если бы я не приняла решения о побеге, то, возможно, страшилась бы мысли о страданиях, ожидающих меня в джионе, и о возможности со временем превратиться в похожую на грэнни старуху. но надежда уже на следующий день оставить джион лишь в воспоминаниях успокаивала меня. я знала как заберусь на крышу и спрыгну оттуда на улицу. выбора не было, придется прыгать в темноту. даже если приземление окажется удачным, скорее всего, мои проблемы только начнутся. жизнь в джионе напоминала постоянную борьбу, жизнь после побега будет еще труднее. мир ужасно жесток. как мне удастся выжить? я подумала: а есть ли у меня силы осуществить задуманное... но сацу будет ждать меня, и я верила, она знает, что нам делать.

прошло совсем немного времени с тех пор, как в своей комнате улеглась грэнни. громко храпели служанки. я повернулась и посмотрела на тыкву, сидящую на коленях на полу. ее лицо разглядеть не удалось, но мне показалось, что она дремлет. я хотела дождаться, когда она уснет, но не знала, который час, а к тому же в любой момент могла вернуться хацумомо. я встала насколько могла бесшумно, решив, что если кто-нибудь заметит меня, то просто пойду в туалет и вернусь обратно. но никто не обратил на меня внимания. платье, приготовленное для следующего дня, лежало на полу рядом с кроватью. я подняла его с пола и пошла к лестнице.

проходя мимо двери маминой комнаты, я остановилась. она обычно не храпела, поэтому сложно было понять, спит она или нет. в комнате стояла тишина, лишь сопела во сне ее маленькая собачка таку. чем дольше я стояла под дверью, тем больше в ее сопении мне слышалось мое имя: чи-йо, чи-йо! я боялась выходить из окейи пока мама не уснет, поэтому решилась приоткрыть дверь и удостовериться в этом. если она не спит, я скажу, будто мне показалось, что меня кто-то позвал. как и грэнни, мама спала при свете настольной лампы. таку лежала у нее в ногах, и ее грудь то поднималась, то опускалась, издавая звуки, похожие на мое имя.

я закрыла дверь и переоделась в холле на втором этаже. единственное, чего мне не хватало, — это туфель. я не представляла себе, как можно убежать без туфель. если бы тыква не сидела у входа, я бы забрала ее пару. вместо этого пришлось взять очень плохие и слишком большие для меня деревянные туфли, использовавшиеся для хождения по грязному двору.

закрыв за собой люк, я засунула свою ночную рубашку под бак, залезла наверх и перекинула ногу через конек крыши. не могу сказать, чтобы я не боялась, но голоса, доносившиеся с улицы, звучали где-то очень далеко внизу. но поддаваться страху у меня не было времени, ведь в любой момент кто-нибудь из прислуги или даже мама или анти могли подняться наверх и обнаружить меня. я взяла в руки туфли и осторожно пошла вдоль конька крыши. путь оказался гораздо труднее, чем я себе представляла. каждый шаг эхом отдавался на соседних крышах.

переход на другую сторону окейи занял у меня несколько минут. внизу, на улице, стояла абсолютная темнота. я перебралась на более низкую крышу соседнего здания, но все равно слишком высокую и крутую, чтобы бесстрашно спуститься вниз. не надеясь, что следующая крыша лучше, я запаниковала, но все равно продолжала двигаться вдоль конька до тех пор, пока не дошла до конца блока, выходящего одной стороной в открытый двор. если бы мне удалось добраться до водосточной трубы, можно было бы спуститься по ней до низкой крыши сооружения, скорее всего бани, а оттуда спрыгнуть вниз.

мне совершенно не хотелось после прыжка оказаться во дворе какого-нибудь другого дома, без сомнения, тоже окейи. ведь в нашем квартале располагались только окейи. кто-нибудь, кому нужна гейша, поймает меня и не отпустит. к тому же ворота могут быть, так же как наши, закрыты. я бы не выбрала этот маршрут, если бы видела что-нибудь более безопасное.

я сидела на коньке крыши и прислушивалась ко всем звукам, доносившимся из внутреннего двора, но слышала только смех и разговоры на улице. и все же я считала: лучше уж прыгнуть во двор, чем дождаться, пока кто-нибудь в окейе обнаружит мое отсутствие. если бы тогда я могла предположить, что поставлено на карту и сколько вреда я причиню себе этим прыжком, то, возможно, вернулась бы обратно. но я была всего лишь ребенком, отправившимся на поиски приключений.

я перекинула ногу через конек и с ужасом поняла — крыша гораздо круче, чем мне представлялось. сделав попытку вернуться, я повисла на коньке крыши, держа туалетные туфли в руках и понимая, что уже никогда не смогу подтянуться и у меня единственный путь — катиться вниз. но, мне кажется, в тот момент, когда я это поняла, я уже и так непроизвольно скатывалась. сначала я съезжала довольно медленно, и это вселило в меня надежду, что удастся ненадолго остановиться на краю крыши. по пути я потеряла одну туфлю, и она скатывалась рядом, пока не послышался шлепок при ее падении на землю. последовавшие за тем звуки были для меня гораздо страшнее — звуки шагов, приближающихся ко внутреннему дворику.

много раз я видела, как мухи держатся на вертикальной стене так, будто сидят на горизонтальной поверхности. я не знала, то ли у них липкие лапы, то ли они очень легкие, но, услышав приближающиеся ко внутреннему дворику шаги, я пыталась удержаться на стене, как муха. цепляясь коленями и локтями, я все же стремительно падала вниз.

какое-то время после падения вокруг меня стояла пугающая тишина, и я ничего не слышала. приземление можно было считать удачным, по крайней мере головой я ударилась не сильно. не знаю, где стояла женщина и вообще, была ли она во дворе при моем падении с неба. но она точно видела, как я падала с крыши, потому что, лежа на земле, услышала ее слова:

— о боже! дождем оказалась маленькая девочка!

как мне хотелось вскочить и убежать, но тело меня не слушалось, а местами мучительно болело. вскоре надо мной склонились две женщины. одна из них непрерывно что-то повторяла, но я ничего не могла разобрать. они переговорили между собой, подняли меня с земли и посадили на деревянную скамейку. часть их разговора я помню.

— я говорю вам, она спустилась с крыши, госпожа.

— но почему она взяла с собой туалетные туфли? ты поднялась наверх, чтобы сходить в туалет, девочка? ты меня слышишь? тебе повезло, что ты не разбилась.

она не может вас слышать, госпожа. посмотрите на ее глаза.

— да все она слышит. скажи что-нибудь, малышка!

но я ничего не смогла сказать. я думала только о сацу, которая будет ждать меня напротив театра минамиза, а я никогда там не появлюсь.

служанку послали пройти по улице и постучать во все двери, пока не удастся выяснить, откуда я появилась. я в это время лежала в шоковом состоянии, свернувшись калачиком, и плакала без слез, держась за свою руку, которую очень сильно ударила. вдруг кто-то поднял меня на ноги и влепил пощечину.

— глупая, глупая девчонка! — произнес чей-то голос.

передо мной стояла разгневанная анти. она вытолкала меня из чужой окейи и повела по улице. у входа в нашу окейю она еще раз сильно ударила меня по лицу.

— знаешь ли ты, что натворила? — сказала она мне, но я была не в силах ответить.

— о чем ты думала? догадываешься ли, как ты себе навредила? глупая, глупая девчонка!

такой сердитой анти я еще никогда не видела. она довела меня до внутреннего двора и положила животом на скамейку. я принялась заранее плакать, зная, что за этим последует. но прежде чем наказать меня, анти вылила мне на платье ведро воды. избив меня так, что я едва могла дышать, она перевернула меня на спину.

— ты теперь никогда не станешь гейшей, — кричала она. — я предостерегала тебя от подобных ошибок! а теперь ни я, ни кто-либо еще не сможет тебе помочь.

она продолжала говорить, но я больше уже ничего не слышала из-за ужасных криков тыквы, избиваемой грэнни за то, что она не заметила моего ухода.

на следующее утро пришел врач и отвел меня в ближайшую клинику, так как при падении с крыши я сломала руку. только к вечеру я вернулась в окейю с гипсовой повязкой на руке. рука по-прежнему ужасно болела, но мама сразу же вызвала меня к себе. она долго сидела молча, глядя на меня и одной рукой поглаживая таку, а другой держа трубку.

— чио, я хочу прочитать тебе письмо от человека по имени танака ичиро, — произнесла она очень медленно и тихо. помнится, я даже не дышала, пока она читала это письмо.

«дорогая чио!

полгода прошло с тех пор, как ты покинула йоридо. вскоре снова зацветут деревья. цветы, распускающиеся на месте старых, напоминают нам о том, что и к нам когда-нибудь придет смерть.

я сам рано лишился родителей, поэтому знаю, как тяжело ты воспримешь мое сообщение. спустя шесть недель после вашего отъезда в киото мучениям вашей матушки пришел конец, а всего через несколько недель после нее этот мир покинул и ваш отец. я выражаю тебе глубочайшие соболезнования и заверяю тебя, что останки твоих родителей покоятся на деревенском кладбище. отпевание состоялось в храме хоко-йи в сензуру, к тому же женщины в йоридо пели сутры. я смею выразить уверенность: оба ваших родителя нашли свое место в раю.

обучение мастерству гейши — очень трудный путь. я испытываю глубочайшее уважение к тем, кто в состоянии преодолеть трудности и стать великим мастером. несколько лет назад в джионе я с удовольствием наблюдал весенние танцы и посетил вечеринку в чайном доме. они произвели на меня неизгладимое впечатление. это дает мне возможность думать, что ты живешь в очень хорошем месте и тебе не придется страдать от неизвестности. я уже немало пожил, на моих глазах выросли два поколения детей, и имею право сказать, что редко у обычных птиц рождаются лебеди. лебедь, продолжающий жить на дереве своих родителей, умирает. прекрасные и талантливые должны искать свой собственный путь в этом мире.

твоя сестра сацу поздней осенью приехала в йоридо и почти сразу же сбежала с сыном господина суджи. господин суджи еще надеется увидеть своего сына, поэтому дай ему знать, как только ты получишь какую-нибудь весточку от своей сестры.

искренне твой, танака ичиро».

еще задолго до того, как анти закончила читать письмо, слезы хлынули из моих глаз, как кипящая вода из кастрюли. хватило бы одного известия о смерти мамы, чтобы привести меня в такое состояние. но узнать об одновременной смерти и матери, и отца, и о сестре, тоже, скорее всего, для меня потерянной, оказалось выше моих сил.

конечно, было слишком наивно полагать, что моя мама по прошествии стольких месяцев еще жива. но так мало в моей жизни осталось вещей, на которые я могла надеяться. потому и надеялась.

анти сочувствовала моему горю и повторяла снова и снова:

— держись, чио, держись. нам ничего больше в этом мире не остается.

когда я наконец смогла говорить, то попросила анти спрятать погребальные дощечки туда, где я не смогу их видеть, и помолиться от моего имени. мне казалось, что сама я этого сделать не в состоянии. но она отказалась и даже устыдила меня за подобную просьбу, а затем помогла установить дощечки на полке рядом с лестницей, где я могла бы каждое утро молиться.

— никогда не забывай их, чио-сан, — сказала она. — они — это все, что осталось у тебя от детства.

глава 9

когда я отмечала шестидесятипятилетний юбилей, один друг прислал мне статью под названием «двадцать величайших гейш в истории джиона». может, было не двадцать, а тридцать гейш, я точно не помню. мое имя упоминалось тоже. в статье местом моего рождения назывался киото, а ведь это не так. могу вас заверить, я не была одной из двадцати лучших гейш джиона. просто многие люди не видят разницы между великим и популярным. благодаря письму господина танака, сообщившему мне о смерти моих родителей и о сестре, скорее всего потерянной для меня, я смогла стать по крайней мере известной гейшей.

вы наверняка вспомнили мои слова о том, что день, когда я встретила господина танака, был одновременно лучшим и худшим в моей жизни. наверное, мне уже не стоит объяснять, почему он оказался худшим, но почему лучшим, вероятно, до сих пор не понятно. действительно, до сих пор господин танака приносил мне только несчастья, но в то же время он существенно расширил мои жизненные горизонты. мы, подобно воде, течем по жизни с горы примерно в одном направлении до тех пор, пока не столкнемся с чем-то, кардинально меняющим наше направление. если бы я не встретила господина танака, моя жизнь напоминала бы поток, текущий от нашего подвыпившего домика к океану. но, выходя в мир, мы все же не расстаемся с тем, что было нашим домом. до того момента, как я получила письмо господина танака, меня ни на минуту не покидала мысль, что я обязательно буду жить где-нибудь в другом месте, по крайней мере с оставшимися членами семьи. я жила отчасти в джионе, а отчасти в своих мечтах, возвращающих меня домой. мечты очень опасная вещь: они тлеют, как огонь, и иногда совсем поглощают нас.

всю весну и лето я чувствовала себя ребенком, потерянным на озере в тумане. все перемешалось в моей голове. кроме постоянного чувства страха я помню только отдельные обрывки происходивших вокруг событий. одним холодным вечером зимой я сидела в комнате прислуги, наблюдала, как во дворе окейи тихо падает снег, и представила своего отца, кашляющего в одиночестве в опустевшем домике, маму, лежащую на постели. я выскочила во двор, пытаясь убежать от своих страданий, но невозможно убежать оттого, что внутри нас.

прошел целый год после ужасных новостей, описанных в письме господина танака. ранней весной, в апреле, опять зацвели вишни. мне было уже почти двенадцать, и я постепенно приобретала женские формы, в то время как тыква по-прежнему выглядела, как маленькая девочка. я вытянулась и достигла практически своего нынешнего роста. мое тело еще год или два будет оставаться тонким и угловатым, но лицо уже утратило свою ребяческую округлость, оно определилось, глаза приобрели миндалевидную форму, а подбородок и скулы заострились. раньше мужчины на улице совершенно не замечали меня, словно я была голубем, теперь же они провожали меня взглядом, когда я проходила мимо. было неожиданно и странно превратиться в объект внимания.

однажды рано утром, в апреле, я проснулась от необычного сна о бородатом мужчине. огромная борода делала черты его лица плохо различимыми. стоя передо мной, он что-то говорил мне, а потом с шумом открыл бумажные жалюзи на окне. я проснулась и подумала, что, может быть, услышала шум в комнате, но кругом стояла тишина. служанки вздыхали во сне. круглая голова тыквы покоилась на подушке. все выглядело как обычно, но мои чувства подсказывали мне, что это совершенно не так. я ощутила, что иначе смотрю на мир, как будто сквозь окно, открывшееся в моем сне.

почему я это чувствовала и что это значило, я не смогла бы объяснить. но я продолжала думать об этом, подметая ступеньки во внутреннем дворе в то утро. в голове жужжали мысли, подобно пчелам, попавшим в банку. и я неожиданно вспомнила то, о чем не задумывалась с первых дней моего пребывания в киото.

через день или два после того как нас с сестрой разлучили, меня послали постирать какие-то тряпки. неожиданно появился мотылек и сел мне на руку. я смахнула его, ожидая, что он улетит, но вместо этого он камнем упал вниз, на землю. я не знала, упал ли он мертвым с неба или я убила его, но смерть этого маленького насекомого очень тронула меня. я полюбовалась узором на его крыльях, а затем завернула его в одну из тех тряпок, которые стирала, и спрятала ее под фундаментом нашего здания. до сих пор я не вспоминала об этом мотыльке, а вспомнив о нем сейчас, нашла его под домом. с тех пор как я его спрятала, многое изменилось, даже я сама. но развернув тряпку, я увидела такое же прекрасное, как и тогда, создание. мотылек оставался по-прежнему прекрасным и совершенно неизменным. если бы и в моей жизни все осталось таким же, как было в первую неделю моего приезда в киото... когда я подумала об этом, мысли вихрем понеслись в моей голове. поразительно, но мы с мотыльком представляли собой как бы две крайности. мое существование было переменчивым, как водный поток, все время меняющий свое направление, а мотылек напоминал камень, который совершенно не меняется. пока я думала об этом, мне захотелось потрогать пальцем бархатистую поверхность крыльев, но только я дотронулась до нее, как мотылек, моментально рассыпавшись, превратился в кучку пепла. я даже вскрикнула от потрясения и наконец-то поняла, что меня мучило все это утро. прошлое ушло. мои отец и мать мертвы, и я не в состоянии изменить это. думаю, и я последний год тоже была мертва. моя сестра... да, она тоже ушла в прошлое. я же не ушла. и я почувствовала, что внутренне переменилась. теперь я смотрела не в прошлое, а в будущее. и передо мной вставал вопрос: а каким будет это будущее? в тот момент я была уверена, что сегодня же получу на него ответ в виде какого-то знака. вот почему бородач открыл мне во сне окно. он говорил:

— я была в таком же положении, как она? председатель, вы хотите сказать, что я устраивала публичные спектакли?

после этих слов председатель повернулся к молодым людям и попросил их пойти в театр вместе с изуко. они поклонились и пошли вперед, я же в это время упорно отводила взгляд. в конце концов я решилась сказать:

— простите, господин, но она сказала правду. я всего лишь глупая девчонка... пожалуйста, не опаздывайте из-за меня.

— встань на секунду, — попросил он меня.

я не посмела ослушаться, хотя совершенно не представляла, чего он от меня хочет. но он только достал из кармана носовой платок и вытер мне слезы. стоя очень близко к нему, я чувствовала запах талька, исходящий от его гладкой кожи, напомнивший мне о визите племянника императора тайшо в нашу деревню. он лишь вышел из машины, встал на колени перед собравшейся толпой и уехал. на нем был деловой европейский костюм, который я впервые увидела, а также ухоженные, коротко подстриженные усы. мужчины в нашей деревне имели на лице длинную растительность, произраставшую подобно сорнякам вдоль дороги.

в жизни мы порой сталкиваемся с непонятными нам вещами, но непонятными лишь потому, что не встречали ничего похожего на них. меня по-своему поразил племянник императора, по-своему — председатель. председатель вытер мне слезы и приподнял мое лицо.

— ты красивая девушка, и тебе нечего стыдиться, — сказал он. — а ты тем не менее боишься посмотреть мне в глаза. видимо, кто-то жестоко обошелся с тобой, или жизнь жестока по отношению к тебе.

— я не знаю, господин, — сказала я, хотя прекрасно знала ответ на этот вопрос.

— никому из нас не достается столько добра в этом мире, сколько мы заслуживаем, — сказал он мне, взглядом давая понять, что я должна серьезно подумать над сказанным.

больше всего на свете мне хотелось еще раз увидеть гладкую кожу на его лице, широкие брови, веки, напоминавшие мраморную оправу вокруг его глаз, но между нами зияла пропасть. я наконец подняла глаза, хотя и покраснела, и мельком посмотрела в его сторону. он, должно быть, и не заметил, как я поймала его взгляд. он смотрел на меня, как на свой инструмент перед тем, как начать на нем играть, с пониманием и мастерством. я почувствовала, как он смотрит сквозь меня, словно я являюсь его частью. как бы мне хотелось быть инструментом в его руках!

он полез в карман и что-то достал.

— ты любишь засахаренные сливы или вишни? — спросил он.

— господин, вы имеете в виду... есть?

— я сейчас прошел мимо торговца, продающего мороженое с сиропом. впервые я попробовал его, только когда стал взрослым, но, думаю, в детстве оно бы мне очень понравилось. возьми эту монетку и купи его. возьми и мой носовой платок, и ты всегда сможешь вытирать слезы.

он положил монетку на середину носового платка, завернул ее и протянул сверток мне.

с того момента, как председатель обратился ко мне, я совершенно забыла о своих поисках предсказания будущего. но платок в его руках опять напомнил мне сверток с мотыльком, и я поняла, что наконец-то получила знак. я взяла сверток, низко поклонилась и пыталась произнести слова, ни в коей мере не передававшие всей глубины моей благодарности. я благодарила его не за монету и даже не за то, что он задержался из-за меня. я благодарила его за... даже сейчас не могу объяснить, за что. можно сказать, за то, что он показал мне: в мире существует не только жестокость.

я смотрела ему вслед с болью в сердце, хотя и приятной, если такая существует. допустим, вы переживаете лучший вечер в своей жизни и вам грустно видеть, как он заканчивается, хотя вы и благодарны за то, что он был. за короткое время общения с председателем я превратилась из растерянной девочки, проживающей пустую жизнь, в девочку, имеющую цель в жизни. может, это покажется странным, что случайная встреча на улице может так резко изменить жизнь. но ведь в жизни действительно иногда так бывает, правда же? и я думаю, если бы вы были на моем месте, с вами бы случилось то же самое.

когда председатель скрылся вдали, я побежала по улице искать мороженщика. стоял не очень жаркий день, и мне не особенно хотелось мороженого. но процесс покупки и поедания мороженого мог продлить мою встречу с председателем. поэтому я купила мороженое с вишневым сиропом и пошла на свое старое место на камне. вкус сиропа показался мне удивительным, но, думаю, только лишь из-за моих обостренных чувств. если бы я была гейшей, то человек, похожий на председателя, мог бы проводить со мной время. никогда бы не подумала, что буду завидовать гейшам. меня привезли в киото с намерением сделать из меня гейшу, но до сегодняшнего вечера я надеялась при первой же возможности убежать. теперь мои взгляды изменились. стать гейшей... вряд ли это может стать целью жизни. стать гейшей... и сделать эту цель ступенькой к большей цели... если я правильно определила возраст председателя, то ему не больше сорока пяти. многие гейши достигают успеха уже к двадцати годам. гейше изуко не больше двадцати пяти. сейчас мне всего двенадцать... но еще через двенадцать мне уже будет за двадцать. а председателю? он все равно будет не старше, чем господин танака сейчас.

я купила мороженое и получила сдачу — три монеты разного размера. сначала я хотела сохранить их на память, но потом решила извлечь из них большую пользу.

я поспешила на проспект шийо, добежала до святилища джиона и там бросила монетки в коробку для пожертвований, сообщив богам о своем присутствии троекратными хлопками и поклонами. с закрытыми глазами и сжатыми руками я просила богов помочь мне стать гейшей, обещая усердно учиться и преодолевать любые трудности. тогда у меня появится возможность привлечь внимание человека, подобного председателю.

закончив молиться, я открыла глаза и услышала шум транспорта на проспекте хигашиой. деревья по-прежнему шумели, качаясь на ветру. ничего не изменилось. услышали ли меня боги, не знаю. мне не оставалось ничего другого, как спрятать платок председателя в карман платья и вернуться в окейю.

глава 10

спустя несколько месяцев, когда мы убирали в гардероб летние нижние платья и доставали те, что носят в сентябре, я почувствовала такой неприятный запах, что уронила вешалки, которые несла в гардероб. запах шел из комнаты грэнни. я побежала наверх, в комнату анти, подозревая, что случилось что-то ужасное. анти быстро спустилась по лестнице и нашла грэнни мертвой на полу. умерла она очень странным образом.

во всей окейе только у грэнни был электронагреватель. она пользовалась им каждую ночь практически круглый год. исключение составляли только летние месяцы. наступил сентябрь, и грэнни опять начала включать свой обогреватель, хотя это вовсе не означало, что наступили холода. мы же тоже меняем нашу одежду в соответствии с календарем, а не сообразуясь с реальной температурой на улице, так же и грэнни использовала свой обогреватель. ее чрезмерную привязанность к нему можно объяснить тем, что она так много ночей в своей жизни страдала от холода.

каждое утро грэнни, прежде чем убрать нагреватель, обматывала шнур вокруг него. горячий металл прожег шнур, обнажил провода, и они оказались без изоляции. полицейский сказал, что, прикоснувшись к нагревателю, грэнни была либо парализована, либо сразу убита. когда же она упала на пол, ее лицо, оказавшись на горячей поверхности, обгорело, что послужило причиной ужасного запаха. к счастью, я не видела ее после смерти. из коридора виднелись только ее ноги, напоминавшие две тонкие ветки дерева, завернутые в шелк.

неделю или две после смерти грэнни мы были очень заняты. тщательно чистили дом, потому что смерть — это самое нечистое событие, которое может случиться в жизни, зажигали свечи, готовили подношения, вешали фонари над входом, готовили чаи, убирали подносы, принесенные посетителями, и так до бесконечности. напряжение было такое, что повариха даже заболела, и пришлось вызывать доктора. накануне ночью она спала всего два часа, на следующий день ни разу не присела и за все это время выпила только чашку прозрачного бульона, и именно это послужило причиной ее недомогания. мама заказывала в храме сутры в честь грэнни и тратила на это огромные деньги, а ведь это происходило в период великой депрессии. я думала, что это связано с ее особым отношением к грэнни, но позже, когда весь джион пришел в окейю отдать дань памяти грэнни, а затем посетил погребальную церемонию в храме, стало понятно, что мама хотела достойно представить окейю перед лицом всего города.

— спасибо тебе, тацуми!

молодая женщина отвела меня в комнату, где я присела на одну из диванных подушек, стараясь сохранять спокойствие. очень скоро ко мне подошла другая служанка и принесла чашку чаю. оказывается, у мамехи было две служанки. угощение чаем было для меня неожиданным. подобное случалось со мной только несколько лет назад, в доме у господина танака. я поблагодарила ее поклоном, сделала несколько глотков, чтобы не показаться невоспитанной, и какое-то время сидела неподвижно, прислушиваясь к шуму воды, доносившемуся из окна.

апартаменты мамехи оказались небольшими, но очень элегантными. циновки татами приятного зеленовато-желтого цвета пахли соломой. обычно, если вы обращали внимание, циновки татами по краю обшиты хлопчатобумажной или льняной бейкой. здесь же края циновок были обработаны шелком с орнаментом из золотых и зеленых нитей. в алькове висел свиток, выполненный талантливой рукой. как выяснилось, его подарил мамехе известный каллиграф мацудайра койчи. под ним, на деревянном основании алькова, стояла черная, покрытая глазурью ваза с цветущими веточками кизила. она мне очень понравилась. ее подарил мамехе мастер-керамик йошида сакухей — живая легенда двадцатых годов.

наконец из дальней комнаты вышла мамеха, одетая в кремовое кимоно. я повернулась и низко-низко поклонилась. она подошла к столу, села на колени напротив меня, взяла приготовленную для нее чашку чаю и сказала:

— итак, чио... почему ты не расскажешь мне, как тебе удалось сегодня уйти из окейи? уверена, госпожа нитта не любит, когда ее служанки отлучаются по своим делам среди дня.

честно говоря, я не ожидала подобного вопроса и совершенно не представляла, как на него отвечать; с другой стороны, я понимала — промолчать будет очень невежливо. мамеха сделала глоток, довольно ласково посмотрела на меня и в конце концов проговорила:

— ты думаешь, я пытаюсь отругать тебя? мне просто хочется понять, не возникнут ли у тебя неприятности из-за твоего прихода сюда.

эти слова меня успокоили.

— нет, госпожа, — ответила я. — меня отправили за струнами для сямисэна и журналами кабуки.

— замечательно, у меня много и того, и другого, — сказала она и попросила служанку принести струны и журналы. — когда пойдешь обратно в окейю, возьмешь их, и никому не придет в голову спросить, где ты была. а теперь расскажи мне кое-что. когда я приходила в окейю отдать дань грэнни, то видела там еще одну девочку, твою ровесницу.

— это, наверное, тыква. у нее круглое лицо? мамеха спросила меня, почему я называю ее тыквой, а после моего объяснения засмеялась.

— а как хацумомо относится к тыкве?

— я думаю, госпожа, она обращает на нее не больше внимания, чем на листок, случайно залетевший во двор.

— поэтическое сравнение... листок, залетевший во двор. к тебе хацумомо так же относится?

я уже собралась все рассказать, но решила не спешить. я ведь ничего не знала о мамехе, к тому же не стоит говорить о хацумомо плохо кому-либо за пределами окейи. но мамеха, казалось, прочитала мои мысли:

— можешь не отвечать. я прекрасно знаю, как хацумомо к тебе относится. как змея к своей жертве.

— могу я узнать, кто вам об этом рассказал?

— мне никто ничего не говорил, — ответила она. — я знаю хацумомо с детства. когда мы познакомились, мне было шесть лет, а ей девять. а если на протяжении долгого периода наблюдаешь за человеком, то для тебя не будет секретом, как он себя поведет в той или иной ситуации.

— я не понимаю, чем заслужила ее ненависть.

— хацумомо так же легко понять, как кошку. кошка спокойна и счастлива, пока она лежит в гордом одиночестве на солнышке. но стоит кому-нибудь появиться рядом с ее миской... тебе никто не рассказывал историю о том, как хацумомо выжила молодую хацуоки из джиона?

— нет.

— ты не представляешь, до чего красива была хацуоки, — начала мамеха. — я считала ее своей лучшей подругой. они с хацумомо были сестрами, и их учила одна гейша — великая томихацу, к тому времени уже старая женщина. хацумомо никогда не любила сестру, а когда они стали гейшами, отнеслась к ней как к сопернице. по джиону поползли разные слухи, явно распространяемые хацумомо. например, что хацуоки застали в очень неудобной ситуации в городском парке с полицейским. если бы хацумомо ходила по городу и сама рассказывала подобные истории, то никто бы в джионе не поверил ей, все хорошо знали, как неприязненно она относится к хацуоки. она же, встречая кого-нибудь в подпитии, не важно кого, гейшу, служанку или даже мужчину, рассказывала историю о хацуоки, и на следующий день протрезвевший человек не помнил, где он это услышал. вскоре репутация бедной хацуоки была так испорчена, что ее никто не воспринимал всерьез.

я почувствовала облегчение, — оказывается, не только я стала жертвой ужасной хацумомо.

— она не выносит соперниц, — продолжала мамеха. — поэтому она к тебе так относится.

— уверяю вас, хацумомо вовсе не относится ко мне, как к сопернице, госпожа. я для нее такая же соперница, как лужа для океана.

— среди чайных домов джиона — возможно, но в рамках вашей окейи... не кажется ли тебе странным, что госпожа нитта до сих пор не удочерила хацумомо? окейя нитта — самая процветающая в джионе, но в ней нет наследника. если бы госпожа нитта удочерила хацумомо, были бы решены все проблемы. как ты думаешь, почему она этого не делает?

надо сказать, я никогда раньше об этом не задумывалась, но все же точно знала ответ на этот вопрос.

— удочерить хацумомо — все равно что выпустить из клетки тигра.

— совершенно верно. думаю, госпожа нитта догадывается, чем обернется для нее удочерение хацумомо. но хацумомо нетерпелива, как маленький ребенок. через год или два она, скорее всего, продаст всю коллекцию кимоно и исчезнет с деньгами. вот, моя дорогая чио, почему хацумомо тебя так ненавидит. что же касается тыквы, то она понимает — госпожа нитта вряд ли удочерит ее.

— мамеха-сан, — начала я, — уверена, вы помните испорченное кимоно...

— неужели это ты вылила на него чернила?

— да, госпожа. и хотя, скорее всего, вы догадываетесь, кто стоял за всем этим, я надеюсь когда-нибудь рассчитаться с вами за кимоно.

мамеха внимательно посмотрела на меня. я совершенно не представляла, о чем она думает, пока она не сказала:

— ты можешь попросить прощения, если хочешь.

я отодвинулась от стола и низко склонилась над циновками, но прежде чем успела что-нибудь произнести, мамеха остановила меня.

— прекрасный поклон для крестьянки, приехавшей в киото впервые, — сказала она. — но если ты хочешь выглядеть достойно, нужно делать так. посмотри на меня; отодвинься как можно дальше от стола. итак, ты на коленях; теперь вытяни руки и поставь кончики пальцев на циновку перед собой. только кончики пальцев, не все ладошки. и не нужно растопыривать пальцы... очень хорошо, поставь их на циновки... руки вместе. теперь все выглядит очень мило. наклонись как можно ниже, но держи шею совершенно ровно, причем так, чтобы она составляла одну линию с головой. и ради бога, не опирайся на руки, так ты выглядишь как мужчина! да, замечательно. а теперь попробуй еще раз.

я поклонилась ей еще раз и сказала, как мне стыдно из-за истории, случившейся с ее кимоно.

— правда, оно было очень красивое? — спросила она. — но давай забудем о нем. я знаю, ты больше не ходишь на занятия в школу гейш. твои учителя хорошо отзываются о тебе. ты должна сделать хорошую карьеру в джионе. почему госпожа нитта запретила тебе посещать занятия?

я рассказала ей о своих долгах, включая плату за ее кимоно, за брошь хацумомо. выслушав мой рассказ, она продолжала довольно холодно смотреть на меня и, выдержав паузу, сказала:

— ты явно что-то недоговариваешь. принимая во внимание твои долги, в интересах госпожи нитта сделать из тебя преуспевающую гейшу. оставаясь служанкой, ты никогда не сможешь расплатиться со своими долгами.

мне стало стыдно, и я опустила глаза. и мамехе удалось прочесть мои самые потаенные мысли.

глава 11
я должна объяснить, какой смысл вкладывала мамеха в слова «старшая сестра», хотя тогда сама имела об этом очень смутные представления. к тому времени, когда девочка готова выйти в свет как начинающая гейша, ей необходимо установить отношения с более опытной гейшей. мамеха упоминала старшую сестру хацумомо, великую томихацу, к тому времени уже очень старую женщину. но старшие сестры не всегда намного старше гейш, которых они обучают. любая гейша, имеющая хотя бы один день опыта, может стать старшей сестрой для молодой девушки.

когда две девушки становятся сестрами, для них устраивают церемонию, напоминающую свадьбу. после этого они считают себя членами одной семьи, называя друг друга «старшая сестра» и «младшая сестра», как в настоящей семье. не все гейши относятся к своей новой роли достаточно серьезно, но старшая сестра, добросовестно выполняющая свою работу, становится важной фигурой в жизни молодой гейши. ее задача не ограничивается объяснением того, как молодой гейше реагировать на неприличный анекдот, рассказанный мужчиной, или какой тон крема наложить на лицо. она должна познакомить младшую сестру с нужными ей людьми: прежде всего с хозяйками всех чайных домов джиона, с шеф-поварами крупных ресторанов, с мастерами, делающими парики для разнообразных представлений, и так далее.

но и этим обязанности старшей сестры не ограничиваются. знакомство младшей сестры с заведениями джиона, работающими в дневное время, — полдела. джион подобен звезде, предстающей в своем великолепии только после захода солнца. вечером старшая сестра водит младшую с собой на вечеринки и знакомит ее с постоянными клиентами и покровителями, которых она знала годами. обычно она говорит им: «о, вы разве не знакомы с моей младшей сестрой такой-то? запомните, пожалуйста, ее имя, ведь скоро она станет выдающейся гейшей! и прошу вас, позвольте ей позвонить вам при вашем следующем посещении джиона».

конечно, редко кто из мужчин заплатит большие деньги, чтобы провести вечер в обществе четырнадцатилетней девочки. скорее всего, этот клиент не позовет ее в свой следующий приезд. но старшая сестра и хозяйка чайного дома будут продолжать рекомендовать ее до тех пор, пока он не сделает это. если случится так, что она ему по каким-то причинам не понравится... но это уже отдельная история. обычно же он становится ее постоянным клиентом и наслаждается ее обществом в той же мере, что и обществом ее старшей сестры.

взять на себя роль старшей сестры — все равно, что тащить через весь город мешок с рисом. если вдруг младшая поведет себя недостойно или неправильно, ответственность за это ложится на плечи старшей. занятая и преуспевающая гейша взваливает на себя эту ношу обычно, только надеясь на успех начинающей гейши, сулящий ей большие деньги.

откровенно говоря, судьба молодой девушки в джионе всецело зависит от ее старшей сестры. преуспевающая гейша никогда не согласится стать старшей сестрой для девушки, которую она посчитает не очень умной или которая может не понравиться ее клиентам. с другой стороны, хозяйка окейи, вложившая немалые деньги в обучение будущей гейши, не будет спокойно ждать, пока какая-нибудь известная гейша предложит стать старшей сестрой для ее воспитанницы. в результате преуспевающая гейша получает гораздо больше запросов, чем она может реализовать. одни предложения она примет, другие отвергнет.

когда я только появилась в окейе, мама, вероятно, предполагала сделать хацумомо моей старшей сестрой. практически любая начинающая гейша хотела бы стать ее младшей сестрой. хацумомо уже опекала двух хорошо известных молодых гейш в джионе. и с ними она обращалась очень хорошо, так как выбрала их сама, и к тому же они приносили ей большие деньги.

скорее всего, мама надеялась заставить хацумомо стать моей старшей сестрой. и тому было, по крайней мере, две причины. во-первых, мы жили с ней в одной окейе, а во-вторых, у нее было очень мало собственных кимоно, и она сильно зависела от коллекции кимоно, принадлежавшей окейе.

но, думаю, никакие силы на земле не заставили бы хацумомо добросовестно заниматься мной. уверена, если бы однажды ее попросили взять меня в чайный дом мизуки и представить тамошней хозяйке, то вместо этого она отвела бы меня на набережную и со словами: «река камо, знакома ли ты с моей младшей сестрой?» — толкнула бы меня в воду.

пригласить другую гейшу на роль моей старшей сестры означало перейти дорогу хацумомо. немногие гейши в джионе решились бы на это.

через несколько недель после моей встречи с мамехой, когда я подавала чай маме и ее гостье в приемной, открылась дверь и вошла анти.

— извините, что перебиваю, — сказала она, — но, может, вы сможете на минуту отвлечься, каюко-сан? (каюко — имя мамы, но я крайне редко слышала его в окейе.) к нам пришла гостья.

мама издала свой смешок, похожий на кашель.

— у тебя, наверное, скучный день, анти, — сказала она, — невиданно, что ты сама докладываешь о посетителях. служанки, по-моему, не слишком перетруждаются. зачем же ты делаешь их работу?

— но к нам пришла мамеха...

я давно волновалась, как бы чего не вышло из-за нашей встречи с мамехой. и сейчас, когда я услышала о ее появлении в нашей окейе, кровь мгновенно прилила к моему лицу, и я почувствовала себя включенной лампочкой. какое-то время все молчали. наконец мамина гостья сказала:

— мамеха-сан... ладно, я пойду, но пообещайте, завтра вы расскажете, для чего она заходила.

после ее ухода мама обратилась к анти с неожиданной просьбой. она постучала трубкой о пепельницу, отдала пепельницу мне и сказала анти:

— приведи, пожалуйста, в порядок мои волосы.

до сих пор я не замечала, чтобы ее волновало, как она выглядит. так же как ее комната была обставлена красивыми предметами, так и она сама носила элегантную одежду, сшитую из очень качественных тканей. но ее глаза были маслянистыми, как у старой рыбы с душком, а прическа волновала ровно настолько, насколько поезд волнует его дымовая труба, находящаяся наверху.

пока мама шла к двери, я в комнате прислуги вытряхивала пепельницу и так напрягалась, пытаясь услышать, о чем говорят мама с мамехой, что не удивилась бы, если бы повредила свой слух с натуги.

первым делом мама сказала:

— прошу прощения, что заставила вас ждать, мамеха-сан. для меня ваш визит — огромная честь. потом к извинениям приступила мамеха:

— извините за неожиданный визит, госпожа нитта.

не ручаюсь за точность, но начали они разговор с подобной ерунды. еще какое-то время они продолжали расшаркиваться. мои неимоверные усилия, направленные на подслушивание их диалога, напоминали усилия человека, пытающегося поднять на гору огромный сундук только лишь для того, чтобы убедиться, что вся гора состоит из скал.

наконец, они перешли из холла в приемную. отчаявшись услышать их беседу, я схватила тряпку и принялась мыть пол в холле. обычно анти не разрешала работать в холле, если в приемной находились гости, но сейчас ее тоже всецело поглотило подслушивание. когда служанка вышла из приемной, где накрывала стол, анти оставила небольшую щель в двери, чтобы иметь возможность слышать разговор. я внимательно прислушивалась к беседе, не замечая ничего вокруг. неожиданно передо мной возникло лицо тыквы. стоя на коленях, она тоже мыла пол, хотя в ее обязанности больше не входило выполнение домашней работы.

— кто такая мамеха? — прошептала она. наверняка она уже слышала о ней от прислуги.

— они с хацумомо соперницы, — прошептала я в ответ. — это ее кимоно хацумомо заставила меня испачкать чернилами.

тыква посмотрела так, словно хотела еще о чем-то спросить, но тут мы услышали, как мамеха сказала:

— госпожа нитта, надеюсь вы простите, что я оторвала вас от дел, но я бы хотела немного поговорить о вашей служанке чио.

— о нет, — сказала тыква, глядя мне в глаза и сочувствуя тем обстоятельствам, в которые меня втянула хацумомо.

— наша чио доставляет одни неприятности, — сказала мама. — надеюсь, она вас не побеспокоила?

мама по радио слушала комедию. обычно, когда я заставала ее за этим занятием, она махала, предлагая мне выйти, и продолжала слушать радио, глядя одновременно в свои бухгалтерские книги и потягивая трубку. но сегодня, увидев меня, она, к моему удивлению, выключила радио и захлопнула книгу. я поклонилась ей, подошла и присела у стола.

— когда мамеха была здесь, — сказала она, — ты мыла пол у входа. почему ты старалась подслушать наш разговор?

— ничего подобного, госпожа. мы торопились вымыть пол, чтобы важная гостья не увидела его грязным.

— очень надеюсь, гейша из тебя получится лучше, чем лгунья, — сказала она и засмеялась. — итак, чио, ты уже больше года в окейе...

— больше двух, госпожа.

— я практически не замечала тебя. а сегодня приходит такая гейша, как мамеха, и говорит, что хочет видеть тебя своей младшей сестрой. как, в конце концов, я должна это понимать?

насколько я представляла, мамеха больше хотела навредить хацумомо, нежели помочь мне. но естественно, я не могла сказать об этом маме. я уже хотела ответить ей, что понятия не имею, почему мамеха проявила интерес ко мне, как открылась дверь, и я услышала голос хацумомо:

— извините, мама, я не знала, что вы отчитываете служанку

— она больше не будет служанкой, — сказала ей мама. — к нам сегодня приходила посетительница, которая может тебя заинтересовать.

— мамеха пришла и выловила нашу мелкую рыбешку из аквариума, — изрекла хацумомо. она подсела за стол так близко ко мне, что я вынуждена была слегка отклониться.

— почему-то мамеха считает, — сказала мама, — что чио сможет отдать свои долги к двадцати годам.

хацумомо пристально посмотрела на меня. если бы вы видели в тот момент ее лицо, то решили бы, что это мать, с обожанием глядящая на своего ребенка. но сказала она следующее:

— возможно, мама, если вы продадите ее в бордель...

— прекрати, хацумомо. я пригласила тебя не за этим и не намерена выслушивать подобные разговоры. мне интересно, что ты сделала в последнее время мамехе, спровоцировав ее на этот шаг.

— может, я испортила ей день, повстречавшись с ней как-то на улице, но больше ничего.

мама не ответила, она обдумывала ответ хацумомо.

— возможно, — сказала она, наконец, — она действительно уверена, что из чио получится более успешная гейша, чем из нашей тыквы, и она сможет на ней много заработать. кто может ее за это осудить?

— чтобы заработать деньги, мамехе вовсе не нужна чио. вы думаете, она случайно тратит время на девочку, живущую со мной в одной окейе? мамеха захочет подружиться даже с твоей маленькой собачкой, если это поможет ей выжить меня из джиона.

— перестань, хацумомо. для чего ей от тебя избавляться?

— я более красива. разве это недостаточный повод? она попытается уничтожить меня, говоря на каждом шагу: «встретьтесь, пожалуйста, с моей младшей сестрой. она живет с хацумомо в одной окейе, но она такой бриллиант, что ее доверили мне, а не хацумомо».

— не могу представить мамеху говорящей подобные вещи.

— если она надеется сделать из чио более успешную гейшу, чем тыква, — продолжала хацумомо, — она сильно разочаруется. но я порадуюсь за тыкву, если чио наденет кимоно. это пойдет ей на пользу. приходилось ли вам видеть, как котенок охотится за привязанным к веревке мячиком? тыква станет гораздо лучшей гейшей, если поточит зубы о чио.

мамин рот растянулся в улыбке, видимо, ей очень понравились ее слова.

я и не представляла, до чего же сегодня будет хороший день! — сказала она. — когда я сегодня утром проснулась, в окейе жили две бестолковые девчонки. сейчас они готовы это опровергнуть, причем с помощью лучших гейш в джионе.

глава 12

на следующий же день мамеха вызвала меня к себе. когда ее служанка открыла дверь, она сидела за столом, ожидая меня. я постаралась правильно поклониться, прежде чем войти в комнату, а направившись к столу, поклонилась вновь.

— мамеха-сан, не знаю причины, побудившей вас принять это решение, — начала я, — но я не в состоянии передать, до какой степени я благодарна...

— не стоит благодарности, — прервала она меня. — ничего не произошло. лучше расскажи, о чем госпожа нитта говорила с тобой после моего вчерашнего визита.

— думаю, мама слегка недоумевает, почему вы обратили на меня внимание... честно говоря, я тоже.

я надеялась, мамеха что-нибудь скажет, но она промолчала.

— что же касается хацумомо...

— даже не задумывайся над тем, что она скажет. ты же уже знаешь, как она будет ликовать в случае твоего поражения. госпожа нитта, впрочем, тоже.

— не понимаю, почему мама должна хотеть моего провала, — возразила я, — учитывая, как много она заработает в случае моего успеха.

— но если ты отдашь свои долги до того, как тебе исполнится двадцать лет, ей придется отдать мне приличную сумму. я заключила с ней вчера пари, — сказала мамеха.

в это время служанка налила нам чай.

— не будь я уверена в твоем успехе, никогда не стала бы заключать пари. но поскольку я собираюсь стать твоей старшей сестрой, ты должна знать, сколь жесткие требования я предъявляю.

я надеялась услышать, какие же это требования, но вместо этого она довольно резко сказала:

— чио, перестань дуть на свой чай! ты выглядишь как крестьянка! не трогай его до тех пор, пока не сможешь спокойно пить.

неожиданно мамеха наклонилась ко мне и сердито сказала:

— о чем вы с ней вчера говорили, когда я вас встретила на улице?

— ни о чем, госпожа, — сказала я. она же продолжала гневно смотреть на меня, а я лишилась дара речи.

— что значит ни о чем? или отвечай мне, маленькая глупая девчонка, или я сегодня ночью, когда ты будешь спать, налью тебе в ухо воды.

тут я поняла, что мамеха пытается подражать хацумомо, хотя и не лучшим образом, и включилась в игру:

— правда, хацумомо-сан, мамеха-сан всегда говорит глупейшие вещи! я не могу припомнить ни одной из них. они растаяли, как снежинки. вы уверены, что видели нас вчера? я с трудом припоминаю нашу встречу...

мамеха еще какое-то время продолжала подражать хацумомо и в конце концов осталась довольна, посчитав мои ответы достойными. я же вовсе не была в себе уверена, одно дело отвечать мамехе, подражающей хацумомо, и совсем другое — держать ответ непосредственно перед хацумомо.

за два пропущенных года учебы я забыла практически все. к тому же раньше мою голову постоянно занимали совсем другие проблемы, и я не слишком усердно училась. а теперь, когда мамеха согласилась стать моей старшей сестрой и я пошла в школу, для меня все началось как бы впервые.

к тому времени мне уже исполнилось полных двенадцать лет, и я сравнялась ростом с мамехой. большинство девочек в школе начинали учиться в более раннем возрасте, некоторые в традиционном — три года и три месяца. так рано обычно шли в школу дочери гейш, для которых чайная церемония и танцы составляли такую же неотъемлемую часть их жизни, как купание в пруду в моем детстве.

я уже описывала, как проходило общение учениц с мышью — учительницей игры на сямисэне. но гейше приходится изучать много дисциплин помимо сямисэна. корень слова «гейша», «гей» означает «искусство», а гейша — это «человек искусства». на первом уроке после моего возвращения в школу я училась играть на небольшом барабане цуцуми. может показаться странным, что гейша должна уметь играть на барабане, ведь на банкетах или небольших вечеринках в джионе гейши обычно танцуют под аккомпанемент сямисэна или же голоса певца. но когда устраиваются грандиозные представления наподобие танцев древней столицы, проходящих каждую весну, шесть или более игроков на сямисэне образуют ансамбль, поддерживаемый разного рода барабанами, а также японской флейтой фуэ. и каждая гейша должна владеть всеми этими инструментами.

итак, на первом уроке я, как и положено, сидя на коленях, осваивала цуцуми, который, в отличие от других барабанов, держат на плече и ударяют по нему рукой. может показаться, что барабан — инструмент, подвластный любому ребенку, на самом деле, играть на нем не так просто. существует несколько видов ударов. при ударе учикоми рука поднимается снизу вверх, а удар осуществляется ладонью, при саращи — одна рука ударяет по барабану, а вторая поднимается вверх. есть и другие способы игры, и каждый из них рождает разные звуки, и это достигается упорными тренировками. оркестр всегда располагается на виду, перед публикой, поэтому все движения должны быть грациозными и привлекательными, а также обязательно согласовываться с другими музыкантами.

— тебе придется найти себе другую подругу, — сказала она. — после того как мы с ней все обсудим, она больше не скажет тебе ни слова. правда, тыква?

тыква кивнула, ведь у нее совсем не было выбора, но я видела, как ей неловко. с тех пор мы больше никогда не играли на сямисэне вместе.

при следующей встрече с мамехой я рассказала ей о происшедшем.

— надеюсь, ты не забудешь слова хацумомо, — сказала она мне. — если тыква больше не скажет тебе ни слова, то и ты не должна говорить с ней. иначе поставишь ее в затруднительное положение, кроме того, она будет вынуждена передать хацумомо содержание вашего разговора. ты могла искренне общаться с тыквой раньше, но ты не должна этого делать в будущем.

меня так расстроили ее слова, что я долго не решалась ничего сказать.

— пытаться выжить рядом с хацумомо в окейе, — сказала я наконец, — все равно что свинье пытаться выжить на бойне.

когда я говорила это, то имела в виду тыкву, но мамеха решила, что я говорю о себе.

— ты права, — сказала она. — единственный твой шанс — стать более успешной, чем хацумомо, и выжить ее.

но она одна из самых популярных гейш, и это всем известно. мне трудно сейчас представить себя даже в будущем более популярной чем она.

я не сказала популярной, — возразила мамеха. — я сказала успешной. то, что она посещает множество вечеринок, еще ничего не означает. я живу в просторных апартаментах с двумя служанками, тогда как хацумомо, которую приглашают на такое же количество вечеринок, как и меня, продолжает жить в окейе нитта. когда я сказала успешной, то имела в виду гейшу, добившуюся своей независимости. до тех пор, пока гейша не сможет иметь своей коллекции кимоно, или до тех пор, пока, что одно и то же, ее не удочерит хозяйка окейи, она находится под чьей-то властью. ты видела некоторые из моих кимоно. как, по-твоему, я смогла купить их?

— я думала, прежде чем вы стали жить в апартаментах, вас удочерила хозяйка окейи.

— я жила в окейе еще пять лет назад. но у хозяйки окейи была собственная дочь, поэтому она никогда бы не удочерила кого-нибудь еще.

— то есть вы хотите сказать, что купили свою коллекцию кимоно сами?

— сколько, чио, по-твоему, зарабатывает гейша? или ты думаешь, коллекция кимоно может состоять из двух или трех платьев на каждый сезон? некоторые мужчины постоянно бывают в джионе. им может надоесть, если я из вечера в вечер буду появляться в одном и том же.

увидев мою растерянность, мамеха посмотрела мне в лицо и улыбнулась.

— не унывай, чио-сан, у этой загадки есть разгадка. мой данна — очень щедрый человек, он купил мне большую часть этих платьев. вот почему я более успешна, чем хацумомо. у меня есть богатый данна. у нее за все эти годы не было ни одного.

я уже достаточно времени пожила в джионе и поняла, что мамеха подразумевает под словом данна. так жены называют своих мужей, или, во всяком случае, так говорили в те годы. но гейша называет данной отнюдь не своего мужа. гейши никогда не выходят замуж. по крайней мере те из них, которые остаются гейшами.

иногда после вечеринки в кругу гейш мужчина остается неудовлетворенным только флиртом и начинает хотеть чего-то большего. некоторые из этих мужчин идут в районы вроде миягава-чо, привнося запах пота в те омерзительные дома, где я искала свою сестру. другие мужчины набираются смелости и с затуманенным взглядом тихонько спрашивают у гейш, какова их плата. гейши низкого класса охотно соглашаются на подобные предложения, используя любую возможность повысить свой доход. подобная женщина может называть себя гейшей и быть в списках регистрационного офиса, но, думаю, вам стоит посмотреть на то, как она танцует и насколько хорошо играет на сямисэне и что знает о чайной церемонии, прежде чем вы решите, заслуживает ли она называться гейшей. настоящая гейша никогда не станет марать репутацию своей доступностью для мужчин.

конечно, изредка, когда мужчина очень ей понравится, гейша может позволить себе пообщаться с ним. ей самой решать, как лучше поступить в том или ином случае. у гейш, как и у всех смертных, бывают увлечения, они так же совершают ошибки.

гейша, вступающая в подобные отношения, конечно же, рискует, и ей остается только молиться, чтобы ее не уличили. в такой ситуации ее репутация находится под ударом, в особенности если у нее есть данна, к тому же она тем самым вызывает гнев хозяйки окейи.

итак, вы видите, настоящая гейша не должна продавать себя на ночь. но если кто-то из мужчин проявит интерес к более серьезным отношениям, не на ночь, а на более длительный срок, и предложит приемлемые условия, гейша с радостью примет подобное предложение. вечеринки вечеринками, но реальные деньги в джионе получают от принадлежности данне, а гейши без данны напоминают бездомных кошек.

конечно, такой красивой женщине, как хацумомо, не один мужчина предлагал стать ее данной, и одно время у нее даже был данна. но она разругалась с хозяйкой ее основного чайного дома мизуки, и та отказывала всем мужчинам, претендовавшим на хацумомо. мужчины же в свою очередь думали, что у нее уже есть данна, хотя на самом деле все обстояло не так. испортив отношения с хозяйкой чайного дома, хацумомо навредила прежде всего себе. конечно, как очень популярная гейша, она зарабатывала достаточно денег, и мама оставалась довольна ею, но, не имея данны, хацумомо не могла стать полностью самостоятельной и переехать из окейи. а зарегистрироваться в другом чайном доме ей тоже не удавалось, потому что хозяйки других чайных домов не хотели портить отношения с мизуки.

обычно гейша не загоняет себя в подобную ловушку. все свое время она тратит на то, чтобы понравиться мужчинам в надежде, что один из них рано или поздно поговорит о ней с хозяйкой чайного дома. многие из подобных разговоров заканчиваются ничем. выясняется, например, что у мужчины не много денег или же он отказывается добровольно подарить дорогое кимоно. но если длительные переговоры заканчиваются положительно, для гейши и ее нового данны организуют торжественную церемонию, как и для двух гейш, становящихся сестрами. в большинстве случаев соглашение заключается на полгода, изредка на больший срок, ведь мужчинам быстро надоедают одни и те же люди и вещи. соглашение обычно предусматривает выплату данной части долгов гейши и частичное покрытие ее ежемесячных расходов на косметику, медицину или учебу. помимо этого, данна производит почасовую оплату общения со своей гейшей наравне с другими клиентами. правда, в отличие от остальных, он пользуется особыми привилегиями.

но все это относится к обычным гейшам. по отношению же к лучшим, а их не более тридцати—сорока в джионе, существуют другие правила. прежде всего известная гейша не станет портить свою репутацию постоянной сменой данн, а в жизни их у нее бывает обычно один или два. данна покрывает все ее расходы на регистрацию, занятия и еду. более того, он обеспечивает ее карманными деньгами, оплачивает ее участие в концертах, покупает кимоно и драгоценности. а когда он проводит с ней время, то для него не существует почасовой оплаты, хотя чаще он платит даже больше, но по собственному желанию.

именно к подобным гейшам и относилась мамеха. она считалась одной из двух или трех самых известных в японии гейш. может быть, вы слышали что-нибудь о знаменитой гейше мамецуку, которая общалась с премьер-министром японии незадолго до начала первой мировой войны. она была старшей сестрой мамехи, чем можно объяснить и схожесть их имен — у них одинаковый корень «маме». часто имя младшей гейши происходило от имени старшей сестры.

имея столь знаменитую старшую сестру, мамеха уже могла рассчитывать на успешную карьеру. но когда в начале двадцатых годов японское бюро путешествий начало международную рекламную кампанию, то на его плакатах в центре располагалась фотография пагоды храма тойи, слева — дерево сакуры, а справа — молодая, красивая, застенчивая, грациозная и необыкновенно утонченная гейша. этой гейшей была мамеха.

мамеха стала не просто знаменитой, а очень знаменитой. плакаты появились во всех крупных городах мира, а слова на плакате «приезжайте и посмотрите страну восходящего солнца» переведены на всевозможные иностранные языки — не только на английский, немецкий, французский, русский, но даже на такие, о которых я и не слышала. мамехе в то время исполнилось только шестнадцать, но ее стали приглашать на встречи со всеми главами государств, приезжавшими в японию, с английскими или германскими аристократами, с каждым миллионером из соединенных штатов. она наливала сакэ великому немецкому писателю томасу манну, а он затем около часа рассказывал через переводчика какую-то глупую историю, а также чарли чаплину и сунь ятсену, а позже эрнесту хемингуэю, который сильно напился и сказал, что роскошные красные губы на ее белом лице рождают ассоциацию с кровью на снегу. спустя несколько лет мамеха стала еще более знаменитой благодаря фотографии, напечатанной на обложках программок театра кабуки в токио, часто посещаемого премьер-министром и другими знаменитыми людьми.

глава 13
весной 1934 года, спустя два года после того, как я снова начала учиться, пришло время тыкве стать начинающей гейшей, по крайней мере так решили мама и хацумомо. меня об этом никто не известил. тыкве давно запретили со мной общаться, а мама и хацумомо, естественно, не стали тратить время на разговоры со мной. увидев однажды вечером тыкву, входящую в холл окейи, с прической начинающей гейши, так называемой момоварэ — «разделенный персик», — я почувствовала разочарование и ревность. наши глаза на мгновение встретились, и она смогла догадаться о произведенном на меня впечатлении. с волосами, зачесанными от висков наверх, она напоминала молодую женщину, несмотря на свое все еще детское лицо. теперь тыкву будут представлять, как гейшу, а я по-прежнему останусь в тени и даже не смогу ничего спросить о ее новой жизни.

в тот же день тыкву одели как начинающую гейшу, и она впервые пошла с хацумомо в чайный дом мизуки на церемонию скрепления их сестринского союза. на этой церемонии присутствовали еще мама и анти, меня, конечно, не позвали. но я провожала их в холле и видела, как тыква в потрясающе красивом черном кимоно с гербом окейи нитта и золотым поясом спускалась вниз в сопровождении служанок. ее лицо впервые покрывала белая тональная пудра. мне казалось, что с великолепной прической и накрашенными губами она должна быть горда собой и невозмутима, но она выглядела более обеспокоенной, чем когда-либо. громоздкое кимоно начинающей гейши делало ее походку очень неуклюжей. мама дала анти фотоаппарат и попросила ее сфотографировать тыкву в тот момент, когда ей впервые высекут кремнем искру за спиной. мы все в это время находились в холле, вне поля зрения объектива. служанки поддерживали тыкву под руки, когда она засовывала ноги в высокие деревянные туфли окобо — неотъемлемую принадлежность наряда начинающей гейши. затем мама подошла к тыкве и встала в такую позу, словно она высекает искру из кремня, хотя обычно это делала анти или кто-нибудь из служанок. после съемки тыква сделала несколько шагов в сторону двери и оглянулась. остальные готовы были последовать за ней, но она виновато посмотрела на меня, словно говоря, как ей неудобно, что все происходит таким образом.

в конце дня тыкву уже представляли под ее новым именем — хацумийо. «хацу» взято из имени хацумомо, и хотя связь с именем такой известной гейши, как хацумомо, должна была помочь тыкве в карьере, но этого в конечном счете не произошло. очень немногие знали ее новое имя, и даже те, кто знал, часто называли ее по привычке тыквой.

мне ужасно хотелось рассказать мамехе о дебюте тыквы. но в последнее время она часто ездила в токио по просьбе своего данны, и мы не виделись около полугода. после возвращения прошло еще несколько недель, прежде чем у нее появилось время пригласить меня к себе в апартаменты. увидев меня, служанка открыла рот от удивления, то же самое произошло и с мамехой, вышедшей спустя минуту навстречу мне. я не могла понять, в чем дело. а когда упала на колени, кланяясь ей и говоря о большой чести для меня видеть ее снова, она практически не обратила внимания на мое приветствие.

— о боже, неужели мы так давно не виделись, — сказала она своей служанке. — я с трудом ее узнала.

— я рада от вас это слышать, госпожа, — ответила тацуми. — я думала, что-то случилось с моими глазами.

очевидно, за шесть месяцев их отсутствия я изменилась больше, чем предполагала. мамеха попросила меня повертеть головой в разные стороны, приговаривая при этом:

— боже, она превратилась в молодую женщину! тацуми измерила руками мои талию и бедра и сказала:

— несомненно, кимоно на ней будет сидеть, как носок на ноге.

по ее доброжелательной улыбке я поняла, что это комплимент.

наконец мамеха попросила тацуми отвести меня в дальнюю комнату и подобрать мне кимоно для примерки. я пришла к ним в бело-голубом хлопчатобумажном школьном платье, а тацуми переодела меня в темно-синее шелковое кимоно с орнаментом из крошечных колес золотистого цвета. это было не самое красивое кимоно из виденных мною ранее, но, оглядывая себя в зеркале в полный рост в тот момент, когда тацуми повязывала мне яркий зеленый пояс вокруг талии, я с удовольствием отметила, что, если не брать в расчет мою невзрачную прическу, я могла бы вполне сойти за молодую начинающую гейшу, готовую отправиться на вечеринку. я горделиво вышла из комнаты, и мамеха восхищенно вздохнула. она поднялась с колен, положила носовой платок в рукав платья и пошла прямо по направлению к двери, где надела зеленые лакированные сари и, обернувшись, посмотрела на меня через плечо.

я совершенно не знала, куда мы идем, но одно то, что я пойду по улице с мамехой, доставляло мне огромную радость. служанка выставила мне пару лакированных сари светло-серого цвета. я обулась и пошла вслед за мамехой по лестнице. мы вышли на улицу, и одна пожилая женщина замедлила шаг, кланяясь мамехе, а затем обернулась и поклонилась мне. я не знала, как мне на это реагировать. обычно на меня на улице никто не обращал внимания. солнце светило прямо в глаза, и я даже не могла понять, знаю я эту женщину или нет, но поклонилась в ответ. возможно, это одна из моих учительниц, подумала я, но спустя какое-то время ситуация повторилась, на сей раз с молодой, очень нравившейся мне гейшей, удостаивавшей меня раньше в лучшем случае лишь мимолетным взглядом.

мы продолжали идти по улице, и практически каждый встречный что-нибудь говорил мамехе или по крайней мере кланялся ей, а затем кланялся или кивал головой мне. несколько раз я останавливалась, отвечая на поклон, и в результате на один-два шага отстала от мамехи. она хорошо видела мои затруднения, поэтому повела меня в тихую аллею и показала, как лучше ходить. моя проблема, с ее точки зрения, заключалась в неумении держать верхнюю часть тела независимо от нижней. раскланиваясь со встречными людьми, я обязательно останавливалась.

— замедление шага означает выражение уважения, — сказала она. — чем больше ты замедляешь шаг, тем больше уважения выказываешь. ты должна остановиться при встрече с кем-нибудь из своих учителей, но не останавливайся перед каждым встречным, иначе никуда не попадешь. двигайся в одинаковом темпе, делая небольшие шаги, чтобы низ кимоно трепетал. идущая женщина должна производить впечатление волны, разбивающейся о песчаный берег.

я прошлась взад-вперед по аллее, принимая во внимание разъяснения мамехи, глядя себе под ноги и следя, трепещет ли низ кимоно, и, когда ее устроила моя походка, мы пошли дальше.

все наши приветствия поддавались систематизации. молодые гейши, встречавшиеся нам на пути, обычно замедляли шаг или останавливались и низко кланялись мамехе, а она отвечала ласковым словом или слегка кивала головой. после этого молодая гейша бросала на меня недоуменный взгляд и слегка кланялась. я же, со своей стороны, как самая юная из встречавшихся нам женщин, отвечала глубоким поклоном. при встрече с женщиной средних лет или пожилой мамеха почти всегда кланялась первой, а женщина отвечала уважительным, но не таким глубоким, как у мамехи, поклоном. затем она оглядывала меня с головы до ног и слегка кивала головой. я всегда отвечала на эти кивки глубочайшими поклонами, выполняя которые все же могла удержаться на месте и не потерять равновесие.

в тот день я рассказала мамехе о дебюте тыквы и несколько месяцев ждала от нее объявления дня моего дебюта. но миновали весна и осень, а она так ничего и не говорила. в отличие от яркой, интересной жизни тыквы моя жизнь была заполнена занятиями и поручениями, и лишь изредка привычная рутина разбавлялась пятнадцатиминутным общением с мамехой. иногда я сидела в ее квартире, и она учила меня, что и как нужно делать, но чаще всего меня одевали в одно из ее кимоно и мы гуляли по джиону, ходили к ее предсказателю или парикмахеру. даже когда шел дождь и у нее не было определенной цели, мы гуляли под лакированными зонтиками, прохаживаясь от магазина к магазину, узнавая, когда привезут новые духи из италии или сошьют новое кимоно.

мне едва исполнилось четырнадцать, но казалось, я уже прожила две жизни. моя новая жизнь только начиналась, а старая — какое-то время назад завершилась. несколько лет прошло с тех пор, как я узнала печальные новости о своей семье, и пейзаж моих мыслей удивительным образом изменился. на смену зимнему пейзажу с окутанными снегом деревьями пришла нежная акварель весны. я никак не ожидала такой резкой смены декораций в своей жизни. получив известия о своей семье, я будто бы покрылась снежным одеялом. но вот снег растаял, и перед моими глазами предстал невиданный даже в мечтах пейзаж. не знаю, насколько для вас это важно, но накануне дебюта я представляла себе сад с пробивающимися сквозь землю цветами, которые неизвестно еще как будут выглядеть. в этом воображаемом саду, в самом центре, стояла статуя гейши, которой я хотела стать.

глава 14

мне доводилось слышать, как неделю, когда молодая девушка готовится стать начинающей гейшей, сравнивают с периодом превращения гусеницы в бабочку. это, конечно, интересное, но очень приблизительное сравнение. гусеница должна только сплести свой кокон и чуть-чуть поспать, мне же предстояла, пожалуй, самая изматывающая неделя в жизни.

прежде всего нужно было сделать прическу начинающей гейши в виде «разделенного персика», о которой я уже рассказывала. парикмахерская, которую посещала мамеха, находилась в тесной комнатке над рестораном, специализировавшемся в приготовлении угрей. дожидаясь своей очереди, мне пришлось провести около двух часов в окружении семи-восьми гейш, сидевших на чем придется, даже на лестничной площадке. надо при этом отметить, что в парикмахерской ужасно пахло грязными волосами. изысканные прически гейш требовали так много усилий и средств, что никто не мог себе позволить ходить в парикмахерскую чаще одного раза в неделю, и к концу этой недели даже духи не забивали неприятный запах грязных волос.

когда, наконец, подошла моя очередь, парикмахер так сильно наклонил мою голову над раковиной, будто собирался отрубить ее. затем он вылил ведро теплой воды на волосы и принялся отчищать голову с помощью мыла. слово «отчищать» недостаточно ярко выражает смысл происходившего, потому что он работал пальцами на моей голове так же, как крестьянин работает мотыгой на поле. сейчас мне уже понятно, для чего это делалось. перхоть — очень распространенная проблема среди гейш, ничто не выглядит так непривлекательно, как перхоть. поэтому парикмахер руководствовался наилучшими побуждениями, но вскоре я почти плакала от боли, так он поранил мне кожу головы. наконец, он сказал:

— иди и плачь, если хочешь. для этого я и наклонял тебя над раковиной.

видимо, считая свою шутку очень остроумной, он громко засмеялся. когда он решил, что достаточно поиздевался над моим скальпом, усадил меня на циновку и деревянной расческой грубо расчесал мне волосы. затем, для придания волосам красивого блеска, втер в них масло камелий. я подумала, что самое страшное уже позади, но тут он достал брусок воска. должна вам сказать, несмотря на то, что парикмахер использовал масло камелий для смазки, а горячим утюгом растапливал воск, это было тяжелым испытанием для моих волос. до чего же цивилизованными стали человеческие существа, если молодая девушка спокойно сидит и позволяет взрослому мужчине втирать воск в ее волосы, всего лишь тихонько похныкивая. если вы попробуете проделать то же самое с собакой, она покусает вас так, что вы сможете видеть небо сквозь дыры в своих руках.

когда мои волосы были равномерно покрыты воском, парикмахер зачесал мне назад челку, а остальные волосы завязал в большой узел на макушке. сзади — «разделенный персик».

несмотря на то, что я несколько лет подряд ходила с этой прической, скрытый смысл ее лишь много лет спустя объяснил мне один мужчина. узел образуется путем обертывания волос вокруг кусочка ткани. сзади эту ткань можно увидеть, она может быть любого цвета и с любым рисунком, но начинающая гейша использует всегда красный шелк. однажды ночью мужчина сказал мне:

— многие невинные молодые девушки не догадываются, насколько соблазнительна для мужчины прическа «разделенный персик». представь, что ты видишь юную гейшу, разные неприличные мысли приходят в голову относительно того, что бы ты мог с ней сделать, и тут ты видишь на ее голове «разделенный персик» с большим красным пятном внутри... и о чем ты начинаешь думать?

я ни о чем не думала и сказала ему об этом.

— ты не включаешь свое воображение! — возразил он. тут я поняла, что он имеет в виду, и залилась краской, чем очень рассмешила его.

по дороге в окейю я уже не помнила о том, что мой бедный скальп чувствовал то же, что чувствует глина после того, как гончар поработает над ней острым резцом. каждый раз, ловя свое отражение в витрине магазина, я ощущала себя человеком, которого можно воспринимать всерьез, не девочкой, а молодой женщиной. в окейе анти попросила меня продемонстрировать ей мою прическу и сказала массу приятных вещей. даже тыква не отказала себе в удовольствии обойти меня со всех сторон, выражая при этом восхищение, хотя, если бы хацумомо узнала об этом, она бы страшно рассердилась. а как, на ваш взгляд, повела себя мама? я была уже выше ее ростом, и она встала на цыпочки, пытаясь получше рассмотреть мою голову, и сказала, что лучше бы я пошла к парикмахеру хацумомо, а не мамехи.

каждая молодая гейша сначала очень гордится своей прической, но через три-четыре дня начинает ее тихо ненавидеть. если измученная парикмахером девушка, вернувшись домой положит голову на подушку и попытается ненадолго вздремнуть, как она делала еще прошлой ночью, ее волосы потеряют форму. проснувшись, она может опять отправляться к парикмахеру. чтобы этого не случилось, молодая гейша должна освоить новый для себя способ сна с уложенной головой. теперь ей следует пользоваться не обычной подушкой, а такамакурой, о которой я уже говорила. это не столько подушка, сколько опора для основания шеи. как правило, она набита соломой, но спать на ней не намного удобнее, чем на камне. ты лежишь на постели с подвешенной в воздухе головой, и все хорошо до тех пор, пока ты не уснешь. если во сне голова сползет с такамакуры, считай, все пропало, прическа окажется в таком состоянии, будто ты спала на обычной подушке. анти быстро отучила меня от этого. она ставила поднос с рисовой мукой на циновки под мою голову, и если я сползала во сне, мои волосы попадали в муку, которая прилипала к воску, и прическу приходилось переделывать. чуть раньше через подобное испытание прошла тыква, а теперь наступила моя очередь. какое-то время я просыпалась с растрепанной головой, снова шла к парикмахеру и становилась в очередь за порцией пыток.

каждый вечер на протяжении недели, предшествовавшей моему дебюту, анти надевала на меня все регалии начинающей гейши и заставляла ходить взад-вперед по грязному коридору окейи, приучая к ношению тяжестей. вначале я с трудом передвигалась и постоянно боялась упасть. платья молодых девушек гораздо ярче, чем у зрелых женщин, а пояс значительно длиннее. зрелая женщина завязывает пояс сзади способом, называемым «барабанный узел» за образовывающуюся сзади коробочку. на такой пояс идет не очень много материала. молодые девушки до двадцати лет завязывают пояс более нарядно. начинающая же гейша завязывает пояс практически на уровне подмышек, а концы его свисают до самой земли. такой способ называется дарари-оби — «свисающий пояс». независимо от того, насколько ярким будет кимоно, пояс всегда ярче. если перед вами по улице идет начинающая гейша, вы обратите внимание не столько на кимоно, сколько на ее ярко окрашенный, свисающий пояс. кимоно просматривается только на плечах и с боков. для достижения такого эффекта используется настолько длинный пояс, что его можно расстелить из одного конца комнаты в другой. но пояс трудно носить вовсе не из-за длины, а из-за веса, ведь его практически всегда изготавливают из тяжелой шелковой парчи. такой пояс тяжело даже просто поднять по лестнице, не говоря уже о том, насколько нелегко его носить на себе — широкая лента пояса обвивает вашу талию как змея, а тяжелая ткань, свисающая сзади, создает ощущение привязанного сзади дорожного чемодана.