрет Ольги. Но не имея сил возвратиться в прошлое…

Рита успела перехватить Олю, когда она уже садилась в такси.

— Совсем спятила?! — прошипела она, силой вытаскивая ее из машины. — Какая муха тебя укусила? Или припадок начался? Объясни толком.

— Рита, я не могу так, — ответила Ольга, бессильно опустив руки. — Это обман.

— Красотки, так мы едем или нет? — высунулся из машины таксист. — Могу даже со скидкой ради таких барышень. Отработаете.

— Проваливай, пока цел! — огрызнулась Рита и поволокла сопротивляющуюся подругу к ресторану. — Я в тебя уже столько сил вложила, а ты… Не умеешь отвечать благодарностью! Почему — обман? Кого ты обманываешь, Костю? Да ему чихать на твое знакомство с Гельмутом!

— Так я ведь и Гельмута, получается, обманываю, — сказала Ольга. — Выхожу замуж из-за его денег.

— Во-первых, ты еще никуда не выходишь. А… входишь в ресторан. Вот так, подними ножку и перешагни через ступеньку.

Поскольку Ольга продолжала упираться, Рита подтолкнула ее в спину, да так сильно, что девушка перемахнула сразу через несколько ступеней и очутилась перед стеклянной дверью. Швейцар услужливо распахнул ее еще шире.

— А во-вторых, — продолжала Рита, ведя ее через холл. — Запомни, родненькая, на Западе брак — это тоже бизнес. Гельмуту нужна добропорядочная, верная, домашняя бюргерша, своих-то фрау там уже, наверное, не осталось, моль съела, вот он и приперся в Россию. А ежели жена при этом окажется еще и красавицей — ну, тут уж плати премиальные! А тебе, естественно, выгодно себя продать. Это как переход ценного футболиста в зарубежный клуб. Ничего стыдного или позорного. Ну, поиграешь там, в Германии, в этот футбол, отработаешь в роли супруги, а не понравится — так и развестись можно. Вылечишь сына, и назад, в родную конюшню. Если тебе так нравится российское пепелище.

— Я понимаю, — шмыгнула носом Ольга. — Ты все правильно говоришь, Рита. Просто у меня нервы почему-то сдали.

— Ничего, — успокоила ее коварная соперница. — Только больше этого не повторяй. А теперь — улыбнись, нос выше — и пошли к нашим баранам!

Вернувшись за столик, Рита тотчас же накинулась на Гельмута и Каргополова, словно они и были главными виновниками внезапного бегства «Золушки».

— Зачем вы ее напугали? — сказала она гневно. — Вы же оба просто чудовища, монстры, с такими рожами лишь детей заиками делать!

— Но-но, полегче! — отозвался Каргополов. Гельмут как-то понуро глядел на Ольгу.

— Я фам совершен-но не нравлюсь? — пробормотал он. — Я — чудовище? У меня — роша?

— Ну что вы такое говорите? — засмеялась Ольга. Вид у Гельмута был очень жалкий и виноватый. — Рита просто шутит. Вы весьма милый и интересный мужчина.

— Вот это в точку! — одобрила ее Рита. — Тебя и учить не надо, продолжай дальше.

— О! — обрадовался Гельмут и порозовел. — Я так рат эт-то слышат. Ми с вами найдьем контакт. Я?

— Я-я! — ответила за Ольгу Рита. А та лишь скромно кивнула головой. Каргополов же фыркнул и выпил шнапса.

— Умора! — сказал он издевательски. — На моих глазах моего партнера по бизнесу женят на беременной женщине. Да еще моей племяннице.

— Как? — встрепенулась Рита. Она уставилась сначала на Каргополова, затем на Ольгу. Но быстро пришла в себя, Потому что была девушкой исключительно современной. — Вот так номер!

— Да, — подтвердила Оля. — Вадим Арсеньевич женат на моей тете.

— Но скоро разведусь, — добавил тот.

— Это на твоей Светке, что ли? — усмехнулась Рита. — Даже забавно. Мир, как говорится, тесен, особенно когда ты садишь в вокзальном сортире. Ну что же… в таком случае…

Она быстро сообразила, что из создавшейся ситуации можно даже извлечь выгоду.

— В таком случае, — обратилась она к Гельмуту, — тебе вообще нечего долго раздумывать. За Ольгу ручаюсь не только я, но и твой дружок Каргополов. Ты даже успеешь с ним породниться, пока он не перестал быть ее родственником.

— Я пока еще ни за кого не ручаюсь, — заявил депутат. — Это дело надо как следует обмозговать.

— У нас в России все решается очень быстро, — не замечая его слов, продолжила Рита. — Это после мы начинаем все ломать и делать заново. А пока надо построить. Так что строительство вашей семьи я считаю почти законченным. Соедините руки, дети мои, и поцелуйтесь.

Поскольку Ольга продолжала неподвижно сидеть и, того и гляди, готова была вновь сорваться с места, а Гельмут зачем-то встал, то Рита сама взяла их обоих за руки и вложила одна в другую.

— Вот так-то лучше, — удовлетворенно сказала она. — Приятно посмотреть. Какая пара! А, Каргополов? И мы с тобою ничуть не хуже будем смотреться.

— Ты — дикая кошка, — заявил Каргополов. — Но за это я тебя и люблю.

А Гельмут и Ольга продолжали стоять почти неподвижно, но держась за руки и смотря друг другу в глаза.

— Ви оч-чень карошая, — тихо произнес немец. — Я эт-то сразу понял, как увидель. С первый рас.

— А вы добрый, — ответила Ольга, чувствуя, что все ее страхи и волнения наконец-то отступают. — Я даже не могу поверить, что все это происходит наяву…

— На… ява? — не понял Гельмут. — Ми поедем на Яву, как фам будет укодно.

— Сначала заключите брачный контракт, — услыхала их Рита. — Чтобы все было официально учтено и запротоколировано. Я не могу рисковать судьбой своей лучшей подруги. Мы в ответе за тех, кого приручили, так кажется, Каргополов?

Депутат нагнулся и прошептал ей в самое ушко:

— А ты, милая, еще та стерва. Я ведь теперь понимаю, почему ты хочешь сплавить подальше эту Ольгу. Но у тебя, сучка, ничего не выйдет.

— Заглохни, — тихо ответила ему Рита. — Это и в твоих интересах. Немецкая корова от тебя никуда не уплывет, будешь доить ее еще сильнее… Вместе будем, — добавила она, обворожительно улыбнувшись.

Заиграла музыка. Пока еще не марш Мендельсона, но что-то тоже торжественное. Две пары — Каргополов с Ритой и Гельмут с Ольгой, не сговариваясь, пошли танцевать.

Глава двадцать третья
Фантазии и реальность
Две пары уже целую неделю ежедневно встречались по вечерам: то в ресторане «Марриотт», то в загородном доме Каргополова, а то и в роскошном номере-люкс Гельмута Шрабера. Ольга во всем следовала инструкциям Риты, а та пока решила попридержать коней и не форсировать события. Она водила большого немецкого сома на крючке, но не давала ему сорваться. Но и сам Гельмут вел себя очень деликатно, не шел на абордаж. Лишь вздыхал рядом с Ольгой.

— Таких жирных налимов, — объясняла Ольге Рита, — как наши с тобой ухажеры, надо готовить к столу определенным способом. Умные повара предварительно отбивают на противне их печенку и сердце железными прутьями. Так они становятся намного вкуснее. И ты тоже бей своего чем попало, я имею в виду в моральном смысле. Пусть он все время чувствует перед тобой какую-то свою вину. Убеди его в том, что это именно он соблазнил тебя в детстве и лишил невинности.

— Меня соблазнил Костя, до него я была девственницей, — призналась Ольга.

— Ну ты даешь! — в восторге сказала Рита. — Значит, он — твой первый мужчина?

— Ну да.

— Это тяжелый случай. Первая любовь не ржавеет, — Рита задумалась о чем-то. — Ладно, выбрось Костю из головы. Тем более что с переездом в Израиль он уже облажался. Теперь надо думать только о Германии.

И вот настал тот вечер, когда Рита решила выложить перед Гельмутом скрываемые до сей поры карты. Они все вместе сидели в номере немца, а тот как раз жаловался, что сегодня утром у него украли бумажник с чековой книжкой и кредитной карточкой прямо в Президент-Отеле, на встрече с председателем Союза отечественных бизнесменов. Он и глазом не успел моргнуть.

— Может, этот председатель и спер, — меланхолически заметила Рита. — Ты будь внимательнее, Гельмушка. У нас еще тот народ, что бомж, что премьер-министр. Но я тебе хотела о другом сказать. Ты надумал сделать Ольге официальное предложение?

Каргополов при этом фыркнул, а сама Ольга сконфуженно покраснела. Гельмут поправил на носу роговые очки.

— О, я! — сказал он. — Надо только позвонить майн мутер.

— Ну, звони, звони. А без мутер ты никаких решений не принимаешь? — спросила Рита с издевкой. — Даже когда везешь к нам на рынки свою просроченную свинину и ветчину?

— Оль-ень-ка — не свиньина, — разумно ответил Гельмут.

— Это ты правильно подметил, — согласилась Рита. — Но тогда скажи маме, что у тебя есть еще одна проблема.

— Какая? — встрепенулся Каргополов.

Рита взглянула на Ольгу, поймала ее утвердительный взгляд.

— Дело в том, — сказала она, — что Ольге нужно сделать операцию… Чего ты так напрягся, Гельмут? Вот мужики пошли! Да не бойся ты, не ей, а ее ребенку.

— Эт-то правда? — спросил немец, обращаясь к своей «суженой».

— Да, — кивнула та. — У него лейкоз, нужна пересадка костного мозга.

— О! — издал единственный звук Гельмут. И повторил его в другой тональности, более растерянно: — О-о!..

— Что сие означает? — спросила Рита. — Сочувствие или боязнь ответственности? Ты раздумал жениться?

— О, найн, — помотал головой Гельмут. — Ми можьем сделать ту операцию в майн фатерлянд. Я!

— Это будет дорого стоить, — сразу предупредила Рита. — Порядка сорока тысяч марок. У тебя там, часом, не завалялась такая сумма в ботинке?

— Гм-м, — вмешался Каргополов. — Вообще-то, это похоже на вымогательство. Я, как российский депутат…

— Как российского депутата, я вас лишаю слова, — отмахнулась от него Рита. — Я с бундестагом разговариваю. Думай, Гельмут, и решай скорее. А то мы какого-нибудь богатого француза найдем. Есть и такие на примете.

— О… — понурился немец. — Разьве Оль-ень-ка встречьяеться со мной ради марок?

— Нет, конечно! — вступила в разговор и Ольга. — Но просто так складываются обстоятельства. Простите меня, Гельмут, но у меня нет сейчас другого выхода. А вы мне действительно очень нравитесь.

— Карашо, — кивнул Гельмут и сразу повеселел. — Не вольнюйся Оль-ень-ка, ми сделяем операцию в Герман.

— И ты дашь на это деньги? — спросила неутомимая Рита, ставя вопрос ребром.

— О, я. Я могью прямо сей секунд выписьять чек, — ответил Гельмут и полез в пиджак.

— Погоди пока, — остановил его Каргополов. — Сначала поженитесь. И обязательно возьми расписку в получении денег.

— Я, я, расписка, — кивнул немец. — Коньечно.

— Она тебе должна будет написать расписку, даже будучи твоей женой? — спросила Рита.

— Коньечно, — вновь кивнул Гельмут. — Так у нас приньято, в Европа.

— Вот ведь уроды! — откровенно выразилась фотомодель. — Одно слово — гнилой Запад. Никаких возвышенных чувств!

— Чуйвства у менья есть, — несколько обиженно отозвался Гельмут. — Я докьяжу. Прямо сейчас выпьишю чек на одна тысяча… нет, два тысяча марок. Вот! На карман расход Оль-ень-ке.

Он вновь полез в пиджак, а Рита сказала:

— Чувства у него оцениваются в две тысячи марок, ну а любовь будет, наверное, подороже, марок тысяч в три с половиной. Ладно, Оля, бери пока сколько дает, как у нас в России говорят: с паршивой овцы хоть шерсти клок… Пригодятся на лекарства.

— Овьца? — переспросил Гельмут, шаря по карманам. — Что есть парша? О! У меня нет чековьей книжка. Ее ведь спер предьседьятель!

— Ну вот, приехали! — разочарованно произнесла Рита. — Когда ты новую получишь?

— Немного дньей. Нужьно подождьять, — ответил Гельмут. — Оль-ень-ка, не вольнуся. Я дам тьебе деньга.

— А мне так нравится, когда вы это говорите: «Оленька», — произнесла она и не смогла сдержать смеха.

— Как карашо она смееться! — не удержался от восторженной улыбки и Гельмут. Усмехнулась также и Рита. Лишь один Каргополов в который уже раз недовольно фыркнул.

Примерно в это же время Константин звонил в дверь к Ольге. Открыла Наталья Викторовна.

— Ты? — удивилась она, не видев своего «зятька» со дня представления клоунов в больнице. — Ну, проходи…

Несмотря на всю свою неприязнь к Косте, Наталья Викторовна выставила все же на стол еще одну чашку. Он застал ее за чаепитием вместе с Вольдемаром и бабушкой. На тарелках лежали домашние пирожки и булочки. Костя механически взял одну из них и принялся жевать. Он с утра ничего не ел, бегая по турагентствам.

— А где Ольга? — спросил он.

— С Гельмутом, — нарочито подчеркнула Наталья Викторовна.

— A-а… с немцем этим… — Константин потянулся к еще одному пирожку. — Ну и как у них дела продвигаются?

— Лучше некуда, — Наталья Викторовна поджала губы. — От тебя же прока никакого. Ты даже не сумел стать евреем.

— Тоже мне горе какое, — отозвался Костя. — Можно подумать, что это кандидатская степень. Впрочем, при определенных обстоятельствах, пожалуй, что и степень. А у нас, в России, даже особое звание, титул. С ним ты теперь всюду пролезешь.

— Вот именно, — кивнул Вольдемар. — У нас на железной дороге, если ты не Шмульман, то выше проводника в поезде или путевого обходчика не поднимешься.

— Но я ведь тоже не сидел без дела, — продолжил о своем Костя. — Объезжал агентства, хочу поехать в Израиль по туристической визе. Мне нужен Ольгин паспорт. Главное — оказаться там, пусть даже не на ПМЖ. А потом — видно будет, — он съел еще одну булочку.

— Вряд ли получится, — сказала Наталья Викторовна. — В посольстве вас хорошо запомнили. Не дадут визы, даже туристической. Мне Ольга рассказывала, что вы там начудили со своей матушкой.

— А чего они сами? — огрызнулся Костя. — И от волнения он съел сразу две булочки.

Наталья Викторовна отодвинула от него тарелку подальше, но Костя, не заметив этого, продолжил:

— Туристическую визу должны дать. Может, я к Святым местам еду, к христианским реликвиям, ко Гробу Господню. Как они смеют мне в этом отказать? А то я новый крестовый поход начну! Я там разгоню всю эту шатию-братию! Они еще узнают Константина Шиголопулоса!

— Чего-то ты совсем разбушевался, — заметила Наталья Викторовна. — Раньше надо было православному Богу молиться. А то как прижмет как следует — тут он уже и христианин, поклоны начинает бить. А креститься, поди, и не умеешь.

Константин, чтобы доказать обратное, неумело осенил себя крестным знамением, причем слева направо. Бабушка от возмущения даже плюнула. Но Костя невозмутимо потянулся к тарелке с пирожками. Сжевал еще парочку. Оставался один, последний.

— Дочку хотела угостить, — жалеючи произнесла Наталья Викторовна. Раздумывая, дать ему по рукам, если он опять полезет в тарелку или нет?

— Это правильно, — раздумывая о своем, сказал Костя и с аппетитом скушал последний пирожок. — Уф-ф, устал я!.. Наталья Викторовна, а можно у вас на полчасика где-нибудь прилечь? Чего-то в сон клонит. Я могу и на коврике, у порога.

— Чего уж! — махнула рукой она. — Ложись в комнате, на диване. А мы опять тесто месить станем. К твоему пробуждению…

…И вот он наступил этот самый несчастный и позорный в жизни Константина день, когда жену и любимого сына увозил на чужбину какой-то толстобрюхий тевтонский рыцарь-завоеватель! Казалось, небо сейчас упадет на землю, на взлетную полосу аэродрома, по которой разгонялись лайнеры. В одном из них вскоре очутится и Ольга с Антошкой. Но пока они стояли в зале аэропорта вместе с Гельмутом и отчего-то радостно смеялись…

Костя смотрел на них из толпы других пассажиров и у него сжималось сердце. «Нет, нет, — твердил он себе сквозь сомкнутые губы. — Это не может быть. Ведь и Ольга, и Антошка — это моя семья! Моя! Почему же они так весело и беззаботно смеются?» В кармане он сжимал пистолет, купленный им накануне на Тишинском рынке. Он уже знал, что пойдет на все, лишь бы не допустить их отъезда. Гельмут что-то спросил у Ольги, та ответила, а потом поцеловала его. Немец подхватил Антошку на руки и стал подбрасывать его высоко вверх. Тот отчаянно визжал от смеха, страха и счастья.

«А вдруг он его не успеет поймать?» — подумалось Косте. Ему вдруг сильно захотелось броситься вперед, оттолкнуть Гельмута, схватить в охапку малыша помчаться по взлетной полосе вперед. Может быть, и он сумеет взлететь?

Пока он так рассуждал, Гельмут с Ольгой, а посередине Антошка, держась за руки, встали в очередь к таможенному досмотру. «Хоть бы у него героин обнаружили, — опять подумалось Косте. — Или пусть бы он находился в розыске в Интерполе». Но Гельмут был добропорядочный бюргер, Константин знал это, и даже в глубине души признавал его правоту. У немца есть все — положение, деньги, яхта, вилла… А у него? Только пистолет в кармане. Тогда ничего не остается, как только пристрелить немца. В другой раз будет искать невест в своем родном фатерлянде. А потом Костя застрелится сам. Так он решил. И его теперь ничто не остановит.

— Погоди, сынок, — сказала Елизавета Сергеевна, неожиданно очутившись рядом. Она все время стояла за его спиной, наверное выследив от самого дома. — Не надо его убивать. Ты же сам понимаешь, что это не выход. А Ольге и Антону в Германии будет гораздо лучше. Ему там операцию сделают. Да и Гельмут этот — такой симпатичный розовый поросеночек…

— Кабан старый, — угрюмо отозвался Костя. — Колоть пора. Но почему все так плохо, мама?

— Да все пройдет! — улыбнулась Елизавета Сергеевна. — Поехали домой. Я пирожки испекла.

— А знаешь, какие вкусные пироги и булки я ел недавно у Натальи Викторовны? Она мне дала рецепт, сейчас расскажу, а ты записывай.

Константин вынул пистолет и переложил его в другой карман. Елизавета Сергеевна приготовила карандаш и бумагу. Очередь у таможни продолжала двигаться.

— Погоди-ка! — опомнился вдруг Костя. — Какие пирожки? Тут судьба моя решается.

Он снова вытащил «ТТ» и снял его с предохранителя. Решительно шагнул в толпу, раздвигая ее руками.

— Костя! — прокричала позади него мать. Но его уже нельзя было остановить.

Он подбежал к Ольге и выхватил ее вместе с Антоном из очереди. Все люди вокруг шарахнулись в стороны. Гельмут поднял вверх руки.

— Гитлер капут! — почему-то произнес он и засмеялся.

— Всем отойти назад! — закричал Костя, размахивая пистолетом.

Другой рукой он прижимал к себе малыша и Ольгу.

— Никому не двигаться! Буду стрелять!

В зале аэропорта появилась милиция и почти тотчас же — отряд спецназа, с бронированными щитами и в полусферах. Они рассыпались по периметру, выставив короткоствольные автоматы. На верхних парапетах заняли позицию снайперы.

— Дайте нам уйти! — прокричал Костя. — Освободите проход!

В ответ ему раздался голос из мегафона:

— Бросай пистолет и сдавайся! Отпусти женщину и ребенка!

Это кричал генерал, стоя на безопасном расстоянии. Возле него находился и Каргополов с Ритой. Генерал вопросительно поглядел на депутата и сказал:

— Он не бросит. Ну что, будем валить?

— Валите, валите, — равнодушно ответил Каргополов.

— Нет! — прокричала Рита.

Ее голос слился с сухим щелчком, пуля попала прямо в сердце…

— Погодите! — успел прокричать Костя. — Дайте же мне напоследок еще один пирожок с луком!

Он очнулся, открыв глаза, потому что его сильно тормошила Наталья Викторовна.

— Вот тебе пирожок, не ори только, — сказала она, держа в руках целую тарелку. — Если ты все время во сне так кричишь, то теперь понятно, почему Ольга хочет удрать в Германию.

— А?.. Что?.. — пробормотал Костя. — Ффу-у… А она уже пришла?

— На кухне сидит.

Костя взял пирожок и принялся его жевать, проговорив при этом:

— Если бы вы, Наталья Викторовна, только знали, как сильно у меня болит сердце…

— Нет, не знаю, — сурово отозвалась она. — Болит — значит, за дело. Просто так щемить не станет.

Светлана Викторовна была в курсе многих любовных похождений своего мужа. Вначале она ревновала и даже швыряла в Каргополова все, что попадало ей в доме под руку, вплоть до ножей и вилок. Затем успокоилась и махнула рукой. О связи неверного супруга с фотомоделью Ритой она покуда еще не догадывалась. Однако Светлана Викторовна готовилась к активным боевым действиям, к решающему штурму, чтобы покончить с противником, то есть с Каргополовым, одним разом. Стереть его в порошок. Уничтожить как мужа и даже положить конец его политической карьере. Она очень многое знала о его тайных махинациях. В свое время Каргополов охотно делился с ней своими секретами, рассказывал то, о чем не следует говорить женщине. Была она знакома и с его партнерами по бизнесу, в частности с Мамлюковым и Гельмутом Шрабером. А также, будучи далеко не дурой и предусмотрительной особой, записывала кое-что из услышанного в тетрадь и загодя составляла досье на своего благоверного.

К осени набралась довольно пухлая папка. Хранила она ее у своей сестры. В ней были не только важные документы или их копии, слямзенные порой у Каргополова, когда он бывал пьян (а это случалось почти каждый день), но также фотоматериалы и диктофонные записи его переговоров. Светлана Викторовна всегда включала высокочувствительный диктофон, когда к мужу приходили его гости и запирались с ним в кабинете. Более того, в последние четыре месяца она получала еще и очень интересную информацию от нанятого ею частного сыщика, бывшего работника органов госбезопасности. Этот незаметный, среднего роста и возраста человек, с невзрачным незапоминающимся лицом, которого звали просто Павел, каждые две недели докладывал Светлане Викторовне о «похождениях» Каргополова. За что получал щедрое вознаграждение из денег самого депутата, выделенных на семью. Вообще-то, Вадим Арсеньевич был крайне жаден и скуп. Но побаивался своей супруги, старался ей не отказывать в требуемых суммах.

Однако Светлане Викторовне этого было, конечно же, мало. Она хотела обеспечить себя всерьез и надолго, желательно до конца жизни. И остаться свободной женщиной, без опостылевшего Каргополова. В тюрьму его она, разумеется, сажать не собиралась — да в России теперь и не сажают политиков или миллионеров, им просто дают двадцать лет условно или приговаривают к пожизненному заключению с немедленной амнистией. Хотя Павел и намекал ей, что деяния Каргополова тянут даже на государственную измену, по крайней мере, вред, нанесенный им России, лишь в масштабах будет поменьше разрушительных работ Ельцина, Гайдара, Чубайса и иже с ними. Нет, Светлана Викторовна хотела лишь содрать с Каргополова семь шкур и пустить его голым в огород. Пусть живет и стоит там чучелом, пугая ворон.

Теперь она выбирала момент для наступления, чтобы отпраздновать свой Аустерлиц. Но каково же было ее изумление, когда Павел положил перед ней последние фотографии, снятые скрытой камерой в ресторане «Марриотт», на вилле Каргополова и в номере Гельмута Шрабера.

— Что это за новая проблядушка со смазливой мордочкой? — спросила она. — А главное, каким образом тут замешана моя племянница Ольга?

— Племянница собирается замуж за немца, а «проблядушка» — Рита Гонцова, известная фотомодель, — ответил бывший гэбэшник.

— Ну, насчет ее нового замужества я кое-что слышала от сестры, но не думала, что это тот самый Гельмут. Выходит, Каргополов и тут ищет какую-то выгоду?

— Со Шрабером он ведет переговоры о новых поставках просроченного мяса в Россию, в провинцию, через украинскую границу. Канал ими уже был испробован еще прошлым летом. В таможенном коридоре работают люди Мамлюкова, а тот к тому же пропускает через него и негодное сырье для своей фармацевтики, — Павел докладывал четко, как и привык всю жизнь. Он был прекрасно осведомлен обо всех фигурантах, которых ему поручалось «вести». — Их переговоры близки к завершению. Что же касается Риты Гонцовой, то она вместе с Каргополовым разрабатывает какую-то свою комбинацию уже против Шрабера, стремясь выдать вашу племянницу замуж. Или действует самостоятельно.

— Выясните, пожалуйста, какие цели она преследует, — сказала Светлана Викторовна. — Боюсь, что и тут дело далеко не чистое. Мне будет жаль, если Ольга попадет в ловушку.

— Вообще-то, не хочу вас огорчать, но один из их общих знакомых, я имею в виду Шрабера и Каргополова, занимается системным бизнесом по отправке русских девушек за рубеж — в арабские страны, для богатых шейхов. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Понимаю, — задумчиво произнесла Светлана Викторовна. — Но не могу поверить, чтобы они на это пошли. Конечно, Оленька очень красивая девушка, но она же беременна!

— Это не играет роли, — ответил Павел. — Тот человек, который вывозит «живой товар» за границу, связан еще и с трансплантацией детских органов.

— Неужели… — начала было потрясенная Светлана Викторовна.

— Да, — твердо сказал Павел. — Это бизнес, и не маленький. Теперь вы представляете, какие комбинации тут возможны? Причем саму Гонцову могут наверняка использовать «втемную», необязательно она догадывается о реальных планах Каргополова или Шрабера. Я не намерен вас пугать, но дело, которое вы мне поручили, представляется очень серьезным. Я аналитик и привык распутывать сложные клубки до конца. Поэтому считаю нужным продолжать работу в этом направлении.

— А я-то собиралась уже покончить с этой «игрой», прижать наконец-то Каргополова к стенке! — нерешительно сказала Светлана Викторовна.

— Сделать это вы всегда успеете, — ответил Павел. — Но советую вам подождать.

— Что ж, — согласилась она. — Тогда продолжайте действовать. Мы свернем им всем шею чуть попозже.

Глава двадцать шестая
Выход на финишную прямую
И вновь Костя с Джойстиком взывали к виртуальному компьютерному миру в ожидании ответов на свои сигналы о помощи. И опять над ними клубился сигаретный дым, а под ногами хрустели алюминиевые банки из-под пива.

— …Визу-то мы получили, но она туристическая, — рассуждал Костя, отвечая на предыдущий вопрос друга. — И она не дает права на бесплатное лечение.

— Пошел ответ! — воскликнул Джойстик, толкнув Костю, и сам же начал зачитывать с экрана текст: «…из вашего письма мы поняли, что к моменту приземления самолета у вас на руках еще не будет документального подтверждения статуса репатрианта».

— Ну разумеется! — проворчал Костя. — Оформление происходит в самом аэропорту.

— Тихо, не мешай. «Однако, учитывая вашу форс-мажорную ситуацию, мы пошли вам навстречу и приняли решение, что ваше устное утверждение о том, что посольство присвоило вам этот статус, является для нас достаточным, чтобы принять вашу супругу прямо с борта самолета».

— Супер! — высказал Костя — Это то, что мне надо!

— А если они позвонят в посольство и узнают, что никакого гражданства вам не дали?

— «Это — вряд ли», как говорил товарищ Сухов. Во-первых, для них это лишние хлопоты, а люди есть люди, поверили — и точка. А во-вторых, я уверен, что у них есть какой-нибудь страховой фонд, который компенсирует им неоплаченные операции.

— Разумно, — кивнул Джойстик, открывая новую банку с пивом. — Будем считать, что «таможня дает добро», как отвечал господин Верещагин, коли уж мы заехали в Педжент к Абдулле.

— Я вот что сделаю, — продолжил Костя. — Если Ольгу и Антошку примут в больницу прямо с самолета, то я останусь в аэропорту и буду мурыжить их с оформлением документов до последних сил, пока малышу не сделают операцию. Прикинусь сердечником, поваляюсь пару часов без сознания, в конце концов, изображу из себя тихого сумасшедшего, — и Костя, скривив рожу, заблеял, дергая всеми конечностями и пуская изо рта слюну.

Джойстик засмеялся, бросил ему банку пива и вновь стал читать текст:

— «По приземлении вам не обязательно расставаться со своей супругой — вы можете поехать в клинику вместе с ней, а документы оформить в следующие дни».

— Вау! — закричал Костя и даже пустился в пляс. Но танцевал он не «Хаву нагила», а почему-то «Сиртаки», что было не совсем справедливо в данной ситуации.

Джойстик весело наблюдал за ним. Потом отрезвил его резонным вопросом:

— А ты подумал, что будет потом? Ведь рано или поздно наступит момент, когда они попросят тебя вернуться в аэропорт и привезти документы, подтверждающие ваше гражданство. И что тогда?

— Плевать! — отозвался Костя. — Главное — операция. Нет, какие же все-таки гуманисты эти ваши евреи! Даже не ожидал. Обязательно схожу к Стене Плача и помолюсь Иегове.

— Яхве, — поправил Джойстик. — Впрочем, не знаю. Ты лучше уясни себе, что за это мошенничество тебе грозит тюрьма. Здесь прямое нарушение закона, обман.

— Ну и пусть! — с вызовом сказал Костя. — Ладно, тюрьма так тюрьма. Посижу немного в израильской тюрьме, все-таки не зиндан у Туркмен-баши. Там, говорят, хорошо кормят и даже можно получить образование.

— Образование получишь, — согласился Джойстик. — Научишься из рукава тузов доставать. За пять-то лет!

— Почему пять? — удивился Костя.

— А сколько ты хочешь? Меньше вряд ли дадут. Может, и десять. С аферистами у них там строго.

— Ну… тогда… — Костя на несколько секунд призадумался. Затем все так же решительно сказал: — Тогда буду сидеть десять. Пятнадцать лет, сколько получу. Ничего, выйду еще в расцвете сил. Сколько мне будет? Ну тридцать, тридцать пять. Еще вся жизнь впереди. Я даже разрешаю тебе в это время жениться на Ольге.

— Вот черт! — стукнул кулаком по «мышке» Джойстик, отчего испуганный курсор запрыгал по монитору. — Опять ты со своими шуточками! А если я действительно в это время увезу Ольгу и детей куда-нибудь… в тундру. На Чукотку, где ты нас никогда не найдешь?

— Нет, Джойстик, ты Ольгу никуда не увезешь. Ты — парень честный. А вот помогать ей придется, пока я буду в тюрьме учиться подрезать козырей.

— Послушай, ты действительно способен сесть в тюрьму, пожертвовать своей свободой ради нее?

— Ради ребенка, — поправил его Костя. — Ради сына.

Джойстик помолчал, потом тихо сказал:

— А я бы, наверное, так не смог… Мне даже в тюрьму садиться не за кого.

— Никто не знает, на что он способен, а на что — нет, — философски изрек Костя. — До тех пор, пока тебя как следует не прижмет. Читай дальше, там что-то еще написано.

— «Что касается транспорта, — продолжил Джойстик, — то мы уже заказали специальный амбуланс, который будет ждать вашу жену на летном поле у трапа самолета. Кроме того, мы будем находиться на радиосвязи с экипажем, чтобы получать информацию о том, что происходит с вашей супругой на борту. Так как ребенок, которого вы родите, может не подойти, а поиски неродственного донора в международных регистрах занимают определенное время, мы хотели бы заблаговременно запустить для него международный поиск донора».

— Мы еще не прилетели, а они уже готовы тратить на нас свои деньги! — с восторгом сказал Костя.

— «В связи с этим как можно быстрее пришлите нам результаты его эйч-эл-эй-типирования», — закончил чтение Джойстик. — Это все.

— Нет, это высший пилотаж! — произнес Константин, разводя руками. И добавил с чувством: — Какие классные ребята! Даже жалею, что сам я не родился евреем. Однако будет о чем рассказать детям в старости.

Или расскажу я, если ты останешься в тюрьме до конца жизни, — усмехнулся Джойстик.

В последующие трое суток Константин проводил в постоянных бегах и заботах. Не оставалось времени даже на то, чтобы перекусить по-человечески. Ел на ходу, как собака, то что успевал схватить. Первым делом твердо настроил Ольгу на вылет в Израиль, и чтобы она больше не морочила голову ни Гельмуту, ни себе с этой Германией.

— После операции, — сказал он, — выходи замуж за кого угодно, хоть за Нельсона Манделу, он как раз свободен…

— А я, может быть, больше ни за кого и не выйду, — ответила она в некотором раздумье.

Костя принял это к сведению и намотал на несуществующий ус.

— Ладно, потом разберемся, — произнес он. — Но одного не могу понять: если наш новый ребенок подойдет Антошке как донор, то поиск в регистрах не понадобится. Тогда зачем же они уже сейчас начинают тратить эти двадцать тысяч долларов на ветер?

— Наверно, лучше нас с тобой понимают, что если не искать донора сейчас, то потом может не остаться времени, — ответила Ольга.

Константин хмыкнул. Почесал затылок.

— Странные они все-таки люди, — сказал он. — Уж точно не русские. Русский человек задним умом крепок. Когда рак на горе свистнет, а жаренный петух в жопу клюнет.

— Не русские, зато советские, — усмехнулась она. И добавила: — Впрочем, мама мне рассказывала, что раньше у нас медицина тоже была бесплатной и… человечной. Пройдет еще сто лет, прежде чем мы чему-нибудь научимся.

— Или вспомним хорошо забытое, — поставил точку в этом разговоре Костя и побежал в больницу к Антону. Ольга бы с удовольствием отправилась с ним, но сейчас врачи уже не рекомендовали ей далеко ездить.

Там, возле палаты, он столкнулся с Валерой; тот к этому времени закончил свое выступление и собирался уходить. На сей раз он был без Милы, которая слегка приболела.

— Ну как у тебя? — спросил он с тревогой.

— Порядок, — коротко ответил Костя. — Едем в Израиль. Операцию будем там делать.

— Ну поздравляю! А когда же банк грабить? — клоун заговорил шепотом.

— После, после! — Костя махнул рукой. — Банк никуда не денется, как стоял, так и стоит. Считай, что нам там даже проценты капают.

— Мне деньги позарез нужны, — признался Валера.

— Мне тоже.

Константин не понял, почему Валера выглядел каким-то подавленным и озабоченным.

— А в чем дело? — спросил Костя.

— Да. Видишь ли… — замялся Валера.

— Что-то серьезное с Милой?

— Нет. Тут один мальчик лежит, рядом с Антоном в палате…

— Ну знаю. Виталик, кажется.

— Точно. Шустрый такой. Вернее, был шустрым до вчерашнего дня. А теперь у него обострение болезни. Его даже перевели в реанимацию… Понимаешь, прихожу сегодня — а его нет. А мы с Милой уже так к нему привыкли, как к твоему Антошке. Словно родной. У него ведь тоже лейкоз. А родителей нет. Одна бабушка осталась.

— А где же родители? — спросил Костя.

Валера как-то неопределенно пожал плечами.

— То ли бросили, то ли разбежались в разные стороны. А может, и умерли. Сам Виталик, конечно же, говорит, что они на космическом корабле к Луне улетели, скоро вернутся… Да не вернутся они ни черта! Сволочи…

У него даже побелели костяшки пальцев на сжатых кулаках. Костя положил руку ему на плечо.

— Успокойся. Что же ты предлагаешь?

— Я? Это не я, Мила придумала. Я ведь только смешить могу и кривляться. Думать особенно не умею.

— Брось, все ты умеешь. Но выход-то какой?

— Помочь ему как-то, — вздохнул клоун. — Может быть, к себе забрать… После операции. А какая тут может быть операция? У бабушки этой денег ни копейки нет, у нас тоже не густо. А мальчик умирает… Вот поэтому мне твой банк позарез и нужен! — добавил он со злостью в голосе. — Я хочу вывернуть этих жирных котов наизнанку ради Виталика. Не для себя стараюсь…

— Я тоже, — ответил Костя. — Ладно, не дергайся пока особо, что-нибудь придумаем. В беде не брошу, как и ты меня.

Валера молча пожал ему руку и побрел к выходу. Прямо в своем клоунском наряде и колпаке. А Косте показалось, что на глазах у него блестели слезы.

Постояв немного в нерешительности и раздумывая, не догнать ли Валеру, Константин вдруг увидел мелькнувшего в коридоре Вильгельма Мордехаевича и поспешил к нему. Необходимо было срочно получить результаты эйч-эл-эй-типирования Антона. Врач молча пригласил его в свой кабинет. Выслушал его столь же безмолвно и сурово.

— Старые результаты, месячной давности, могу дать хоть сейчас, — сказал он. — А новые будут готовы через неделю.

— Мне надо как можно быстрее, — умоляюще произнес Костя. — Они готовы сделать операцию в Израиле.

— Все-таки добились своего? — усмехнулся Попондопулос. — Рад. Но раньше чем через пять суток не получится. Людей нет, компьютеры загружены. Медицинское оборудование устарело.

— Дорогой Мордехай Вильгельмович, я у вас задаром санитаром поработаю, сколько скажете, — попросил Костя, перепутав его имя с отчеством. — По ночам приходить буду. Только скостите срок.

— Хорошо, три дня, — подумав, ответил врач. — Больше не могу.

— Два, — сказал Костя, хитро блеснув глазами. — И я вам привезу кое-что со своей старой службы: нужны утки — будут, каталки — пожалуйста, халаты медицинские, полотенца, пижамы — все достану.

— Ну, это другой разговор, — согласился Попондопулос. — Тогда я дам списочек, а через два дня приходи за анализами. И неделю отработаешь у меня в ночную смену.

— Идет! — кивнул Костя, и они ударили по рукам.

Уже стоя в дверях, Константин вдруг обернулся, словно вспомнив о чем-то, вылетевшем из головы.

— Чего еще? — спросил врач, поднимая голову от бумаг.

— Спросить хотел: про этого мальчика, Виталика, который вместе с Антоном лежит. Он что — совсем безнадежен?

— А ты как думаешь? — Попондопулос вновь посуровел и даже рассердился: — Коли ни лекарств, ни родителей, чтобы хотя бы прийти проведать. Одна бабушка и навещает с костылем подмышкой. А ей тоже ходить не близко.

— Где же родители?

— Спились, — коротко ответил врач. — Типично российская история. Мать под забором, отец в тюрьме. Вот так-то, сынок.

— Что же с ним будет? — растерянно спросил Костя. Он вдруг представил на месте Виталика — Антошку, и сердце заныло от боли.

— Откуда я знаю? — развел руками врач, отвечая на вопрос Кости. И добавил печально: — А что с нами со всеми вообще будет?

Перед Константином встали еще два важных вопроса: как быть с учебой в Менделеевском университете и с работой у Мамлюкова? Ни то, ни другое бросать не хотелось, тем более что при благоприятном стечении обстоятельств можно было бы вернуться в Россию месяца через три-четыре. Или даже еще раньше, а лечение продолжить здесь. Деньги к тому времени, Костя был в этом уверен, найдутся. Сейчас он в фармакологическом центре неплохо зарабатывал, и еще был связан негласным договором с Красноперовым — вывести Мамлюкова на «чистую воду». Косте и самому смертельно хотелось проникнуть в «тайную канцелярию» олигарха, выведать секреты и далеко идущие планы. Конечно, Костя воображал себя этаким русским «Джеймсом Бондом», до конца не представляя всей опасности своей игры. Здесь играли не в карты или наперстки, ставки были столь велики, что слишком любопытные люди просто-напросто бесследно исчезали, как вода в раковине… А поступление в университет, пусть даже на заочное отделение, далось ему после стольких безуспешных попыток, что бросать учебу сейчас было бы крайне обидно. Но Константин придумал мудрый и вполне приемлемый вариант решения всех этих вопросов. Настала пора подключить родителей.

К ректору Менделеевского отправилась Елизавета Сергеевна и с присущим ей пылом объяснила химическому член-корру, сколь много потеряет отечественная наука, ежели оставит за пропуск сессии ее талантливого сына вне стен альма-матер.

— Почему же он сам ко мне не пришел? — устало спросил ректор, начиная сдаваться. — Или ноги не ходят?

— Потому и не пришел, что ноги не туда ходят, — не совсем вразумительно ответила Елизавета Сергеевна.

— Что же вы хотите? Академический отпуск мы на первом курсе не даем, — сказал он.

— А вы дайте! — с нажимом отозвалась она. И вновь принялась рассказывать о детских годиках Кости, когда он впервые начал соединять бертолетову соль с йодистым натрием и что в результате осталось от дачного домика.

— Ну хорошо! — взмолился член-корр. — Пускай сдает эту сессию весной… Я думаю, что с этим террористом мы еще все намаемся, — добавил он скорбно.

Елизавета Сергеевна вернулась домой победительницей, а к Мамлюкову был запущен Петр Давидович. Здесь также все прошло гладко. Встреча школьных приятелей была бурной и многословной, а сопровождалась обильным возлиянием горячительных напитков. Петр Давидович вспоминал позже (через два дня, когда память постепенно стала к нему возвращаться), что за всю жизнь не выпил столько, сколько в тот вечер. За воспоминаниями о чудесном пионерском детстве и юных увлечениях последовал вполне взрослый кутеж в цыганском ресторане и пребыванием в какой-то загородной вилле, где хозяйничал некий толстый депутат Думы. Но что там происходило — о том Петр Давидович стыдливо умалчивал, краснея при этом как маков цвет и ссылаясь на временную амнезию. Говорил лишь, что там было три упитанных немца и всех звали одинаково — Гельмут. Но главное, что Мамлюков без всяких проблем решил вопрос с бессрочным отпуском для Кости.

— Когда уладит свои дела — пусть тогда и возвращается на работу, — сказал тот. — И передай сыну, что я имею на него большие виды… Я его человеком-то сделаю!

Однако не все коту — масленица. Постный день наступил тогда, когда Константин, уже передав Джойстику генетическую карту Антона, явился в офис частной авиакомпании, чтобы взять три билета на чартерный рейс в Израиль.

Рита присутствовала на том выдающемся празднике плоти, который закатил Славка Мамлюков на вилле Каргополова, куда привез еще и старого школьного приятеля Петьку Щеглова. Вместе с ними приехали какие-то девочки с Тверского бульвара, коих насчитывалось с полдюжины. А также музыканты «живьем». Они ворвались заполночь, словно собравшиеся на шабаш бесы, и начался кутеж. А ведь Гельмут Шрабер уже собирался уезжать в свой номер-люкс, да и Рита с Каргополовым готовились ко сну. Но Мамлюков, очевидно, хотел пустить алмазную пыль в глаза неудачливому, с его точки зрения, однокласснику, и показать — кто чего стоит в этой жизни? Он швырял сотенные долларовые бумажки и в ресторане, где они гудели прежде, и по дороге сюда, закупая всякую снедь и выпивку, и здесь — прямо в полыхающий камин.

Сам Щеглов был уже настолько пьян, что Риту не узнал, правда, он и видел-то ее всего пару раз в жизни. Петр Давидович попытался было сразу, едва войдя на виллу, улечься на медвежьей шкуре и уснуть, но Мамлюков, как гоголевский Ноздрев, никому не собирался давать покоя. Растолкав Щеглова, он заставил его пить шампанское из туфельки Риты, сам же делал большие заглоты из какого-то инкрустированного черепа, заменявшего на столе Каргополова пресс-папье. Недовольному внезапным вторжением депутату и полусонному Гельмуту пришлось присоединиться к феерической попойке.

В глазах у Щеглова все уже давно троилось. И Мамлюков, и Гельмут, и Рита, и Каргополов, и шкура медведя, на которую он никак не мог улечься, потому что «они расползались», а его постоянно кто-то поднимал и усаживал за стол.

— Смотри, как жить надо! — бил его кулаком в плечо Мамлюков и, подобно загулявшему купцу с нижегородской ярмарки, требовал самовар с водкой и чтобы в бассейн немедленно привезли из зоопарка лебедей, павлинов и пингвинов. — Это тебе не задачки по арифметике решать на первой парте! Вот я в классе на последней сидел, на «камчатке», а всех вас переплюнул! Мое время пришло! Мое!..

— О, рюсски разьмах! — поднимал вверх большой палец Гельмут и подслеповато щурился на Щеглова, принимая его также за какого-нибудь «нового русского». — О, рюсски уряган!

— Ппслушьте, ппчему ввас т-трое? — попытался спросить Петр Давидович, но ответа ждать не стал, а уткнулся носом в осетрину.

— Я вообще скоро в исполнительную власть пойду! — заявил окончательно захмелевший Мамлюков. — Захочу — и премьер-министром стану. А то и президентом. Тогда, Гельмут, так и быть, отдам тебе Калининградскую область в обмен на тридцать процентов акций твоей свинофабрики. Договоримся!

— О, я, я! — кивал головой Шрабер. — Майн Кенигсберг, я!

— «Я, я!» Головка от… — передразнил его депутат Каргополов. — А меня об этом спросили? Я вам устрою распродажу земли Русской, не для того ее Иван Калита собирал. Я — патриот. Меньше чем за пятьдесят процентов от твоих тридцати, Слава, я не соглашусь!

— Договоримся, — вновь благодушно кивнул Мамлюков. — Земли много, всем хватит. И японцам, и немцам, и прочим шведам.

Пока они пили, спорили и делили территорию России, как праздничный пирог, а девицы с Тверской возле них исполняли стриптиз, Рита под шумок повела Петра Давидовича в спальню. Ей было жалко смотреть на столь беспомощного отца Кости.

— Лиза, я не пьян, — говорил он, обнимая Риту за плечи. — Я притворяюсь! Я люблю тебя…

— Я тоже, — отвечала девушка, пытаясь уложить его в постель. — А теперь баиньки.

— Только с тобой! — вцепился в нее Петр Давидович.

— Ну что же, — вздохнула Рита. — Тогда поглядим, такие же у вас достоинства, как у сына? Только, чур потом не жалеть!

И она погасила свет в комнате.

Глава двадцать восьмая
Страсти накаляются
От Джойстика Костя поехал в детскую больницу — отрабатывать данное врачу Попондополусу слово. Теперь он выполнял здесь обязанности ночного санитара. Но это нисколько не было ему в тягость. Напротив, будь его воля, оставался бы тут и дальше, хоть всю жизнь. Это представлялось ему вроде епитимьи, наложенной на него самим собою. Замаливанием грехов.

Теперь Костя осознавал, что возможно самый первый-то грех у него тот, что он пять лет не видел и не помогал своему сыну. Да собственно, убежал от него, в очередной раз удрал, выбрав свободу. А подлинная ли это свобода или мнимая? И от чего — свобода? От обязательств отца и мужа, от любви к сыну и жене? Это уже не свобода, это — дикая, пустая и стихийная воля, когда тебе все позволено, когда можно лгать, красть, убивать, когда один закон властвует — веселись до упаду. Но Константину уже давно было не смешно. Скорее хотелось плакать, когда он, отработав ночную смену, войдя под утро в палату, смотрел на спящих и посапывающих малышей, среди которых был его сын.

«Сын! — подумал он с гордостью, глядя на Антошку, который лежал в связанной Натальей Викторовной шапочке, а «тюбетейка» Елизаветы Сергеевны была тут же, возле подушки. — Проснется, оденет другую, — вновь подумал Костя. — Кто же сегодня к нему придет, мама или теща? А кроватка рядом с Антоном пустовала. Его маленький друг, Виталик, наверное, все еще находился в отделении реанимации. Или?.. — Но Костя прогнал тревожную мысль. — Сегодня, — решил он. — Именно сегодня я скажу ему — кто его отец». И тут малыш вдруг открыл глазки, словно почувствовав на своем лице взгляд Константина. И улыбнулся.

— А мне папа снился, — сказал мальчик шепотом. — Привет, Костя!

— Да? — растерянно отозвался тот. — И как же он выглядел?

— Ну-у… Большой такой.

— Как я?

— Нет, ты совсем другой, — малыш тихо засмеялся. — Он был в шлеме и доспехах. Как рыцарь. И с мечом.

— Я тоже могу одеть доспехи и шлем. И взять в руки меч. И буду выглядеть, как папа, — сказал Костя, шепотом.

— Нет, — вновь повторил малыш и хитро сощурился. — Ты все равно другой. Ты — Костя, а он — Папа.

— Чем же он от меня отличается? — спросив это, он затаил дыхание.

— Чем? Он маму любит.

— Я тоже ее люблю.

— Он — сильнее. Он вообще лучше и сильнее всех. И мама такая же. А теперь — уходи, я спать дальше буду. Он сейчас опять ко мне придет, только на минутку вышел, — и мальчик закрыл глаза.

Костя смотрел на него, сглатывая горький ком в горле. Но будить или говорить что-то больше не стал. «Позже, — подумал он. — После операции». Затем укрыл Антошку поплотнее одеялом и, пошатываясь, вышел из палаты.

— Спи, малыш, — прошептал он уже в коридоре. — Пусть тебе снится и мама, и папа в доспехах, и небесный свет жизни.

Служащая авиакомпании на этот раз оказалась не в малиновом, а в ультрафиолетовом костюмчике, но того же покроя, что и прежний. «Наверное, — подумал Костя, — она каждый день недели меняет свой цвет в зависимости от погодных условий. Сегодня день пасмурный. Что-то она мне сейчас скажет? Если признает справку липовой — то от этого костюмчика одни клочки останутся!»

А служащая продолжала внимательно рассматривать бланк министерства здравоохранения.

— Печать видите? — не выдержал Костя.

— Печать вижу, — согласилась она. — А подпись какая-то неразборчивая. Джо… джайдж…

— Джойстик, — пояснил махинатор. — Это главный специалист в министерстве по всем патологиям. Могу познакомить.

— Не надо. И текст заключения какой-то нестандартный. «Отклонений от заданных параметров нет, беременность проходит нормально, самочувствие пациента отличное. Ольга Шарова готова к вылету в Израиль». Что это? Характеристика космонавта для полета в космос?

— Ну, на вас не угодишь! — развел руками Костя, приготовившись рвать платье. Потом он решил, что если не получится тут, то бланков у него еще много, напишет другое медзаключение, проконсультировавшись предварительно с Семеном Иосифовичем Райкиным (что и надо было сделать заранее!), а потом отправится в какую-нибудь другую авиакомпанию.

— Погодите, — уловила его настроение служащая. — Я сейчас переговорю с нашим управляющим. Может быть, сгодится и эта справка.

Она вышла из-за стола и скрылась за дубовой дверью. Управляющий, фактически один из владельцев этой авиакомпании, сидел во вращающемся кресле, спиной к ней, а лицом — к окну. Когда он развернулся, то оказался мужчиной кавказской национальности, с красивым гордым профилем.

— Ренат Ибрагимович! — обратилась к нему служащая. — Пришел человек с явно липовой справкой. Кажется, это именно тот, о котором нам сообщали из милиции и из министерства здравоохранения. Да и приметы совпадают. Что будем делать? Вызывать охрану?

— Покажите справку, — произнес Ренат. Он внимательно прочитал ее, удивленно проговорив вслух: — Ольга Шарова?

Затем встал, направился мимо служащей к двери и, чуть приоткрыв ее, поглядел на Костю, который отрешенно сидел на стуле и смотрел в пол.

— Да, это он, — сказал Ренат, возвращаясь в свое кресло.

— Значит, вызывать охранников?

— Нет, как раз не надо, — он задумался, вновь развернувшись к окну.

— Но почему? — удивленно спросила служащая.

— Потому что этот инцидент отразится на репутации фирмы.

— Но фактически мы покрываем преступника, — попробовала возражать служащая. — И как раз репутация-то и пострадает, если…

— Не надо спорить, — резко сказал Ренат. — Здесь распоряжаюсь я, и вся ответственность лежит тоже на мне. Выписывайте ему три билета. Ему, жене и ребенку.

— А откуда… — еще больше удивилась служащая, — откуда вы знаете, что они летят с ребенком и нужно именно три билета? В справке об этом ничего не сказано.

— У меня своя информация, — уклончиво отозвался Ренат. — И вот что еще. Мы сделаем так. Поскольку супруга этого человека беременна, а положение критическое, то авиакомпания берет на себя расходы по их перелету в Израиль.

— Все три билета — бесплатно? — вконец растерялась ультрафиолетовая служащая.

— Не три, только ей и мальчику, — усмехнулся Ренат. — А он заплатит полную стоимость. И попросите его зайти ко мне.

— Понимаю, — закивала головой женщина. — Это тонкий рекламный ход. Умно придумано. Вижу даже броское объявление в газетах: «В наших самолетах вы беременеете бесплатно!», то есть: «Ваша беременность — наши авиалайнеры!» или что-то в этом духе…

— Идите, — оборвал ее фантазии Ренат.

— Слушаюсь.

Через пару минут в кабинет управляющего бочком вошел Костя. Ренат вновь смотрел в окно. Увидев лишь спину и бритый затылок сидящего, Константин как-то неловко потоптался и проговорил:

— Мне сказали, что все улажено? И даже два билета за счет компании? Честно говоря, не ожидал. Спасибо, конечно, этого я никогда не забуду. Если бы вы только знали, как нам необходимо вылететь в Израиль!

— Знаю, — повернулся в кресле Ренат. — Но и ты не забудь, о чем мы с тобой говорили там, на пустыре. Мои слова остаются в силе.

Константин от неожиданности издал какой-то неопределенный звук, моргнул пару раз глазами, но быстро пришел в себя.

— Встреча на Эльбе, — сказал он. — Или на Куликовском поле? Вот уж не ожидал. Впрочем, все равно — спасибо.

— Не для тебя ведь стараюсь, — сухо пояснил Ренат. — А Ольге об этом не говори, ни к чему. Не нужно, чтобы она нервничала.

— Поэтому ты ей и не звонишь? — спросил Костя.

— Да. Но все, что происходит, — знаю.

— Ладно. Когда-нибудь нам все зачтется. И хорошее, и плохое.

Константин протянул Ренату руку. Тот некоторое время молча смотрел на нее, словно раздумывая, потом пожал.

— Сделай все, чтобы спасти Антона, — произнес Ренат.

— Конечно.

Костя повернулся и пошел к двери. Уже открыв ее, услышал позади голос:

— А печать все-таки в министерство верни. Подбрось как-нибудь. Ты умный и везучий — сумеешь.

— Ладно! — махнул рукой Костя. И негромко добавил: — Хотел бы я, чтобы у меня были такие друзья, как ты.

Каргополов неуклюже сунул под нос Риты роскошный букет с хризантемами, из которых торчал авиаконверт.

— Поздравляю, — буркнул он с кислой улыбкой, тем самым выражая свои крайне нежные чувства. — Послезавтра улетаем. Загляни в конвертик.

Рита вытащила из него два билета, а букет небрежно бросила на стол. Они только что встретились в холле гостиницы «Марриотт». Здесь почти никого не было, кроме портье и невзрачного человека средних лет и среднего возраста, читавшего газету.

— Аэропорт прибытия — «Бен-Гурион», — прочитала Рита. — И что мы с тобой делать будем в Израиле, равинчик ты мой?

— Как же? — изумился он. — Средиземное море, Красное, Мертвое — большой выбор для отдыха. В Москве что-то стало холодать. Чувствую вокруг себя какие-то телодвижения, даже слежку. У меня нюх, как у добермана, — и он покосился на человека, продолжавшего читать газету. — Пошли в номер к Гельмуту. Надо еще кое-какие дела уладить.

— Мертвое море — это хорошо, — сказала Рита. — А не боишься с него в цинковом ящике вернуться? Или у тебя билеты только в один конец?

— Чур тебя! — замахал на нее руками Каргополов. — Накаркаешь еще, ведьма!

— Не забудь, что под Новый год ты обещал сыграть нашу свадьбу. Осталось всего два месяца.

— Погоди-таки спешить, — по-одесски заговорил Каргополов, видимо, уже готовясь к деловому общению с соотечественниками в Израиле. — Мы разве вам говорим «нет»? Перестаньте меня смешить.

— Но мы-таки не говорим и «да», — ответила в тон ему Рита. — Я не поеду с тобой в Тель-Авив, если ты не выпишешь мне немедленно сумму в двадцать пять тысяч долларов. Будем считать это твоим маленьким свадебным подарком. Не считая, разумеется, оформленной на меня квартиры из четырех комнат и «форда». Тогда договоримся. Я даже готова вытащить тебя из Мертвого моря, если станешь булькать.

— Там не тонут, соль держит, — сказал Каргополов, почесывая затылок. — Ну ладно, ладно, согласен. Все у тебя будет, злыдня. Только любви мне дай, крепкой. Знаешь, я уже совсем старый и не слишком здоровый человек. И нервы на пределе, и сплю плохо. Кругом — враги и сволочи, — он опять покосился на человека с газетой. — А ты — моя последняя лебединая песня. И мне так хочется настоящей любви и нежности, что… что…

Каргополов не находил слов, а Рита впервые, пожалуй, подумала, что он говорит сейчас искренне. Но секундная слабость прошла, и депутат вновь обрел прежнюю вальяжность и грубоватость в голосе.

— Потопали к Гельмуту, — сказал он, беря Риту под руку.

— Погоди, «нежность» твою захвачу, — ответила она, забирая со столика букет хризантем.

Они стали подниматься по лестнице, а человек в кресле сложил пополам газету, вытащил мобильный телефон и начал набирать номер.

— Он здесь, — произнес человек негромко. — Вместе с фотомоделью.

В номере Гельмута находился еще и Мамлюков, ведущий какой-то оживленный разговор с хозяином.

При виде Каргополова они замолчали, как-то странно переглянулись, из чего депутат вывел заключение, что речь шла именно о нем. «Сдать меня хотят, гады! — решил он. — Ничего, они еще не знают Каргополова! Я их всех первый кину, если запахнет жареным». Однако гостей встретили радушно. На столе появились фрукты, коньяк, шоколадные конфеты. Рита поставила хризантемы в вазу.

— А где Оль-ень-ка? — спросил Гельмут. — Почему ее нет? Где майн невест?

— Оленька уже рожать собралась, а ты спохватился, — ответила Рита. — Вот родит тебе мальчика, тогда и увидишься.

— Хочью дьевочку, — возразил Гельмут.

— Девочку тебе захотелось? — спросил непонятливый Каргополов. — Прямо сейчас? Так я позвоню портье.

— Ньет, дьевочку от Ольеньки, — сказал немец. — Ферштейне?

— Ну, я, пожалуй, пойду, — усмехнулся Мамлюков и поднялся. — Вы уж тут сами, без меня, с девочками и мальчиками разбирайтесь.

— Погоди, — остановил его Каргополов. — Почему-то задержали мой груз на русско-украинской таможне. Ты не в курсе? Это же твои люди.

— Не сейчас, — покосился на отошедшую к окну Риту Мамлюков. — Поговорим завтра. Я выясню. Или дня через два.

— А послезавтра я уже улетаю в Израиль, — сказал депутат. — Чартерным рейсом. На отдых.

— Вот и отдыхай на здоровье! — похлопал его по плечу Мамлюков. — А со всеми проблемами мы тут сами разберемся. Будь спок!

— Тревожно как-то, — пожаловался депутат. — Сердце ноет.

— Сексом займись, — посоветовал фармакологический магнат. — Могу дать кое-какие пилюли. Моего концерна. Стоит, как у утопленника.

— Чего вы мне все об утопленниках толкуете? — обиделся Каргополов. — То Рита, то ты. А от твоих пилюль и впрямь импотентом станешь! Гельмуту вон дай, — и он кивнул в сторону немца, который в это время говорил с кем-то по телефону. — Все равно Ольга не от него рожает, а ему до фонаря, лишь бы приплод был. Радуется еще! Христос.

— Ты коньячка выпей, а то и впрямь нервишки шалят. Жена-то как? В курсе, что ты от нее намерен ноги сделать?

— Пока нет. Нанесу ей этот удар завтра.

Мамлюков отвел его к двери, подальше ото всех и понизил голос:

— А наш разговор о ней не забыл? Смотри — Света женщина опасная. И много о тебе знает. Мне говорили, что у нее даже досье на тебя готово. Пленки какие-то, документы… Как бы не потянула тебя на дно. А с тобою и других. Вот тогда уж точно утопленником станешь.

— Ты опять? А разговор тот я помню, — у Каргополова начала дергаться щека. — А люди-то твои готовы на это дело? Ты о человечке каком-то говорил, мол, способный парень.

— Всегда готовы! — салютовал по-пионерски Мамлюков. — И человечек есть. Правда, сейчас он временно в отпуске, вроде бы тоже в Израиль собрался, но я его задержу. Сделает, что надо.

Каргополов задумался, держась за дверной косяк.

— Погоди пока, — проговорил он наконец. — Вот вернусь с Мертвого моря, тогда все разом и завершим.

— Ну-ну! — снисходительно отозвался Мамлюков. — Как хочешь. Но в таких вопросах медлить нельзя: Мертвое море — оно, конечно, хорошо, но мертвая жена — лучше.

Тут дверь распахнулась, и на пороге возникла сама Светлана Викторовна, собственной персоной, в ярости, с хлыстом в руке и в жокейской шапочке. Каргополов испуганно попятился. Мамлюков скривил рожу и отошел в сторону. Гельмут застыл с телефонной трубкой в руке. Рита неожиданно засмеялась от предвкушения битвы амазонки с кентаврами, и закрыла лицо букетом хризантем.

Но Светлана Викторовна в комнату не вошла. Она лишь плюнула в сторону мужа.

— Это мое тебе последнее «прощай»! — громко заявила она, дрожа от гнева. — Хотелось еще раз поглядеть в твои бесстыжие глаза! Между нами все кончено. Чтоб ты утоп в этом Мертвом море вместе со своей шлюшкой! А если выплывешь, то знай — я тебя раздавлю, как таракана!

Она резко ударила хлыстом по дверному косяку и, повернувшись, побежала прочь. Немая сцена в номере люкс длилась еще почти целую минуту.

Вернувшись домой, Константин, вне себя от радости и еще не веря в удачу, стал поспешно бросать в свою дорожную сумку разные вещи — одежду, книги, электробритву и прочую мелочь. Елизавета Сергеевна и Петр Давидович заглянули в комнату.

— Мальбрук в поход собрался! — сказала мама.

— Ты куда это, сынуля? — спросил отец.

Не удержавшись, Костя обнял их обоих.

— Все! — торжественно объявил он и показал три билета на авиарейс. — Послезавтра летим в Израиль. Прямо в аэропорту Бен-Гурион Ольгу посадят на «скорую» и повезут в больницу. Великая капиталистическая махинация, как говорил товарищ Ленин одураченному пролетариату, свершилась! А я, по-видимому, отправлюсь потом в тюрьму.

— Тогда не забудь положить в сумку и шерстяные носки, — посоветовала мама. — Ночью в казематах всегда сыро.

— Поздравляю! — сказал папа, целуя сына. — Я всегда знал, что мой сын — настоящий мужчина. Чего захочет — добьется. Нужно сделать операцию в Израиле — сделает. Захочет в тюрьму — сядет. Ты только там при аресте особенно не сопротивляйся, они ведь могут и огонь на поражение открыть, у них нервы на пределе у всех.

— Я сам сдамся, — ответил Костя. — Вы только тут не волнуйтесь. Оттуда позвоню или напишу. Все будет по-людски. Держите нос кверху!

Елизавета Сергеевна вдруг неожиданно для себя самой заплакала. Петр Давидович принялся ее утешать, но она лишь махнула рукой и пошла в свою комнату, бросив по дороге:

— Я сама тебе потом соберу все необходимое, а пока Ольге звони, чудо ты луковое!

Константин хлопнул себя ладонью по лбу.

— Совсем забыл! — проговорил он. — Ради нее же старался, а из головы вылетело. Голова совсем дырявая стала, как дуршлаг. Макароны в нее можно отбрасывать.

— Это от избытка чувства, — сказал папа и деликатно оставил его одного.

То, что голова у Константина стала действительно несколько рассеянной, свидетельствовал и тот факт, что он сунул зачем-то в сумку пепельницу, в которой только что потушил сигарету, а телефонный номер набрал не Ольги, а Риты. Фотомодель как раз в это время принимала участие в «немой сцене» на подмостках номера люкс Гельмута Шрабера. Звонок мобильного вывел всех из оцепенения.

— Алло? — произнесла Рита, вдыхая аромат хризантем.

— Милая, все удачно! Мы с тобой послезавтра летим в Израиль! — радостно объявил Костя.

Рита, разумеется, узнала его голос и весьма удивилась.

— Как? И мы с тобой тоже? — спросила она. — Уже второй предлагает. Да что у вас там, в Бен-Гурионе, медом намазано, что ли?

— А кто — первый? — не понял поначалу Константин. — Твой Гельмут? Когда это он только умудрился!

— Гельмут, — повернулась к немцу Рита. — Ты тоже со мной в Израиль намылился?

— Я? Я, я! Ноу, найн! — как-то невразумительно отозвался тот.

А Мамлюков тем временем схватил Каргополова за шкирку и зашипел в самое лицо:

— Мочить, понял теперь, что надо мочить, или всем крышка, понял, ослиная башка?

— Я понял, понял, — отозвался тот, поглядев на Риту.

Мамлюков тихо добавил, проследив за его взглядом:

— Ее, по-моему, тоже. Почище твоей Светки будет.

Константин же, на другом конце Москвы, наконец догадался, с кем разговаривает. И сразу развернулся на сто восемьдесят градусов.

— Рита, детка, — продолжил он как ни в чем не бывало, — ты меня еще любишь?

— А что? — с вызовом ответила она, перехватив ревнивый взгляд Каргополова.

— Вот и я тебя: «а что». Так что давай сегодня встретимся. И я тебе все объясню. Мы не летим в Израиль. Я имею в виду с тобой.

— А я — лечу. Без тебя.

— Вот и хорошо. Тогда там непременно встретимся.

— Скорее даже пораньше. Прямо в салоне лайнера. Я ведь уже догадалась, что ты взял билеты для себя и Ольги.

— А сегодня? — спросил Костя. — Сейчас? Сможешь?

— Позвони попозже, — ответила Рита, поскольку к ней уже направлялся Каргополов, сверкая глазами.

Он подошел к окну, открыл его, затем выхватил из вазы букет хризантем и вышвырнул его на улицу.

— О! Как это по-рюсски? — произнес Гельмут. — Досто-евщи-на! Иди-ет… Сумасшедь-ший хауз.

— Это он просто свою нежность выбросил, — поправила его Рита.

Почти сразу же Константин стал набирать номер Ольги. Подошла Наталья Викторовна.

— Костя, это ты? — спросила она. — Чего раньше не звонил?

— Да носился по разным делам, как угорелый! Дорогая теща, а я билеты достал в Израиль. Послезавтра летим.

— Ну вот, дождались! — голос у Натальи Викторовны прозвучал как-то невесело. — А не поздно ли?

— Да что случилось? — встревожился он. — Ольга где?

— Там, где ей теперь и положено быть, — в больнице. На сохранении она. Сегодня утром и положили.

— А можно ее оттуда вытащить?

— Не знаю, — ответила Наталья Викторовна. — Ты позвони завтра.

Костя услышал короткие гудки. «Неужели именно теперь все сорвется?» — подумал он в отчаянии. Потом бессильно повалился на кровать и от накопившейся за все эти дни усталости сомкнулись веки.

Глава тридцатая
В ожидании невозможного
Константин так и не успел уехать в роддом. Поскольку раздался телефонный звонок, который сразу же показался ему очень тревожным. Он осторожно снял трубку, предчувствуя недоброе. Это был Вильгельм Мордехаевич.

— Срочно приезжайте в больницу, — коротко сказал врач. — Положение серьезное.

— A-а… что… — у Кости даже сперло от волнения дыхание.

— Здесь объясню, — и Попондопулос отключился.

Костя застыл у аппарата, глядя на фотографию Антона, которая теперь висела на стене. Это был один из тех снимков, которые сделал Михаил в своей фотостудии. Здесь малыш был запечатлен веселым и радостным, в гусарском мундирчике и кивере, на игрушечной лошадке и с сабелькой в руке. Что с ним теперь? Но времени на раздумья не было. Константин успел заскочить в кабинет к отцу, сказал ему, чтобы он дозвонился до Натальи Викторовны и чтобы она тоже ехала в детскую больницу. Потом выбежал на улицу, поймал такси и через тридцать минут был на месте.

На этаже явственно ощущалась какая-то суматоха. Сновали врачи и медсестры с медицинскими приборами. В палате Антона не было, а его кроватка оказалась в беспорядке — постельное белье скомкано, на нем виднелись пятна крови. Константину вновь вспомнился его минувший сон. Он побежал в кабинет врача, но Попондопулоса не было и тут. Какая-то нянечка сердобольно сказала ему, что надо идти в реанимацию. Костя бросился на второй этаж, но тут его остановил знакомый санитар, с которым они вместе работали в ночную смену.

— Погоди-ка! — сказал он. — Еще не все потеряно. Там над ним Вильгельм колдует.

— Когда случился приступ? — спросил Костя.

— Часа полтора назад. Из горла, из носа пошла кровь… Ну, как обычно, сам знаешь.

— Нет, не знаю, — ответил Костя. — Не хочу знать. Это «не обычно» и не должно быть «обычным»! Не должно!

— Успокойся, — санитар отвел его к балконной двери, открыл ее. — Покури лучше тут, на воздухе.

Сигарета дрожала в руках у Кости, он никак не мог зажечь спичку. Санитар щелкнул зажигалкой. А из реанимации в это время торопливо вышел Вильгельм Мордехаевич. Константин бросился к нему. Врач остановился, сумрачно взглянув куда-то в сторону.

— Ну что? — выдавил из себя Костя.

— А что ты хочешь? — в свою очередь спросил Попондопулос. — Его костный мозг почти что убит. Печень не функционирует. Остальные органы работают на пределе. Иммунной системы практически вообще нет! И ты меня еще спрашиваешь!

— Да, спрашиваю! — прокричал Костя. — Почему так получилось, почему?

— Потому что это последствия химиотерапии, — устало объяснил врач. — Ты же, как мне говорил, сам будущий медик, знать должен. Болезнь мы загнали глубоко внутрь, а она… вырвалась.

— Но…

— Я еще не все сказал, погоди. Теперь единственное, что может его спасти, — это донор. Иначе — все, конец. Теперь ты знаешь полную правду.

— Донор? — растерянно переспросил Костя.

— Да, донор, — повторил врач. — Ищи.

— Ольга должна родить, осталось совсем немного.

— Тогда, нужно стимулировать роды, — врач на минутку задумался. — Вот что, Костя, дай-ка мне телефон роддома, где она лежит, я сам позвоню. От тебя сейчас, как я погляжу, проку мало.

— А мне теперь — куда? — совсем растерялся он.

Вильгельм Мордехаевич отечески похлопал его по плечу и сказал:

— Ступай в мой кабинет, там в шкафчике стоит колба со спиртом. Выпьешь одну мензурку — не больше, я после проверю, — и мигом мчись в роддом. Сейчас ты там нужнее будешь. А мы уж тут сами разберемся.

Он даже подтолкнул его в спину, чтобы тот быстрее шевелился. Константин бросился выполнять указания «доктора Айболита».

Дальше стеклянных дверей бокса в родильном отделении Костю не пустили. Перед этим он уже выяснил в регистратуре, что Ольга находится именно здесь и у нее начались схватки. Но у дверей за столиком сидела женщина в белом халате и с каменным лицом, похожая на жену египетского фараона, охраняющего усыпальницу. Она уже успела дать понять Косте, чтобы он не рыпался в святая святых.

— Скажите хоть, она рожает или нет? — спросил он.

— Коли здесь, так непременно рожает, — ответила фараонша. — Тут просто так без дела не лежат.

— Но вроде бы рано еще… — начал Костя.

— А ей стимулируют роды, — пояснила та. — И не дышите на меня водкой. Ну что ты будешь делать! Как придет какой-нибудь отец, так непременно пьяный.

— Я не пьян, — жалостно отозвался он. — Мне к ней надо.

— А вот это забудьте, — сказала фурия. — Коли надо, то вначале было нужно непременно денежки заплатить. Тогда бы и рожали вместе.

«Все у нее — непременно!» — подумал Костя и достал из кармана мятые купюры. Протянул ей.

— Пропустите меня к ней, — сказал он. И добавил: — Всенепременно. Очен-но нужно.

— Не положено, — ответил каменный сфинкс. — Деньги надо в кассу платить. А кассир болен. Идите на первый этаж и договаривайтесь с администрацией.

Костя побежал вниз, но и окошечко администратора было закрыто. Постучав по нему пару раз, он вновь помчался наверх. Сейчас он и сам не смог бы себе ответить: зачем ему так уж «непременно» надо было видеть Ольгу? Может быть, лишь для того, что морально поддержать ее? Или сказать, что Антон… умирает? Нет, этого он бы делать не стал. Но нужен, нужен, нужен донор, и как можно скорее!.. Сейчас он думал о своем рождающемся ребенке не как о новом сыне или дочери, а всего лишь именно как о доноре…

Взбежав по лестнице, Костя увидел приоткрытую дверь в одну из комнат. Заглянув туда, схватил брошенный на стул белый халат и напялил на себя. Халат был, очевидно, женский, малого размера, и тут же лопнул по швам. «Ничего, — подумал он, — сойдет и так». Зачем он это сделал — также не смог бы объяснить. Действовал как бы сомнамбулически. Но ему хватило выдержки подойти к стеклянному боксу степенно, даже раскланяться по дороге с какой-то шустренькой медсестрой. Женщину-сфинкса у «врат ада» Костя решил связать прихваченным полотенцем, если она будет сопротивляться. Однако, на его счастье, ее и вовсе не оказалось на месте. Он проскочил бокс и остановился перед операционной. Затем тихонько открыл дверь, вошел внутрь и замер у стенки.

Саму Ольгу ему было видно плохо. Лишь голову, склоненную набок. Вокруг операционного стола толпился медперсонал. Мелькали марлевые повязки и блестящие инструменты. Костя немного сдвинулся в сторону, чтобы видеть глаза Ольги. И она теперь тоже смотрела на него, но как-то затуманенно, словно не узнавая. Потом — вспомнила и попыталась улыбнуться. Но ничего не вышло, из ее уст лишь донесся стон.

Одна из акушерок вдруг заметила Константина и недовольно спросила у врача:

— А у нас что же — отец будет присутствовать?

Доктор пожал плечами и ничего не ответил. Он был занят.

— Да, мне разрешили, — на всякий случай сказал Костя.

— Странно, мне не говорили, — также пожала плечами акушерка, вскоре, впрочем, потеряв к нему всякий интерес. Лишь мимоходом добавила: — В обморок только тут не падайте, возиться потом с вами…

Константин решил сознания не терять, поэтому со всей силой сжал зубы и кулаки. Хотя это было очень сложно — видеть то, как рожает его жена. Он беззвучно шептал про себя молитвы, те, которые когда-то знал и забыл, а теперь вот вспомнил. Они сами ложились на его ум и сердце, а затем превращались в тихие, неслышные никому слова.

— Не идет, — говорил тем временем врач. — Попробуем надсечь. Тужьтесь, голубушка, тужьтесь, кто же так плохо рожает?

Стоны Ольги начали переходить в приглушенные крики. Мимо Константина к двери пролетела одна из акушерок. Он успел перехватить ее за руку и спросил:

— Она умирает?

Акушерка лишь испуганно посмотрела на него, но ничего не ответила. Костя закрыл глаза. Он слышал крики Ольги и голос доктора:

— Будет больно, но ты не бойся, терпи!.. Давите, давите еще сильнее… Вместе… Раз!.. Раз!.. Терпи, голубушка, терпи!..

Крики Ольги достигли уже такой силы, что у Кости звенело в ушах. Из закушенной им губы потекла кровь. Но он не замечал ничего. И чувствовал, что вот-вот, еще немного, — и он потеряет сознание, сползет по стенке прямо на пол. А потом пусть ходят по нему ногами и топчут.

— Давай, давай! — громко говорил врач. — Ну еще немного… Идет!.. Идет, голубушка!.. Принимаю!.. Все!!!

И тут Костя вдруг услышал уже не голос доктора, не стоны Ольги, а новый неведомый и никем еще необъяснимый крик — это кричал новорожденный.

— О, Господи! — тихо проговорил Константин, все же сползая на пол. Так и сидел там, не в силах подняться. Он и отсюда видел измученное, но счастливое лицо Ольги, видел ее радостную улыбку.

А врач тем временем поднимал ребенка высоко вверх, словно это был победный кубок в выигранном им состязании.

— Видите, какой красавчик! — говорил он всем, но прежде всего Ольге. — Мальчик, воином будет!

— Страшненький… — слабо прошептала Ольга.

— Глупая ты, — снисходительно усмехнулся врач. — А ты хотела, чтобы он сразу на Ален Делона походил? Так не бывает.

— Не на Алена Делона, — вновь прошептала Ольга и кивнула в сторону сидящего на полу Кости: — Вон на него.

Врач только сейчас обратил внимание на отца.

— Ну так, — сказал он, вновь возвращаясь к своим обязанностям. — Ребенка — на взвешивание, роженицу — под капельницу, папаше — нашатырь.

Вторую половину дня Константину пришлось метаться из одной больницы — в другую, из детской — в роддом и обратно, так несколько раз. Он даже пожалел, что у него нет мотоцикла из того давешнего сна, а «ямаха» сейчас как раз бы пригодилась. Ничего, решил он, попозже обязательно куплю. «Буду возить на нем Антошку и… Никоса». Да, Никоса, именно так и назовем новорожденного. Костя задумал назвать ребенка еще тогда, когда копался в своей родословной. Если, конечно, родится мальчик. Во-первых, Никос — их предок, основатель рода. Во-вторых, можно будет звать и просто Ник, Николай, Коля. А в-третьих, и звучит как-то благородно, победительно, вроде богини Ники. И никаких возражений от Ольги не примет! Кто в доме хозяин?

Костя уже успел обзвонить всех друзей, родителей, тещу, а Вильгельму Мордехаевичу привез срочно сделанные результаты типирования новорожденного. Они подходили по всем параметрам.

— Значит, порядок? — облегченно вздохнул Костя. — Никос может быть донором?

— Какой еще Никос? — поморщился врач.

— Ну, мой второй сын, — поправился Костя. Он уже и мысленно и вслух называл его этим именем. Чтобы и другие привыкли.

— А-а!.. — улыбнулся Попондопулос. — Да. Начинаем готовить Антошку к операции. Значит, Никосом Константиновичем будет? — добавил он. — Что ж, славно-славно, нашему полку греков в России прибыло…

Костя помчался обратно в роддом. Хотелось повидать и поддержать Ольгу. Побыть с ней наедине, если получится. Но куда там! В приемном покое его поджидала целая толпа из друзей и родственников. Были тут и родители, и теща, и ее Вольдемар с бабушкой, и Джойстик с Васей Жмыховым, и Валера с Милой, и еще какие-то малознакомые и совсем уж неизвестные люди, должно быть, со стороны Натальи Викторовны. Все они бросились шумно поздравлять Костю. Еле отбиваясь от них, пытаясь вырваться из крепких объятий, он краем глаза увидел, как по коридору к выходу торопливо прошел Леонид Максимович, психотерапевт. Тот конспиративно не подал вида, что знаком с Костей. «А что он-то тут делает? — подумал счастливый отец. — Наверное, у рожениц тоже возникают проблемы с психикой». Но почти тотчас же он и забыл о нем, продолжая принимать поздравления и стремясь избавиться от свалившегося на него тяжкого бремени «славы».

Наконец, ему это удалось, и он выскочил из больницы на воздух. Достал мятую сигарету и стал чиркать спичкой. Опять предательски дрожали руки. Но на сей раз от радостного возбуждения, от предчувствия счастливого исхода всей этой долгой и драматической истории. Кто-то рядом щелкнул зажигалкой и поднес огонек.

— Спасибо, — сказал Костя и поглядел на человека в черном кожаном плаще. Это был Ренат.

— Я уже знаю, — сказал он. — И обойдемся без лишних предисловий. Теперь, поскольку вы уже не летите в Израиль, Ольге потребуются деньги на операцию здесь. Меня к ней сейчас не пустят, поэтому я и не могу передать. Другим людям тоже. А тебе доверяю. Вот, возьми! — Ренат достал из кармана плаща целлофановый пакет, перевязанный резинкой. — Здесь двадцать тысяч долларов.

— Нет, не надо, — возразил Константин. — У нас теперь есть.

— Бери, — иным тоном, более грозным, проговорил Ренат. — А на лечение Антона сколько уйдет, подумал?

И он почти силой вложил пакет в руку Кости. Потом, не прощаясь, повернулся и пошел к «мерседесу», где его поджидали два телохранителя.

— Кто это? — спросил Джойстик, оказавшийся рядом.

Костя повертел пакет в руках, поглядел в сторону отъезжающей иномарки.

— Человек один, — растерянно ответил он. — Прохожий.

— Хоть друг или враг?

— Еще не знаю. Может быть, ангел смерти.

Думать об этом не хотелось, а тут как раз Вася притащил из магазина сумку, в которой звенели бутылки. В тесный кружок встали и Валера с Милой, приготовив стопку бумажных стаканчиков. Присоединились также и Наталья Викторовна с Вольдемаром. Ну а следом за ними подошли, естественно, и Елизавета Сергеевна с Петром Давидовичем.

— Остальные лошади — за флагом, как говорится на ипподроме, — сказал Вася Жмыхов, открывая шампанское. — К финишу опоздали.

— Погоди, — задержал его Костя. — Вон и Митя с Катей бегут! Теперь все в сборе.

Запыхавшийся толстяк и легкая на ногу проказница уже вбежали на пандус, и им вручили стаканчики. Пробка отсалютировала вверх, в ясное небо, где проплывала всего одна, но грозно нахмуренная тучка, а пенная струя окатила всех присутствующих.

— Ну ты, Вася, прямо как автогонщик на «Формуле-1», — засмеялся Костя, вытирая платком мокрое от шампанского лицо.

— Но ты же у нас победитель, — отозвался тот.

— Вообще-то, рано нам еще праздновать, — сказал Костя. — А кто пока победил — так это Ольга и Никос. Потому что появился на свет.

— Ну, ты тоже не в командировке был, — похлопал его по плечу Валера.

— А почему Никос? — спросила Наталья Викторовна несколько недовольным тоном. — Мы с Олечкой еще подумаем.

— И думать тут нечего, — сразу же взяла сторону сына Елизавета Сергеевна. — Такое прекрасное русское имя. Даже древнерусское.

— А мне вот Володя нравится, Вольдемар! — заспорила та.

— Дамы, дамы, успокойтесь! — обнял их обеих Петр Давидович. — Потом договоримся. Сейчас это не так важно.

— За Ольгу! — предложил Джойстик, который выглядел немного грустно и одиноко.

— За то, чтобы с Антошкой все было хорошо! — сказали почти вместе Валера и Мила. — И с Виталиком тоже, со всеми детьми.

— За Никоса! — добавил Костя, продолжая приучать всех к этому имени.

Сдвинули стаканчики, выпили, а Вася тут же начал открывать вторую бутылку. Митя отвел Костю в сторонку. Зашептал на ухо.

— Был нынче у дедули. Ну, у нашего, Данилы Маркеловича Жакова, так он вот что сделал: подпоил Лаврика своего и галериста этого, Гельманда, вином, а туда клофелин добавил. Скажу откровенно — я достал, из нашей аптеки. А они только что очень выгодно одну из его картин продали. Деньги-то при них были.

— Ну и что? — не понял Костя.

— Как «что»? Операция была нами продумана тонко. Деньги-то его, дедули, а они с ним ни шиша не делятся. Вот он и забрал свое. То, что ему положено. И — передает их тебе.

Митя торжественно достал из кармана увесистый конверт, заклеенный скотчем.

— Да не могу я взять! — запротестовал Костя. — Что вы все, с ума посходили, со своими пакетами, конвертами, пачками? Второй день суют!

— А ну, бери, сукин ты сын! — грозно произнес Митя. — Это ведь от чистого сердца. Тут тысяч тридцать долларов, мы не считали. Дедуля сказал, что ты же ему жизнь спас, а если станешь отказываться, то чтобы я тебе в морду дал. И дам! — он даже занес руку.

— Ну, ладно, — скрепя сердце, согласился Костя. — Но я потом всем верну, так и знайте.

Он сунул конверт в карман и поглядел на небо. К первой туче уже присоединилась вторая, которая выглядела не менее сердито. Ясный день стремительно менялся на пасмурный. В воздухе запахло грозой.

— Не нравится мне все это, — произнес Костя.

— Что именно? — спросил друг.

— Все. И то, что веселимся преждевременно. И то, что к Ольге пока не пускают. И то, что Антошку готовят к операции.

— Брось, все теперь обойдется.

— А куда твоя Катя делась? Только что тут была.

— У нее здесь медсестра знакомая, пошла узнать.

Константина и Митю вновь за руки втащили в тесно сплоченный круг друзей и родственников. Очередной тост приготовился произнести Вольдемар. Предварительно он долго откашливался и оглаживал бороду.

— А кто это? — тихо спросил Митя.

— Лев Толстой, не видишь, что ли? Пешком, из Ясной Поляны притопал. Сейчас еще должен Мусоргский подтянуться, со своим стаканом.

А в это время с неба упали первые капли дождя. Затем где-то вдалеке над городом сверкнула молния и прогремел гром.

— Быть грозе, — произнес Вольдемар. И никто пока не понял: то ли это прогноз синоптика, то ли замысловатый тост.

Но тут из больничных дверей выбежала Катя. Ее испуганный вид не предвещал ничего хорошего.

— К Ольге сегодня никого не пустят, — произнесла она. — Вновь пошла кровь. Сейчас ее увезли в реанимацию.

И Антон также находился в реанимации, лежал под капельницей, а возле него равномерно попискивали и мерцали приборы. Константин смотрел на него через идеально чистое стекло. Рядом стоял Вильгельм Мордехаевич и объяснял:

— Сейчас он получает ударный блок химиотерапии. Она полностью подавит его иммунную систему, чтобы та была не в силах сопротивляться новому органу. Также будет начисто убит его собственный костный мозг. Это будет длиться около двух недель, в течение которых любое соприкосновение с внешним миром для него смертельно. Теперь он практически зарождается заново.

Врач говорил обыденным тоном, слегка устало, а Костя все равно ничего не понимал. Застряли в голове лишь эти слова: «подавляет, убит…».

— А что потом? — вяло спросил он.

— Потом анализы, — ответил Попондопулос. — И если все будет хорошо — станем вводить препарат из плаценты брата. Затем начнется постепенное развитие в организме нового костного мозга.

— Можно мне пройти к нему? — попросил Костя.

— Нет, — отрезал врач. — Это невозможно. Любой микроб может его убить. Там абсолютно стерильно.

— Но я должен, должен!.. — отчаянно вырвалось у него. — Я должен ему сказать… Он обязан знать, что я — его отец.

— Он тебя все равно не услышит. Скажешь потом.

— А если… если… Какие у него шансы?

— Пятьдесят на пятьдесят, — прямо ответил врач. — Видишь ли, химиотерапия — штука совсем не безобидная. Она разрушает практически все внутренние органы. Мы никогда не знаем, чем может закончиться…

Попондопулос посмотрел на Костю, который не сводил глаз с мальчика, лежавшего за стеклом. Он ободряюще приобнял его за плечи и добавил:

— Ступай-ка ты в мой кабинет и выпей еще одну мензурку спирта. Я разрешаю.

Но Константин продолжал стоять неподвижно и отрешенно. Он ничего не слышал и почти ничего не видел. Только белое пятно впереди, которое то исчезало, то обретало четкие очертания — это было лицо сына. И еще ему чудилась далекая, тихая, непонятно откуда проникающая сюда музыка, сливающаяся с собственным шепотом…

Книга 2 "Подари мне жизнь"
ПРОЛОГ
Причудливо и сложно переплелись судьбы героев книги «Подари мне жизнь». Ольга и Константин, не видевшиеся почти пять лет, вынуждены вновь жить вместе, поскольку их сын Антон болен лейкозом. Для операции требуется огромная сумма либо… рождение второго ребенка, который должен стать донором для пересадки костного мозга брату. Есть и другой выход — эмиграция из России: подобные дорогостоящие операции и восстановительное лечение в Израиле бесплатны.

Константин, работающий простым санитаром в больнице, начинает искать пути выхода из этой сложной ситуации. Постепенно все больше и больше людей втягивается в орбиту его деятельности: давний друг Джойстик, много лет безнадежно влюбленный в Ольгу, цирковые клоуны Валера и Мила, Рита Гонцова, которая ревнует Костю к неожиданно вернувшейся сопернице, супруги-медработники Митя и Катя и другие. К Ольге неприязненно относятся родители Константина — Елизавета Сергеевна и Петр Давидович, считающие ее авантюристкой.

Тем временем Ольга вынуждена порвать с близким ей человеком — Ренатом Шавкутой, бизнесменом с небезупречным прошлым. Ренат не может простить Ольге, что она вновь забеременела от Кости. Но этот шаг вынужденный: отцом будущего донора должен быть именно Костя.

Следующей ступенью в развитии отношений героев становится фиктивный брак между ними, так как в израильском посольстве для выезда требуются соответствующие документы. Начав копаться в собственной родословной, Константин Щеглов обнаруживает, что его дед был вовсе не евреем, а греком, происходящим из древнего рода выходцев с Ионических островов. Тщательно скрывая этот факт, Кос­тя пытается обмануть представителей израильского посольства. Одновременно он ведет с помощью Джойстика сложную «компьютерную игру» — заочные переговоры с детскими медицинскими центрами в Тель-Авиве и Хайфе. Он готов пойти даже на ограбление банка, где служит его новая знакомая Людмила Маркова. Идея эта неожиданно находит поддержку и у нее самой, и у ее брата — психотерапевта Леонида Максимовича, который влюблен в Ольгу и преследует свои цели. Среди его пациентов — депутат Каргополов (любовник Риты Гонцовой и муж Ольгиной родной тетки) и фармацевтический магнат Мамлюков, человек глубоко порочный и беспринципный…

Рита обманом получает от Ольги расписку в долговом обязательстве на пятьдесят тысяч долларов и готова погубить соперницу. Но она же, продолжая любить Костю, дает ему деньги на лечение Антона, взятые у Каргополова. В то же время Рита пытается спровадить Ольгу в Германию, выдав ее замуж за богатого бизнесмена Гельмута Шрабера. Жена Каргополова, Светлана Викторовна, нанимает частного детектива, бывшего (как она полагает) сотрудника госбезопасности Павла, собирать ком­промат на мужа-депутата и Мамлюкова. Она собирается развестись с Каргополовым и присвоить все его состояние. Мамлюков предлагает Каргополову физически устранить супругу, намереваясь поручить выполнение этого плана Константину, который к этому времени переходит к нему на работу по рекомендации отца, школьного приятеля магната.

Служа в фармацевтическом концерне, Костя преследует особые цели: он выполняет специальные задания главврача больницы Красноперова. Константину нужно собрать как можно больше информации о производстве в фармакологических цехах Мамлюкова метадона, легкого наркотика, вызывающего мгновенное привыкание. Этим наркотиком магнат намерен наполнить рынок России, чтобы получать баснословные прибыли. Способствует этому как депутат-лоббист и Каргополов…

Развиваются и иные события. Спасенный Константином в начале романа старик (едва избежавший эвтаназии, на которой настаивал его сын Лаврик) — Данила Маркелович Жаков — вдруг приобретает бешеную популярность в московских галереях: он становится модным как самобытный художник-примитивист. Митя Шишкин начинает писать роман на основе биографий Кости и Ольги, но часто впадает в запои из-за постоянных измен жены Катеньки. Люда Маркова тайно играет в казино и проигрывает взятые в своем банке деньги. Константина постоянно преследуют отморозки из местных «братков», у которых нет даже имен, только клички — Хряк, Комод и Гиена. Из их рук Костю однажды спасает Ренат, но взамен жестко требует от него исчезнуть из жизни Ольги после операции сына. В противном случае Ренат угрожает Косте смертью.

Константину не удается добиться в израильском посольстве вида на жительство. С помощью консульской сотрудницы Марии, с которой у него завязываются интимные отношения, ему все же удается получить туристическую визу для всей семьи. В медицинском центре Тель-Авива уже готовы принять больного ребенка и начать лечение. Понимая, что идет на нарушение закона, Константин все же оформ­ляет документы и покупает билеты на частный авиарейс. В этом ему помогает Ренат, управляющий авиакомпанией.

Однако в развитие событий вновь вмешивается судьба. Состояние Антона резко ухудшается, его переводят в реанимацию. Лечащий врач Попондопулос делает все возможное, чтобы спасти ребенка. Стимулируются преждевременные роды у Ольги. Ни о каком выезде в Израиль речь уже не идет: необходимы деньги, здесь и сейчас. И на помощь приходят близкие, друзья и даже враги Кости и Ольги: Рита, Ренат, Жаков, Джойстик, Валера и многие другие. Ольга рожает мальчика, операция по пересадке костного мозга проходит успешно. Жизнь продолжается…

Глава вторая
РИТА И РЕНАТ
Торопливо распахнув дверь, Ольга увидела элегантную яркую брюнетку в норковой шубе нараспашку и с какими-то свертками в руках. Вот уж кого она никак не ожидала!

— Ну, здравствуй, подружка! — сказала та, сладко улыбаясь. — Насилу нашла. Пришлось наводить мосты через твою мамочку, а ты сама знаешь, как она меня «любит». Но после второй бутылки «камю» раскололась.

— Ух ты, Рита! — восхищенно вырвалось у Ольги. — Да ты просто по-королевски выглядишь! А я слышала, что ты не то в Италии, не то в Израиле… Давно в Москве?

— Возьми подарки-то. — Рита прошла в комнату, сунув свертки Ольге, стала с любопытством оглядываться. Потом небрежно бросила: — Были мы с Каргополовым на Красном море, но он там едва не утонул: его даже соленая вода не держит. Ездили по Марокко, потом — Испания, Ницца, Венеция… Еще куда-то мотались, сейчас и не вспомню. Скучно! А вы, значит, теперь здесь обосновались?

— Снимаем, — кивнула Ольга, продолжая держать свертки в руках. Она еще не знала, радоваться приходу Риты или нет. От этой девушки всегда стоило ждать чего-то необычного: то ли подарка, то ли подвоха. Вот и сейчас в одном из свертков с ярким бантиком запросто могла лежать маленькая праздничная бомбочка с часовым механизмом. Ольге даже послышалось тиканье… Или это тревожно стучало сердце? Вряд ли визит Риты случаен. Что-то тут не так. Но Ольга все же не переставала приветливо улыбаться.

— Ты открой, открой подарки-то, — подбодрила ее Рита, усаживаясь на тахту, покрытую зеленым пледом. Потом опрокинулась, улеглась, словно проверяя прочность брачного ложа. — Тут спите? Ничего, мягко. Но врачи советуют спать на твердом. Да и секс на жесткой кровати лучше… И прекрати улыбаться как дурочка! Я не шоколадный зайчик, которого так и хочется съесть.

— Просто не могу опомниться, — сказала Ольга. — А ты действительно здорово выглядишь, Ритуля. Молодец, что зашла.

— Не радуйся раньше времени. Но ты, я вижу, тоже в полном порядке, — несколько прохладно ответила Рита. — Новая прическа. Глазки блестят. Фигурка стройная. И вообще — хоть сейчас на панель.

— Ну и шуточки у тебя! — обиделась Ольга.

— Да это я так…

Рита сняла наконец шубу, но поленилась даже повесить ее на вешалку — бросила на пол. Прошлась по комнате и остановилась перед фотографией на стене, где были Ольга, Костя, Антон и Никос. Все четверо — в одной лодке в форме поморского коча под парусом, в старинных русских одеждах, будто приплыли сюда, в двадцать первый век, из далекого прошлого, а Константин к тому же держал в руке меч. Но лодка держалась не на воде, а на деревянных подмостках, да и меч был картонный, если присмотреться.

— Знакомые декорации, — усмехнулась Рита. — Никак мой любимый Мишка снимал?

— Он, конечно, — охотно откликнулась Ольга. — Решили вот, всей семьей… На память.

— Ну и правильно, — сказала гостья, продолжая всматриваться в фотографию. — Семья — вещь нужная. Но, как любая вещь, портится и надоедает. Тогда можно выбросить, завести новую. А снимок останется.

— Не пойму тебя что-то, — сказала Ольга, поднимая ее шубку и вешая в гардероб. — Странная ты какая-то. Случилось что?

На этот вопрос Рита не ответила, лишь задумчиво проговорила:

— Значит, вот он какой — Никос. А мог бы быть и моим сыном…

Слова ее еще больше встревожили Ольгу. Она интуитивно чувствовала приближение какой-то опасности. Да еще это навязчивое тиканье в ушах! Она бросила подарки на тахту.

— Хочешь на детей взглянуть? — предложила Ольга, чтобы скрыть свое смущение и волнение.

— Ну конечно! — сказала Рита.

— Только тихо, они уже спят.

Хозяйка и гостья прошли в соседнюю комнату. Свет Ольга включать не стала, хватало и ночника. Одеяльце у Антошки опять сползло на пол, а Никос лежал в своей кроватке, как маленький японский божок: такой же пухленький и сосредоточенный, даже во сне. Рита не удержалась, наклонилась и чмокнула его в лысинку.

— Разбудишь, — ревниво прошептала Ольга.

— Такого молодца пушкой не разбудишь, — откликнулась Рита. — Вылитый Костя. Даже во сне за свою пиписку держится!

— Ну ты скажешь тоже! Во-первых, он на меня похож. А во-вторых, пора бы тебе уже забыть, за что там Костя во сне держится. Или держался…

Тем временем Антошка повернулся на другой бок и присвистнул во сне. Никос же вдруг открыл глазенки и уставился на Риту. Незнакомая тетя, очевидно, понравилась ему. Он заулыбался и протянул к ней ручонки.

— Красавчик ты мой, — ласково сказала Рита, вновь целуя малыша. — Хочешь, вместе жить будем? Поедем с тобой в Рим или в Грецию, на родину твоих предков?

— Ну что ты несешь? — возмутилась Ольга и даже отодвинула Риту от кроватки. Пошли отсюда, пока он не загугукал!

Никос снова закрыл глазки, и Ольга бесцеремонно выставила Риту из комнаты. Та засмеялась.

— Я ему, наверное, в виде волшебной феи приснилась, — сказала она. — Вот захочу — и превращу его в сказочного принца. Или в головастика болотного. Как решу, так и будет.

— Нет, у тебя сегодня что-то определенно с головой не в порядке, — произнесла Ольга. — Может, выпьешь, чтобы поправиться? Фея с мороза…

— Ладно, давай! — согласилась Рита. — Стол-то у тебя уже давно накрыт, как я погляжу. А хозяина нет.

— Запаздывает. Срочно на работу вызвали, — солгала Ольга.

— И не придет сегодня. Уж я-то его хорошо знаю, — уверенно добавила Рита. — По бабам шастает.

— Ты меня сейчас просто взбесишь, — сказала Ольга, разливая по рюмкам вино. — Нарочно злить меня пришла?

— Нет, дело есть. Но оно пока подождет. Давай выпьем за твоих деток. За Антошку и Никоса.

— Вот это правильно. Наконец-то хоть что-то разумное сказала.

Они подняли рюмки и чокнулись. И вновь между ними пробежал какой-то электрический разряд. Две молодые красивые женщины, две подруги-соперницы, глядя друг другу в глаза, словно испытывали на прочность оборону противника и готовились к внезапной атаке. Первой отвела взгляд Ольга. Она еще не до конца понимала грозящую ей опасность, да и не верила в нее до конца. Ведь скоро Новый год, хоть и по старому календарю. Время надежд, загадывания желаний и подведения каких-то итогов. Время чудес…

— Спасибо тебе за Антона, — произнесла Ольга. — Костя сказал мне, что ты дала деньги на операцию.

— Пустяки! — махнула рукой Рита. — Деньги все равно не мои, а Каргополова. Я из него еще больше за это время выжала.

— Как это?

— А вот так. — Рита взяла с тарелки половинку лимона и сжала в руке. С пальцев закапал сок. — Делается это просто, — добавила она, — только надо не лимон сжимать, а то, что у мужиков там болтается. Орут, но карманы выворачивают.

— Вы вроде бы жениться собирались? — спросила Ольга.

— Так ведь твоя тетка с ним до сих пор еще не развелась! Она и сама из него деньги клещами тянет. Хватка еще та, не хуже моей. Нам бы с ней на пару работать, фирму организовать… Думаю я, что скоро Каргополов останется вообще без штанов. А на кой мне такой муж? Нет уж, я под венец теперь не тороплюсь. К тому же другого люблю.

Последнюю фразу Рита произнесла тихо, словно бы про себя, но Ольга услышала.

— Кого же? — спросила она.

Но Рита не ответила. Сменила тему.

— Тебе, кстати, огромный привет от нашего бюргера. Он тебя до сих пор ищет и страдает, как хряк перед случкой. Нет, я серьезно, все время про тебя спрашивает.

Ольга фыркнула. Такой поворот разговора ее мало устраивал. О Гельмуте, несостоявшемся немецком женихе, она сейчас думать не хотела. Рита же, напротив, с удовольствием продолжила, забавляясь:

— Гдье майн Оль-ень-кя? — передразнила она. — О! Руссишь красавьица! Майн приплод. Куда подевалась Мальвина, невеста моя?

— Перестань, — попросила Ольга, взглянув на часы. Где же Костя? Стрелки на циферблате показывали уже начало двенадцатого.

— Не придет, — перехватила ее взгляд Рита. — Давай, подруга, наливай еще вина. Я пить хочу. И проголодалась.

— Ладно, — кивнула Ольга. — Сам виноват, коли задерживается. Начнем без него.

Она начала раскладывать по тарелкам мясо, прислушиваясь к завываниям пурги за окном и к шуму лифта. Ей все казалось, что едет Костя. А Рита тем временем сама стала распаковывать свертки с подарками, доставая из них всякую нужную и ненужную всячину: игрушки — для детей, галстук — для Кости, духи и косметику — Ольге, кофточку, шляпку, мундштук, зажигалку, рыбные консервы, ананас, кожаный ремешок, фляжку бренди и даже пачку каких-то особенных музыкальных презервативов… Часть свертков так и осталась нераспакованной. Ольга принялась рассматривать подарки и не могла сдержать радостного восхищения. Лишь на презервативы покосилась и отложила в сторону.

— Тебе не нужно — Косте понадобятся, — заметила на это Рита в своем стиле. — Ему, между прочим, Вивальди нравится. И Хачатурян.

— Угомонись, — коротко ответила Ольга и уже мягче продолжила: — Огромное спасибо. Действительно как фея. Пью за тебя, за твое счастье!

— Что ж, — произнесла Рита, поднимая свою рюмку. — Оно не так уж далеко отсюда. «Прозит!» — как сказал бы наш общий друг Гельмут.

Они не успели выпить, как зазвонил телефон. Ольге почему-то почудилось, что это задребезжал один из еще не распакованных свертков. Даже в серд­це кольнуло.

— Сними трубку, — кивнула Рита, и взгляд ее стал холодным.

Тень двинулась навстречу Константину, и в свете уличного фонаря он смог рассмотреть фигуру человека, слегка запорошенного снегом. По-видимому, Ренат уже давно стоял здесь. Руки его были засунуты в карманы, и в этом не было ничего хорошего. Костя помнил об угрозе Рената, там, на пустыре, когда тот вытащил его из лап отморозков. Но не забыл он также и о том, что во многом благодаря именно этому урбанизированному, но все еще полудикому горцу был спасен Антошка. И как же теперь прикажете себя с ним вести? Чего ждать?

— Привет. Недурной вечерок выдался, — на всякий случай произнес Костя. Но руки не подал, поскольку и Ренат не сделал никакого приветственного движения. И продолжал молчать, будто оценивая противника. — Давно ждем-с? — полюбопытствовал Костя, осторожно поглядывая по сторонам. Вокруг — никого. Все нормальные люди уже давно сидят по своим квартирам, за праздничными столами. И машин на улице не было. Кроме одной, с потушенными фарами, позади Рената. Знакомый «мерседес». Наверняка набитый кавказцами.

«Худо дело, — подумал Константин. — Бежать глупо: будешь выглядеть трусом. А ему, наверное, только того и надо».

— Холодно тут, — промолвил наконец Ренат. И вытащил из кармана руку. В ней оказались сигареты. А потом появилась и вторая рука. С пистолетом.

— Чего ж без глушителя? — напрягся Костя.

Ренат не ответил, только усмехнулся. Щелкнул пистолетом, оказавшимся зажигалкой, и закурил.

— Глушитель всегда найдется, — скупо обронил он. — И ствол настоящий, если потребуется. Пошли в машину, поговорим.

Константин двинулся вслед за ним к «мерседесу». Если не убил сразу, то есть еще надежда. Может, и обойдется. Ренат открыл дверцу, залез в салон, на водительское место. Костя устроился рядом. В автомобиле больше никого не было. Хотя кто-нибудь мог лежать и между сиденьями, позади них… Константин представил, как через пару минут ему набросят на шею удавку и начнут душить. Бррр! Впрочем, Ренат обещал убить его собственноручно… В Костиной голове крутились самые скверные мысли. Но Ренат выглядел абсолютно спокойным. Он включил мотор и дал машине прогреться.

— Отъедем немного, — произнес он, выжимая сцепление. «Мерседес» тронулся с места.

Проходили томительные минуты, а они все куда-то ехали, петляя по переулкам.

— Мы никак на военно-грузинский тракт выбираемся? — поинтересовался Костя.

— Нет, есть тут одна кафешка, — серьезно ответил Ренат. — И добавил многозначительно: — Там все приготовлено.

«Значит, там и зароют», — решил Костя.

Кафе оказалось без названия, но явно принадлежало выходцам с Кавказа. Может быть, даже самому Ренату, судя по тому, как его здесь встретили: с огромным почтением и без лишних слов. Провели в отдельный кабинет, уставленный яствами и вином.

— Садись, — коротко сказал Ренат.

— Меня вообще-то Ольга ждет, — ответил Костя.

— Я знаю.

Пришлось подчиниться. Да и выхода иного не было: все пути назад уже отрезаны. В помещении было тепло, но Костя не стал снимать куртку. А Ренат сбросил свою дубленку и остался в дорогом черном костюме и галстуке.

— Мы ваш старый Новый год не отмечаем, — произнес он, открывая бутылку мукузани. — Но у меня сегодня другой праздник. Ровно два года назад я ехал по улицам Москвы и увидел девушку. Она мне очень понравилась. И я остановил машину.

— Прямо как Берия, — пробормотал Костя.

— Что? — не расслышал Ренат. — Так вот. Это была Ольга. Она шла очень грустная и одинокая, но не походила на тех девушек с Тверской. Те — вах! — И он сделал пренебрежительный жест рукой. Потом продолжил: — Глаза огромные и печальные, волосы — чистый лен, губы — лепестки роз, на щечке родинка, а зубы — как жемчуг…

«Да он поэт! — подумал Костя. — Просто Расул Гамзатов». Но вслух заметил:

— Знаю, все-таки имею к ней некоторое отношение. Жена как-никак. Можно без поэтических описаний.

— Ладно, — не оценил иронии Ренат. — И я понял тогда, что это идет моя женщина. Та, которую я искал в Москве. К которой я приехал с Кавказа.

— Зачем же было так далеко ехать? — спросил Костя. — Ваши девушки тоже замечательные.

— Это так, — согласно кивнул Ренат, разливая в бокалы вино. — Пей, кушай. Выпьем за женщин.

— Выпьем, — ответил Костя. — За тех женщин, которые нас любят и которых любим мы.

— Хорошо сказано, — вновь кивнул горец. Через некоторое время стал говорить дальше: — И я спросил ее: «Что тебя гложет, красавица?» А она ничего не ответила и как испуганная лань побежала прочь.

— Еще бы! — сказал Костя. — Вы, если честно, уже изрядно достали всех русских девушек.

— Я не такой, — скромно отозвался Ренат.

— Но ты стал ее догонять?

— Нет.

— Пустил следом за ланью нукеров?

— Опять не угадал. Джигиты не ловят девушек сетью. Тем более своих невест.

— А ты уже считал ее тогда своей невестой?

— Не тогда, позже.

— Как же ты нашел ее снова?

— Очень просто. Когда она побежала, то выронила кошелек. А в нем был паспорт.

— Вах! — сказал Костя. — Видно, ты ее действительно здорово напугал, коли она так рванула. Могла и шубку оставить.

— Словом, на следующий день я пришел к ней домой и вернул паспорт, — продолжил тот, пропустив фразу Кости мимо ушей. — Мы познакомились. А дальнейшее тебе, должно быть, известно. Я полюбил ее и Антона. Его я стал считать почти своим сыном.

— Но полицейскую машинку ему так и не купил, пришлось это сделать мне, — вновь пробормотал Кос­тя. И снова его фразу Ренат «не расслышал». Разговор становился все более трудным и неприятным.

— А год назад на ее горизонте опять возник ты, — сказал Ренат и взял в руки нож. Таким тесаком можно было отрезать голову у барана. Но хозяин начал кромсать брауншвейгскую колбасу. — Бери, кушай! — протянул он тарелку. — Ты совсем ничего не ешь.

— Чего-то не хочется, — отказался Костя, представив, как на такой же тарелке будут лежать его уши. Или еще какая-нибудь не менее важная часть тела. А запасных-то нет. Еще не завезли из Японии.

— Я понимаю, — произнес Ренат, разливая вино по бокалам. — Ваша новая встреча с ней была вызвана необходимостью. Ольга мне потом все объяснила. Был нужен донор. Я переживал, но стерпел, ради Антона. Но теперь операция позади. И все здоровы.

— Да, слава Богу, — подтвердил Костя.

Наступило тягостное молчание. Ренат постукивал ножом по столу. Костя медленно тянул из бокала вино. Похоже, никто не хотел заговорить первым. В дверь просунул голову какой-то расторопный кавказец.

— Вам что-нибудь еще нужно? — спросил он.

— Яму выкопали? — поинтересовался Ренат.

— Ага, большую! — ответил тот и смерил Константина взглядом. Затем добавил: — Не волнуйся, войдет.

И исчез по мановению руки Рената. Косте стало совсем не по себе. Он долил вина в бокалы и заметил:

— В Индии есть хороший обычай — кремировать. Это как-то теплее.

— Мы не в Индии, — ответил Ренат. — А яма мне нужна под гараж для «мерса». Но ты смелый. Это я уже давно понял. Послушай, Костя, мне не хочется тебя убивать. Это в принципе глупо…

— Да, и Ольга расстроится, — поддержал Костя. — Ей сейчас вредно волноваться по пустякам, еще молоко пропадет.

— Вот-вот, — усмехнулся Ренат. — Я ценю твой юмор. Ты мне вообще-то нравишься. Но я вынужден буду это сделать. Иначе меня не поймут мои соплеменники. И я потеряю авторитет. Потому что ты увел мою женщину.

— Еще неизвестно, кто у кого ее увел, — произнес Костя. — А нельзя разве как-то договориться с твоими соплеменниками? Объяснить им, что дело-то житейское? Герцен и Огарев тоже одну женщину любили, а друг друга не резали. Напротив, клялись на Воробьевых горах посвятить жизнь спасению отчизны. То же самое и Чернышевский с Добролюбовым, и Маяковский с Осей Бриком. Примеров много. Выход всегда есть. Мы с тобой тоже можем отправиться сейчас на Воробьевы горы и в чем-нибудь поклясться. Скажем, в вечной любви к «Алании». Приложим все силы, чтобы эта команда стала чемпионом России по футболу. Черт с ним, с моим любимым «Спартаком», готов сменить веру.

— Не мели языком, — посерьезнел Ренат, вы­слушав его пламенную тираду. — Дело не в моих соплеменниках, а во мне. Я люблю Ольгу. И уже предупреждал тебя однажды. Время кончается. Теперь ты должен уйти. Оставить ее. Не вынуждай меня к крайним мерам. Считай, что это мое второе и послед­нее предупреждение. Сроку тебе — ровно месяц.

— У меня дети, — напомнил Костя. — Или их ты тоже хочешь забрать?

Скулы его напряглись. Шутки кончились. Ренат также выглядел весьма решительно. Двое мужчин сидели напротив друг друга так, словно готовились сцепиться в смертельной схватке. Слышно было, как где-то тикают часы.

— А разве Ольга оставит Никоса или Антона тебе? — спросил Ренат. У него ходили на щеках желваки.

— А с чего ты решил, что она меня вообще оставит? — вопросом на вопрос откликнулся Константин.

— Это не твоя забота, — резко бросил Ренат.

— Но и не тебе считать себя вершителем судеб, — парировал Костя. Он отодвинул бокал с вином.

Ренат дотронулся до лезвия ножа, будто пробуя его остроту. Еще мгновение — и боя было бы не избежать. Но тут в дверь вновь просунул голову кавказец.

— Горячее подавать? — спросил он.

— Нет, — словно бы отрезвев, промолвил Ренат. — Наш гость уходит. Скажи там, чтобы его отвезли куда следует.

Константин поднялся.

— Спасибо за угощение, — произнес он. — Но наш разговор еще не окончен. — И пошел к двери.

— Один месяц, — напомнил ему вслед Ренат. — Ни дня больше.

Глава четвертая
«ТАРАКАНЫ — ОНИ ВЕДЬ ТОЖЕ ЛЮДИ»
Ольга не стала рассказывать мужу о визите Риты. Сначала она не успела этого сделать, потому что пришли гости, а когда наступило отрезвление после праздничной суматохи, ей показалось, что тут вообще все нужно решать самой, не втягивая в это дело Костю. Если он узнает о долге в пятьдесят тысяч долларов и об угрозах Риты, то наверняка наделает массу глупостей. Характер такой — вспыльчивый, неуравновешенный. Сперва что-нибудь совершит, а уж потом думает. Он только кажется взрослым мужчиной, отцом двух детей, а на самом-то деле — совсем мальчишка. За ним нужен глаз да глаз. Он помчится искать Риту, устроит скандал… А то — и того хуже — вновь попадет под ее влияние. Рита — еще та штучка, сумеет его увлечь и обольстить. Как же она ее сразу не разгадала? Волчица в овечьей шкуре! Пожалуй, она действительно способна причинить вред детям. Ясно дала понять, что так и будет, если Ольга не вернет деньги.

Ольга задумалась, собирая в раковину грязную посуду. Хорошо хоть гости уже уехали. Последним с трудом выпроводили Митю, который опять вцепился в «ямаху» и едва не рванул на ней в соседнюю квартиру. Спасибо Валере, успел нажать на тормоз. А Джойстик весь вечер не сводил с нее больших влюбленных глаз… Если с ним посоветоваться об этом деле? Нет, пустое. Ольга знала, какой Джойстик даст ответ: забирай детей и уезжай вместе со мной в Израиль. Что же предпринять? Косте говорить нельзя, ни в коем случае! Чтобы достать деньги, он способен ввязаться в любую авантюру, и добром это не кончится. Еще в тюрьму сядет… Нет, Рите она его не отдаст. И детей защитить сумеет.

Голова у Ольги разболелась, и одна из тарелок вдруг выскользнула из рук, полетела на пол и разбилась вдребезги. Если бы на счастье! Собирая в ведро осколки, Ольга подумала о том, что все эти безымянные телефонные звонки наверняка как-то связаны с Ритой. Ее стиль… Таким способом артподготовку проводила, чтобы нервы пощекотать. И нервы действительно расшалились. Ольга с огорчением заметила, как у нее дрожат кончики пальцев. Бросив веник, она села к столу и попыталась сосредоточиться на главном. Костя сейчас спит — и пусть отдыхает, Антошка занят рисованием, Никос играет в своем манежике. Все при деле, а ей надо думать, как уберечь семью. Вопрос не только в том, где достать денег… Как защитить, сохранить хрупкое, доставшееся с таким трудом простое человеческое счастье. Если потребуется, ей придется стать воином. Ольга сжала пальцы в кулак и тяжело вздохнула. Она выйдет на поединок. Хоть с целым светом. И победит.

Компромат на своего супруга, депутата Каргополова, Светлана Викторовна хранила у сестры. Место в ее квартире она нашла вполне подходящее — в сливном бачке. Целлофановый пакет с бумагами, диктофонными записями и фотоснимками был прилеплен скотчем к внутренней стороне крышки. Таким образом финский унитаз был превращен в мину замедленного действия. Рванет в нужный момент. А дерьмо от взрыва разлетится по всей Думе, забрызгав политический истеблишмент страны. Свои махинации Каргополов проворачивал, разумеется, не в одиночестве. Многие бизнесмены и общественные деятели были замешаны в его делишках. Взять хотя бы поставки в Россию через украинскую границу бельгийской и немецкой говядины, зараженной коровьим бешенством. Здесь имелся немалый интерес у Гельмута Шрабера, чье сватовство к Ольге сорвалось прошлой осенью. Или производство в фармакологическом концерне Мамлюкова синтетического наркотика метадона под видом лекарства от астмы и других заболеваний верхних дыхательных путей. После двух-трех приемов метадон вызывал привыкание, практически зависимость похлеще героина, а Каргополов, в числе других депутатов и журналистов, усиленно проталкивал эти таблетки на внутренний рынок России и лоббировал интересы своего приятеля Мамлюкова. Были за ним и другие грешки, уже чисто личного, амурного свойства, но вполне способные положить конец депутатской карьере бывшего сельского механизатора Каргополова.

Словом, Светлана Викторовна, родная тетка Ольги Шаровой, даром времени не теряла. И очень любила учить племянницу жизни. Вот и сейчас, два дня спустя после старого Нового года, она приехала к сестре и, застав там Ольгу, пустилась в пространные рассуждения. Но предварительно заперлась в туалете и проверила сохранность целлофанового пакета с документами. Слив для конспирации воду (но не компромат!), она вернулась на кухню и продолжила начатую тему:

— Муж — это тот же таракан, только в тапочках. Травить его дихлофосом или шпарить кипятком из чайника бесполезно. Я как врач заявляю, что иммунная система мужей чрезвычайно чувствительна к любым переменам, они всегда прожорливы, бегают в соседние квартиры, приносят в дом всякую заразу, ленивы, глупы, спиртоустойчивы, порою огрызаются, как бешеные собаки, а в принципе — совершенно бесполезные и никчемные существа. Хомо хабитус. Вот примерно как мой Каргополов.

— Он же депутат, государственная фигура! — попыталась возразить ее сестра, Наталья Викторовна.

Ольга во время этого разговора маялась, нервно поглядывала в окно, считала сидящих на ветке ворон… Ей очень хотелось остаться с матерью наедине, посоветоваться о своем деле, но она понимала, что сегодня это уже не получится. Да и сама тема беседы ей не нравилась, словно Светлана Викторовна бросала увесистый камень и в Константина.

— Какой он депутат! — усмехнулась тетка. — Я бы ему и свиней пасти не доверила. Сожрет или продаст. Я вам, девочки, так скажу: у меня против него сильный козырь имеется. Я ему эту карту под нос сунула, он и заткнулся. Теперь дышит через раз и побаивается. Дачу уже на меня переписал, квартиру тоже. Ну и прочее, по мелочи. Сейчас разведусь и вообще ему пинка под зад дам. Пусть летит кувырком к своей Ритке! Да вы ее знаете.

— Это какая же Рита? Гонцова, что ли? — спросила сестра.

— Она самая.

Наталья Викторовна посмотрела на дочь:

— Я всегда тебе говорила, что она дрянная девчонка. Никогда мне не нравилась. А уж как обхаживала тебя! Жениха немецкого сыскала, деньги на лечение Антошки давала. Неспроста. Чего ты молчишь?

Ольга уклонилась от ответа, продолжив пересчитывать ворон, которые вдруг громко закаркали, словно предвещая беду.

— Деньги? — переспросила Светлана Викторовна. — А ты расписку в получении писала?

— Да, — неохотно отозвалась Ольга.

— И на какую сумму?

— На большую.

— Значит, теперь ты у нее в капкане, — констатировала тетка.

Наталья Викторовна всплеснула руками.

— Доченька, как же так? — сказала она. — Я ведь помню, что эти деньги были от какого-то благотворительного фонда, разве нет?

— Все гораздо сложнее, — ответила Ольга. Теперь ее заинтересовали узоры на обоях. И вообще захотелось домой. Как там Костя, Антошка, Никос?

Будто чувствуя ее настроение и нежелание говорить, Светлана Викторовна мягко произнесла:

— Ничего, не бери в голову, что-нибудь придумаем. У меня и не такие цесарки под дудку пляшут! А к Ритке этой — особый счет. Ведь она Каргополова тоже как грушу трясет. Даже порой жалко мужика становится. Ходит, словно у него уже пять прогулов на кладбище.

В это время на кухню заглянул Вольдемар, сожитель Натальи Викторовны. Был он в теплых цигейковых тапочках. Из скромного путевого обходчика Вольдемар превратился в народного мыслителя-дворника, бородатого и косматого, как Гришка Распутин. И такого же мистически-религиозного.

— Вот еще один таракан выполз, — не удержалась Светлана Викторовна. — Нечего тут конфеты лямзить, иди лучше снег с крыши сгребать.

— Тараканы — они ведь тоже люди. А снег и сам собой растает, ежели весна по соизволению Божьему наступит, — философски ответствовал Вольдемар, ухватив с тарелки горсть шоколадных батончиков. — Бабушке отнесу, — добавил он, кланяясь низко, как юродивый.

— Паноптикум! — вздохнула Светлана Викторовна, провожая его взглядом. — И как ты с ним живешь. Наташа?

— Молча, — ответила та, подливая еще чаю. — Других писателей, как говорил товарищ Сталин, у нас нет. Да и жалко расстреливать: он, в сущности, безвредный.

— Ну-ну, — сказала сестра. — А я бы их всех удавила. На земле должно быть единое женское царство. Тогда и придет мир.

— А я с вами не согласна, — возразила Ольга. — Женщины-то скорее всего и передерутся, как вороны. Потому что мы всегда что-то делим, а надо бы умножать…

И, словно подтверждая ее слова, за окном раздалось громкое карканье: это несколько ворон сцепились друг с другом в драке за корку хлеба.

Клиника неврозов, «желтый дом», а в просторечии — психушка, где с недавнего времени начал работать главным врачом Леонид Максимович Марков, располагалась в глубине лесного массива Лосиный остров. Ряд старых четырехэтажных зданий был слегка отремонтирован и обнесен высоким каменным забором. Место тихое, уютное, располага­ющее к созерцанию и покою. К клинике вела едва приметная дорожка, осенью усыпанная опавшей листвой, а зимой запорошенная снегом. Здесь изредка встречались бегуны трусцой или лыжники, но даже они не всегда догадывались, какой объект скрывают толстые стены. Многие думали, что тут находится какой-то элитный санаторий. Или военная база. Тем более что у металлических ворот висела угрожающая табличка: «Стой! Предъяви пропуск». Лишь проворные белки, скакавшие с сосны на сосну и забиравшиеся под самые кроны деревьев по всему лесу, могли с высоты любоваться внутренними двориками клиники и прогуливающимися там под бдительным оком санитаров пациентами.

«Богоугодное заведение» было частно-коммерче­ским, а контрольный пакет его акций принадлежал Вячеславу Мироновичу Мамлюкову, человеку и фармацевту. Впрочем, фармацевтом он был никаким — просто владел концерном. Да и как человек не блистал достоинствами… Малую часть акций клиники приобрел и Леонид Максимович, что позволило ему занять должность главврача. К тому же он действительно являлся одним из лучших в Москве специалистов в области психиатрии, да еще и «пользовал» самого Мамлюкова, поскольку магнат имел некоторые проблемы по этой части. Он порой впадал в необузданную беспричинную ярость и любил палить в окружающих из именного кольта, подаренного министром внутренних дел. Правда, личные телохранители заранее незаметно подменяли настоящие патроны холостыми. Но однажды могли не подсуетиться вовремя и они…

Леонид Максимович приступил к своим обязанностям за месяц до Нового года. К середине января он уже вполне освоился на новом месте, подобрал штат знающих свое дело специалистов, провел небольшую реконструкцию. Один из корпусов теперь предназначался для богатых клиентов, желающих сохранить инкогнито, два других — для людей попроще. Обслуживающий персонал и санитары практически все остались прежние.

Лишь три крепких мужичка ублюдочного вида были приняты им на работу по личной рекомендации Мамлюкова. Отказать хозяину Леонид Максимович не смог. Он пошел на это скрепя сердце, зачислив мужичков в охранники с исполнением обязанностей санитаров в ночное время. Один из этой троицы походил на дикого кабана, второй — на невысокий и громоздкий бабушкин комод, а третий — на юркую и злобную гиену. Фамилии в паспортах были так затерты, что Марков не стал утруждать себя их выяснением. Единственное, чему он удивился, — зачем магнату-миллионеру иметь дело с такой звероподобной публикой из братков-отморозков? Если бы он знал биографию Мамлюкова, то нашел бы ответ на этот вопрос очень быстро. В бытность свою мелким фарцовщиком Славка Мамлюк два года делил с Хряком шконку в тюрьме, а позже и в мордовских лагерях, а братские узы среди заключенных посильнее родственных. Так что ларчик просто открывался.

Однако все эти подробности Леонида Максимовича интересовали мало. Гораздо большую его озабоченность вызывало то, что творилось в последнее время с его сестрой. Переехав к брату, она сказала, что делает в своей квартире ремонт. Но Леонид Максимович догадывался, что тут что-то не так. Люда стала излишне нервной, скованной, замкнутой. От откровенных разговоров уклонялась, в свою личную жизнь брата не посвящала. А ведь он старше ее на двенадцать лет и в какой-то степени заменил ей отца! Она с детства была азартной и рисковой, но он и представить себе не мог, как сильно она поглощена сейчас игрой в рулетку, которая, по сути, заменила ей в жизни все. Если бы он об этом знал, то, несомненно, приложил бы максимум усилий для психотерапевтического лечения и поместил бы сестру в одну из палат своей клиники.

Но не знал он также и того, как причудливо переплелись судьбы его любимой женщины — Ольги Шаровой — и сестры, которая именно ей сдавала свою квартиру. Не ведал Леонид Максимович, какую роль в их жизни играет его новый знакомый Костя… Он считал брак Ольги ошибкой, вынужденной мерой, необходимостью спасти от лейкоза сына. Теперь можно и даже нужно развестись! Для этого есть все основания, тем более что муж у нее, судя по всему, какой-то инфантильный… Ей нужен совсем другой мужчина: твердо стоящий на ногах, занимающий определенное положение в обществе, понимающий всю тонкость ее души. И готовый поддержать ее в трудную минуту. Леонид Максимович, конечно, имел в виду себя. Поэтому он очень обрадовался, когда Ольга сама позвонила ему в клинику. Теперь она собиралась приехать, и он ждал ее с минуты на минуту.

Но вначале появился новый пациент. Вернее, пришли трое — старик и двое сопровождающих. Старика держали под руки так крепко, словно боялись, что тот вырвется и убежит. Леонид Максимович принял их в своем кабинете.

— Гельманд, — представился один из сопровождавших, лупоглазый.

— Лавр, — отрекомендовался другой, лысый. — Это я вам звонил вчера вечером. А это мой дорогой папа, Данила Маркелович Жаков, известный в московских салонах художник-примитивист. Между прочим, одну из его картин купила даже Третьяковская галерея.

— Охо-хо! — только и произнес дедуля. Его все еще продолжали держать под руки.

— Отпустите его и присаживайтесь, — велел главврач. — Так что же произошло?

— Сильное психологическое утомление, — начал рассказ Гельманд.

— Упадок сил и синдром Ван-Гога, — перебил его Лавр нетерпеливо. — Он пытался отрезать себе ухо.

— Это правда? — спросил Марков, обращаясь к старику.

— Я просто ковырял в ухе ножницами, — усмехнулся тот. — А они отобрали у меня все режущие и колющие предметы.

— Вообще-то ножницы предназначаются для другого, — сказал Марков. — Поковырять в ухе можно и спичкой.

— Знаю. Но спичек под рукой не было. А барабанная перепонка сильно чесалась.

— Еще он едва не отравил нас клофелином, — вставил Гельманд.

— А это потому, что вы не хотели отдавать мне мои же деньги, — сердито бросил старик.

— Вы, папа, их не туда тратите, — вмешался Лавр. — А мы о вас заботимся, освободили от лишних хлопот. Зачем вам деньги? Вам картины писать надо. Создавать вечное. А сиюминутное оставьте нам. Зря, что ли, я над вами юридическую опеку оформил?

— Вы — сын и опекун своего отца? — уточнил Марков.

— Так точно, с прошлой недели. А господин Гельманд — совместно со мной правообладатель творческого наследия папы.

— И как лицо официальное должен со всей ответственностью заявить, — тотчас же подхватил лупо­глазый, — что вы имеете дело с исключительно ценным народным достоянием в виде Данилы Маркеловича, которому нужно обеспечить соответствующее лечение, а главное — условия для творческой работы. Все необходимые расходы мы берем на себя.

С этими словами он выложил на стол конверт.

— Здесь три тысячи долларов, — добавил Лавр. — На первое время хватит. Я знаю, что у вас есть особый, элитный корпус, где у папы должна быть отдельная палата, а также место для художественной мастер­ской. Мольберт, краски и холсты мы привезем позже.

— Гм-м! — произнес Леонид Максимович.

Он уже давно разгадал замысел обоих прохиндеев. Но, с другой стороны, возможно, Жакову здесь действительно будет лучше. Подальше от «правообладателей». В конце концов, Чурлёнис тоже лежал в психиатриче­ской больнице и чувствовал себя там неплохо. Более того, даже создал в палате лучшие свои шедевры.

— Все за меня решили, — промолвил Данила Маркелович. — Связали по рукам и ногам.

— Напротив, папа, — уткнулся ему в плечо Лавр. — Здесь же для вас вроде курорта будет. Санаторий.

— Канары, — подсказал Гельманд. — Пиши — не хочу.

— Но лучше «хочу», чем «не пиши», — добавил сынуля. — Словом, решено, доктор?

— Вы-то сами как к этому относитесь? — спросил Леонид Максимович у старика.

— А-а! Все равно, — махнул тот рукой. — И так помирать скоро, так какая разница где.

— Вы у нас не помрете, — обнадежил его главврач. — Мы вам еще невесту сыщем.

— А вот этого делать не надо, — строго заметил Гельманд, — и вообще, стоит ограничить общение Данилы Маркеловича с внешним миром. Посетителей не пускать, согласовывать с нами. Телефон в палате также не нужен. Это лишь отвлекает от работы. Письма — мне.

— Здесь не тюрьма, — сказал Леонид Максимович. — Везли бы в таком случае в Лефортово. В наручниках.

— Не будем придираться друг к другу, — произнес Лавр. — Главное — договорились. Мы будем навещать вас каждую неделю. До свидания, папа! — И он вновь уткнулся старику в плечо. С другой стороны то же самое сделал и Гельманд, но промолчал, слов не было, одни слезы.

Леонид Максимович вышел вместе со всеми в коридор и подозвал медсестру. Тут он увидел, что навстречу идет Ольга. Еще издали она помахала ему рукой. А когда узнала Жакова, то остановилась и удивленно спросила:

— Вы-то, Данила Маркелович, какими судьбами тут?

— Сыновьими заботами, доченька, — отозвался тот и усмехнулся. Потом повернулся к медсестре и заложил руки за спину: — Ведите, куда положено.

Ольга растерянно проводила его взглядом. Торопливо испарились Лавр и Гельманд. Ольга и Леонид Максимович остались в коридоре одни. Не удержавшись, он провел ладонью по ее волосам и поцеловал в щеку.

— Какая ты сегодня красивая, — сказал он. — А глаза тревожные. Что-то случилось?

— Мне плохо, — ответила Ольга. — Посоветуй, что делать.

Глава шестая
ЗАКАЗ ПРИНЯТ
Вначале Ольга почему-то подумала, что за ней крадется Ренат. Вчера у них состоялся сложный и малоприятный разговор. Он пришел к ней домой (откуда только адрес узнал?), но дальше коридора она его не пустила — не хотела, чтобы видел Антошка. И хорошо, что Костя был еще на работе. Впрочем, Ренат сам сказал, что специально выбрал такое время, когда мужа нет дома. Что-то тревожное пришло вместе с ним. Нет, Ольга рада была видеть Рената — он так много для нее сделал! Поддерживал и морально, и материально в самые трудные для нее минуты. И, наверное, искренне любил. А она? Возможно, тоже. Но это прошло. Надо беречь то, что дано тебе судьбой, а о прошлом — забыть. Что было — закончилось, и обратной дороги нет. Об этом она и сказала Ренату. Попыталась объяснить, как могла.

Но Ренат не поверил. Он как-то странно ответил, что уже через месяц она вновь будет свободна. И что дорога обратно есть, и люди ходят разными путями — вперед и назад, и никто не знает, где найдешь, а где потеряешь, и что он продолжает ее любить. Еще он сказал, что подождет, а потом они встретятся снова, уже навсегда. А после этого ушел, подарив напоследок дорогой перстень с изумрудом. Она даже не успела отказаться от подарка, так быстро он покинул квартиру. Позже Ольга спрятала перстень в своей шкатулке с украшениями. Косте она, разумеется, ничего не сказала. А тревога от внезапного визита Рената осталась.

Вот и сейчас, в лесных сумерках, это тревожное состояние не покидало ее. Но мысль о том, что за ней может следить и красться Ренат, Ольга тотчас же выбросила из головы. Не такой он человек, чтобы совершать столь глупые поступки. Или пугать ее. Тогда кто же там скрипит снегом за деревьями?

Ольга быстро обернулась и увидела омерзительную фигуру, которая бесшумно приближалась и уже тянула к ней свои руки. Человек с мордой хряка. Боковым зрением она уловила за деревьями движение второго преследователя, напоминающего пронырливую гиену. А вот и третий, чуть позади них, ступающий тяжело, словно комод с ногами.

— Ну что, сахарная, попалась? — гнусно проговорил Хряк, пытаясь схватить ее за куртку.

Гиена завизжал от восторга и бросился на нее. Комод ускорил шаги, стараясь не отстать от приятелей, чтобы успеть к добыче. Вся эта картина не могла присниться даже в самом дурном сне. Одна, на берегу ледяного озера, среди отъявленных мерзавцев… Испуганно взметнулись с веток потревоженные вороны. Морозный воздух огласился громким карканьем.

В критические минуты Ольга всегда умела сохранять хладнокровие и трезвость мысли. Этому она научилась еще в ранней юности, когда много занималась спортом и даже показывала очень хорошие результаты в легкой атлетике и гимнастике, а позже — и в модном тогда айкидо. Она хорошо помнила наказ своего тренера: использовать энергию и силу противника в своих целях. Поэтому, когда Хряк и Гиена бросились на нее, Ольга гибко уклонилась и отступила назад, поднырнув у них под руками. Получилось так, что они налетели друг на друга, схватив пустоту. Не дожидаясь, когда подоспеет третий, она сделала еще один финт, и Хряк с Гиеной, колошматя воздух кулаками, растянулись на снегу. Затем она бросилась бежать к ледяному озеру.

Это был единственный разумный выбор. Дорожка была скользкая, и здесь ее могли догнать. Или она сама упала бы, поскользнувшись. А тут, в сугробах, шансы были равны. Кроме того, Ольга рассчитала правильно: за озером виднелись крыши новостроек, там были люди, дорожка же продолжала петлять в лесу. Только бы лед выдержал! Зима в этом году была не слишком морозной… Слыша за своей спиной тяжелое дыхание преследователей, она ускорила темп. Все-таки кандидат в мастера по стипль-чезу, приходилось брать и не такие барьеры!

Соскочив с покатого берега на лед, Ольга почувствовала, как он предательски хрустнул. Лишь чуть замедлив бег, она продолжала скользить вперед, огибая едва различимые в сгущающихся сумерках полыньи. Весила Ольга мало, пятьдесят килограммов, одета была легко. Те, кто бежал следом, были значительно тяжелее, особенно Комод. Центнера полтора, не меньше. К тому же их трое, что еще сильнее увеличивало нагрузку на лед. Тонкий и трезвый расчет оправдался через пару минут. Позади послышался громкий хруст.

Первым под лед провалился Хряк. Следом за ним, по инерции, в образовавшуюся полынью полетел и Гиена. Ну а Комод ушел под воду уже сам, без чьей-либо помощи. Сейчас все трое барахтались в ледяном крошеве, пытаясь хоть за что-то ухватиться. Но края полыньи ломались, и она все расширялась, намереваясь поглотить неудачливых насильников.

Ольга остановилась, повернула назад.

— Ну что, псы-рыцари, каково вам на Чудском озере? — озорно спросила она.

Видя, что дело совсем плохо, она осторожно приблизилась, легла на лед, размотала свой длинный шарф и бросила один конец Гиене, который просто обезумел от ужаса.

— Хватайся, дурень! — крикнула Ольга. — Не молоти по воде руками, держись!

Тот сумел ухватиться за шарф, и Ольга начала отползать, вытягивая из полыньи Гиену. Напрягаясь изо всех сил, она сумела вытащить его на крепкий лед.

— Теперь давай второго тянуть, — сказала Ольга, тряся мужичонку за плечи. Пришлось дать ему пару пощечин, чтобы очухался.

Вторым был Хряк. Он поймал конец шарфа, его потащили в четыре руки и вытянули, как пробку из бутылки шампанского — с пеной и брызгами (пена у него шла изо рта: видно, был припадочный). Комод к этому времени уже хлебнул ледяной воды, но голова его еще изредка появлялась на поверхности. Ему также бросили шарф (хорошо, что он был прочный). Теперь тянули в шесть рук. И после долгой возни, когда казалось, что «бестолковая мебель» навсегда уйдет на дно, вызволили из ледяного плена и его.

Три бандюка, обессиленные, сидели на льду. Ольга стояла рядышком, насмешливо глядя на них.

— Уф-ф! — произнес Хряк. — Спасибо, барышня. Если бы не ты…

— Мы добро помним! — подтявкнул Гиена.

— А чего гнались-то за мной? — спросила Ольга.

— А… это… прикурить… — промычал Комод. — Спичек ни у кого в лесу нету.

— Угу! — кивнул Хряк. — Так что ты… не бойся. Если что — мы тут завсегда рядом, поможем.

— Уроем, если кто тронет, — подсказал Гиена.

— Под лед спустим, — добавил Комод.

— Ладно, утопленники, грейтесь, а мне тут некогда с вами, — сказала Ольга и легко побежала к берегу.

Мамлюков сделал Косте предложение, от которого, как говорят в книгах и фильмах про мафию, невозможно отказаться. Нарисовав радужные перспективы его будущего, вплоть до женитьбы на своей племяннице, магнат положил на стол фотографию еще моложавой женщины и уже вполне откровенно сказал:

— Вот ее надо убрать.

— В какой-нибудь фотоальбом? — прикинулся Костя.

— Не будь идиотом! — взъярился Мамлюков. — Иначе я начну о тебе плохо думать. А мне бы не хотелось менять о тебе мнение. Убрать — значит убрать. В подобающее место на кладбище, и желательно без мобильного телефона в гробу. Чтобы больше никуда не звонила, не мешала нормальным людям работать.

— А что, так надоедает? — спросил Костя, рассматривая незнакомое лицо. Где-то он его видел… Но сейчас не мог вспомнить где.

Однако он уже отлично понял, почему босс решил поручить это щекотливое дело ему: хочет повязать его кровью. Сделать своей настоящей «шестеркой», чтобы уже никуда не рыпался, был послушным во всем исполнителем. Пожалуй, еще действительно женит на своей дуре племяннице. И даже миллионером сделает. Но душу отберет.

— Надоедает — не то слово, — ответил Мамлюков. — Буквально путается под ногами. Зовут ее Светлана Викторовна. Адрес на обороте. Подробнее о ее привычках и увлечениях расскажет мой зам, Пурильский. И запомни: мне чистоплюи не нужны. Я люблю людей деловых и преданных. И беседы у нас с тобой не было, я тебе ничего не говорил и никого не «заказывал». Все это тебе приснилось.

— Понятно, — сказал Костя, убирая фотографию в карман. — Что еще? — Он быстро сообразил, что для видимости лучше всего согласиться с предложением Мамлюкова. В любом случае выбора у него не оставалось.

— Мне не важно, как ты выполнишь это поручение. Лучше всего, если это будет походить на естественную смерть. Скажем, от инфаркта или инсульта. Или даже от передозировки наркотиков. Все техническое обеспечение, препараты получишь опять же у моего зама. Слава Богу, этого добра у нас в лабораториях хватает. Комар носа не подточит. Пара таблеточек в бокал или на ночь, вместо снотворного. И тихий, радостный вечный сон.

— Мне к ней дворецким устроиться, что ли? — спросил Костя.

— Зачем дворецким? — насмешливо отозвался босс. — Ты парень молодой, красивый, бабам нравишься. Мне ли тебя учить, Костюшка?

— А племянница ваша после не заревнует? Когда с ней-то познакомите?

— В свой час, — коротко сказал Мамлюков, а про себя подумал: «Ты еще доживи до этого часа». — Словом, давай приступай и держи меня в курсе. От служебных обязанностей пока освобождаю. С сохранением зарплаты. Да еще премию получишь, особую, тысяч этак в тридцать долларов. Устроит?

— Устроит, если удвоите, — ответил Костя.

— Однако! — усмехнулся магнат. — Что ж, это по-деловому. Ладно, пятьдесят. И ни цента больше.

— Договорились, — произнес Константин и встал.

Из кабинета босса он отправился к заму Мамлюкова Пурильскому, «серому кардиналу» концерна, человеку необычайно проницательному, хитрому и скользкому, от которого получил кое-какую дополнительную информацию и инструкции. Затем встретился с Машей Беловой. Разговаривать с ней откровенно в просматриваемом и прослушиваемом насквозь здании было небезопасно. Рабочий день подходил к концу, поэтому Костя вызвался проводить ее до дома. По дороге он получил от Маши информацию иного рода — касающуюся «Плотного облака»: формулы некоторых химических веществ, входящих в lachesis racemosa. Но о своей беседе с Мамлюковым Костя рассказывать Беловой не стал. Достаточно и того, что она для него делала в концерне, подвергая свою жизнь опасности.

— Поднимешься, выпьешь со мной чашку кофе? — спросила Маша, когда они дошли до ее подъезда.

Константин замер в некоторой нерешительности. До этого момента ему еще не приходилось бывать в ее квартире. И он знал, чем это может кончиться. До сих пор они были лишь друзьями, соратниками. Найдя друг друга, выполняли общее тайное дело. Но теперь… Теперь перед ним стоял довольно сложный для любящего мужа выбор. Для мужа, но не для мужчины. В конце концов, игра стоит того, чтобы платить за нее даже такую цену. К тому же Маша была еще очень красива, как увядающая без воды роза. И по-настоящему одинока после смерти мужа.

— Конечно, поднимусь, — ответил он. — И кофе выпью, и даже коньячку, если найдется. За наш успех.

— Найдется, — искренне обрадовалась Маша. — Заодно и поужинаешь.

— Тогда погоди здесь немного, — сказал Костя и опрометью бросился обратно к метро. Вернулся он уже с букетом. О том, что дома родители сидят с детьми да и Ольга уже, должно быть, возвратилась и ждет, он как-то начисто забыл. Вылетело из головы, бывает. Особенно, когда на тебя так влюбленно смотрят.

— Я почему-то подумала, что ты сбежал, — произнесла Маша, вдыхая аромат цветов.

— Еще успею, — пошутил Костя, беря ее под руку.

А Пурильский в это время все еще сидел в кабинете Мамлюкова и, обсуждая с шефом насущные дела, словно бы невзначай заметил:

— Напрасно вы, Вячеслав Миронович, поручили это деликатное дело Щеглову. Боюсь, напортачит.

— Почему ты так думаешь? — спросил босс.

— Человек он не такой простой, каким кажется. Я ведь в КГБ работал, чую. Прикидывается он, по моему мнению. А вот с какой целью? К тому же замечен в тесном контакте с Машей Беловой, а к ней у нас особые претензии и вопросы. Она что-то вынюхивает, часто посещает лабораторию, где производят «Плотное облако».

— Вот как? — задумался магнат. — Что ж, установи за ними обоими наблюдение. Не только здесь, но и вне концерна. Посмотрим, что за пташки к нам запорхнули. А насчет дела этого со Светланой Викторовной особенно не дергайся: Щеглов лишь прикрытие: получится у него — хорошо, нет — еще лучше. Настоящую работу будут выполнять другие.

— Это я понимаю, — усмехнулся Пурильский, поскольку он же и разрабатывал в концерне все самые сложные и деликатные операции.

Елизавета Сергеевна пошла открывать и вернулась в комнату вместе со второй бабушкой — Натальей Викторовной. Антошка радостно бросился ей навстречу. Петр Давидович вежливо и церемонно поклонился.

— Вот, решила навестить, соскучилась, — сказала Ольгина мать. — А где же родители?

— Мы за них, — сухо ответила Елизавета Сергеевна, у которой всегда возникали разногласия с новой родственницей.

— А Никоса, конечно, не кормили? — спросила ревнивая соперница в борьбе за любовь внуков.

— Конечно, нет. Голодом морим, — ответила Костина мать.

В это время зазвонил телефон, прервав их спор. Трубку сняла Наталья Викторовна, опередив Елизавету Сергеевну. Но через минуту положила на место.

— Молчат и сопят, — сказала она. — Странно.

— И уже не первый раз, — подтвердила Елизавета Сергеевна уже более миролюбиво.

— А я знаю, кто это! — произнес вдруг Антошка, который увлеченно рисовал что-то за столом.

— Ну, кто, внучек, скажи? — хором полюбопытствовали бабушки.

Он хитро посмотрел на них и ответил:

— Дед Мороз пьяный, Снегурку свою третью неделю после Нового года ищет, а она в Турцию подалась, на бордельеру, там и растает окончательно.

Услышав такую «взрослую» фразу, да еще явно с папиной интонацией, обе бабушки всплеснули руками не сговариваясь. А Петр Давидович засмеялся.

— Узнаю в нем Костю, — сказал он, весьма довольный ответом.

— Это кто же тебя такому научил? — строго спросила Наталья Викторовна и бросила осуждающий взгляд на Елизавету Сергеевну.

— А почему вы на меня, собственно, так смотрите? — перешла в атаку мама Кости. — Может быть, Антошка от Ольги подобное услышал.

Спор между бабушками едва не разгорелся с новой силой, но помешал звонок в дверь.

— А вот и они, — сказала Наталья Викторовна. — У них-то мы и спросим, кому такие глупости в голову лезут.

— Спросим, обязательно спросим, — пообещала и Елизавета Сергеевна.

Обе застряли в дверях — каждая хотела пройти первой. Потом женщины одновременно отступили.

— Проходите, — сказала Елизавета Сергеевна.

— Нет уж, идите вы, — ответила Наталья Викторовна, не желая уступать ей в благородстве.

Звонок тем временем повторился.

— А ну вас! — с досадой махнул рукой Петр Давидович и сам пошел открывать.

На пороге маячил странный упитанный пожилой человек с лоснящейся физиономией явно иностранного производства. Он держал в руках целую корзину цветов. А у ног его стоял ящик с шампанским. От гостя пахло дорогим парфюмом и баварскими сосисками.

— А где Оленькя? — произнес он, удивленно взирая на Петра Давидовича.

— Проходите… — растерянно посторонился тот.