это больше, чем проблема, поняла тереса, оказавшись в отделении скорой помощи городской больницы в марбелье. обстановка была типичной для субботнего вечера: «неотложки» во дворе, носилки, голоса, люди в коридорах, суетящиеся врачи и медсестры. пати сидела в кабинете одного из врачей: наброшенный на плечи жакет, перепачканные землей брюки, недокуренная сигарета в пепельнице, вторая зажата в пальцах, на лбу свежий синяк, на руках и блузке пятна крови. чужой крови. а еще двое полицейских в коридоре, мертвая девушка на носилках и машина – новенький «ягуар» пати с откидным верхом, разбившийся о дерево на повороте шоссе к ронде: на полу пустые бутылки, по сиденьям рассыпано добрых граммов десять кокаина.

– вечеринка… – объяснила пати. – мы ехали с этой проклятой вечеринки.

язык у нее заплетался, на лице – недоумение и растерянность, как будто она не вполне понимала, что происходит. тереса знала погибшую – смуглую, похожую на цыганку девушку, в последнее время не отходившую от пати: ей только что исполнилось восемнадцать, но она была порочна, многоопытна и бесстыжа, как женщина за пятьдесят. девушка погибла на месте – врезалась лицом в ветровое стекло, когда пати, задрав ей юбку до самых бедер, ласкала ее на скорости сто восемьдесят километров в час.

– проблемой больше, проблемой меньше, – холодно пробормотал тео, с облегчением переглянувшись с тересой, когда они стояли над телом, накрытым простыней, набрякшей от крови с одной стороны головы (половина мозга, сказал им кто-то, осталась на капоте, среди осколков разбитого стекла). – а теперь взгляни на это с другой стороны. с хорошей. в конце концов, мы избавились от этой маленькой хищницы. от ее выходок, от ее шантажа. разве нет?.. это была опасная компания – при сложившихся обстоятельствах. что же касается пати, и, кстати, к разговору о том, что ее следует вывести из дела, я думаю: что случилось бы, если бы…

– закрой рот, – прервала его тереса, – или, клянусь, ты покойник.

и сама вздрогнула. внезапно она увидела себя словно со стороны – как она произносит эти слова, не обдумывая, а будто выплевывая, как они и пришли ей в голову: тихим голосом, без размышлений и колебаний.

– я просто… – начал было тео.

вдруг его улыбка точно замерзла на губах, и он воззрился на тересу, будто видел ее впервые. потом как-то растерянно огляделся по сторонам, опасаясь, что кто-нибудь мог услышать. он был бледен.

– я просто шутил, – наконец договорил он.

сейчас, униженный или испуганный, он выглядел куда менее привлекательным. и тереса не ответила. ей было не до него. она сосредоточилась на самой себе.

шарила внутри себя, ища лицо женщины, которая произнесла вместо нее те слова.

* * *

к счастью, подтвердили полицейские, не пати находилась за рулем, когда машину занесло на повороте, и это исключало обвинение в непредумышленном убийстве.

относительно кокаина и всего остального дело можно было уладить с помощью денег, очень тактичных действий, соответствующих хлопот и подходящего судьи – при условии, что пресса не будет чересчур вмешиваться. жизненно важная деталь. потому что эти вещи, сказал адвокат (время от времени он с задумчивым видом искоса поглядывал на тересу), начинаются с сообщения, затерявшегося среди прочих в отделе происшествий, а заканчиваются шапками на первых полосах газет. так что надо быть осторожнее. потом, когда с формальностями было покончено, тео остался позвонить в несколько мест и пообщаться с полицейскими – по счастью, муниципалами алькальда пестаньи, а не жандармами из дорожного патруля, а поте гальвес подогнал к двери джип «чероки». они аккуратно вывели пати, пока никто не успел проболтаться или репортеры не разнюхали о происшедшем. в машине, привалившись к тересе, вдыхая свежий ночной воздух, струящийся из полуопущенного переднего окна, пати немного пришла в себя.

– как жалко, – тихо повторяла она; по ее лицу то и дело проносились блики встречных фар. – как жалко. – глухим, убитым голосом, не совсем внятно выговаривая слова. – как жалко эту девочку. и тебя тоже, мексиканка, – прибавила она, помолчав.

– мне наплевать, чего тебе там жалко, – раздраженно ответила тереса, глядя на светофор поверх плеча поте гальвеса. – пожалей лучше свою чертову жизнь.

пати молча отодвинулась, прислонилась головой к стеклу окна. тереса неловко поерзала на сиденье. черт побери. дважды за этот час она сказала то, чего не собиралась говорить. а кроме того, на самом деле она не сердилась. вернее, сердилась, но не столько на пати, сколько на саму себя; в общем-то, ответственность за все лежала на ней – или она считала, что на ней. почти за все. поэтому через несколько минут она взяла подругу за руку, такую же холодную, как неподвижное тело, оставшееся в больнице, под пропитанной кровью простыней.

– ну, как ты там, жива? – тихо спросила она.

– жива, – ответила пати, не отодвигаясь от окна.

она снова оперлась на руку тересы, лишь когда выходила из машины. раздевать ее не стали: как только ей помогли лечь, она уснула – беспокойно, неглубоко. во сне пати все время металась и вскрикивала. тереса долго сидела в большом кресле рядом с кроватью: три сигареты, одна за другой, и большой стакан текилы. сидела почти в темноте и думала, думала. небо за раздвинутыми шторами было усыпано звездами, в море, за погруженным во мрак садом и пляжем, двигались далекие огоньки. наконец тереса встала, собираясь идти к себе в спальню, но в дверях остановилась и, подумав, вернулась. подойдя к кровати, легла рядом с подругой на самый краешек, стараясь не разбудить ее, и долго лежала так, слушая измученное, надрывное дыхание. и продолжая думать.

– а ты в какой-то момент превратилась в настоящую сукину дочь.

наступила долгая пауза. обе лежали неподвижно. не хватало только стука решетки или шагов надзирательницы в коридоре, а то можно было бы подумать, что они в эль-пуэрто. старый ночной ритуал дружбы. эдмон дантес и аббат фариа мечтают о свободе и строят планы на будущее.

– я думала, у тебя есть все, что нужно, – сказала она. – я заботилась о твоих интересах, я помогала тебе заработать много денег… я рисковала и работала. разве этого мало?

пати ответила не сразу:

– я была твоей подругой.

– ты и есть моя подруга, – поправила тереса.

– была. ты же не остановилась, чтобы оглянуться. а есть вещи, которые никогда…

– черт побери. несчастная жена, страдающая оттого, что муж много работает и не думает о ней столько, сколько она заслуживает… ты к этому гнешь?

– я никогда не претендовала…

в тересе нарастало раздражение. все дело только в этом, сказала она себе. пати не права, потому я и злюсь.

лейтенант – черт бы ее побрал – или то, что от нее осталось, кончит тем, что повесит на меня все и вся, вплоть до сегодняшнего трупа. мне и тут приходится подписывать чеки. платить по счетам.

– да будь ты проклята, пати. кончай разыгрывать сцены из дешевых сериалов.

– понятно. я и забыла, что нахожусь в присутствии королевы юга.

она произнесла эти слова со смехом – тихим, прерывистым, отчего они прозвучали еще более едко.

только подлила масло в огонь. тереса приподнялась на локте. в висках у нее застучала глухая ярость. головная боль.

– что я тебе должна?.. давай, скажи мне это прямо в глаза. скажи, и я расплачусь с тобой.

пати лежала неподвижной тенью в свете луны, видневшейся в уголке окна.

– речь не об этом.

– не об этом?.. – тереса придвинулась ближе. настолько близко, что ощущала дыхание пати. – я знаю, о чем речь. потому ты и смотришь на меня так странно: считаешь, что отдала чересчур много, а взамен получила слишком мало. аббат фариа доверил свою тайну не тому человеку… верно?

глаза пати блестели в темноте. две одинаковых неярких искорки – два отражения лунного света за окном.

– я никогда ни в чем тебя не упрекала, – очень тихо произнесла она.

от бьющего света луны в глазах защипало. а может, не от луны, подумала тереса. может, мы обе с самого начала обманывались. лейтенант о’фаррелл и ее легенда.

внезапно ей захотелось рассмеяться: какая же я была молодая и глупая! потом накатила волна нежности, залившая ее до кончиков пальцев, до полураскрывшихся от удивления губ. а затем ее сменил приступ злости, пришедший как помощь, как решение, как утешение, поданное той тересой, что всегда подкарауливала ее в зеркалах и среди теней. и она приняла его с облегчением. ей необходимо что-нибудь, что стерло бы эти три странных секунды, заглушило бы их жестокостью, отсекло, как удар топора. ее вдруг охватило абсурдное желание резко повернуться к пати, усесться на нее верхом, яростно встряхнуть ее, а может, ударить, сорвать одежду с нее и с себя и крикнуть: ну, сейчас ты получишь все сполна, одним махом, и наконец-то наступит мир. однако она знала, что дело не в этом. знала, что этим не оплатить ничего, и они уже слишком далеки друг от друга, потому что идут каждая своей дорогой, которым больше не суждено пересечься. и в двух искорках, светившихся совсем рядом с ее лицом, она прочла, что пати понимает это так же ясно, как и она.

– я тоже не знаю, куда иду.

так, сказала она. а потом придвинулась еще ближе к той, кто некогда была ее подругой, и молча обняла ее. нечто внутри у нее сломалось, рухнуло и этого уже не поправить. бесконечное, безутешное горе. будто девушка с разорванной фотографии – та, с большими удивленными глазами, – вернулась, чтобы заплакать у нее в душе.

– лучше бы тебе знать, мексиканка… потому что ты можешь дойти.

остаток ночи они пролежали обнявшись, неподвижно.

* * *

патрисия о’фаррелл покончила с собой три дня спустя, в своем доме в марбелье. горничная нашла ее в ванне – голую, по шею в холодной воде. на полочке и на полу валялось несколько упаковок от снотворного и бутылка из-под виски. пати сожгла в камине все личные бумаги, фотографии и документы, однако не оставила никакой прощальной записки. ни для тересы, ни для кого другого. она ушла из жизни и из всего, как тихонько выходят из комнаты, осторожно прикрывая дверь, чтобы не шуметь.

* * *

тереса не поехала на похороны. не поехала даже взглянуть на тело. тем же вечером, когда тео альхарафе сообщил ей по телефону о случившемся, она взошла на борт «синалоа» – единственными ее спутниками были члены экипажа и поте гальвес – и провела двое суток в открытом море, сидя в шезлонге на корме и глядя на кильватерную струю корабля. не разжимая губ. все это время она даже не читала. смотрела на море, курила. иногда пила текилу. время от времени на палубе слышались шаги поте гальвеса, который всегда оставался где-нибудь поблизости, но на расстоянии – приближался к ней, только когда наступало время обеда или ужина, – молча стоял, облокотившись на перила, пока хозяйка не качала головой, и потом снова исчезал – например, принести ей куртку, если облака закрывали солнце или становилось холодно после заката. члены команды держались еще дальше. несомненно, синалоанец дал им соответствующие инструкции, и они старались не попадаться ей на глаза. только дважды тереса обратилась к капитану. в первый раз – когда, поднявшись на борт, приказала: плывите, пока я не скажу «хватит», мне наплевать, куда, а во второй – когда через двое суток, стоя на мостике, обернулась к нему и сказала: возвращаемся. эти сорок восемь часов тереса и пяти минут подряд не думала о пати о’фаррелл, да, впрочем, и ни о чем другом. когда перед ее мысленным взором возникал образ подруги, всякий раз колыхание моря, кружащая вдали чайка, блики света на волнах, урчание двигателя под палубой, ветер, бросающий волосы в лицо, занимали все полезное пространство ее мозга. великое преимущество моря в том, что можно часами смотреть на него, не думая. даже не вспоминая, позволяя кильватерной струе уносить воспоминания с такой же легкостью, с какой они приходят. расходиться, встречаясь с ними, как расходятся, встречаясь в ночи, огоньки кораблей. тереса научилась этому у сантьяго фистерры: такое бывает только в море, потому что оно жестоко и эгоистично, как человек, а кроме того, в своей ужасной простоте не ведает смысла сложных слов – сожаления, раны, угрызения совести. возможно, поэтому ему дано унимать боль ты можешь узнать себя в нем или найти себе оправдание, пока ветер, свет, качка, шум воды, рассекаемой корпусом корабля, творят чудо отстранения, успокаивая до почти полного отсутствия боли любые сожаления, любую рану и любые угрызения совести.

– цены не главное. когда речь идет о тебе, мне на них плевать.

человек из солнцево улыбнулся и сказал «спасибо». потом они вошли в дом. по другую сторону гостиной с кожаными креслами и восточными коврами находился кабинет тересы. поте гальвес появился в коридоре, молча взглянул на языкова и снова исчез.

– как поживает твой ротвейлер? – спросил русский.

– ну, пока еще не убил меня.

гостиная покачнулась от хохота языкова.

– кто бы мог подумать, – заметил русский. – когда я познакомился с ним.

* * *

они прошли в кабинет. каждую неделю дом обследовал специалист доктора рамоса по борьбе с электронным шпионажем. но тем не менее там не было ничего компрометирующего: рабочий стол, персональный компьютер с пустым жестким диском, большие ящики с лоциями, морскими картами, справочниками и последним изданием «admiralty ocean passages for the world» [[76 - справочник адмиралтейства, содержащий подробную информацию об условиях плавания в различных районах морей и океанов, описания маршрутов, навигационные карты и т.п.]].

– пожалуй, я смогу устроить это, – сказала тереса. – двадцать тонн. пятьсот тюков по сорок килограммов. грузовики для доставки товара из эр-рифских гор на побережье, большое судно, массированная погрузка в марокканских водах – строго в указанных местах и в указанное время. – она быстро подсчитала: две тысячи пятьсот миль от альборана до черноморского порта констанца через территориальные воды шести стран, плюс проход в эгейское море, через дарданеллы и босфор. это требует безупречной логистики, точнейшей тактики. крупных сумм денег на предварительные расходы. дней и ночей работы для фарида латакии и доктора рамоса. – но только в том случае, – заключила она, – если ты обеспечишь мне выгрузку без проблем в румынском порту.

языков кивнул.

– на это можешь рассчитывать, – сказал он как-то рассеянно. а сам смотрел на разложенную на столе карту восточной части средиземноморья. – пожалуй, имело бы смысл, – добавил он через пару секунд, – как следует подумать, с кем ты будешь готовить эту операцию. да. – он произнес это, не отрывая взгляда от карты, как бы в задумчивости, и не сразу поднял глаза. – да, – повторил он.

тереса уловила намек. уловила с самых первых его слов. это «пожалуй, имело бы смысл» было сигналом того, что в этом деле не все гладко. как следует подумать. с кем ты будешь готовить. эту операцию.

– давай, – сказала она. – давай, выкладывай.

подозрительный след на экране радара. внезапное, давно знакомое ощущение пустоты в желудке.

– есть один судья, – сказал языков. – мартинес прадо, ты его отлично знаешь. из национального суда. он уже давно висит на хвосте. у тебя, у меня. у других. но у него есть свои, так сказать, фавориты. ты – его любимица. он работает с полицией, с жандармерией, с таможенной службой наблюдения. да. и работает жестко.

– говори, что хотел сказать, – нетерпеливо перебила его тереса.

языков посмотрел на нее, как бы не решаясь начать. перевел глаза на окно, потом снова на нее.

– у меня есть люди, которые мне кое-что рассказывают, – заговорил он. – я плачу, и они меня информируют. и вот на днях в мадриде кое-кто завел разговор о твоем последнем деле. да. об этом корабле, который перехватили.

сказав это, языков умолк, сделал несколько шагов по кабинету, побарабанил пальцами по навигационной карте. он слегка покачивал головой, словно давая ей понять: к тому, что я сейчас скажу тебе, теса, отнесись осторожно. я не могу поклясться ни в том, что это правда, ни в том, что не правда. за что купил, за то и продаю.

– я думаю, это галисийцы, – опередила его она.

– нет. говорят, они здесь не при чем… – языков выдержал долгую паузу. – протекло в «трансер нага».

тереса уже собиралась открыть рот, чтобы сказать: это невозможно, я проверяла все от и до. но так и не открыла. олег языков никогда не стал бы передавать ей пустые сплетни. внезапно в голове начали связываться отдельные нити, складываться гипотезы, вопросы и ответы, восстанавливаться факты. но русский не дал ей долго ломать голову.

– мартинес прадо давит на кого-то из твоего окружения, – продолжал он. – в обмен на неприкосновенность, деньги или бог знает что еще. может, это правда, может, правда лишь частично. я не знаю. но у меня первоклассный источник. да. никогда прежде он меня не подводил. а с учетом того, что патрисия…

– это тео, – вдруг прошептала она.

языков остановился на полуслове.

– ты знала? – удивленно спросил он. но тереса покачала головой. ее пронизывал странный холод – и вовсе не оттого, что она стояла на ковре босиком. повернувшись к двери, она смотрела на нее так, будто вот-вот должен был войти тео. – скажи мне, как, откуда, черт возьми? – спрашивал у нее за спиной русский. – если ты не знала, почему знаешь сейчас?

тереса молчала. я не знала, думала она. но сейчас я и правда знаю. такова уж эта распроклятая жизнь, и такие у нее шутки, черт бы их побрал. черт бы их побрал.

она старалась сосредоточиться, чтобы разложить мысли по полочкам в разумном порядке, исходя из приоритетов. а это было нелегко.

– я беременна, – сказала она.

он снова остановился, повернулся к тересе. я сделал то, что мог, говорили его светлые глаза. дальше твое дело.

– я постепенно остаюсь одна, олег.

она тихо стояла перед ним, и прибой с каждым откатом вымывал песок у нее из-под ног. языков улыбнулся дружелюбно, чуть отстраненно. печально.

– как странно, что ты это говоришь. а я думал, ты всегда была одна.

глава 15.

есть у меня на родине друзья, которые меня как будто любят

судья мартинес прадо оказался несимпатичным типом. я разговаривал с ним в последние дни моей изыскательской работы: двадцать две минуты малоприятной беседы в его кабинете в здании национального суда. он согласился принять меня с большой неохотой и лишь после того, как я переслал ему объемистый отчет о состоянии моего расследования. разумеется, там фигурировало и его имя. плюс огромное количество другой информации. я предложил ему то же, что и другим: посотрудничать со мной удобным для себя образом или остаться, так сказать, за пределами. он решил посотрудничать, но придерживаться собственной версии фактов. приезжайте, и поговорим, сказал он в конце концов, когда мне удалось добраться до него по телефону. я приехал в национальный суд; прадо сухо подал мне руку, и мы уселись за его рабочий стол (он со своей стороны, я со своей), под знаменем и портретом короля на стене. судья был небольшого роста, коренастый, с седой бородой, которая не совсем прикрывала шрам, пересекавший левую щеку. совершенно не похож на тех блестящих судей, что появляются на телеэкранах и фотоснимках в газетах. серый и ухватистый, говорили о нем. невоспитанный. шрам был последствием давнего эпизода: колумбийские киллеры, нанятые галисийскими наркомафиози. может, именно этот шрам так испортил его характер.

разговор начался с последних событий вокруг тересы мендоса: что привело ее к нынешней ситуации и какой оборот примет ее жизнь в ближайшие недели, если только ей удастся сохранить эту жизнь.

– мне об этом ничего не известно, – сказал мартинес прадо. – я не имею дела с будущим людей – разве что когда удается обеспечить им тридцатилетний срок. мое дело – прошлое. факты и прошлое. преступления. а преступлений за душой у тересы мендоса хоть отбавляй.

– в таком случае, полагаю, вы разочарованы, – заметил я. – столько лет труда – и все впустую.

это была моя месть за его нелюбезный прием. он взглянул на меня поверх очков, сидевших на кончике носа. что-то не похож он на счастливого человека, подумал я. во всяком случае, на счастливого судью.

– она была у меня в руках, – сказал он.

сказал и замолчал, словно прикидывая, насколько правомерны эти слова. у серых и ухватистых судей тоже есть какие-то чувства, подумал я. свое тщеславие. свои разочарования. она была у тебя в руках, но теперь ее там нет. она просочилась у тебя сквозь пальцы и теперь у себя на родине, в синалоа.

– сколько времени вы следили за ней?

– четыре года. долгая работа. нелегко было собрать факты и доказательства ее причастности. у нее была великолепная инфраструктура. очень умно выстроенная. повсюду механизмы безопасности, тупики. ломаешь одно звено – на том дело и кончается. совершенно невозможно отследить ходы наверх.

– однако вам ведь удалось это сделать.

– да, – согласился мартинес прадо, – но лишь частично. потому что не хватило времени и свободы действий. эти люди имели связи в определенных кругах, в том числе среди политиков. – в том числе в его собственном, судьи мартинеса прадо, окружении. это позволило тересе мендоса заранее узнать о нескольких готовящихся ударах и предотвратить их. или свести к минимуму их последствия. – в данном случае, – прибавил судья, – все шло хорошо. и у меня, и у моих помощников. еще чуть-чуть – и вся эта долгая терпеливая работа увенчалась бы успехом. четыре года мы плели паутину, – сказал он. – четыре года. и внезапно все кончилось.

– правда, что на вас оказало давление министерство юстиции?

– это неуместный вопрос. – он откинулся на спинку кресла и недовольно воззрился на меня. – я отказываюсь отвечать.

– говорят, на вас нажал сам министр по договоренности с мексиканским посольством.

он поднял руку. каким-то очень неприятным жестом. властную руку – руку судьи при исполнении служебных обязанностей.

– если вы будете продолжать в этом духе, – предупредил он, – этот разговор закончится. на меня никто и никогда не оказывал давления.

– тогда объясните мне, почему, в итоге вы так ничего и не предприняли против тересы мендоса.

несколько мгновений он обдумывал мой вопрос – возможно, чтобы решить, не заключается ли в слове «объясните» неповиновения. но в конце концов решил оправдать меня. in dubio pro reo [[77 - дословно: в сомнении – за преступника (лат.); одна из юридических формул, означающая, что в случае сомнения дело решается в пользу обвиняемого.]]. или что-то в этом роде.

– я уже говорил вам, – ответил он наконец. – мне не хватило времени, чтобы собрать достаточно материала.

– невзирая на тео альхарафе?

он опять сурово воззрился на меня. ему явно не нравился ни я сам, ни мои вопросы, и это, разумеется, не помогало делу.

– все, что связано с этим именем, является конфиденциальной информацией.

я позволил себе слегка улыбнуться. да ну же, судья. мы чересчур далеко зашли, чтобы отступать.

– ведь это уже не имеет значения, – сказал я. – полагаю.

– для меня имеет.

я немного подумал.

германским флагом, с командой из поляков и филиппинцев, который регулярно совершал рейсы между атлантическим побережьем америки и восточной частью средиземноморья, а в настоящий момент шел из ресифе в веракрус. у «нежного детства» имелся, так сказать, второй фронт – параллельная операция, решающую роль в которой играло третье судно: на сей раз сухогруз, которому предстояло преодолеть расстояние между колумбийской картахеной и греческим пиреем без промежуточных остановок. он назывался «лус анхелита», приписан был к колумбийскому порту темуко, ходил под камбоджийским флагом, а принадлежал одной кипрской компании. в то время как на «тарфайю» и «холоитскуинтле» возлагалась деликатная часть операции, «лус анхелите» и ее владельцам отводилась роль весьма простая, доходная и не грозящая никаким риском: роль ложной цели.

– все будет готово через десять дней, – подвел итог доктор рамос.

вынув трубку изо рта, он подавил зевок. было почти одиннадцать утра: долгая ночь работы в сотограндском доме с садом – офисе, оборудованном самыми современными средствами электронной безопасности и контршпионажа; два года назад он заменил собой прежнюю квартиру в окрестностях яхтенного порта.

поте гальвес стоял на страже в вестибюле, двое охранников обходили сад, а в зале заседаний стояли телевизор, портативный компьютер с принтером, доска на треножнике, а на столе для заседаний – грязные кофейные чашки и пепельницы, полные окурков. тут же лежали два мобильных телефона. тереса только что распахнула окно, чтобы проветрить комнату. вместе с ней там работали, помимо доктора рамоса, фарид латакия и оператор дальней связи тересы – инженер-гибралтарец по имени альберто рисокарпасо, молодой, но очень надежный. это был, как называл его доктор, кризисный кабинет – оперативный генеральный штаб «трансер нага».

– «тарфайя», – говорил латакия, – будет ждать в алусемасе. очистка трюмов, мелкий ремонт, заправка горючим. все безобидно и спокойно. мы выведем ее из порта только за два дня до назначенного свидания.

– хорошо придумано, – сказала тереса. – меня совершенно не устраивает, чтобы она целую неделю болталась у всех на виду и привлекала внимание.

– не беспокойтесь. я сам этим займусь.

– команда?

– все марокканцы. капитан черки. как обычно, люди ахмеда чакора.

– ахмеду чакору не всегда можно доверять.

– это зависит от того, сколько ему заплатить, – улыбнулся ливанец. все зависит от того, сколько заплатят мне, говорила эта улыбка. – на этот раз нет никакого риска.

то есть на этот раз ты тоже получишь лишние комиссионные, подумала тереса. судно плюс люди чакора равняется деньгам. она заметила, что улыбка латакии стала шире: он угадал, о чем она думает. по крайней мере, этот сукин сын не скрывает своей жадности. он проделывает все это открыто и вполне естественно. и всегда знает меру. потом она повернулась к доктору рамосу:

– что там насчет лодок? сколько штук потребуется для перевозки?

на столе перед доктором лежала карта №773 британского адмиралтейства, на которой во всех подробностях изображалось марокканское побережье между сеутой и мелильей. он указал мундштуком трубки: в трех милях к северу, между скалой велес-де-ла-гомера и отмелью шауэн.

– готово к использованию шесть лодок, – начал объяснять он. – скажем, пара рейсов из расчета плюс-минус по тысяче семьсот килограммов на каждую… если рыбак будет двигаться вдоль этой линии, вот так, все можно закончить за три часа. если море неспокойно, за пять. груз уже готов в баб-беррете и кетаме. пункты погрузки: рокас-неграс, бухта кала-трайдорес и устье реки месташа.

– зачем так дробить груз?.. не лучше ли все разом?

доктор рамос серьезно взглянул на нее. задай этот вопрос кто-либо другой, тактик «трансер нага» обиделся бы, но вопрос задала тереса, и это было вполне нормально. она всегда вникала во все до мельчайших деталей. что было хорошо и для нее, и для остальных, поскольку ответственность и за успехи, и за провалы всегда делилась на всех, и в случае чего потом не приходилось вдаваться в слишком долгие объяснения. мадам влезает во все по самую задницу – так выражался фарид латакия своим живописным средиземноморским языком: разумеется, не в присутствии хозяйки. но тереса знала, что он так говорит. на самом деле она знала все обо всех. внезапно тереса поймала себя на том, что думает о тео альхарафе. еще одно дело, которое тоже надо решить в ближайшие же дни. она мысленно поправила себя: она знает почти все почти обо всех.

– двадцать тысяч килограммов на одном берегу – это чересчур много, – принялся объяснять доктор. – даже если «механи» [[79 - механи – марокканские полицейские.]] будут на нашей стороне… я предпочитаю не привлекать лишнего внимания. поэтому мы изложили это марокканцам так: намечается три отдельных операции. идея в следующем: погрузить половину товара в одном пункте всеми шестью лодками сразу, затем четверть в другом пункте тремя лодками, а последнюю четверть – оставшимися тремя лодками в третьем пункте… таким образом уменьшим риск, и никому не придется возвращаться за грузом на прежнее место.

– какая ожидается погода?

– в эту пору вряд ли уж будет очень плохой. у нас три подходящих ночи, в последнюю чуть-чуть выглянет месяц. правда, есть вероятность тумана, и он может осложнить дело. но каждая лодка будет снабжена гпс, и сейнер тоже.

– средства связи?

– обычные: клонированные или закодированные мобильники для лодок и сейнера, интернет для большого судна… для маневра – радиопередатчик сту.

– я хочу, чтобы альберто находился в море со всей своей техникой.

рисокарпасо кивнул. инженер-гибралтарец, молодой интроверт с детским, почти лишенным растительности лицом, был отличным специалистом в своем деле. его брюки и рубашки были всегда в заломах и складках – следствие долгих часов, проведенных у радиоприемника или за клавиатурой компьютера. тереса взяла его в свою команду, потому что он виртуозно умел маскировать контакты и операции через интернет, используя в качестве фальшивого прикрытия страны, недоступные для европейских и американских полицейских служб: кубу, индию, ливию, ирак. мог в считанные минуты открыть несколько электронных адресов, проделать все необходимое, а затем навесить их на местные серверы этих стран, пользуясь номерами кредитных карточек, выкраденных или оформленных на подставных лиц. кроме того, он отлично владел стеганографией и профессионально работал с системой pgp [[80 - набор алгоритмов и программ для высоконадежного шифрования сообщений с помощью открытых ключей.]].

– на каком судне? – спросил доктор.

– на каком угодно. пусть будет спортивное. не бросающееся в глаза. «фэрлайн скуодрон», который стоит у нас в пуэрто-банус, вполне может подойти. – тереса указала инженеру обширную зону на навигационной карте, к западу от альборана. – ты будешь координировать связь оттуда.

гибралтарец изобразил на лице стоическую улыбку. латакия и доктор насмешливо смотрели на него; все знали, что его моментально укачивает в море, однако, несомненно, у тересы были свои причины для такого решения.

– именно так.

тереса посмотрела на свою сигарету. как бы давая понять: я не собираюсь докуривать ее. тапиа, отлично поняв намек, бросил на американца беспокойный взгляд, говоривший: она же сейчас уйдет. ранхель, судя по всему, был того же мнения. и сразу перешел к сути дела:

– вам говорит что-нибудь имя сесара бэтмена гуэмеса?

три секунды молчания, два взгляда, вонзившиеся в нее. она выдохнула дым насколько возможно медленнее:

– представьте себе, нет.

два взгляда скрестились, затем вновь устремились на нее.

– и тем не менее, – сказал ранхель, – вы когда-то были с ним знакомы.

– странно. но в таком случае я, наверное, его бы помнила, правда?.. – она взглянула на стенные часы – корректный повод встать и закончить этот разговор. – а теперь, надеюсь, вы извините меня…

мужчины снова переглянулись. а потом агент дэа улыбнулся. широкой, почти добродушной улыбкой. в его работе, подумала тереса, если уж кто-то улыбается так, значит, у него есть особо серьезный повод.

– дайте мне еще пять минут, – сказал американец. – чтобы рассказать вам одну историю.

– я люблю только истории со счастливым концом.

– а конец этой истории зависит от вас.

и гильермо ранхель, которого все называли вилли, начал рассказывать. дэа, пояснил он, не занимается спецоперациями. его задача – собирать данные, как полиция, держать сеть доверенных информаторов, платить им, составлять подробные доклады о деятельности, связанной с производством, транспортировкой и реализацией наркотиков, включать в них конкретные имена и фамилии и подготавливать материалы для передачи в суд. поэтому дэа использует агентов. таких, как он. людей, которые внедряются в организации контрабандистов наркотиков и действуют там. сам ранхель тоже работал так сперва в группах чикано в районе калифорнийского залива, потом в мексике – контролером секретных агентов. и так восемь лет, за исключением четырнадцати месяцев, проведенных в медельине, в колумбии, в качестве связного между своей конторой и поисковой группы местной полиции, которой было поручено захватить и убить пабло эскобара. и, кстати, тот знаменитый снимок, где наркобарон, поникший, подавленный, стоит в окружении тех самых людей, что позже убили его в лос-оливос, сделал он, ранхель. теперь этот снимок, вставленный в рамку, висит в его кабинете в вашингтоне.

– я не улавливаю во всем этом ничего интересного для себя, – сказала тереса. она загасила окурок в пепельнице – не торопясь, но решительно, давая понять, что разговор окончен. – уже не в первый раз, – добавила она, – полицейские, агенты или контрабандисты приходят ко мне с разными историями. у меня нет ни малейшего желания терять время.

– я рассказываю вам это, – ответил американец, – чтобы вы поняли суть моей работы.

– я ее отлично поняла. а теперь прошу извинить меня…

она встала. эктор тапиа, повинуясь привычке, перешедшей в рефлекс, тоже поднялся, застегивая пиджак. он растерянно и беспокойно смотрел на своего спутника, однако ранхель продолжал сидеть.

– блондин давила был агентом дэа, – просто сказал он. – он работал на меня, и поэтому его убили.

тереса внимательно всмотрелась в умные глаза американца: он явно ожидал эффекта от произнесенных им слов. ну, ты уже взорвал свою бомбу, подумала она. и ничего, если не считать, что в твоем арсенале стало одной бомбой меньше. ей хотелось расхохотаться. выпустить на волю смех, которому она не давала выхода двенадцать лет, с самого кульякана, штат синалоа. посмертная шутка проклятого блондина. но она только пожала плечами.

– а теперь, – хладнокровно произнесла она, расскажите мне что-нибудь такое, чего бы я не знала.

* * *

даже не смотри на нее, сказал блондин давила. не заглядывай в записную книжку, смугляночка моя. отнеси ее дону эпифанио варгасу и отдай в обмен на свою жизнь. но в тот вечер, в кульякане, тереса не смогла удержаться от соблазна. несмотря на то что думал о ней блондин, у нее имелись собственные мысли и чувства. а еще ей было любопытно узнать, в какой ад ее ввергли только что. поэтому незадолго до того, как кот фьеррос и поте гальвес появились в квартирке рядом с рынком гармендиа, она, нарушив правила, начала листать книжку в кожаном переплете, хранившую ключ к тому, что уже случилось, и к тому, что вот-вот должно было случиться. имена, адреса. контакты по ту и другую сторону границы. ей хватило времени, чтобы заглянуть в действительность прежде, чем все рухнуло, и она бросилась бежать с «дабл-иглом» в руке, одинокая, охваченная ужасом, точно зная, от чего пытается убежать. все это емко выразил тем же вечером, не подозревая об этом, сам дон эпифанио варгас. твой парень слишком любил шутить. шутить. держать рискованные пари – даже когда их предметом была она. тереса знала обо всем этом, когда пришла в часовню мальверде с записной книжкой, которую ни за что не должна была читать, но которую читала, проклиная блондина за то, что он подвергает ее такой опасности – подвергает именно ради того, чтобы спасти ее. типичный ход мыслей игрока, привыкшего совать в пасть койота и свою собственную голову, и чужие. если я попадусь, думал этот сукин сын, тересе спасения не будет. виновна она или невиновна – таковы правила. но есть одна крохотная возможность: доказать, что она действительно ни при чем. потому что тереса никогда никому не отдала бы книжку знай она о ее содержании. никогда, знай об опасной игре человека, заполнившего ее страницы несущими смерть записями. отдавая книжку дону эпифанио, своему и блондина крестному отцу, она докажет свое неведение. свою невиновность. в противном случае она никогда бы не посмела. и в тот вечер, сидя на кровати в их квартире, перелистывая страницы – одновременно ее смертный приговор и ее единственно возможное спасение, – тереса прокляла блондина, ибо теперь наконец-то все отлично понимала. просто броситься бежать означало приговорить себя к тому, что далеко ей не уйти. она должна была отдать книжку, чтобы доказать, что ее содержание ей неизвестно. ей нужно было проглотить страх, выкручивавший кишки, и постараться, чтобы голова осталась спокойна. нейтральный голос с точно соответствующей обстоятельствам дозой волнения, искренняя мольба, обращенная к человеку, которому верили они с блондином. девчонка контрабандиста, испуганный звереныш. я ничего не знаю. клянусь вам, дон эпифанио. а что я должна была читать? поэтому она осталась жива. и поэтому сейчас здесь, в ее кабинете в марбелье, агент дэа вилли ранхель и секретарь посольства эктор тапиа смотрели на нее, раскрыв рты – один сидя, другой стоя и все еще шаря пальцами по пуговицам пиджака.

– так вы знали все это время? – недоверчиво спросил американец.

– я знаю об этом уже двенадцать лет.

тапиа снова упал в кресло, на этот раз забыв расстегнуть пуговицы.

– боже всемогущий, – пробормотал он.

двенадцать лет, подумала тереса. я на двенадцать лет пережила тайну – такую, которые убивают. потому что в ту последнюю ночь в кульякане, в часовне мальверде, где было душно от влажной жары и дыма свечей, она сыграла, почти без надежды, игру, придуманную ее погибшим мужчиной, и выиграла. ее не выдали ни голос, ни нервы, ни ее страх. потому что он был славным парнем, этот дон эпифанио. и хорошо относился к ней. он хорошо относился к обоим, хоть и понял из книжки, а может, знал раньше, что раймундо давила парра работал на департамент по борьбе с наркотиками при американском правительстве и что наверняка сесар бэтмен гуэмес приказал убрать его именно поэтому. и вот так тереса сумела обмануть всех, рискнув и выиграв безумное пари на острие ножа, и все случилось так, как предвидел блондин. она представила себе, что говорил дон эпифанио на следующий день.

она ничего не знает. совсем ничего. как она принесла бы мне эту чертову книжку если бы знала? так что можете оставить ее в покое. бог с ней. это был один-единственный шанс из ста, но его хватило, чтобы спасти ее.

теперь вилли ранхель смотрел на тересу очень внимательно и с уважением, которого прежде не было в его взгляде.

ранхель потер нос, взглянул на эктора тапиа, потом, с кривой улыбкой, снова на тересу. он сидел на краешке кресла, упершись руками в колени. он больше не выглядел добродушным. теперь, подумала тереса, он ведет себя, как умная, злопамятная охотничья собака.

– человек, которого вы наверняка тоже не помните… нынешний депутат от синалоа и будущий сенатор эпифанио варгас ороско.

тереса прислонилась спиной к стене и обвела взглядом немногочисленных в этот час посетителей за столиками в «олд рок». ей часто думалось лучше, когда она была среди незнакомых людей и наблюдала за ними – вместо того, чтобы оставаться наедине с той, другой женщиной, всюду сопровождавшей ее. уже подъехав к своему дому в гуадальмине, она вдруг велела поте гальвесу ехать в гибралтар, а когда они оказались за решетчатой оградой, стала подсказывать ему путь среди узких улочек, пока не приказала остановить «чероки» перед белым фасадом небольшого английского бара, где в прежние времена – в прежней жизни – частенько бывала вместе с сантьяго фистеррой. внутри все было как раньше: кувшины, подвешенные к потолочным балкам, стены, увешанные фотографиями кораблей, картинами на исторические темы и сувенирами от моряков. она заказала у стойки «фостерз» пиво, которое всегда пил сантьяго, когда они заходили сюда, и, даже не пригубив его, пошла и села за их всегдашний столик у двери, под картиной, изображающей гибель английского адмирала; теперь она знала, кто был нельсон и как ему досталось при трафальгаре. та, другая тереса мендоса издали внимательно следила за ней. ожидая выводов. реакции на все, что ей только что рассказали, что понемногу складывалось в общую картину, объясняющую и ее саму, и ту, другую, и, наконец, что истолковывало все события, приведшие ее к этой вехе жизни. и теперь она знала даже больше, чем думала сама. было очень приятно, ответила она. именно это – дословно – сказала она, когда человек из дэа и человек из посольства закончили рассказывать ей то, что пришли рассказать, и оба воззрились на нее в ожидании реакции. вы сошли с ума, было очень приятно, прощайте. тереса видела, что они уходят обескураженными. возможно, ожидали комментариев, обещаний. обязательств. но ее бесстрастное лицо, ее равнодушие оставили им мало надежды. никакой. в общем-то, она просто послала нас к такой-то матери, тихо сказал эктор тапиа, когда они уходили, однако не настолько тихо, чтобы тереса не расслышала. несмотря на всю свою выучку, дипломат выглядел подавленным. а тот, другой, сказал: подумайте как следует. они попрощались. не понимаю, ответила она, когда они уже закрывали за собой дверь, о чем я должна подумать. синалоа очень далеко. с вашего разрешения.

и вот теперь она сидела в гибралтарском баре и думала. вспоминала крупицу за крупицей, по порядку выстраивая в голове все сказанное вилли ранхелем. историю дона эпифанио варгаса. историю блондина давилы. свою собственную историю. сам шеф блондина, сказал этот гринго, сам дон эпифанио узнал обо всем связанном с дэа. став владельцем «нортенья де авиасьон», варгас на первых порах сдавал свои самолеты в аренду «сазерн эйр транспорт», компании-ширме правительства сша, для перевозок оружия и кокаина, посредством которых цру финансировало контрреволюционное партизанское движение в никарагуа.

блондин давила, в то время уже агент дэа, был одним из тех летчиков, что выгружали оружие и боеприпасы в аэропорту города лос-льянос в коста-рике, а потом возвращались во флоридский форт-лодердейл с грузом наркотиков от медельинского картеля. когда все это закончилось, эпифанио варгас сохранил неплохие связи на той стороне, и именно так ему впоследствии стало известно о находке того американского таможенника, что выдал блондина. заплатив доносчику, варгас некоторое время держал информацию при себе, не принимая никаких решений. хозяин гор, в прошлом терпеливый крестьянин из сан-мигель-де-лос-орнос, был из тех, кто никогда не торопится. он уже почти отошел от непосредственного участия в наркобизнесе, намечал себе иные цели, у фармацевтической компании, которой он руководил издали, дела шли хорошо, а недавние государственные приватизации позволили ему отмыть крупные суммы денег. его семья жила на огромном ранчо в окрестностях эль-лимона, на которое он сменил дом в кульяканском районе чапультепек, а его любовница, в свое время известная фотомодель и диктор телевидения, – в роскошной квартире в масатлане. ему было ни к чему осложнять себе жизнь решениями, которые сделали бы его объектом мести. блондин давила работал теперь на бэтмена гуэмеса, следовательно, эпифанио варгаса это дело не касалось.

– однако, – продолжал рассказывать вилли ранхель, – ситуация изменилась. варгас сделал себе целое состояние на эфедрине, килограмм которого шел в соединенных штатах по пятьдесят тысяч долларов – против тридцати тысяч за кокаин и восьми тысяч за марихуану. у него были хорошие связи, открывавшие ему двери в политику; наступил подходящий момент окупить те ежемесячные полмиллиона, которые он много лет отводил на подкуп должностных лиц. он уже видел для себя спокойное, респектабельное будущее, далекое от треволнений, доставляемых прежними занятиями. связанный где финансовым интересом, где взятками, где соучастием с наиболее видными семьями города и государства, он имел достаточно денег, чтобы сказать «хватит» или продолжать зарабатывать новые деньги общепринятыми способами. так что внезапно начали умирать люди, подозрительным образом связанные с его прошлым: полицейские, судьи, адвокаты.

восемнадцать человек за три месяца. настоящая эпидемия. в свете всего этого фигура блондина тоже выглядела препятствием: слишком уж много он знал о героических временах «нортенья де авиасьон». агент дэа торчал в прошлом дона эпифанио варгаса, как опасное острие, способное вспороть его будущее.

– но варгас был умен, – сказал ранхель. – умен и смекалист той крестьянской смекалкой, которая и привела его на нынешние высоты. и он переложил работу на другого, не открыв истинных причин. бэтмен гуэмес никогда бы не убрал агента дэа; но летчик, крысятничающий за спиной у своих хозяев, – совсем другое дело. варгас убеждал бэтмена: следует примерно наказать и тому подобное. его и его двоюродного брата. для острастки тем, кто промышляет такими делишками. мне он тоже кое-что задолжал, так что можешь считать это личной услугой. и в конце концов теперь его хозяин – ты. так что тебе и карты в руки.

– с каких пор вам известно все это? – спросила тереса.

– кое-что уже давно. почти с тех самых пор, как это случилось. – человек из дэа подчеркнул свои слова энергичным жестом. – остальное примерно пару лет, с того момента, как защищаемый свидетель сообщил нам подробности… и он сказал еще кое-что… – ранхель сделал паузу, словно предлагая ей самой договорить то, что он заменил многоточием. – позже, когда вы стали приобретать известность по эту сторону атлантики, варгас сильно пожалел, что позволил вам ускользнуть из синалоа живой. и напомнил бэтмену гуэмесу, что за вами кое-что числится на родине… а бэтмен послал двух киллеров довести дело до конца.

лицо тересы было непроницаемо. это твоя история, американец. это ты принес ее мне.

– да что вы говорите. и что же дальше?

– об этом следовало бы спросить у вас. они куда-то исчезли.

эктор тапиа мягко вставил:

– сеньор хочет сказать, что исчез один из них. второй, по всей видимости, остался здесь. и отошел от дел. почти.

– а почему вы явились со всем этим ко мне?

ранхель посмотрел на дипломата. теперь действительно твой черед, говорил этот взгляд. тапиа снова снял очки и опять надел, потом несколько мгновений разглядывал свои ногти, будто на них было записано то, что ему предстояло сказать.

– вы просите, – сказала она, еще не вполне веря, – чтобы я рассказала вам все то, что, по-вашему, я знаю об эпифанио варгасе. чтобы я стала стукачкой – в мои-то годы. и это при том, что я родом из синалоа.

– не только чтобы просто рассказали, – уточнил ранхель. – а чтобы вы рассказали об этом там.

– где там?

– перед комиссией по вопросам юстиции при генеральном прокуроре республики.

– то есть вы имеете в виду – чтобы я поехала в мексику давать показания?

– да, в качестве защищаемого свидетеля. полная неприкосновенность. это будет происходить в мехико при наличии всех личных и юридических гарантий. и вы будете иметь право на благодарность народа своей страны и правительства соединенных штатов.

внезапно тереса встала. рефлекторно, не думая. на этот раз оба мужчины поднялись одновременно: ранхель недоумевал, тапиа явно испытывал неловкость. я же тебе говорил, читалось на его лице, когда он в последний раз переглянулся с человеком из дэа. тереса подошла к двери и резко распахнула ее. там, в коридоре, стоял поте гальвес. благодаря своей обманчивой полноте он выглядел вполне мирно, но руки держал чуть отведенными от тела. если понадобится, сказала она ему взглядом, вышвырни их отсюда пинками.

– вы, – она почти выплюнула эти слова, – сошли с ума.

* * *

и вот теперь она сидела за таким знакомым столиком в гибралтарском баре, размышляя обо всем этом. сидела вместе с крохотной новой жизнью, которая зарождалась в ней и с которой она еще не знала, что делать. с отзвуками недавнего разговора в голове. со своими ощущениями. с последними словами и старыми воспоминаниями. с болью и благодарностью. с образом блондина давиды – безмолвного и неподвижного, как она сейчас, в той кульяканской таверне, – и с образом другого мужчины, сидевшего рядом с ней однажды ночью в часовне святого мальверде. твой блондин любил пошутить, тересита. ты правда ничего не читала? тогда уходи и постарайся зарыться так глубоко, чтобы тебя не нашли. дон эпифанио варгас. ее крестный отец. человек, который мог убить ее, но сжалился и не убил. который потом раскаялся в этом, но уже ничего не мог поделать.

глава 16.

вьюки на сторону сбились

тео альхарафе вернулся два дня спустя с вполне удовлетворительной информацией. платежи пунктуально приходят на гран-кайман. предпринимаются шаги для приобретения в собственность небольшого банка и пароходной компании в белизе. дочиста отмытые деньги, размещенные в трех цюрихских и двух лихтенштейнских банках, дают высокую прибыль. тереса внимательно выслушала доклад, просмотрела документы, тщательно ознакомилась с несколькими бумагами, подписала их, и они с тео поехали ужинать в «сантьяго» – ресторан в марбелье, выходящий фасадом на приморскую аллею; поте гальвес сидел снаружи, за одним из столиков на террасе. бобы с ветчиной и тушеная скумбрия, вкуснее и сочнее мяса лангуста.

бутылка «сеньорио де ласан» урожая 1996 года. тео был разговорчив и мил. красив. пиджак на спинке стула, дважды подвернутые рукава белой рубашки, бронзовые руки с крепкими запястьями, покрытыми вьющимися волосками. «патек филипп», отполированные ногти, на левой руке блестящее обручальное кольцо.

иногда, не донеся до рта бокал или вилку, тео поворачивал свой безупречный профиль испанского орла, чтобы взглянуть на улицу и на входную дверь. пару раз вставал из-за стола поздороваться с кем-то. томас пестанья, ужинавший в глубине зала с группой немецких инвесторов, словно бы не заметил их появления, однако вскоре к их столику подошел официант с бутылкой хорошего вина. от сеньора алькальда, сказал он. вместе с его приветствиями.

тереса смотрела на сидящего напротив мужчину и размышляла. она не собиралась рассказывать ему ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра, а может, и вообще никогда о том, что таится в ее утробе. и любопытно: вначале она думала, что скоро придут какие-то ощущения, физическое осознание начавшей развиваться в ней жизни. однако она не чувствовала ничего. была только уверенность – и размышления, к которым она приводила. вот разве только грудь, пожалуй, немного увеличилась да исчезли головные боли; но вообще тереса ощущала себя беременной, лишь когда думала об этом, или читала результаты своих анализов, или заглядывала в календарь, где в двух месяцах не были отмечены критические дни. и все же, думала она, сидя за столиком и слушая легкую болтовню тео, вот я – брюхатая, как домохозяйка, как говорят в испании. внутри меня есть что-то или кто-то, а я до сих пор не знаю, что буду делать со своей чертовой жизнью и с жизнью этого создания, которое пока ничто, но станет чем-то, если я ему позволю. она вгляделась в лицо тео, словно ища какой-нибудь знак, что помог бы ей принять окончательное решение. или с его жизнью.

– что-нибудь сейчас происходит? – с рассеянным видом негромко спросил тео между двумя глотками вина, присланного алькальдом.

– пока ничего. обычные повседневные дела.

за десертом он предложил поехать в дом на улице анча или в какой-нибудь хороший отель на золотой миле и провести там остаток вечера и ночь.

– бутылка вина, тарелка иберийской ветчины, – предложил он. – не торопясь.

но тереса покачала головой.

– я устала, – сказала она, растягивая предпоследний слог. – сегодня мне что-то неохота.

– тебе уже почти месяц что-то неохота, – заметил тео. улыбаясь – красивый, спокойный, – он нежно коснулся ее пальцев. тереса перевела взгляд на свою руку, неподвижно лежащую на столе, и некоторое время сидела так, глядя на нее, как на чужую. этой рукой, подумала она, я выстрелила в лицо коту фьерросу.

– как поживают твои девочки?

он взглянул на нее с удивлением. тереса никогда не спрашивала о его семье. нечто вроде молчаливого уговора с самой собой, который она всегда соблюдала неукоснительно.

– спасибо, хорошо, – не сразу ответил он.

один из друзей заметил:
    – тут что-то неладно, браток.
    ламберто, смеясь, ответил:
    – а пистолеты на что?..

она глотнула прямо из горлышка. долгий глоток огнем полыхнул в горле и ринулся дальше с силой выстрела. приподняв руку, тереса с саркастической усмешкой протянула бутылку женщине, которая следила за ней, прячась среди теней сада. остаться бы тебе в кульякане, мерзавка, а то, бывает, я уже не знаю, ты ли перебралась на эту сторону или я ушла туда вместе с тобой, или мы поменялись ролями в этом фарсе, и, может быть, это ты сидишь тут, на крыльце дома, а я, спрятавшись между деревьями, смотрю на тебя и на то, что ты носишь в своей утробе. она еще раз (интуиция подсказывала ей, что в последний) говорила об этом с олегом языковым – несколькими часами раньше, днем, когда русский приехал к ней узнать, все ли готово для проведения операции с гашишем. переговорив обо всем необходимом, они, как обычно, вышли прогуляться до пляжа и обратно. языков искоса поглядывал на нее, как бы изучая ее в свете чего-то нового, что не было ни лучше, ни хуже, а только печальнее и холоднее.

– и я не знаю, теса, – сказал он, – то ли ты мне кажешься другой после того, как рассказала мне о кое-каких вещах, то ли это меняешься ты сама. да. сегодня, пока мы разговаривали, я смотрел на тебя. с удивлением. ты никогда прежде не рассказывала так подробно и не говорила таким тоном. да. ты была похожа на корабль, который отчаливает. прости, если я выразил это плохо. да. такие вещи трудно объяснять. и даже думать.

– я буду рожать его, – вдруг сказала она. сказала, не обдумав, выпалила, как стреляют в упор, в тот же момент, когда решение сложилось у нее в голове, связавшись с другими, которые она уже приняла и еще только собиралась принять. языков остановился, постоял – довольно долго – с каким-то пустым лицом, затем покачал головой. не одобряя, поскольку это было не его дело, а как бы давая понять: ты вольна делать, что сочтешь нужным, и я считаю, ты вполне способна встретить лицом к лицу последствия своего решения. они сделали еще несколько шагов; русский смотрел на море, понемногу серевшее в спускавшихся сумерках, и, наконец, не оборачиваясь, сказал:

– ты никогда ничего не боялась, теса. да. ничего. с тех пор как мы знакомы, я ни разу не видел, чтобы ты сомневалась, если приходилось ставить на кон свободу и жизнь. никогда и никогда. поэтому люди тебя уважают. да. поэтому я тобой восхищаюсь… и поэтому, – закончил он, – ты находишься там, где находишься. да. сейчас.

и тогда она рассмеялась – громко и странно, отчего языков повернул голову.

– проклятый русский, – сказала она. – ты даже понятия не имеешь. я – другая женщина, которую ты не знаешь. та, что смотрит на меня, или та, на которую смотрю я; я уже не уверена ни в чем – даже в себе самой. наверняка я знаю только то, что я трусиха, и у меня нет ничего, что полагается иметь. представь себе: я так боюсь, так слаба и нерешительна, что вся моя энергия и воля – вся до последнего грамма – уходит только на то, чтобы это скрыть. ты не можешь себе представить, скольких сил мне это стоит. потому что я сама никогда не выбирала – слова к моей жизни мне всегда писали другие. ты. пати. они. ты только вообрази, какая я трусиха. мне не по душе жизнь вообще и моя в частности. мне не по душе даже этот маленький паразит, эта крошечная жизнь, которую я сейчас ношу в себе. я больна тем, что уже давно отказалась понять, и я даже не честна, потому что молчу об этом – даже перед самой собой. я уже двенадцать лет живу так. все время притворяюсь и молчу.

после этого оба долго стояли молча, глядя, как постепенно темнеет море. в конце концов языков снова покачал головой. очень медленно.

– ты уже решила что-нибудь насчет тео? – мягко спросил он.

– не беспокойся о нем.

– операция…

– и за операцию не беспокойся. все в порядке. все, включая тео.