почему она должна принять чужака, если отказала местному богачу, делающему политику, только потому, что не хотела забыть деликатность и доброту доктора эмилиано гедеса и получить взамен придирчивость и раздражительность надутого от важности власть имущего, будь он промышленником, банкиром, отцом города, толстосумом? кто предупреждает, тот друг; оставьте свои планы, а если не оставите, пеняйте на себя. добро­ту, благородство, нежную дружбу может заменить, мой дорогой друг, только любовь, как прочувствованно пела в кабаре ильеуса – городе какао и поэзии – одна моя хорошая знакомая: «любовь – это бархатное покрывало, оно скрывает несовершенство человечества». тереза батиста достойна уважения и почёта, так что, сеньор, ос­тавьте всё, что задумали.

будучи хозяйкой дома, она не умела приказывать, не держала прислугу на расстоянии и не была к ней напоказ доброй, как и вообще ко всем бедным. уроки доктора эмилиано гедеса, которые спустя срок, после того как она поселилась в его доме, он давал ей, пошли впрок. «никогда, – говорил он, – не различай людей по их материальному достатку и положению в обществе. единственно доподлинное различие обнаруживается в схватке человека со смертью, которая разыгрывается один на один, являясь подлинной мерой его цельности. не принимай в расчет никаких глупостей: ни деньги, ни фальшивую мудрость, решая, кто кого выше и почему». вот потому-то тереза чувствовала себя равной и богатому, и бедному; она ела и, как того требует тонкое воспитание, с серебряной ложки, и руками: руками еда ведь аппетитнее. доктор эмилиано гедес дал ей управляющего, садовника, что ухаживал за садом и огородом, привратника и служанку, которая готовила и подавала на стол, и говорил, называя её «моя царица», и относился к ней с любовью, но больше всех в доме работала именно она сама, никогда не будучи госпожой бездельницей, как и ленивой, тщеславной любовницей лорда, богатеющей на получаемых подарках.

и если вы надумали просто позабавиться с терезой, то отступитесь, оставьте её наедине с самой собой, сокрывшейся под бархатным покрывалом любви. совершенство в чём бы то ни было бывает однажды и не повторяется, да и тереза батиста вряд ли захочет повторить то, что у неё было с эмилиано гедесом, ей достаточно воспоминаний о докторе и прожитых с ним годах.

что же касается другого доктора, о котором вы, конечно же, слышали, то, друг, это не доктор, а докторишка, он совсем не был её любовником, просто товарищ по отдыху и, как самое большее, помогавший ей убить время и спастись от преследовавших её претендентов. у них было временное соглашение. и, чтобы иметь хоть какое-то об этом докторишке представление, достаточно послушать рассуждения о нём самой терезы батисты в ответственный час жизни, который и даёт настоящую оценку его человеческим качествам. так вот, он исчез из города в тот самый момент, когда его врачебный долг повелевал ему оставаться на месте и возглавить борьбу с черной оспой, но куда там! когда черная оспа сошла с поезда в букиме, достойно встретили её только прости­тутки, руководимые терезой батистой. раньше терезу называли: сладкий мёд, лёгкий бриз, потом – тереза омолу[32 - богиня черной оспы.], тереза черной оспы. вот так: была из мёда, а покрылась гноем.

б

батиста, тереза батиста возглавила сражение проституток букима: шестидесятилетней старухи грегории, девчонки кабриты, четырнадцати лет от роду, марикоты, волшебной ручки, мягкой булочки и вкусной задницы, которые смело, лицом к лицу встретили объявившуюся здесь чёрную оспу, убивавшую всех подряд, и победили её.

битва была страшной, но, не прими на себя командование тереза, вряд ли в округе мурикапебы остался бы в живых хоть один человек, и никто бы не смог рассказать о случившейся здесь беде. простые жители городка убежать не смогли, а вот богатые люди, жив­шие в центре города, да фазендейро[33 - помещик, владелец большого дома и земель.], да торговцы, да еще медики, да, да, медики первыми дали дёру с поля боя, хотя кое-кто из них и очутился на кладбище, а кое-кто в столице штата, по случайности, конечно, ведь ехал-то за помощью в аракажу, спешил, даже не попрощался, но… сел в первый подошедший поезд, даже не интересуясь ни направлением, ни конечным пунктом следования: чем дальше, тем лучше!

зло набросилась на людей здешних мест черная оспа, словно давно таила на них свою ненависть, набросилась с одной-единственной целью – убить, убить мастерски, холодно и жестоко. смерть от черной оспы – самая страшная и безобразная. теперь жители букима ведут счёт по собственному календарю: всё, что бы ни случалось, относят на «до» и «после» ужасного события. естественно, страх овладел каждым. был ли кто-то, кто не испугался? был. не испугалась тереза батиста, во всяком случае, если и испугалась, то страха не показывала, сумела скрыть, спрятать, иначе как бы смогла она поднять проституток и повести за собой на битву с ужасом и гноем! храбрым нельзя назвать того, кто бросает вызов и бросается в драку, пуская в ход руки или огнестрельное оружие, кинжал или нож. так, в зависимости от обстоятельств и необходимости, может действовать любой. но вот чтобы ухаживать за больным оспой, дышать зловонием, слушать плач, видеть политые гноем улицы города и пол лазарета, храбрости драчуна недостаточно, здесь нужны самоотверженность и доброе сердце, а этим богаты падшие женщины, зарабатывающие себе хлеб столь тяжким трудом. они привычны к гною, презирают добродетель хорошо одетых людей, знают, сколь дешево ценится жизнь и как дорого она стоит, у них дублёная кожа, терпкий вкус во рту, но они не черствы и не безразличны к чужому горю и непомерно смелы.

мужчины в те дни делались трусами, бежали из города, смелыми оказались проститутки, старуха и девчонка. если бы жители мурикапебы имели деньги и власть, они бы воздвигли на главной площади букима памятник терезе батисте и всем проституткам, сражавшимся с чёрной оспой, а может, и омолу, воплотившейся в терезе батисте.

и тут ни спорить, ни оспаривать нечего: всё досто­верно и достойно поклонения. была ли тереза самой собой, хозяйкой своих мыслей и действий, использовала ли опыт, приобретённый в игре с мальчишками в солдат и разбойников, и свою схватку с жизнью, или богиня омолу дала ей сверхъестественную храбрость? не знаю, но противостояла чёрной оспе тереза батиста до победного конца. да, ведь храбрость, красота и доб­рота людей – это храбрость ориша, красота ангелов и архангелов, доброта бога.

банкеты, фейерверки, военные оркестры, речи и речи пространно прославляли проведенные мероприятия по оздоровлению района, бывшего ранее рассадником оспы, теперь же, как следовало из правительственных сообщений, даже такое заболевание, как аластрим, медленно, но верно убивающее, исчезло с рынков и дорог, с улиц и закоулков. навсегда изгнаны из сертана оспа, малярия, тиф, чума – все они были эндемичными при прежнем правительстве штата. а потому – да здравствует наш любимый губернатор штата, неутомимый поборник народного здоровья! да здравствует всеми уважаемый директор департамента здравоохранения, посвятивший свой блистательный талант здоровью своих сограждан. и, наконец, да здравствует префект города, адвокат рожерио калдас, который меньше всех запускал руку в ассигнования, предназначавшиеся на борьбу с болезнями, ибо все прочие, занимающие высокие посты, тратили их налево и направо, едучи из столицы в провинцию, не забывая, правда, оставить кое-что и для местной администрации.

среди красноречивых выступлений ораторов выступление сеньора префекта, который говорил от имени признательного населения (группой скептиков и насмешников он прозван пожирателем вакцины), было самым веским и содержало решительные утверждения: с полной ликвидацией эндемий муниципалитет вступает в золотой век здоровья и процветания – пора, пришло время! вдохновенное выступление заслужило пылкие похвалы директора департамента здравоохранения штата. взял слово и молодой талантливый врач ото эспиньейра, недавно назначенный руководителем утвержденного в букиме пункта здравоохранения, по его словам, «полностью оснащенного и оборудованного, готового к любой неожиданности, обслуживаемого преданным и компетентным персоналом». симпатичный молодой человек, наследник традиций и престижа семьи эспиньейра, рьяно готовился к политической карьере и даже метил в депутатское кресло. речи возбуждали аппетит, и участники торжеств уничтожали всё, что подавалось на банкетах.

но не прошло и недели после торжеств и возлияний по случаю победы над эндемиями, как чёрная оспа сама сюда пожаловала на товарном поезде то ли случайно, то ли намеренно и сразила одним из первых префекта, пожирателя вакцины, прозванного так из-за своих махинаций с вакциной, каковые ему давали политическую поддержку и неплохие комиссионные; вакцина же расхищалась в муниципалитете и по дешевке сбывалась окрестным фазендейро для скота, лишая, таким образом, столь хорошо оснащенные посты здравоохранения необходимого им лекарства. обвинен он не был, ни он, ни кто другой, так как считалось, что оспа в сертане ликвидирована, а за границу, в отсталые и еще подверженные оспе страны европы никто не выезжал, так для кого, спрашивается, нужно было её хранить?

едва появившись в букиме, оспа в тот же день свалила префекта, солдата полиции, жену ризничего (к счастью, жену, не любовницу), возчика, двух арендаторов на фазенде полковника симона ламего – все они перечислены по своей значимости, и, наконец, троих детей и старую каргу дону ауринью пинто, умершую первой от самого легкого прикосновения болезни: умерла, когда на лице, руках, ногах и впалой груди еще не лопнули пузырьки с гноем – не такая она дура, чтобы гнить в постели.

узнав о смертельных исходах в городе, он впал в панику, так как поверил речам на торжествах и смутно помнил, какие следует принимать меры в борьбе с оспой, из тех лекций, что читали ему профессора. он всегда боялся всех болезней вообще, а особенно оспы, такой страшной, которая если не убивает, то обезображивает на всю жизнь. и живо представил свое смуглое кукольное лицо изрытым чёрной оспой и утратившим привлекательность. вот уж когда ему не завоевать внимания женщин.

за годы учения в баии ото привык флиртовать с красивыми девушками. и потому, когда тереза батиста, вернувшись из артистического турне в алагоас и пернамбуко, появилась в аракажу, где находился в то время ото, сбежав на несколько дней из букима под предлогом необходимости обсудить проблемы здравоохранения с вышестоящим начальством, он познакомился с ней и стал за ней ухаживать.

тереза чувствовала себя подавленной, ей хотелось плакать, она ни в чем не находила утешения. ни перемена мест, ни знакомство с новыми краями, с незнакомыми городами, церквами пенедо, пляжами масейо, рынком кариару, местами ресифе, ни аплодисменты, которыми одаривали её, королеву самбы, ни покоренные сердца, ни страстные вздохи, ни предложения и объяснения в любви – ничто не утешало её страданий. не спасали её от страданий и те трудные положения, в которые она попадала, как прежде, борясь против несправедливости, оказывая помощь даже тем, кто её не просит, с одной-единственной целью: избавить кого бы то ни было от беды, не справляясь, однако, со своей собственной.

эта неуёмная маленькая женщина рождена быть падре или начальством, чтобы защищать ближнего, сказал в алагоасе любитель уличных драк марито фаринья, когда увидел, как тереза, не раздумывая, отдала жалующейся на жизнь албертине деньги, необходимые ей для родов. а в один из вечеров на пляже ресифе даже рахитичные курильщики маконьи, находящиеся на дне общества, дали терезе новое прозвище – тереза божье провидение. случилось это, когда тереза при большом скоплении любопытствующих, но не спешащих никому на помощь, решила спасти молодую девчонку от порочной шайки и громкими криками, которые могли слышать многие, воззвала к богу и его божественному промыслу. любопытство присутствующих сменилось страхом, наиболее из них разумные советовали терезе не ввязываться в дела этой опасной шайки, но тереза не послушала их совета и была права: наркоманы похихикали, поотпускали мерзкие словечки и брань и разошлись в разные стороны. и даже эти успехи не утешили печаль терезы. ни прогулки, ни увеселения, ни кутежи, ни обман самой себя – ничто не убивало тоски, разрывавшей ей сердце. на земле и на море – повсюду её преследовал образ жануарио жеребы. очень подавленной вернулась тереза батиста в аракажу.

флори бездельник, владелец «веселого парижа», хороший её друг, тоже ходил с поникшим гребешком: в кабаре было мало посетителей, постоянно не хватало денег и не было никакой возможности пригласить на работу сразу двух звезд для сцены своего заведения. а двух потому, что если в кабаре дела его шли плохо, то в любви ему наконец повезло. сердце флори учащенно забилось, когда перед ним появилась новая артистка – рашель клаус, девица с роскошной рыжей копной волос, на груди которой он забыл свою страсть к терезе, ведь несколько месяцев он не находил себе места, умоляюще глядя на терезу, но та вежливо и улыбчиво отказывала ему в любви. и вот с прибытием в город рашель клаус – певицы блюзов, возможно, кандидатки на положение звезды в «веселом париже» и любовницы его опечаленного владельца, кончились тоска, боль и подавленность флори, вызванные безразличием к нему терезы, возродились кабаре и его хозяин. а что же другие поклонники терезы? поэт сарайва разъезжал по сертану в поисках лучшего климатического места, где он спокойно смог бы умереть, художник женнер аугусто отправился в баию за славой, знаменитый протезист жамил нажар был помолвлен с богатой наследницей, которой он поставил пять превосходных пломб. что касается всеми любимого лулу сантоса, то он скоропостижно умер, упал без чувств на трибуне суда, где защищал какого-то налетчика из алагоаса.

вот почему в тюрьме тереза превратилась в дикого зверька, забилась в угол камеры и никому не доверяла. и когда перед ней появился лулу сантос, посланный из сержипе эмилиано гедесом, она отказалась говорить с ним, считая адвоката таким же, как все, и можно ли хоть кому-нибудь доверять в этом мире страданий и подлости? тогда, когда терезу после убийства капитана арестовывали – пришлось это делать трем полицейским, капралу и двум солдатам, – взять её было непросто и брали силой. не так-то просто было и лулу сантосу вызволить её из тюрьмы и поместить в монастырь, передав на попечение монахинь, которые надеялись вернуть ей веру в людей. ведь тереза под сомнение ставила и намерения лулу и, едва представился случай, сбежала, не дождавшись обещанных им перемен в её жизни. адвокат старался не упоминать имени доктора эмилиано гедеса, нанявшего лулу для защиты терезы.

только в доме эмилиано гедеса (поначалу она и в нём сомневалась) к терезе стали возвращаться вера в жизнь и доверие к людям. почему она согласилась уехать с эмилиано гедесом, когда он приехал за ней в пансион габи и, взяв её руку в свою, сказал ей: «забудь прошлое, для тебя начинается новая жизнь»? чтобы сбежать от клиентов, которые одолевали её, выстроившись в бесконечную очередь? если бы только поэтому, то она могла уйти из пансиона габи еще раньше с маркосом лемосом, который каждый день ей предлагал стать его любовницей, оставив это заведение. а доктора эмилиано гедеса она видела один-единственный раз, еще когда жила на ферме капитана, тот приехал в гости к жустиниано, но, услышав теперь его слова, не стала отказываться, а согласилась, почему? да потому, что из всех мужчин, которых она видела, он был самым привлекательным, нет, красоты дана у него не было, нет, но была иная, какая? тереза тогда не знала, но, несмотря на боязнь оказаться еще раз обманутой, поехала с ним и никогда после о том не пожалела, – стараясь забыть прошлое, она начала новую жизнь, как он ей обещал.

вот так же она вдруг поверила и ото эспиньейре: он ведь не обольщал её, как это делал дан, и весьма красноречиво, суля царство земное, вечную любовь и ласку, глубокую привязанность, не говорил о любви, а просто пригласил её на экскурсию в провинцию, которая могла быть приятной. а раз он предлагал так мало, то тереза решила согласиться, ведь не может быть ра­зочарований, если никаких иллюзий у неё нет в отношении компаньона по поездке. приятный в общении молодой врач увозил её из аракажу и, таким образом, спасал от угроз фабриканта-миллионера, приславшего ей отрезы материи со своих фабрик и драгоценность, хоть и маленькую; тереза вернула подарки – доктор эмилиано не желал бы видеть её в объятиях сенатора.

з

земли доктора эмилиано гедеса были обширными. прогуливаясь как-то по ним с терезой, он показал ей старинный особняк, разрушившийся от времени и запущенный от неухода, это чудо архитектуры было выкрашено в голубой цвет. доктор обратил её внимание на отдельные детали строения, помогая оценить то, что было ей не под силу сделать самостоятельно. эмилиано гедес не скрывал её от глаз окружающих, а, казалось, наоборот, старался, чтобы её видели с ним, а его с ней.

фабрикант (тогда тот не был еще сенатором), приземистый и толстый, засеменил к ним, перейдя улицу, и, поздоровавшись, стал болтать с доктором: он гово­рил много, был весело настроен и время от времени кидал на терезу алчные взоры. доктор вежливо прервал беседу и, хотя фабрикант выказывал желание быть представленным терезе, поспешил распрощаться, чтобы, не дай бог, тот не коснулся девушки даже кончиком пальца. глядя на удаляющегося фабриканта, эмилиано гедес сказал неожиданно грубовато:

– он, как оспа, заставляет гнить всё, к чему прикоснется, и если не убивает, то метит. черная оспа заразна.

спасаясь от домогательств ненавистного фабриканта, тереза приехала в буким, сопровождая врача, когда другая, настоящая оспа сошла с курсирующего здесь поезда, чтобы уничтожать людей.

и всё же лучше такая, которая заставляет людей гнить и умирать, чем та, что вынуждает жить с человеком за деньги. быть проституткой – это одно, эта профессия не налагает обязанностей, не требует чувств, не наносит ран, быть любовницей – совсем другое: жить в доме и спать в постели хозяина, выказывать страсть, быть подругой. «подруга» – слово сладкое, и его значение тереза постигла, живя с доктором эмилиано гедесом, и ни с кем другим, тем более с этим очень ограниченным врачишкой ото эспиньейрой. «ах, жануарио жереба, где ты, любимый, друг, любовь, почему ты не едешь за мной, а оставляешь меня гнить и умирать здесь!»

к

как могла выносить тереза батиста такую вот неистовую, всевозрастающую страсть врачишки, который желал её и днем и ночью, думая что и она испытывает те же самые чувства. ведь таким же был капитан, в его руках она была рабой, её чувства его не волновали. к тому же в букиме врач располагал своим временем как хотел, а потому ночь его длилась до полудня, и он не замечал безразличия терезы, он-то получал удовольствие и считал его взаимным. нет, для терезы это была тяжкая обязанность.

но как сказать ему, что она уезжает, что ничто и никто её здесь не держит, что она устала, не может боль­ше играть, на такое способна проститутка, но не подруга и любовница? как сказать ему всё это, если она согласилась с ним ехать, ведь он был с ней вежлив, нежен и даже стал менее циничным и самовлюбленным? как оставить его здесь одного, в городке, где нечем заполнить время? однако она должна это сделать, всё это ей больше не под силу, как и надетая маска, под которой она задыхается.

и длилось все это четверо суток – как раз то время, в течение которого зараженное оспой тело покрывается гнойными пузырьками в обреченном на смерть городе.

л

«любовь, я жду тебя!» – зазывают прохожего написанные черной краской буквы на двери плохонького погребка, в котором даже нет электрического освещения. здесь горит коптящая керосиновая лампа. несколько человек пьют кашасу, жуют табак, компанию им составляют очень похожие на бабушку и внучку старая грегория и худющая, бледная, почти зеленая, девочка по прозвищу козочка. обе они ждут клиентов в надежде хоть что-то заработать, сколько бы ни было, это ведь так редко случается.

входит закариас, здоровенный детина, арендатор с фазенды полковника симона ламего, он облокачива­ется на стойку, свет лампы освещает его лицо. миссу, хозяин заведения, в немом испуге поднимает брови.

– чистой!

миссу выливает кашасу по мерке, указанной арендатором, тот с любопытством посматривает на жмущуюся к стене девочку: целый месяц он постился, не было денег. вытирает рот тыльной стороной руки, перед тем как опрокинуть стакан со спиртным. миссу переводит взгляд с лица посетителя на его руки. закариас поднимает толстый стакан, открывает рот, гнойные пузырьки вокруг его губ становятся выпуклее. миссу хорошо знает оспу, он сам болел и выжил, но кожа его лица и тела изрыта этой страшной болезнью. закариас опрокидывает стакан, ставит его на прилавок, сплевывает на глинобитный пол, расплачивается и снова оглядывает девочку. миссу берет монеты и говорит:

– а знаешь ли, друг, что у тебя оспа?

– оспа? да нет, это прыщи.

старая грегория подходит к арендатору в надежде: если вдруг девочка не подойдет, может, приглянется она, ведь ей-то добыть клиента с каждым днем всё труднее и труднее. услышав слова миссу, она внимательно всматривается в лицо парня, ей эта болезнь тоже знакома: пережила не одну эпидемию оспы, и почему не заразилась, неизвестно, да, это оспа, и черная. она быстро отходит, хватает за руку козочку и тащит её к двери.

– эй, куда вы?! подождите, – кричит закариас.

в черноте вечера женщины скрываются. закариас обращается к другим посетителям, что молча жуют та­бак, уставившись в пол.

– это же прыщи, простые прыщи.

– а я считаю, что оспа, – настаивает миссу. – и лучше бы вам идти к доктору, пока не поздно.

закариас обводит взглядом тесное помещение, сидящие молчат, он смотрит на свои руки, вздрагивает и выходит на улицу. где-то впереди маячит фигура старой грегории, которая тащит козочку, а та сопротивляется, не понимая, почему же старуха не дает ей заработать немного денег, хоть это и очень трудно. зловоние болота, грязная земля, огромное звездное небо, и пришибленный страхом закариас пускается в сторону города.

h

н-да, медицина постигается на практике, как верно утверждал профессор элено маркес, читая лекции на медицинском факультете об эпидемиях в сертане. глубокая ночь, пункт здравоохранения в букиме, холодный пот прошибает доктора ото эспиньейру, он совсем недавно получил диплом и теперь на практике пытается постичь то, чего не постиг, изучая теорию, а на практике это много труднее, отвратительнее и страшнее. по всей вероятности, речь идет об оспе самой тяжелой формы, черной, как зовут её в народе, и, чтобы узнать это, нет нужды шесть лет учиться, достаточно взглянуть на лицо закариаса с вытаращенными глазами и услышать его перепуганный голос:

– скажите, доктор, это черная?

что это, единичный случай или эпидемия? врачишка закуривает сигарету, сколько он их закурил и бросил с той самой минуты, как тереза передала ему это неожиданное известие? на полу куча окурков. какого дьявола он согласился ехать в буким?! как разумно говорил бруно, коллега по службе, человек опытный: нет такого соблазна, который вытащил бы его из аракажу, провинция – это скопище болезней, там тоскливо жить и просто умереть, сеу ото. тоску-то он победил, привезя сюда терезу, но как победить оспу? он бросает сигарету на пол, давит её ногой. протирает руки спиртом еще и еще раз.

с улицы доносится звук шаркающих ног, дрожащая рука берется за дверную ручку, в помещение пункта входит, прихрамывая, доктор эвалдо маскареньяс, у него в руках чемоданчик, видавший виды, потертый, подслеповатыми глазами он оглядывает комнату, отыскивая молодого врача.

– я увидел свет, дорогой коллега, и зашёл сказать, что рожерио, рожерио калдас, наш префект, при смерти. хуже всего, что это не единственный случай. лусию знаете? жену ризничего, не любовницу, ту зовут тука. так вот, лусия тоже в плохом состоянии, это вспышка оспы, дай-то бог, чтобы не эпидемия. но вы, дорогой коллега, как видно, уже информированы, раз вы здесь в этот час и, верно, собираетесь принять необходимые меры. прежде всего нужна вакцинация всего населения.

всего населения, сколько же это человек? три, четыре, пять тысяч, считая городок и плантации? сколько на пункте вакцины? где она хранится? он, доктор ото эспиньейра, ни разу этим не поинтересовался, не подумал о столь драгоценном запасе. даже если и есть хоть какой-то запас вакцины, то кто этим будет заниматься? ото закуривает новую сигарету и отирает пот со лба. ну и свинская жизнь в этом букиме, а ведь он, ото, мог бы находиться в аракажу всё с той же терезой или какой другой, так он здесь, где объявилась оспа, и умирает от страха. если оспа не убивает, то уродует лицо, оставляя оспины. он тут же живо представил себе лицо, изрытое оспинами, свое кукольное, но привлекательное лицо, оно неузнаваемо, о боже! или он умрёт, сгнив от гноя.

доктор эвалдо маскареньяс проходит в глубь помещения, останавливается возле закариаса, вглядывается в его лицо. неужели это санитар пункта масимиано? нет, это неизвестный ему человек, лицо его в пятнах, доктор вглядывается пристальнее, да это не пятна, это гнойники, оспа.

– тоже схватил проклятую. да, дорогой коллега, это эпидемия; мы видим её начало, но никому не известно, кто останется жив и увидит её конец. я уже пережил три эпидемии, но от этой, может, и не спасусь. да и кто спасется?

ото эспиньейра бросает на пол очередной окурок, хочет что-то сказать, но не находит слов. закариас спрашивает:

– что же мне делать, доктор? я не хочу умирать, почему я должен умереть?

наконец появляется вызванная доктором медсестра жураси, она мирно спала, видела во сне своего жениха, когда маси поднял весь дом, где она снимала комнату с пансионом, на ноги. в голосе сестры звучали нотки досады и раздражения.

– вы послали за мной в такой час, доктор, почему? какой-то сумасшедший, видно, днём выспался. что за срочность?

ото эспиньейра не отвечает, слышится только хриплый голос закариаса:

– ради бога, спасите меня, доктор, не дайте умереть. – и тут же обращается к доктору эвалдо, известному во всей округе.

медсестра – человек деликатный, она видит лицо закариаса в маленьких язвах и больше не спрашивает, почему её подняли с постели.

– это эпидемия, дорогой коллега, эпидемия оспы.

леча больных, ободряя умирающих, помогая при погребениях, ухитрившись спасти несколько человек от смерти, доктор эвалдо пережил три эпидемии. переживет ли четвертую? «доктору эвалдо не так страшно умирать, он ведь преклонного возраста, старик, – размышляет ото эспиньейра, – но я, ото, только начи­наю жить». однако полуслепая и полуглухая развалина, как злословит аптекарь, доктор эвалдо любит жизнь и собирается бороться за неё жалкими средствами провинциального медика. из присутствующих здесь только он и закариас думают, как бы спастись от болезни. у медсестры жураси начались позывы к рвоте, маси дас неграс пытается вспомнить, когда он делал себе прививку в последний раз, похоже, лет десять назад, она уже, должно быть, неэффективна. доктор ото закуривает и гасит сигареты одну за другой.

в дверях появляется чья-то фигура.

– доктор эвалдо здесь?

– кто это?

– я витал, внук доны ауриньи, доктор. моя бабушка умерла, я вас всюду искал и вот пришел сюда. надо засвидетельствовать смерть.

– сердце?

– может быть. её всю обсыпало сыпью, потом поднялась температура, мы даже не успели вас позвать, как она умерла.

– сыпь? – доктор эвалдо стал выяснять подробности. уверенность, что это эпидемия, крепла.

– на лице, на руках, доктор, а в общем, по всему телу, она чесалась, потом поднялась температура, и она умерла, градусник мы брали у соседа, на нем было больше сорока.

старый врач обратился к молодому коллеге:

– вам, дорогой коллега, надо пойти со мной. если это еще один случай оспы, то мы установим, что это эпидемия, и зарегистрируем первый смертельный исход.

в руке ото новая сигарета… лоб в поту. не произ­нося ни слова, доктор ото кивком головы дает согласие. что делать? надо идти! медсестра жураси тоже намерена сопровождать их, никакая сила не удержит её здесь, в этом помещении, куда уже проникла зараза – этот человек, с осыпанным оспой лицом! если она, жураси, умрет от оспы, повинен в том будет директор департамента здравоохранения штата; и все о том узнают, ведь это он преследовал её по политическим мотивам, он отправил в ссылку в буким! он знал, что она в оппозиции к руководству департамента и девственница, а его превосходительство не выносит ни того, ни другого.

прежде чем уйти, доктор эвалдо советует маси дать больному раствор марганцовки для протирания тела и аспирин для понижения жара.

– что же касается тебя, парень, отправляйся-ка домой с раствором марганцовки, обложись банановыми листьями, избегай попадания света в глаза, лежи и жди.

– чего ждать, доктор?

– божьей милости или смерти, чего же еще?

о

она, ауринья пинто, лежит на столе в комнате, из которой вынесена вся мебель, где нет никого, даже родственников, и спит под глухой плач седой женщины. сон последний и вечный принесла ей черная оспа.

молча смотрят на труп старухи доктор эвалдо, ото эспиньейра и медсестра жураси.

– умерла от оспы, это эпидемия, – заключает шепотом доктор эвалдо, и тут, дрожа, он закрывает глаза, чтобы не видеть этого ужаса – ни опыт, ни возраст тут помочь не могут.

и хотя душа ауриньи пинто отлетела, болезнь в её уже мертвом теле продолжается: пузырьки вырастают в волдыри, волдыри в гноящиеся язвы, кожа лопается, течет черный зловонный гной. мерзкая оспа не оставляет в покое человеческий труп.

медсестру жураси опять начинает рвать, прямо тут, в комнате.

п

почему, почему, сеу масимиано силва дас неграс, за всё то время, что я здесь, на пункте здравоохранения, работаю главным врачом, я в глаза не видел спасительной вакцины, где она лежит, где столь тщательно хранится? почему мне не пришло в голову найти её раньше? но, когда я соглашался занять этот пост, мне гарантировали, что в букиме хороший климат, идеальные условия для работы и отдыха, здравоохранение на­лажено, всё в порядке, клялись, буким – райский сад, эдем в сертане, а мрачный призрак былых времен, страшная, смертельная черная оспа уничтожена прогрессом, ликвидирована, и не только она, покончено с любыми эпидемиями, да здравствует наше родное правительство! выходит, меня обманули, ах, как же меня обманули! где вакцина, сеу маси? нам нужно немедленно начать вакцинацию, пока еще есть время и есть живые люди.

ах, как же вас обвели, мой врачишка, вокруг пальца эти ваши начальники, наслаждающиеся в аракажу жизнью, вас, такого красивого жеребца, протежируемого губернатором, обещавшим после недолгого заточения в букиме, этом раю, пупе земли, перевести в другое место с повышением по службе, но если вдруг здесь, в букиме, объявилась оспа, припомните, сеньор, будьте мужчиной, те знания, что получили вы на медицинском факультете. что же касается вакцины, то остатки присланной сюда последний раз партии хранятся в шкафу с лекарствами, в котором почти ничего нет, ключ у жураси – этой глупой высокомерной зазнайки с кислым лицом, которая готова писать жалобу на любого, кто посягнет на её девственность. больше года назад здесь побывала группа вакцинаторов-добровольцев, состоявшая из девушек-студенток, возглавлявшаяся, мой врачишка, красивой женщиной. так вот, я помогал этим прибывшим студенткам убедить местных жителей в необходимости вакцинации, но эти невежды ничего не хотели слушать. ни разъяснения, ни угрозы не помога­ли, они боялись заболеть оспой при вакцинации и даже убегали в лес и там прятались. бросая непослушных, девушки-студентки оставшееся время каникул проводили, разъезжая по провинции за счет отпущенных средств на здравоохранение. вакцину уже несколько месяцев не присылают, но обещать обещают, обещания – это тоже труд для отцов здравоохранения аракажу, они заняты заботами о самих себе, а народ здешний убивайся на работе как знаешь, – вот так-то, врачишка, вы со своей красоткой, а истеричная жураси со своим беспокойством о женихе. так вот, ключ у этой ведьмы, доктор.

а, дона жураси, поворачивайтесь, поворачивайтесь, делайте хоть что-то, что можете, только не хнычьте, не грозите, что упадете в обморок, хватит и того, что вы воротите нос от больных и вас тошнит при их виде, несите вакцину и готовьтесь с маси дас неграс, ваше превосходительство, идти на улицу и делать прививки людям, за это ведь вам государство платит деньги, взыскивая их с налогоплательщиков. несите вакцину и шприцы и делайте прививки всем подряд; если будут несогласные, вызовем солдат, можете начать с меня, нужно показать пример людям и воодушевить их. только я не пойду с вами, мой долг оставаться здесь, на пункте здравоохранения.

а вы, врачишка, знайте, знайте, что вакцины, даст бог, хватит, только чтобы сделать прививки детям начальной школы да ответственным лицам города. засучите рукав, я сделаю вам прививку, может, как раз вовремя, там будет видно. мне-то самой не надо, я её сделала до отъезда из аракажу: мой жених объяснил мне, что разговоры о ликвидации оспы – пустая болтовня директора департамента здравоохранения, который меня преследует за политические взгляды моего отца и за то, что я уже помолвлена. в домах богатых я еще смогу делать прививки, в домах богатых, торговых заведениях, но не рассчитывайте, что я буду ходить по трущобам и делать прививки всякому сброду, возиться с заразившимися оспой и смотреть на гной, я – из приличной семьи, а не какая-нибудь, вроде вашей девицы, которую вы неизвестно где нашли и поселили среди приличных людей, это оскорбляет честные домашние очаги букима. если хотите делать прививки всем подряд, зовите свою девку и идите с ней на пару.

ах, не спорьте, не спорьте, сеньорита, и не оскорбляйте меня, я того не заслуживаю, я всегда относился к вам с уважением, но сейчас требую послушания, выполнения указаний, пунктом здравоохранения заведую я, так что слушайте, что я вам говорю, и поторапливайтесь, разве вам не ясно, что я перепуган случившимся.

когда откроется почта, вы, сеу маси дас неграс, отправьте в аракажу телеграмму с просьбой прислать как можно больше вакцины, здесь оспа и уже есть смер­тельные случаи.

с

скажите-ка, приятель, можно ли отдать последние почести умершему, если боишься сам, что умрешь, если каждую минуту оглядываешь руки, смотришься в зеркало, чтобы убедиться, не появилась ли у самого смертельная зараза?

бдение у гроба покойника требует спокойствия, преданности и порядка. нельзя под страхом смерти достойно проводить усопшего.

когда эпидемия только начиналась, еще приглашали друзей готовить поминки, открывать бутылки кашасы. но позже, когда она набрала силу и косила людей без жалости и передышки, от принятого обычая пришлось отказаться: у охваченных отчаянием родственников не было сил для церемоний с торжественными речами, плачем, причитаниями. эпидемии кладут конец всему.

где найти людей и денег, чтобы организовать бдение одновременно возле гроба двух-трех покойников? да и нельзя держать разлагающиеся трупы в доме несколько часов подряд, от зараженного тела надо освобождаться как можно скорее, чтобы не заразиться. позже уже не хватало ни сил, ни времени для похорон на кладбище, и всем умершим приходилось довольствоваться ямами, вырытыми у грязных дорог, где земля была мягче и легче было копать яму.

когда приходят эпидемии и людей охватывает страх смерти, они заняты тем, что жгут навоз, отмывают гной, прокалывают волдыри и молятся богу. до бдений ли им, друг?!

торжественного погребения умершего префекта рожерио калдаса, прозванного пожирателем вакцины из-за отсутствия оной по его вине, с оркестром, длинной процессией учеников, солдат военной полиции, членов религиозного общества и масонской ложи и других выдающихся личностей, произносивших бы вдохновенные речи, превозносивших бы достоинства покойного – не каждый день представляется возможность отправить на кладбище префекта, скончавшегося при исполнении служебных обязанностей, – буким был лишен из-за чрезвычайных обстоятельств. проводы были немноголюдными, кратко выступил президент муниципальной палаты. «префект пал жертвой гражданского долга», – заявил он, говоря о печальном конце изворотливого администратора, который в последний день был страшен: гнойники слились и образовали большие язвы по всему телу – обычное дело черной оспы в час смерти. народ считает черную оспу самой опасной и страшной, её зовут матерью всех осп: белой, аластрима, ветряной. по мнению президента муниципальной палаты, покойный префект не иначе, как на себе решил, выполняя свой гражданский долг, испытать оспу, чтобы удостовериться, что она первоклассная, та самая, черная, прародительница всех остальных, а потом уж препоручить ей население города.

доктор эвалдо маскареньяс был последним, кого проводили в последний путь с искренними словами сожаления. восьмидесятилетний старик, почти глухой и слепой, со странностями, не заперся в доме, хоть и еле таскал ноги, и не уехал. пока сердце работало, он ухаживал за больными – за своими пациентами и всеми остальными, кому требовалась его помощь и о ком ему сообщали, ведь были больные, которые прятались от врачей, боясь попасть в лазарет. он делал всё, что мог, но много ли можно сделать, сражаясь с такой болезнью, как оспа? подготовить лазарет для больных распорядился он, а в жизнь претворила его идею тереза батиста – правая рука доктора в столь трудные дни в букиме, помогавшая ему до тех пор, пока не перестало биться уставшее сердце старика.

но он успел послать через терезу записку коллеге ото эспиньейре, чтобы тот просил прислать новую партию вакцины, иначе в букиме погибнут все. но уже к больному первый раз в жизни прийти не смог.

у

уже аптекарь камило тезоура был на станции букима и привез посланную из департамента здравоохранения сержипе вакцину, когда встретил покидавшего буким врача ото эспиньейру – он даже не дождался погребения доктора эвалдо. будь он разумнее, он бы давно уехал, уехал бы на товарняке в ту самую ночь, когда закариас показал ему свое лицо, покрытое вол­дырями. подумав как следует, взвесив все факты, ото решил, что всему виной тереза – эта безумная женщина, которая вдруг пошла делать прививки, ухаживать за оспенными больными. как бы ни была она красива и хороша как женщина, она – просто животное, не способное понимать, думать, ценить жизнь. ведь он, молодой врач с хорошим будущим, оказался под угрозой смерти и мог по меньшей мере быть обезображенным страшной оспой, после чего ни одна из женщин на него не взглянет.

ведь сюда он, сын политического деятеля, приехал с одной-единственной целью – заработать депутатский мандат и тут же сменить этот край страшных болезней и нищеты на богатый и здоровый юг, земли праздников, садов, театров, света, современных ночных клубов, где можно встретиться с иностранками; конеч­но, такой красивой женщины, как тереза, у него не будет. женщины? нет, не женщины, королевы оспы, призрака. кроме того, здесь, в букиме, после того, как началась оспа, он потерял себя, лоск, воспитание, утратил политические стремления и честолюбивые планы, наконец, человеческое достоинство, его уже не соблазняли голоса избирателей и прелести терезы, он только каждую минуту мыл руки спиртом, полоскал горло кашасой, безостановочно курил и рассматривал себя в зеркало, ища проявление болезни.

когда после разговора о бегстве жураси тереза отправилась делать прививки, ото не мог прийти в себя, ведь заговорил-то он о бежавшей медсестре с целью услышать от терезы, что надо последовать примеру и готовиться к отъезду. а вместо того эта дурища пошла в сестры милосердия, принуждая его идти на свой пункт, а не бежать прочь сломя голову.

на пункте здравоохранения его посетил президент муниципальной палаты, взявший на себя обязанности префекта, с целью узнать о мерах, предпринятых врачом ото, а также побеседовать с ним. коммерсант и фазендейро, политический руководитель, друг семьи врачишки – это ведь к нему явился ото эспиньейра с рекомендательным письмом. президент говорил откровенно: политик, мой дорогой доктор, везде политик, при любых катаклизмах, а эпидемия – худший из них. однако она имеет и положительную сторону, особенно для кандидата в депутаты, да еще когда он – главный врач пункта здравоохранения. надо взять на себя командование, организовать служащих, как и любого по возможности, он имел в виду терезу, которая делала прививки, чтобы потушить вспышку оспы и изгнать её из города. чтобы заработать признательность и голоса будущих избирателей букима, лучшую возможность просто трудно придумать. народ обожает способного и преданного врача, тому пример – престиж доктора эвалдо маскареньяса, ведь он не был ни членом муниципальной палаты, ни префектом или депутатом парламента штата, для него самое главное – врачебная помощь, а не положение и должность. и если политические устремления доктора еще живы, то, опираясь на, престиж семьи и то обстоятельство, что оспа будет изгнана, он вполне сможет получить здесь прочную политическую поддержку, которая не замедлит объявиться и в соседних муниципалитетах, где также о нем узнают, ведь должна хоть на что-то сгодиться эпидемия.

так что возблагодарите господа, что он ниспослал вам такую возможность. в бой, в бой, посещайте больных, лечите их, богатых и бедных, сделайте лазарет своим домом. если заразитесь, ничего страшного, имея прививку, вы не умрете, несколько дней высокой температуры, ну, и оспины на лице, но для избирателей – это лучшая реклама: избранный депутат – врач с ли­цом, изрытым оспой. конечно, опасность все-таки существует, бывали случаи, когда и с прививкой оспа уносила врача в могилу, но риск – благородное дело, и, в конце-то концов, жизнь имеет цену только для того, кто ею рискует. дав ото подобный совет, президент удалился. уже в конце улицы он заметил терезу, которая делала прививку прямо на пороге дома. до чего же красива, прямо мороз по коже, для такого добродетельного и богобоязненного семьянина она не менее опасна, чем оспа.