происходило это исподволь, никто ничего не замечал. ведь фиа всегда замыкалась в молчании, в непроницаемой сдержанности; и эту глубинную внутреннюю перемену никто не успевал уловить, ее ощутил лишь тот, на кого теперь обратилась ее любовь, но не подавал виду. это потаенное, невысказанное соединяло их и облегчало им груз одиночества.
пожалуй, иначе и не могло быть, ведь из всех детей один только стюарт пошел в мать. в свои четырнадцать лет он был для отца и братьев такой же неразрешимой загадкой, как прежде фрэнк, но, в отличие от фрэнка, не вызывал досады и враждебности. не жалуясь, исполнял все, что ведено, работал ничуть не меньше других и ничем не возмущал тишь да гладь в доме. он был рыжий, как все мальчики, но темнее — волосы цвета красного дерева, а глаза, ясные, прозрачные, словно ключевая вода в тени, казалось, проникли в глубь времен, к началу начал и все видели таким, как оно есть. и он единственный из сыновей пэдди обещал стать красивым мужчиной, хотя мэгги в душе не сомневалась, что хэл, когда вырастет, затмит его. никто не знал, о чем стюарт думает: он, как фиа, был не щедр на слова и никогда ни о чем не высказывал своего мнения. и еще он умел как-то чудно затихать, будто замирало в неподвижности не только тело, но и душа, и сестре, с которой они были погодки, казалось, он куда-то уходит, куда больше никому нет доступа.
отец ральф определял это по-другому.
— у этого паренька все не по-людски! — воскликнул он в день, когда привез стюарта домой из монастыря, где тот без мэгги устроил голодовку. — хоть бы он сказал, что хочет домой! хоть бы сказал, что скучает без мэгги! ничего подобного! просто взял и перестал есть и терпеливо ждет, пока эти тупые головы сообразят, с чего это он. и ни словечка жалобы. пришел я к нему, заорал: ты что, домой хочешь? — а он только улыбнулся и кивнул!
но со временем как-то молчаливо признано было, что стюарт не пойдет работать на выгонах с пэдди и с братьями, хоть он уже не маленький. его дело оставаться при доме, колоть дрова, присматривать за огородом, доить корову — счету нет хозяйственным заботам, а когда на руках трое малых детей, женщинам всюду не поспеть. да и осторожности ради пускай будет в доме мужчина, хоть и не взрослый, вроде как знак, что есть и другие поблизости. мало ли кто заявится посторонний — громыхнут чужие сапоги по деревянным ступеням задней веранды, чужой голос окликнет:
— эй, хозяйка, не накормите прохожего человека? в здешней глуши они кишмя кишат — сезонники с закатанными в синее одеяло пожитками на горбу скитаются от фермы к ферме, кто из квинсленда, кто из виктории; бедолаги, кому не повезло, и такие, кто побаивается связать себя постоянной работой, а предпочитает топать тысячи миль в поисках неведомо чего. почти все они люди порядочные: придут, наедятся досыта, сунут в складки одеяла что им дадут — немного чаю, сахару, муки — и уходят по большой дороге, держа путь на барколу или нарранганг, позвякивая помятыми жестяными котелками, и за ними плетутся тощие псы. австралийские путники редко ездят верхом; они передвигаются на своих двоих.
но изредка появляется и недобрый гость, высматривает дом, где остались одни женщины, без мужчин, не для насилия — для грабежа. а потому в углу кухни, там, где не достанут малыши, всегда был прислонен к стене заряженный дробовик, и фиа держалась к нему поближе, пока наметанным глазом не определит, каков он, захожий человек. когда стюарту поручили заботу о доме, фиа с радостью передала ему дробовик.
не все захожие люди оказывались сезонниками, хотя таких было больше всего; к примеру, появлялся на старом «фордике» приказчик из магазина уоткинса. он привозил все, что угодно, от лошадиной мази до душистого мыла, совсем не похожего на жесткие катыши из смеси жира и соды, которые варила фиа в котле прачечной; привозил он и лавандовую воду, одеколон, пудру и крем для обожженной солнцем кожи. иные вещи никому и в голову бы не пришло купить у другого, только у продавца от уоткинса; к примеру, имелся у него бальзам, с каким не сравнятся самолучшие аптечные снадобья и притирания, он заживлял все на свете: и разодранный бок овчарки, и язву на ноге у человека. в какую бы кухню ни заглянул приказчик уоткинса, туда толпой сбегались женщины и нетерпеливо ждали, когда он откинет крышку большущего чемодана со своим товаром.
