16
Бакалавр Элио Котиас, «джентльмен от полиции», по меткому выражению хроникёра Лулузиньо (в некоторых кругах известного под кличкой Распутная Лулу), не скрывает своего раздражения:
– Где вы шляетесь, дьявол побери, чем заняты?
Живоглот бормочет извинения, комиссар Лабан предпочитает хранить молчание, глядя на полицейского инспектора холодным пристальным взглядом: «Ничтожество, папенькин сынок, дерьмо. Не поднимай на меня голос, я этого не выношу. А если ты это сделаешь, то я тебя проучу: я не служащий частной фирмы, и никто мне не сказал, что я заработаю на сделке». Глаза комиссара, холодные и мутные, повергают в дрожь. Полицейский инспектор смягчает тон, отдавая распоряжение:
– Я хочу видеть женщин здесь и сейчас. Всех. Возьмите машину радиопатруля и привезите их сюда. И мы посмотрим, переедут они или не переедут.
Комиссар в сопровождении Живоглота направляется к выходу, но, подходя к двери, принимается демонстративно насвистывать какую‑то песенку. Руки бакалавра сами собой сжимаются в кулаки: такому, как он, чувствительному человеку приходится сотрудничать с подобными типами – нелёгкое дело! Однако ожидаемое вознаграждение…
Назначение бакалавра Элио Котиаса на пост инспектора Управления по делам игр и нравов явилось, по заявлению одной дружественной газеты, явным доказательством решения властей обновить кадры гражданской полиции путём привлечения в неё достойных людей, пользующихся доверием населения. Родившийся в семье благородного происхождения и весьма удачно женившийся (на Кармен, родственнице владельца фирмы «Сардинья»), он как раз этим утром выслушал похвальные слова от дядюшки жены в свой адрес. Тот позвонил, когда Элиас был ещё в постели с тяжёлой головой от выпитого вчера так называемого шотландского виски, о чём свидетельствовала наклеенная этикетка. Но вот Бада, супруга депутата, была действительно богиней, статуэткой Танагры, бакалавр её так назвал, а она растаяла. В её глазах он увидел своё ближайшее будущее в розовом цвете.
И всё‑таки тон старика был пренебрежительным, и это вызвало раздражение, ну и желание на ком‑нибудь сорвать его. Он было попытался выразить Кармен своё отношение к её родственнику, но та не дала ему это сделать, заявив: «Нет, нет, дядя Иполито, мой дорогой, – табу!» В полицейском управлении он с удовольствием бы обругал всю эту свору негодяев, но храбрости ему не хватило. Глаза у комиссара – как у покойника в мертвецкой или закоренелого преступника. Злость свою он спускает на хозяек женских пансионов Баррокиньи.
Пожаловали они все шестеро; аудиенция длилась всего несколько минут. Их втолкнули в кабинет инспектора, который тут же обрушился с бранью. Вот где бакалавр отвёл душу, он даже стучал по столу кулаком:
– О чём вы думаете? Что, в Баии нет власти, что ли?! Получили приказ о переселении, адреса, где вам следует договориться об оплате и первом взносе, и что? Ведёте себя так, будто ничего не получали, и продолжаете безобразничать в Баррокинье. Что за безумие?
– Мы не можем жить, где всё сгнило: полы, стены, двери. Ни жить, ни принимать клиентов, – осмелилась ответить Акасия, седая и кривая на один глаз сводница, хозяйка пансиона, где живут восемь проституток. – Вонючее место!
– Ay меня имеется акт Управления здравоохранения, где сказано, что дома соответствуют гигиеническим нормам. Уж не желаете ли вы жить в богатых особняках Корредора‑да‑Витории, Барри или Грасы? О чём вы думаете?
– Но, сеньор… – попыталась вставить слово Ассунта.
– Замолчи! Я приказал вас привезти совсем не для того, чтобы пробавляться беседой. Место прекрасное, оно одобрено управлением и полицией. Так что разговаривать не о чём. Срок даю до завтра. Если завтра хоть кто‑то из вас окажется в Баррокинье – пеняйте на себя. И не жалуйтесь. Я вас предупреждал по‑дружески.
17
Вечером, проезжая мимо полицейского участка, бакалавр Элио Котиас пожелал узнать, что слышно о переселении.
– Где комиссар Лабан?
– Вышел по 3служебным делам.
– А Николау?
– Тоже. Они ушли вместе.
Должно быть, чтобы проверить, как идёт переселение, они же за него ответственны. Срок, во всяком случае, установлен. В автомобиле его ждёт Кармен. Они едут к депутату играть в карты; там будет несколько супружеских пар, и все из высшего общества; инспектор улыбнулся, подумав о Баде. Прошлый раз он сказал ей, что она похожа на статуэтку Танагры, сегодня он скажет: вы – загадочная Джоконда Леонардо да Винчи. Только ни в коем случае не пить в этом доме виски, эту подделку, уж лучше выпить стакан пива.
Обнаружив, что они опаздывают, он велит шофёру ехать кратчайшим путём. Машина едет тёмными улочками, фары освещают женщин, стоящих у дверей заведений и зазывающих мужчин. Кармен смотрит на них с любопытством.
– Так этими женщинами теперь командуешь ты? Выходит, мой маленький Элио – король проституток. Очень мило!
– Ничего не вижу милого, это ответственный пост, очень ответственный!
Машина выезжает на Байшу‑дос‑Сапатейрос и едет по направлению к Назаре.
18
В королевстве бакалавра Элио Котиаса, инспектора Управления по делам игр и нравов, всё идёт своим чередом. В лабиринте плохо освещённых улиц женщины ловят клиентов, предлагают свои услуги, зазывают, приглашают, пуская в ход традиционный набор вздохов, шёпота и мольбы. В дверях и окнах выставлен товар лицом, товар дешёвый. Некоторые, получше одетые, накрашенные, с традиционной сумочкой, отправляются на улицу Чили, в тамошних отелях часто останавливаются фазендейро и коммерсанты, приезжающие из провинции.
В барах как завсегдатаи, так и случайные посетители, пиво, коньяк, крепкие коктейли, кашаса. Сводники, альфонсы, а также художники и поэты‑романтики. В «Цветке Сан‑Мигела» высокий блондин с остроконечной бородкой рисует с натуры, это немец Хансен, он делает наброски фигур, предметов обстановки, отдельных бытовых сценок, одновременно беседуя с женщинами. Все они его приятельницы, ему знакома жизнь каждой.
В кабаре играют джаз‑оркестры, тапёры, парочки выходят на площадку, танцуют фокстроты, румбы и прочие танцы. Время от времени звучит аргентинское танго. За час до полуночи начинаются выступления певцов, балерин, гимнасток – все низкого пошиба; после выступления они ждут приглашения провести ночь, за которую берут чуть больше, чем обычно принято.
Жизнь бурлит определённое время, больше всего клиентуры от девяти до одиннадцати, потом спад. Старые, молодые и зрелые мужчины как среднего достатка, так и бедные, иногда заглядывают и богатые (богатые, как правило, посещают комфортабельные укромные дома, они приходят почти всегда в начале вечера), грузчики, солдаты, приказчики, студенты, люди всех профессий и представители богемы, стареющие за столиками дешёвых баров и навевающих меланхолию кабаре. Шумная утомительная ночь, иногда отмеченная страстью, иногда страданием.
В часы наибольшего спроса и предложения некоторые любопытные представители высшего света, проходя по этим улицам в обществе мужей и любовников, возбуждаются при виде открывающегося их взорам зрелища: полуобнажённые женщины, входящие в места порока, откуда слышатся оскорбления и ругательства. Ах! Каким наслаждением было бы отдаться любви на постели с проституткой в одной из этих дыр! Даже мороз бежит по коже!
По улицам того района, где проезжает машина полицейского инспектора, спешат фигуры мужчин и женщин. Две из них – Терезы Батисты и детектива Далмо Гарсии, идущие с разных сторон, они почти одновременно подходят к двери заведения Вавы.
Переступая порог, полицейский останавливает взгляд на Терезе. Да это же красивая смуглянка, исполнительница самбы из «Цветка лотоса». Неужели и она работает в заведении Вавы? Внешне сдержанная, а на самом деле дьявол, а не женщина, и, выходит, правда, подрабатывает в этом борделе. Во всяком случае, так говорит Живоглот. Что произошло? В ближайшие же дни Далмо Кока проверит это. Сегодня у него нет времени – к Ваве его привело важное дело. Пока он поднимается по лестнице, Тереза ждёт на улице.
19
Каково его настоящее, полное имя? Очень может быть, что никто этого не знает во всей зоне, где Вава между тем царствует вот уже тридцать лет. Один репортёр с определёнными литературными способностями и склонностью к социологии, написавший серию репортажей о проституции, окрестил его Императором Злачных мест, но так и не узнал, есть ли у него семья и какого он рода‑племени. Будь этот репортёр профессионалом старого типа и не таким самоуверенным, он бы обратился к архивам полицейского управления, чтобы полистать книгу происшествий, или к картотеке недвижимости, где бы и нашёл роспись Валтера Амазонаса де Жесус. Достойное, звучное имя, но Вава довольствовался тем, которое было всем известно и уважаемо во всей зоне и даже за её пределами.
Ещё сложнее узнать его возраст. Вава, казалось, существовал всегда; обосновавшись здесь, в Масиэле, в этом большом доме, как жилец, а впоследствии – владелец, и уже не только этого дома, но и многих других домов по соседству, он считал недвижимость превосходным местом вложения капитала, особенно если дома стоят на таком бойком месте, как это. Репортёр упоминал о целых «улицах домов», приобретённых Вавой. Хотя их точное число знал только сам владелец: их не должно быть больше четырёх‑пяти. Все они приносили ему ежемесячный солидный доход.
Трёхэтажное строение, земля, взятая в аренду под магазин для бакалейных товаров, верхний этаж целиком отведён под дом терпимости, каждая комната поделена на две‑три. Могущественный, внушающий страх Вава управлял всем принадлежащим ему имуществом и борделем, сидя в кресле на колёсах, которое он приводил в движение руками, и раскатывал по гостиной, коридорам и комнатам. Практически лишившийся обеих ног после детского паралича, Вава к тому же был горбуном с огромной головой странной формы. Средоточием жизни этого урода были недоверчивые хитрые глаза и большие сильные руки, которые запросто кололи орехи. Находящийся всегда рядом Амадеу Местре Жегэ, бывший боксёр, поддерживает порядок в заведении и переносит Ваву на верхний этаж для ежедневной проверки.
С полудня до четырёх часов утра жизнь заведения идёт полным ходом. Женщин много, как и жаждущих их клиентов, всегда полна гостиная, где изящный, как Грета Гарбо, слуга подаст напитки. Иногда Вава покидает гостиную и пребывает в просторном комфортабельном помещении на втором этаже, служащем ему одновременно и конторой, и спальней: здесь двуспальная кровать, умывальник, небольшой письменный стол, радиоприёмник и проигрыватель, пластинки, домашний алтарь, где находится скульптура божества афро‑бразильского культа Эшу Тирири. Вава заботится о нём со старанием, божество ему во многом помогает, Вава верит в это. Без покровительства Эшу окружённый завистью, алчностью и предательством Вава давно бы погорел, ведь многие зарятся на его деньги.
В это число входят и полицейские. Несмотря на деньги, которые Вава аккуратно платит комиссару Лабану и целому полку шпиков, они изобретают всевозможные способы, чтобы обобрать его как липку. Ведь полиция не держит слова, и нет у неё совести.
Однажды полицейские нагрянули к нему вместе с инспектором по делам малолетних и, предъявив ордер на арест, увели с собой семь девочек в возрасте от четырнадцати до семнадцати лет. Как позже выяснил Вава, полицейское управление было информировано о запланированном судом мероприятии заблаговременно. Но разве он не золотил ручку агентам полиции, двоим из каждой тройки? Что стоило предупредить его? Вава бы дал девчонкам исчезнуть, раз им грозило наказание. Ну а ему, прежде чем заново открыть дом свиданий, пришлось помаяться и войти в расходы. Так что, если бы он не поддерживал отношений с влиятельными лицами в суде да не помогал ему Эшу, лишился бы он своего бизнеса и попал под следствие и в тюрьму.
В другой раз благодаря ложному доносу о торговле наркотиками, явно инспирированному полицией, у него всё вверх дном перевернули, потом закрыли заведение больше чем на неделю, арестовали Ваву и продержали его в участке целые сутки. Освобождение из этой западни ему обошлось в пять лет труда: пришлось отдать всё до последнего гроша, собранного за эти годы для покупки в рассрочку дома, что стоит напротив. Однако Эшу предостерёг его от козней некоего Алтамирандо, агента и наркомана, теперь он на том свете – с Тирири не шутят.
Подлость полиции и предательство женщин. Вава влюбляется редко, но, когда это случается, он просто голову теряет, становится ребёнком. Сначала он влюбляется, потом обхаживает её со всех сторон: устраивает на втором этаже, освобождает от работы, задаривает подарками. Сколько этих возлюбленных его обирали? Да почти все, гадкие твари, существа без сердца. Они спали с ним, но уже прикидывали, чем смогут поживиться. Из‑за одной он чуть не погубил себя: пришлась ему по душе смуглая, худая, высокая и смешливая Анунсиасан до Крато, показалась доброй. И вот однажды, когда он лежал в постели, с которой подняться без посторонней помощи не мог, она объявила ему, что уезжает обратно в сертан, и сейчас же, и заберёт из конторки деньги – весь заработок заведения за вчерашний день. Она смеялась ему в лицо, говоря, что ему ничто не поможет, даже если он будет кричать: ещё рано и все спят, так что и Местре Жегэ его не услышит. С кровати он видел, как она шарит по конторке. Где он взял силы, как сумел соскользнуть с постели и подползти к ней и схватить за лодыжку мёртвой хваткой? Когда Местре Жегэ пришёл ему на помощь, Вава уже повалил её и сжимал ей горло. Чудом не задушил. Кто уберёг? Что за вопрос! Конечно же, Эшу, что в алтаре.
– Нужно поговорить, – сказал Даямо Гарсиа.
«Пришёл вытягивать деньги», – тут же решил Вава. Детектив не был в списке получающих от него взятки: он занимался наркотиками, а Вава ни к наркотикам, ни к наркоманам никакого отношения не имеет. Любители порошка да травки называют детектива Далмо Кокой, то есть Кокаином. Вава хорошо осведомлён о том, что происходит в зоне.
20
Из трёх компаньонов, что решили создать новое предприятие по оказанию гостеприимства героическим защитникам западной цивилизации во время их краткой остановки в порту Баии, охране их здоровья, восстановлению сил и крепкого сна, детектив Кока был совсем не таким невежественным и глупым.
Усевшись в кресле рядом с конторкой, он стал излагать свой план хозяину дома, даже не потребовав, чтобы их оставил Амадеу Местре Жегэ. По всей зоне морякам будут продаваться флакончики с возбуждающим афродизиакским эликсиром, изготовляемым Эроном Мадругой, приятелем Живоглота. И в этом помощь Вавы не потребуется, Вава нужен совсем для другого, более доходного дела: эликсир и другие средства будут продаваться открыто на улицах, а вот сигареты с отечественной маконьей, этой уважаемой курительной травкой, нужно продавать по сходной цене в домах терпимости.
– Вы хотите торговать маконьей в моём доме?
И не только это. Травка уже заказана, и он, Далмо, должен получить её завтра вечером и хотел бы спрятать в надёжном месте. Ведь американские корабли могут прийти в любой момент, а когда именно – неизвестно, никто не знает – военная тайна. И самым надёжным местом могут быть комнаты самого Вавы. Ведь у него есть сейф, скрытый в стене. Он, Вава, сделал его после случая с мулаткой Анунсиасан до Крато, разве не так? Даже если он и небольшой, то вот такой чемоданчик должен всё равно в нём поместиться, надо только запереть его. В этом огромном доме с большой клиентурой легко спрятать такой товар. Как и распределять его спокойно между агентами, которым будет поручена продажа. При обычном стечении клиентов никто не обратит внимания на тех, кто будет приходить за маконьей: они вроде бы, как и все, идут к девицам.
– Спрятать в моём доме? В моей комнате? – Глаза Вавы просто лезли на лоб. – Да вы с ума сошли! Ни в коем случае.
К счастью, в этот час детектив Гарсиа ещё владел собой, и безудержная злоба никак не проявляла себя. Позже, если он придёт в бешенство, то даже присутствие Амадеу Местре Жегэ не удержит руки элегантно одетого агента, привыкшего чуть что затыкать рот упрямцев кулаком.
Амадеу Местре Жегэ был участником тридцати боёв на ринге как профессиональном, так и любительском, проиграл двадцать шесть по очкам и выиграл четыре нокаутом – это были те, когда ему удалось нанести противникам удары в подбородок или грудную клетку. Смертельные удары. Ваве он был предан, но вступится ли он, если Далмо при нём будет бить хозяина? Решится ли выступить против детектива? Это известно одному Богу.
Далмо ограничился угрозами. Подумай дважды, прежде чем отказать человеку из специального полицейского управления в небольшой услуге. Разве ты не в курсе дела относительно распоряжения о переселении? На этот раз дело серьёзное, это решение сверху, подлежащее выполнению в кратчайший срок. Завтра женщины Баррокиньи переселяются на Ладейру‑до‑Бакальяу. За ними Масиэл. Расположенные здесь заведения перебираются в старые дома Пилара, из них лишь два‑три в приличном состоянии. Вся эта часть города должна быть очищена, это же центр, и те, кто тут обитает, переберутся в Нижний город, к подножию горы. Кто пользуется благосклонностью полиции, получит льготы и преимущества, но горе тому, кто окажется в чёрном списке! Владелец такого большого и процветающего предприятия, Вава должен жить в мире с полицией и её агентами. Далмо Кока вернётся завтра к вечеру, чтобы уточнить детали. Возможно, принесёт травку.
Две пачки американских сигарет, что лежали на конторке, оказались весьма кстати: детектив положил их в карман и ушёл. Вава поник головой, не зная, что делать.
Не в пример женщинам Баррокиньи, он читал все газеты и знал о кампании по переселению, но испугался не сразу: часто бывало, что газеты, не имея подходящей темы для публикаций, обращались к вопросу о зоне. Однако накануне прихода Далмо Ваве стало известно, что инспектор назначил срок – переехать из Баррокиньи за двое суток, и Вава встревожился. Теперь, выслушав агента, он понял, что дело обстоит много хуже.
Переселение принесёт ему чудовищный ущерб. И не только потому, что заведение придётся закрыть и какое‑то время оно не будет приносить доход – настоящее несчастье! – но и потому, что доходы от его домов, арендовавшихся по высоким ценам, снизятся до уровня квартирной платы. Возможность принять предложение Далмо Коки – это единственный выход спасти хоть что‑то в этой сваливающейся на всех и на его голову беде. А вдруг предложение агента – очередная ловушка полиции? Спрячут травку у него в комнате, а потом нагрянут, возьмут с поличным и прикончат. Да, в такие минуты жизни ничего нет вернее, как посоветоваться с Эшу. Завтра же Вава призовёт жреца, отца Нативидаде.
На пороге появляется Грета Гарбо.
– Там одна девушка хочет поговорить с вами. Её зовут Тереза Батиста.
21
Стоило ему взглянуть на Терезу, как его охватило волнение: он влюбился. Внезапно вспыхнувшая страсть, любовь с первого взгляда? Похоже, так. Во плоти и крови он увидел её впервые, её, стоящую в дверях, улыбающуюся, со сверкающим золотым зубом. И в то же время не так: он ведь искал её, преследовал и находил в снах, в тысяче снов это небесное видение. И вот она здесь, слава Эшу!
Он много слышал о Терезе Батисте. Знал о случае с толедским кинжалом, ярости испанца Рафаэля Бедры, которому наставил рога бог Ошосси, знал о том, что Тереза спасла жизнь Марии Петиско и одновременно помогла скрыться ревнивцу, – два достойных поступка по неписаному закону здешних мест. Слышал он и о дерзком ответе Терезы, брошенном в лицо Живоглоту; слышал Вава и о красоте Терезы, но она оказалась красивее, чем он представлял её по рассказам. В волнении от явившегося ему чуда Вава даже забыл о неприятном для него посещении Далмо (Коки) Гарсии и связанных с этим заботах. Он повторил Местре Жегэ, что завтра тот должен привести к нему отца Нативидаде; к проблеме о наркотиках, которые агент Далмо решил разместить у него в комнате, прибавилась любовная: после случая с Анунсиасан до Крато Вава всегда советуется с Эшу и в любовных делах. Ведь он живёт, окружённый завистью и предательством, вся надежда на защиту Эшу.
– Входите и садитесь.
Она вошла в комнату, стройная, гибкая, ай, Боже праведный! Села в кресло, в котором только что сидел детектив. Крепкие руки калеки привели в движение кресло‑каталку, он приблизился к ней. Что её привело? Ведь если она имеет богатую клиентуру в заведении Тавианы и приходит туда только по определённым дням, не пришла же она предлагать себя в его дом, открытый для всех. У Тавианы за один вечер она заработает у щедрого старичка сластолюбца больше, чем любая проститутка в доме Вавы за двое суток беспрерывной работы.
Решительная Тереза сразу приступает к делу:
– Вы слышали о переселении увеселительных заведений?
Тёплый голос дополняет её образ, являвшийся ему в сновидениях и исчезавший с приходом утра. Сверкающие чёрные глаза на спокойном, чуть грустном лице, волосы падают на плечи, сама красота, медный цвет кожи, кокетлива, но ведёт себя серьёзно. Вава взволнован и не понял вопроса. Понял только то, что она обратилась к нему вежливо: сеньор. Сеньором в Баии никто Ваву ещё не называл, даже тот, кто его боялся, а таких было много. Как же обращаться к ней? У баиянцев свои сложности с вежливым обращением.
– Называй меня Вавой, тогда я смогу называть тебя Терезой, так будет лучше. Так о чём ты спросила?
– С удовольствием. Я спросила, слышали ли вы, Вава, о переселении заведений?
– Только что об этом имел беседу.
– Женщины Баррокиньи получили срок до завтра, завтра они должны быть на Ладейре‑до‑Бакальяу. Вы знаете, в каком состоянии дома на Ладейре?
– Слышал.
– Знаете, что и все остальные будут переселены? Куда должны переехать с Масиэла?
– В Пилар. А теперь, после ваших вопросов, разрешите спросить вас: зачем вы всё это спрашиваете? – В любом разговоре Ваву интересовал смысл, а в этом особенно, ведь лицо Терезы всё время вспыхивало, да и сама она, похоже, готова была вспыхнуть как разгоревшийся костёр. Во сне он как‑то её такой горящей как факел видел на скале.
– Женщины Баррокиньи переселяться не будут.
– Да? Не будут?
Услышанное утверждение было настолько неожиданным, что стряхнуло любовную пелену с глаз Вавы, и он посмотрел на девушку внимательно и недоверчиво, снова спросив:
– Не будут?
– Нет. Останутся в Баррокинье, на своём месте.
– Кто это сказал? Старая Акасия? Ассунта? Мирабел? Словам Мирабел верить нельзя. Что ж, старая Акасия не подчинится приказу?
– Нет. Никто не подчинится.
– Так полиция им покажет, где раки зимуют.
– Они к этому готовы.
– Так их силой выгонят.
– И женщины всё‑таки не переселятся. Никто не поедет в дома на Ладейре‑до‑Бакальяу, даже если их выкинут на улицу.
– И потащут в тюрьму?
– Всю жизнь в тюрьме держать не будут. Вот поэтому‑то я и пришла к вам.
– Почему?
– Да потому, что после Баррокиньи выселять станут с Масиэла. Скажите, если не секрет, сеньор… Простите, Вава… Вы будете переселяться?
Глаза Вавы по‑прежнему устремлены на Терезу, они её недоверчиво и испытующе вопрошают. Глаза Вавы – это глаза Вавы. И почему это ей до всего дело? Почему не довольствуется тем, что красива, ведь красива, ах, Боже, красива!
– Если бы можно было что‑то предпринять… я бы не переселялся.
– А что предпринять? Вот Мирабел пыталась: отдала комиссару Лабану все свои деньги, он, конечно, их взял, но стоит на своём.
– Но если, что ни делай, ничего не изменится? Не хочу думать.
– А если не переселится никто? Вы думаете, полиция сумеет насильно заставить переехать, если никто сам не переедет? Думаю, нет.
Не подчиниться приказу полиции? Какая безумная и нелепая идея! Однако, если суметь настоять на том, чтобы остаться на своём насиженном месте, это было бы здорово. Вава Спрашивает вместо ответа:
– А скажите, пожалуйста: верите ли вы, что полиция всё‑таки тронет дом Тавианы, несмотря на то что ей покровительствуют такие богатые клиенты?
– Этого я сказать не могу.
– А вот я могу: сом‑не‑ва‑юсь! Скорее всего переселят всех, кроме Тавианы. А если это так, то зачем вы вмешиваетесь во всё Это, точно работаете в Баррокинье или здесь? Зачем?
– Очень просто: сегодня я подрабатываю у Тавианы, а было время – работала в другом доме с открытой дверью и могу снова там оказаться. – Она замолчала, и Вава в изумлении увидел, как её глаза вспыхнули огнём. – Я повидала много плохого и поняла, что, если за себя не постоишь, ничего не достигнешь. А значит, не заслуживаешь лучшего.
Сопротивляться приказам полиции? Какая безумная идея. А может, если безумная, то верная, кто знает?! Эшу, отец и защитник!
– Я подумаю и завтра в полдень дам ответ.
– Ровно в полдень я буду. Доброй ночи, Вава.
– Уже уходишь? Не хочешь ли чего выпить? Капельку ликёра, у меня он хороший, приготовлен монахинями из какао и фиалки. Ещё рано, потолкуем.
– У меня ещё есть дела, их надо сделать до того, как идти в «Цветок лотоса».
– Ну, тогда до завтра. Приходи ко мне обедать. Скажи, что ты любишь?
– Всё! Спасибо, приду.
Она встаёт, Вава следит за каждым её движением. О Боже, красота‑то какая! Улыбаясь, Тереза прощается. Рука Вавы похожа на бесформенную лапу. Но сколько в ней нежности, когда она касается пальцев руки Терезы. Надо же, ей мало, что она красива, она ещё одержима безумными идеями. Будь осторожен, Вава, помни Анунсиасан до Крато. Но в его груди – пожар, как может он быть осторожен! Он влюблён, страстно влюблён.