— Это верно.
Он навалился на нее, прижимая бугор в брюках к ее бедрам.
В этот момент в комнату вошла мадам Мэй и с нею две девушки.
Белый Джек молниеносно отпрянул в сторону, и все же проделал он это не настолько быстро, чтобы натренированный взгляд мадам Мэй не уловил все детали имевшей только что место сцены. Она смерила его уничтожающим взглядом.
— У нас здесь положено платить за это, милый. Если вам так хочется провести время с ребен-ком, будьте добры раскошелиться. — Голос ее был полон издевки.
Белый Джек уже обрел присутствие духа.
— В тот день, когда мне придется за это заплатить, женщина, со мной все будет кончено. Ма-дам Мэй и бровью не повела.
— Ты сам сказал это, милый, — нежным, ласковым голосом едва ли не пропела она.
Девушки засмеялись; звонок в дверь прервал дальнейший обмен любезностями.
На пороге стояли трое студентов, судя по их лицам — новички. Мадам Мэй радушно пригласила их войти, предложила напитки, стараясь, чтобы гости чувствовали себя как можно свободнее. Представила им своих девушек.
— Вот они. Выбирайте себе по вкусу.
Кэрри ласково улыбнулась одному из них и, взяв его за руку, повела к себе в комнату.
Парень ужасно нервничал. Красное лицо покрылось капельками пота.
— Как тебя зовут, сладкий мой? — промурлыкала она.
— Ген…ри. — На последнем слоге голос его дрогнул.
— Так вот, Ген…ри. Нам с тобой предстоит вместе провести время самым удивительным обра-зом. О'кей, Генри?
Он смог только кивнуть. В его восемнадцать лет она была первой.
Кэрри ловкими движениями снимала с него одежду, удивляясь про себя его тщедушному телу. Спустив вниз трусы, она поневоле едва заметно вздрогнула. Длинный, белый и тонкий, похожий на свернувшегося червяка. Она вздохнула, — Ген…ри, какой же ты у меня большой и красивый! Какой же ты великолепный! Сейчас мы с тобой займемся таким, о чем ты мог только мечтать. Правда, мальчик мой, правда?

ДЖИНО.1924 — 1926

9 июля 1924 года Джино Сантанджело после пятинедельного ожидания в камере предваритель-ного заключения предстал перед судом, который признал его виновным в совершении попытки ог-рабления, и был приговорен к восемнадцати месяцам тюремного заключения. Он легко отделался. Алдо Динунцио получил два года. Отбывать срок их отправили вместе, в Синг-Синг.
Алдо был убежден в том, что их кто-то предал, он весь кипел от желания отомстить.
— Кому вы проболтались? — не переставая допытывался он у двух парней, бывших на деле рядом с ним. — Кто еще знал о складе?
Оба клялись, что никому не произнесли ни слова. Но Алдо не оставлял их в покое, и как-то са-мо собой всплыло, что один все же похвастался предстоящей работой перед своей сестрой.
Для Алдо этого оказалось достаточно. Теперь он знал, кого винить.
— Сука! — бурчал он. — Она-то и пошла к копам. Когда я выберусь отсюда, она пожалеет, что родилась на свет. Джино пытался успокоить его, но впустую.
— Дай мне только выйти. Как только нога моя перешагнет порог этого заведения — сучка по-лучит свое. Подожди, увидишь.
Джино быстро понял, что, находясь в тюрьме, лучше всего держаться замкнуто и не во что не встревать. Его сосед по камере, пожилой человек, отбывал срок за попытку убийства. Они оба игно-рировали друг друга. Это оказалось лучшим способом выжить в условиях совместного проживания.
Старик имел привычку громко мочиться в ведро, заменявшее собой унитаз, и почти каждую ночь он предавался онанизму как раз в то время, когда Джино укладывался спать. Это было омерзи-тельно, но Джино научился не обращать внимания и на это. Он старался заставить себя забыть о женщинах, о сексе, о теплом и ласковом теле. С удивлением обнаружив, что у него почти постоянно стоит, он тем не менее отказывался, в отличие от других заключенных, от самоублажения. Время от времени ему снились влажные сны, и наутро он просыпался раздраженным и разочарованным.
Секса ему не хватало больше, чем чего бы то ни было. Днями напролет Джино мечтал о тех женщинах, с которыми будет заниматься любовью сразу же, как только вновь обретет свободу. Чаще других он представлял себе в мыслях маленькую блондиночку из бара Толстяка Ларри. Он ни разу не разговаривал с ней после того дня, когда та его отшила в присутствии своих подруг, но он знал, что заговорит с ней непременно. И дайте ему только вернуться домой — уж тогда ее волшебный бугорок… да, парень, ничего, потерпи.
Письма от Косты продолжали приходить, и однажды Вера решила все-таки наведаться к Джи-но. За прошедшее время она не стала выглядеть лучше. На месте двух выбитых Паоло зубов так и зияли безобразные дырки, кожа стала морщинистой, лицо опухло от постоянных выпивок.
— Ты дрянной мальчишка, — жаловалась она. — Память коротка, да? Столько месяцев, а от тебя ни слова. Пришлось самой выяснять, где ты находишься, вот и приехала.
— Ото.
Он почувствовал себя смущенным, не в силах оторвать взгляда от черных дырок у нее во рту.
— Так здорово, что ты выбралась ко мне.
— Ну еще бы. Но что это за приемная мать, если она даже такой мелочи для своего сыночка сделать не может? И вот что я тебе теперь скажу, Джино: я не собираюсь появляться в этой параше еще раз. С меня хватило еще тогда, когда я бегала сюда к Паоло. Сам придешь ко мне, когда выпус-тят, о'кей?
— Что с отцом?
— Этот подонок забрал все мои деньги и удрал. В тот самый день, когда я вышла из больни-цы. — Вера ткнула пальцем себе в рот. — Наверное, ему надоел мой портрет.
— Тебе нужно заняться своими зубами. У меня есть деньги, если хочешь, — быстро сказал Джино.
Она рассмеялась вызывающе.
— Спасибо, детка, но, должна тебе сказать, отсутствие передних зубов только помогает бизне-су. Теперь я умею делать такие вещи, что мужики просто обалдевают! — Она придвинулась ближе к разделявшей их частой металлической сетке. — Мы как-нибудь попробуем вместе — когда выйдешь.
Джино улыбнулся.
— Ладно тебе, Вера! Та хихикнула.
— Просто я хочу поднять тебе настроение. Я-то знаю, о чем вы все здесь думаете. Нелегко вам приходится.
— Да уж!
— Черт возьми, а ты ничуть не изменился, тот же шутник! — Она поднялась со стула. — Пора. Да, Джино, спасибо… Ты знаешь, что я имею в виду. У меня раньше никого не было, кто бы обо мне заботился. А это все-таки приятное чувство.
— Как ты узнала, что это был я?
— Ты что, смеешься, что ли?
Ждать окончания срока было тяжело. Джино определили в строительную команду, и хотя рабо-та выматывала все силы, он был доволен. Устанавливались нужные связи, он многому учился, обща-ясь со старшими, более опытными людьми, которые знали, что к чему в этой жизни.
Месяцы шли один за другим, и через год Джино с удивлением узнал, что за хорошее поведение его освобождают досрочно.
Но еще больше он поразился, придя в тюремную канцелярию перед самым выходом на свобо-ду. Приемный отец Косты Дзеннокотти прислал письмо, в котором приглашал его к ним пожить ка-кое-то время. Похоже, у Джино не оставалось выбора. Выйдя за ворота тюрьмы, ему нужно было срочно нестись на калифорнийский поезд, не имея даже возможности улечься с какой-нибудь кра-соткой в постель.
Джино чувствовал себя растерянно. Не так уж и хорошо он знал Косту — фактически только по письмам. Вот дерьмо! И кому это только взбрело в голову предложить Джино, такую поездку?
Стоя рядом со своим приемным отцом Франклином Дзеннокотти на железнодорожном вокзале Сан-Франциско, Коста нетерпеливо ждал прибытия поезда. Он чуть подрос, вытянулся и, несмотря на то что для своих шестнадцати лет все еще был маловат ростом, представлял из себя симпатичного и смышленого паренька.
— Не уверен, что это такая уж хорошая идея, — в двадцатый, наверное, раз за прошедшую не-делю повторил Дзеннокотти-старший.
— Брось, отец, — ответил Коста. — Ведь мне же ты дал шанс, так? И посмотри, кем я теперь стал.

— Дер… — начал было Джино.
— Простите? — холодно перебил его Франклин. Джино закашлялся.
— Что-то в горле, — смешавшись, объяснил он. Вместе со стулом Коста отъехал от стола, под-нялся.
— Нам пора, — быстро проговорил он.
В доме с кисками, располагавшемся неподалеку от доков, их ждало разочарование. Как только они вошли, Джино сразу почувствовал, что ничего хорошего из их затеи не выйдет.
Худшие его опасения подтвердились, как только он увидел женщину, открывшую им дверь. Кожа у той вся в угрях, губы потрескавшиеся, несуразный парик сидел кое-как. Она подмигнула обоим и жестом пригласила их внутрь.
— Двое молоденьких богачей явились провести время, а? — На ней было поношенное платье, расшитое бисером, — оно явно знавало лучшие времена; груди ее колыхались из стороны в сторо-ну. — Десятка с носа, — торопливо проговорила она. — Кто пойдет первым?
— Эй, минуточку, — запротестовал Джино. — А где девушки?
— Была здесь и вторая, — ответила женщина, — пару месяцев назад. Но она вышла замуж и уехала. Осталась только я, красавчик. — Она положила руку ему на плечо. — Идешь?
Джино стряхнул руку.
— Только не я.
Женщина повернулась к Косте.
— Денежки вперед: Покажи их!
Коста лихорадочно стал шарить по карманам.
— Подожди-ка, — вступил Джино. — Мне нужно сказать приятелю пару слов. — Показав женщине спину, он негромко заявил Косте:
— Пошли отсюда к чертовой матери. Она просто животное. Кому нужно вляпываться?
Коста сгорал от нетерпения.
— Мне, — просто ответил он.
— О Господи! — Джино не мог удержаться от смеха. — Если тебе так уж хочется…
Коста занялся подсчетом денег. Женщина схватила его за руку и потащила в соседнюю комна-ту.
В ожидании Джино принялся расхаживать. Парочка вернулась через несколько минут, женщи-на поправляла юбку.
— Теперь ты? — спросила она Джино, облизывая губы.
— Как-нибудь в другой раз.
Оба вывалились на улицу, хохоча во все горло.
— Как ты решился? Это же настоящая свинья.
Коста сиял от успеха.
— Все нормально, Джино, честное слово. Мне кажется, с другой у меня бы ничего и не получилось… ну, понимаешь… с хорошенькой девушкой или что-то в этом роде. А так все отлично. Мне плевать, что она думает, поэтому-то все и получилось. — Он засмеялся. — Похоже, мне это понравилось!
Джино хлопнул его по спине.
— Еще бы, ведь ты мой друг, так?
В первую же субботу после приезда Джино в Сан-Франциско они вместе с Костой отправились купаться к пристани. Когда они вернулись домой, в прихожей стояла девушка, самая красивая из всех, каких до этого дня приходилось Джино видеть. Хрупкая фигурка с платиновыми волосами и ясным взглядом светящихся глаз.
— Моя сестра Леонора, — просто сказал Коста. Впервые в жизни Джино забыл о том, что у не-го в штанах, и не сводил с девушки глаз. Она такая… мягкая. Совершенно не похожа на тех, ко-торых он знал раньше. И мысли у него сейчас совершенно не похожи на прежние.
— Я так рада знакомству с тобой, Джино, — сказала она, протягивая ему свою маленькую ру-ку. — Коста все время говорит только о тебе, даже скучно становится!
— Да? — Больше он ничего придумать не мог. Просто стоял и глазел на нее, как зеленый юнец. Сам себе Джино представлял этот момент самым важным в своей жизни.
В течение двух недель ему удалось встретить ее дважды. Она училась в школе с пансионом, так что домой приходила только на выходные. В такой ситуации трудно рассчитывать на то, что их зна-комство получит хоть какое-то продолжение. А Джино так стремился к этому.
Им еще ни разу не пришлось остаться наедине. Собственно говоря, они не имели даже возмож-ности побеседовать друг с другом. И тем не менее… она знала, что именно чувствовал Джино. Он был в этом уверен. Он замечал ее взгляды, которые она бросала на него, сидя за столом напротив: се голубые глаза следили за каждым его движением, изящно очерченные губы подрагивали, рука не-вольно поднималась к лицу, чтобы отбросить в сторону локон.
Джино вовсе не вожделел ее тела: он испытывал к ней совсем иное чувство. Хотелось защи-щать ее, заботиться о ней. Может, даже жениться на ней.
Боже! Эта мысль вызвала у Джино улыбку. Да кто он такой, в свои девятнадцать лет только что выпущенный из тюрьмы и не имеющий никаких перспектив? Л после того как он расплатился с ад-вокатом, которого нанял, чтобы защитить свои интересы в суде, в кошельке у него осталось ровно две тысячи семьдесят пять долларов. Состоянием это не назовешь. Но не так уж, по сути, и мало. Ведь с его честолюбием рано или поздно, законными путями или нет, он добьется своего, он знал это… А когда такой день наступит, Джино хотелось, чтобы Леонора находилась рядом с ним.
В конце концов, ему еще представится случай поделиться с нею своими планами. Через две не-дели он должен будет сесть в поезд, который доставит его назад, в Нью-Йорк. Миссис Дзеннокотти он пришелся по нраву, а вот с главой семьи дело обстояло совсем наоборот. О, он был вежлив, даже щедр. Но глаза его ясно давали понять, как именно Франклин Дзеннокотти расценивает сложившееся положение. Ему страстно хотелось, чтобы Джино как можно быстрее убрался из его жизни. Это было написано на его лице столь недвусмысленно, что ошибиться Джино не мог.
Леонора Дзеннокотти прекрасно отдавала себе отчет о природе тех взглядов, которые бросал на нее Джино, они смущали и возбуждали ее одновременно.
— Он кажется мне таким привлекательным, — призналась она своей лучшей подруге, Дженни-фер. — Но он ни разу мне ничего не сказал. Только смотрит на меня через стол. Что мне делать?
Дженнифер посчитала все это в высшей степени романтичным.
— Хотела бы я, чтобы кто-нибудь так смотрел на меня, — в задумчивости произнесла она. — Коста даже не знает, наверное, что я существую.
— Коста? Да ведь он моложе тебя. Неужели он тебе нравится?
— Всего на семь месяцев, и он мне правится, ты и сама знаешь об этом.
— Тогда приезжай к нам на воскресенье. Повеселимся! Дженнифер и в самом деле приехала вместе с Леонорой на уик-энд, и в тот вечер за столом завязалась оживленная перестрелка взглядами. Мэри и Франклин Дзеннокотти оставались в полном неведении относительно настроений сидевшей в комнате молодежи. К тому же у отца разболелась голова, и он встал из-за стола еще до того, как был подан кофе. Мэри не потребовалось много времени, чтобы последовать за мужем.
Впервые Джино оказался в одной комнате с Леонорой, когда рядом не сидели ее родители, бдительно следящие за его манерами.
— Как дела? — промямлил он. — Как школа? Она провела языком по бледным губам.
— Спасибо, там все отлично. — И после короткого молчания:
— А ты? Нравится Сан-Франциско?
— Он отлично проводит время, — влез Коста. Леонора поджала губы. Как сильно изменился Коста после приезда Джино. Она вовсе не была против того, что се сводный брат расцветал и наби-рался уверенности в себе, однако ее ничуть не приводило в восторг то, что он лез отвечать на вопро-сы, заданные его другу.
Установившееся молчание нарушила Дженнифер.
— Почему бы нам всем не пойти искупаться? Здесь так жарко. Это было бы здорово.
— Да, — согласился Джино. — Отличная идея.
— Папа никогда не разрешит… — начала Леонора.
— Папа никогда не узнает, — перебил ее Коста. — Он уже выпил свои пилюли от головной боли, и если мы тихонечко…
— Но почему обязательно в бассейне? — поинтересовался Джино. — Если пойти на пристань, то там нам не придется беспокоиться о том, чтобы тихонечко…
— Конечно же! — Дженнифер любила всякие приключения. — Ну пожалуйста!
— Мы не можем оставить дом, — твердо заявила Леонора.
— Эй, неужели тебе не хочется узнать меня получше? — На нее в упор смотрел Джино.
Она явственно ощутила, как по телу пробежал разряд, и тут же переменила свое решение.
— Мне нужно надеть купальник. Пошли, Дженнифер, я одолжу тебе какой-нибудь из своих. Мы переоденемся наверху, а сверху натянем платья.
— Послушные девочки. — Джино с одобрением кивнул. Не прошло и получаса, как они уже вовсю плавали в черной воде доков.
— Как здорово! — воскликнула Дженнифер. — Коста, давай наперегонки!
Джино подплыл ближе к Леоноре, заколовшей высоко свои роскошные волосы. Они вместе плескались в воде у борта чьей-то рыбацкой лодки.
— Я не очень-то мастер говорить разные слова, — вдруг вырвалось у Джино, — но хочется сказать тебе, что я сейчас чувствую.
У Леоноры участился пульс.
— Да? — едва слышно выдохнула она.
— Ну… знаешь… ну… О Боже! Не представляю себе, на что может быть похожа любовь. Но, Господи! Если это вроде бы как замерзнуть в воде, то я уже замерз — понимаешь? — Он протянул ей руку. — Это правда.

— Я знаю, что ты хочешь сказать, — прошептала она в ответ. — Мне кажется, что у меня такое же ощущение.
— Эгей! — Джино подумал, что сейчас захлебнется от счастья. Никогда ранее не доводилось ему испытывать ничего подобного.
Они плыли к берегу до тех пор, пока не ощутили под ногами дно. Там он очень нежно сжал в ладонях лицо Леоноры и поцеловал. Он старался не коснуться се своим телом, но Леонора прижалась к нему, возвращая поцелуй;
Джино почувствовал, как в него уперлись ее мягкие груди, как теплые бедра соприкоснулись с его ногами. Он знал, что она неизбежно ощутила несгибаемую твердость в его плавках, твердость, с которой даже холодная вода ничего не могла поделать.
— Я люблю, люблю, люблю тебя, — шептал он между поцелуями. — Люблю, люблю, люблю.
— Я тоже, Джино, я… тоже.
Руки его непроизвольным движением легли ей на грудь, и она не оттолкнула его. Он не общался с женщиной с того самого момента, как вышел из тюрьмы, но ведь сейчас рядом с ним Леонора, и ему удавалось держать под контролем свои инстинкты.
— Господи, — негромко проговорил он. — Мне не хочется, чтобы все это было так.
— Почему? Будем делать то, что хотим делать. — Она покрывала его страстными поцелуя-ми. — Никогда мне не было так хорошо.
В этот момент, брызгая друг в друга, к ним подплыли Дженнифер и Коста.
— Давайте с нами, — жалобно сказала Дженнифер, — без вас скучно. Я-то думала, что мы по-плаваем наперегонки.
Джино неохотно отдалился от Леоноры.
— Ну конечно.

Не старая ли это его знакомая? Выглядевшая старше своих лет из-за губной помады и причес-ки-перманента, но с неизменным высокомерно-заносчивым видом посматривающая вокруг. Мисс Дразнилка. Та самая, что занимала все его мысли вплоть до того дня, когда он впервые увидел Лео-нору. Теперь она стала похожей на настоящую даму из толпы, только было в ее внешности что-то дешевое.
— Эй! — Он направился к ним. — Банан!
— Джино! — Тот рывком вскочил на ноги. — Когда же это тебя выпустили, старина? Каким образом? Джино скорчил гримасу.
— Что мне сказать тебе, парень? Только то, что я не рекомендовал бы тебе проводить свой от-пуск там, где я был.
Банан расхохотался, обнимая старого приятеля.
— Сейчас я куплю тебе выпивку, и ты поподробнее расскажешь мне обо всем.
— Извините меня, — пронзительным голоском заявила о себе мисс Дразнилка, дергая Банана за рукав пиджака.
— Гм? О, да… Джино, помнишь Синди, а?
— Ну еще бы. — Он послал ей улыбку. — Она всегда относилась ко мне так по-дружески, как я мог забыть се? Синди искоса взглянула на Джино.
— Да-да, — едко заметила она. — Джино Санганджело. Д-Ж-И-Н-О. Помнится, я еще должна была немало о тебе услышать?
— Так и будет, куколка, так оно и будет. — Не обращая больше на нее внимания, Джино по-вернулся в Банану. — Посмотрите на него! Похоже, дела у тебя идут неплохо. Когда мы виделись последний раз, ты валялся на больничной койке животом кверху с парой сломанных ребер? Что про-изошло?
Банан многозначительно постучал пальцем себя по голове.
— Я набрался ума. Помнишь, о чем ты говорил мне в больнице? Ты оказался прав. Кто станет хвастаться тем, что зарабатывает на жизнь, сидя по уши в чужом дерьме? Теперь я поумнел, я стал здесь большим человеком, Джино. Уж можешь мне поверить. Большим человеком.
Они сели за столик, и Банан щелкнул пальцами, заказывая выпивку.
— Так чем же ты занимаешься? — поинтересовался Джино.
Банан опустил глаза.
— Я… м-м… оказываю услуги людям. Важным людям. Джино хранил молчание. Ему не хоте-лось давить на собеседника. Услуги могли означать все, что угодно. Лучше говорить об этом наеди-не, без Синди, дышавшей Банану в шею.
— Синди живет со мной, — объяснил тот. — У нас неплохое гнездышко в районе Сто десятой улицы.
— Да, здорово здесь все переменилось. Вот уж никак не ожидал, что ты так окрутишь моего приятеля, — обратился Джино к Синди.
— Это почему же? — требовательно спросила девушка. Джино пожал плечами.
— Как тебе сказать. Просто Банан никогда не казался… — Слова застряли у него в горле. Как он мог сейчас сказать, что Банан никогда не казался ему парнем, способным довольствоваться од-ной-единственной юбкой? Банан, последний из поколения великих трахалыциков. Он решил сменить тему.
— А что, в школу ты больше не ходишь?
Она облизнула жирно обведенные помадой губы.
— Я ее ненавидела точно так же, как ненавидела свой дом. Поэтому и ушла — оттуда и оттуда. Мне семнадцать — я достаточно взрослая, чтобы делать то, что мне самой хочется. Ведь это моя жизнь, правда?
Семнадцать. Столько же, сколько и Леоноре. Но как же они отличаются друг от друга. Синди — ловкая, накрашенная, распахнутая настежь. И Леонора — мягкая и удивительно красивая, наив-ная, как нетронутый цветок.
— А Катто вы поблизости не встречали?
— Катто! — Банан произнес это имя с отвращением, все равно что выплюнул. — Такой тупица! До сих пор сосет мамочкину сиську.
— Что ты хочешь сказать?
— То, что он хуже чирья в заднице. Сам не знает своей выгоды. До сих пор копается в мусоре со своим стариком. И вот это-то он называет зарабатывать деньги! Нет, больше он меня нисколько не интересует.
— Хочу танцевать, — заявила Синди.
— Через минуту.
— Сейчас.
Банан смущенно улыбнулся.
— Ладно, сейчас.
Джино следил взглядом за тем, как они кружились на крошечной площадке для танцев; время от времени он обводил глазами комнату, полную людей. Толстый Ларри стоял за стойкой рядом с человеком, в котором Джино признал Эдди. В полумраке виднелись еще несколько знакомых лиц. Восстановить прежние связи будет делом нетрудным.
Он прихлебывал виски из своего стакана и наблюдал за Бананом и Синди. Девушка работала на толпу, вертя своей круглой попкой, всплескивая грудью. Все та же Дразнилка. Такая же хорошенькая. Однако какой бы привлекательной Синди ни была, его это больше не волновало. Теперь у него есть Леонора, а она стоила их всех, вместе взятых.
На следующий день Джино решил навестить Катто. Тот жил неподалеку, в изрядно обветшав-шем доме, где квартиры сдавались внаем. Вместе с Катто в трех комнатах проживали его отец, мать и четверо младших братишек и сестренок. Джино всегда принимали там как родного.
— Миссис Боннио. — Он поцеловал открывшую ему дверь женщину, лицо которой прежде-временно состарил тяжелый труд. — Катто дома?
— Джино! Когда ты вернулся?
— Только вчера. Я был в Сан-Франциско.
— А я-то считала, что ты в тюрьме, дрянной мальчишка! — Она дружески похлопала его по плечу. — Катто! Катто! Поди посмотри, кто пришел! Останешься с нами поужинать? — повернулась она к Джино.
В прихожую вышел Катто, принеся с собой знакомый, но уже позабытый Джино запах мусор-ной свалки.
— Джино! Ах ты душа пропащая! — Друзья обнялись. — Мы все так скучали по тебе.
Исходящий от Катто запах никогда особенно не тревожил Джино — он привык к нему с детст-ва. Во время ужина, сидя вместе со всеми за столом, Джино чувствовал себя, как в родной семье. По-ев, он вышел с Катто на улицу — прогуляться. Вспомнив для начала старые времена, Джино затем спросил:
— Что случилось с Бананом? Он стал похож на настоящего пижона. Как это так вышло, что он процветает, а ты по-прежнему копаешься в дерьме?
Лицо Катто окаменело.
— А ты ничего не слышал?
— О чем?
— Знаешь, чем Банан зарабатывает на свои роскошные костюмы?
— Знал бы — не стал спрашивать. — В это же мгновение Джино понял, что он сейчас услышит, и догадка его оказалась верной.

КЭРРИ. 1928

Проблема заключалась в том, чтобы держать Белого Джека на каком-то расстоянии.
Только, собственно говоря, настоящей проблемы в этом не было, поскольку Кэрри обнаружила, что у нее вовсе нет испепеляющего желания сохранять дистанцию. С какой стати? Не потому ли, что он помечен печатью «Личная собственность мадам Май»? Так и что же? Подумаешь. Вот уж кого Кэрри нисколечко не боялась, так это ее. Старая жирная шлюха. Ей же вот-вот стукнет сорок, а это уже старость.
А к тому же Кэрри начала ощущать определенную усталость от того, что вынуждена отдавать половину своего заработка заведению. Наступила пора уходить. И для того чтобы уйти как следует, без Белого Джека ей не обойтись.
Сам он осторожничал, общаясь с Корри только тогда, когда Мэй отсутствовала или была чем-то занята.
— Ты, мужчина, — с вызовом бросила ему как-то Кэрри, — да есть ли у тебя яйца? Или ты бо-ишься, что мама тебе их отрежет?
Он усмехнулся, обнажив в улыбке великолепные зубы: только в самом центре рта поблескивал один золотой — результат давнишней разборки с мадам Мэй. Они не расставались уже лет десять — с того самого дня, когда он пришел в публичный дом отметить свое двадцатилетие, и именно Мэй составила ему в этом компанию.
Однако сейчас Белый Джек и не думал оглядываться на прошлое. Все его помыслы занимала теперь Кэрри, эта маленькая, горячая щелка. Она оставалась по-прежнему худой, как оголодавший кролик, зато с самой ошеломляющей грудью во всем Гарлеме. Что же заключалось в ней такого, что заставляло клиентов приходить еще и еще? Что прятала она меж своих трогательно тоненьких ног? Набиравший день ото дня силу поток посетителей в ее комнату требовал от Джека выяснить, в чем же тут дело.
— Мои яйца — это мое дело, — спокойно ответил он ей. — А ты здорово разговорилась, с тех пор как появилась здесь. Всего полгода назад, я помню, ты боялась тут и слово кому-нибудь сказать.
Кэрри потянулась.
— За это время я научилась и кое-чему еще, босс. Думаю скоро уносить отсюда ноги.
— Говорила об этом с мадам Мэй?
— Нет, не говорила. С какой стати? Если я даже и марионетка, то за мои ниточки дергает вовсе не она.
— Про себя я скажу тебе то же самое. В последнее время Мэй действительно доставала его, ка-ким-то образом проведывая обо всех его похождениях.
— Ха! — выдохнула с насмешкой Корри. — Босс. Мистер Белый Джек. Уж мы-то все знаем, кто тут кем заправляет.
Он нахмурился.
— Но-но! То, что вы знаете, — дерьмо!
— Ха!
Он поймал ее руку.
— Неужели ты ни разу не поцелуешь меня, моя девочка?
— Эй, — продолжала дразнить его Кэрри, — уж не хочешь ли ты сказать, что я тебе нравлюсь? Тебе — все знающему, все повидавшему? Мистер Лед!
Джеку приходилось действовать на вражеской территории, но все равно, какого черта! Эту яз-вительную сучку нужно поставить на место. Он с силой прижался ртом к со губам, надавил зубами, пустил в ход язык.
Кэрри отвечала ему всем телом, плотно обвив ногами, так, что он почувствовал ее тепло даже через ткань наброшенного на нее халатика.
Он начал терять контроль над собой, и тем не менее мозг его был занят одной мыслью: как бы умудриться сделать дело так, чтобы об этом не стало известно Мэй? Самой ее сейчас поблизости не было, зато девушки находились совсем рядом, и если кому-нибудь из них взбредет в голову зайти… де-е-ерьмо! Нельзя же всерьез рассчитывать на то, что в борделе станут хранить чьи-то секреты?
— Ты и вправду собираешься дать мне это, босс? — не останавливалась Кэрри. — Ты и сам знаешь, что хочешь этого. Я же чувствую.
Рука се скользнула к пуговицам на его брюках. Он не препятствовал ей. Ждал, пока его мощная плоть не обретет наконец свободу, чтобы тут же дать Кэрри такое, чего еще никто и никогда ей не давал. Регулярно трахаться Белый Джек начал в десятилетнем возрасте, так что сейчас Кэрри предстояло принять в себя его член, изощренный двадцатилетним опытом. Да она просто счастливица.
— О-о, бэби, бэби, бэби, — томно и нежно протянула она, — какой же ты кра…си…вый…
Она выскользнула из халатика, полностью предоставив свое гладкое, упругое молодое тело в его распоряжение, по-прежнему прижимаясь к своему повелителю изо всех сил. И каким-то образом,
несмотря на то что оба стояли, Он вошел в Нее. Это было нечто совсем другое. О-о, де-е-рьмо! Совсем, совсем другое!
Все вокруг пропало. Весь чертов этот мир куда-то провалился. Ничего… ничего… ничего…
А потом она почувствовала внутри себя мощные выбросы. Как выстрелы. Так он не кончал уже долгие годы. Уф-ф, даже голова закружилась.
Де-е-е-рьмо! Кэрри права. Настало время им обоим распрощаться с мадам Мэй.
Кэрри затянулась длинной тонкой сигаретой с хорошим зарядом травки. Сладкий дым заполнил легкие, веки опустились. Марихуана. Кое-кто называет ее наркотиком. Для нес же это значит только одно — мгновенное расслабление и покой. На губах Кэрри появилась легкая улыбка, движением руки она передала сигарету Джеку. Затянувшись, тот, в свою очередь, протянул ее соседу.
Они лежали на подушках: Кэрри, Белый Джек, двое каких-то музыкантов и Люсиль, заявившая после скандала в заведении, что уйдет вместе с ними.
Ах, что это был за скандал! Спектакль!
Мадам Мэй без всякого сочувствия восприняла заявление Джека о том, что он уходит.
— Ты — грязножопый ниггер! Сукин сын! Сифилитик, гоняющийся за последними шлюха-ми! — орала она, не помня себя от ярости, и голова ее в белокуром парике истерически тряслась. — Да если ты уйдешь от меня, ты в этом городе конченый человек'. Ты слышишь? Конченый'.
Неприятностей Джек не любил. Почему они не могут расстаться друзьями?
— Де-е-ерьмо! Послушай, женщина, — начал было он.
— Пошел ты со своим «Де-е-рьмо! Послушай, женщина!». Слышать не могу больше твой сла-денький сюсюкающий и виляющий голос! Уж я-то тебя знаю. Я знаю тебя, Белый Джек. — Глаза Мэй сделались бешеными. — Уме если ты уходишь сегодня отсюда с этой тупой маленькой потас-кушкой, не вздумай никогда больше возвратиться в мою жизнь! Когда тебе наскучит се тесная штуч-ка, можешь не приходить сюда в поисках настоящих женщин! Слышишь меня, черномазый?
— Я слышу тебя. Тебя слышит целый квартал. Он оставил попытку разойтись по-дружески. Сложив в чемоданы одежду, сказал Кэрри, чтобы та через десять минут была готова уйти отсюда.
— Мадам.

ДЖИНО. 1926 — 1927

Позиции Джино Сантанджело и Алдо Динунцио в бутлеггерском бизнесе неуклонно упрочня-лись. Начали они с малого, объединив свои капиталы и вложив их в закупку партии высококачест-венного канадского виски. Не желая идти ни на какой риск, связанный с привлечением чужаков, они сами гнали тяжело груженные машины, наняв только нескольких знакомых ребят для охраны, чтобы не быть по дороге ограбленными какими-нибудь конкурентами.
С закупкой собственно спиртного никаких трудностей не было; проблемы появились лишь на долгом и довольно изнурительном пути от канадской границы до центра Нью-Йорка. Непредвиден-ных сложностей хватало: то ломалось что-нибудь в грузовиках, то выборочные проверки дорожной полиции, а ведь существовали еще и бесчисленные мелкие воришки, а то и просто откровенные гра-бители.
Джино скрупулезно принимал в расчет все возможные рискованные ситуации. Несмотря на то что многие грузы в пути следования к месту назначения расхищались или портились, принося своим владельцам огромные убытки, его товар прибыл в целости и сохранности.
Они неплохо сработались с Алдо. Питая полное доверие друг к другу, они медленно, не торо-пясь, окружили себя небольшой, но сплоченной группой помощников.
Год пролетел незаметно. Джино уже исполнилось двадцать, но если судить по внешности и ма-нере действовать, ему можно было дать и больше. Соседи уважали его за хватку и решительность. Им и Алдо откровенно восхищались.
Уверенность маленькому коллективу придавало присутствие в его рядах Розового Банана, но-сившего в кобуре под мышкой револьвер и без колебаний пустившего бы его в дело, попытайся кто-нибудь остановить их в пути. От своей работы, может, противной человеческому естеству, но такой полезной, Банан получал удовольствие. Он так и жил с Синди — по-прежнему острой на язык ма-ленькой блондиночкой. К ней на редкость подходило данное кем-то прозвище Дразнилка.
От долгих, выматывающих поездок в Канаду и обратно накапливалась усталость. У парней по-тихоньку стали сдавать нервы. В банде Сантанджело, как называли их люди, временами вспыхивали стычки между ее членами. Это было плохим знаком. Джино быстро пришел, к пониманию того, что напряжение росло из-за регулярных, полных опасностей ездок туда и сюда. Он решил собрать ин-формацию о других возможностях. То, что «сухой закон» имел множество лазеек, — общеизвестно. Одной из наиболее удобных являлось то, что спиртное употреблять все-таки разрешалось — по ме-дицинским показаниям. Если врачи могли его прописать, то кто-то должен его изготовить. Поэтому правительство выдавало отдельным компаниям лицензии, наделяя их правом на законном основании выпускать спиртные напитки.
Благодаря своим связям двоюродный брат Алло, Энцо Боннатти, имел доступ в несколько та-ких компаний в самом Чикаго и его окрестностях. Поговаривали даже, что влияние его простирается еще дальше.
— Почему бы нам не договориться с ним о встрече? — предложил Джино. Ему уже давно хоте-лось поближе познакомиться с Боннатти.
Но Алдо почему-то наоборот, казалось, старался держаться подальше от своего родственника.
— С ним трудно ладить, — не переставая, повторял он.
— Трудно! — с негодованием фыркал на это Джино. — Ради Бога, ведь он же твой брат. Он та-кая же фигура, как этот долбаный Капоне. Да нажми ты на свои родственные связи!
Алдо с неохотой обещал, и, переговорив с Чикаго несколько раз по телефону, друзья уселись в поезд.
Под стук колес оба расслабились. Алдо быстро заснул, Джино смотрел в окно и размышлял о своей жизни. Ну что ж, пока вес складывается очень неплохо. В банке его уже дожидалась довольно приличная сумма. Это самое главное. Это настолько значимо, что еще совсем немного — и можно будет посылать за Леонорой. Еженедельно с помощью мистера Пуласки Джино слал ей письма. Он старался сделать все, чтобы она помнила о нем. Ее ответные письма были такими наивными и такими хорошими, что ни разу Джино не позволил себе разозлиться на нее за долгое молчание.
Его послания были полны любви и планов на будущее.
Ее — напоминали детские записочки: школьные проделки, новости из дому, и ни слова об их совместном будущем.
Вполне понятно, ей не хотелось заглядывать туда, ее пугали мысли о том, что, возможно, по-требует для своей реализации долгих, томительных лет. Как же удивится Леонора, когда он сообщит ей, что до их женитьбы буквально рукой подать!
Он разыскал приличную квартиру, сделал за нее солидный взнос. Квартира небольшая, но на-ходилась в хорошем районе: чуть в стороне от Пятой авеню, неподалеку от Сороковых улиц. Леоноре она придется по вкусу. Обставит она ее так, как сама захочет. Единственное, что Джино собирался купить еще до ее приезда, — это удобную, роскошную двухспальную кровать.
От этой мысли он чуть не застонал. Постель. Секс. Женское тело.
Как же давно это было. Но ведь он дал Леоноре обещание, а слово Джино Сантанджело крепче всяких клятв.
Он решил показать квартиру Вере. Та пришла от нее в восторг.
— Джино, твоей маленькой леди она очень понравится, — промурлыкала Вера. — Лучшего гнездышка я еще в жизни не видела.
Она была выпивши — как обычно, но это не тревожило Джино. Если спиртное помогало ей прожить еще один день — пусть пьет. Он попытался дать ей денег. Хотелось, чтобы она нашла себе новое жилье, однако Вера отказалась.
— У меня куча постоянных клиентов — не могу же я их бросить, — объяснила она.
Джино знал, что это не более чем отговорка. Он слышал, что Паоло опять угодил за решетку, и она, по каким-то одной ей ведомым причинам, хочет быть там, где после выхода на свободу он смо-жет без особого труда разыскать ее.
— Я не собираюсь все время присматривать за тобой, если ты решишься вновь пустить его к себе, — предупредил он Веру.
— Конечно, дорогой, я и сама о себе позабочусь.
Да. Так же, как в последний раз. Джино очень надеялся на то, что Паоло еще не скоро опять начнет шляться по нью-йоркским улицам.
Когда поезд прибыл в Чикаго, там вовсю шел снег. Крупные белые хлопья падали на волосы, на одежду и медленно таяли, оставляя после себя капельки воды.
— Стоило проделать такой путь, чтобы очутиться в этой мерзости! — пожаловался Алдо.
Правда же заключалась в том, что ему нисколько не хотелось отдалять себя сотнями километ-ров от процесса бурных взаимоотношений с Барбарой Риккадди. После их первой встречи, имевшей место более года назад, Алдо неустанно преследовал ее. Поначалу она безжалостно посылала его прочь своей совершенно мужской манерой речи. Однако мало-помалу Аздо удалось растопить лед до такой степени, что Барбара расторгла помолвку с полисменом и все чаще начала проводить время в обществе своего бывшего противника. Она по-прежнему при малейшей возможности обрушивала на Алдо потоки ругательств, но он, казалось, уже не обращал на них никакого внимания.
— Это первая настоящая дама, которую я встретил, — время от времени повторял он с легким подобием улыбки.
До гостиницы, где была запланирована встреча с Энцо, они добрались на такси. Администратор в холле предложил им подняться в лифте на пятый этаж. Двое телохранителей Энцо уже поджидали их там, чтобы удостовериться в отсутствии у гостей дурных намерений.
Алдо почувствовал себя оскорбленным до глубины души.
— Он — мой долбаный брат. Ну, кто я, по-вашему? Вам нужна моя пушка? — Вот она, пожа-луйста.
Он передал им свой маленький револьвер 25-го калибра, однако громилы настаивали на более тщательном осмотре.
Под брючиной обнаружился шестидюймовый охотничий нож, прихваченный прочным кожа-ным ремешком к ноге чуть выше щиколотки.
Алдо пожал плечами.

— Ничего, а? — с гордостью спросил он. Алдо поцеловал кончики пальцев.
— Да, братец, ты умеешь их подобрать. Я думаю…
Закончить свою мысль он не успел. В зал, где они сидели, стремительно ворвалась группа муж-чин с автоматическими пистолетами в руках. Без всякого волнения они принялись поливать помещение свинцом так, как садовник поливает из шланга розы.
Это был какой-то ужас — паника, истерические крики, мечущиеся из стороны в сторону люди и безошибочные звуки бьющих по телу пуль.
Реакция у Энцо оказалась завидной; он одним движением перевернул стол и укрылся за ним. Алдо ранили в руку, а Джино повезло: он инстинктивно бросился на пол при первом же выстреле.
— Долбаные выродки! — кричал Энцо своей охране. — Стреляйте!
Но тем и не требовалось команды. Перестрелка уже шла вовсю. Однако первыми же выпущен-ными пулями были убиты или тяжело ранены двое из его людей, а оставшиеся три человека, естест-венно, не могли сколь-нибудь серьезно противостоять нападавшим, которые к тому же в этот момент стали выбираться из зала, посчитав свою работу выполненной, и — это было очевидно — выполненной неплохо.
Джино осторожно подтянул Алдо поближе к себе.
Энцо, прикрываясь столом, пытался подстрелить хоть кого-нибудь из своего револьвера. Лов-ким движением руки он достал второй, перебросил его Джино.
— Не теряй времени!
Над чьим-то распростертым телом причитала женщина.
— О Боже! Мой муж! Господи, они снесли ему лицо! О-о!
Джино прицелился в одну из последних фигур. До этого ему еще не приходилось держать в ру-ках оружие, но Банан как-то объяснял ему, что к чему.
— Есть! — крикнул Энцо. — Ты всадил этому подонку пулю прямо в живот!
Стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась. Нападавшие скрылись, оставив двоих из своих людей лежащими на полу: одного, подстреленного Джино, и другого, раненного в обе ноги и безуспешно пытавшегося подползти к двери.
Энцо не колебался ни секунды. Подняв пистолет, он нажал на курок, и раненый, издав пред-смертный крик, замер в неподвижности.
— Давайте побыстрее, — пробормотал Энцо. — Нужно успеть выбраться отсюда до того, как нагрянет полиция.
Джино поднялся на ноги, обвел глазами зал. Вокруг хаос: битое стекло, перевернутые столы и стулья, разбросанные здесь и там человеческие тела.
— Тут уж ничего не поделаешь, — как бы прочитав его мысли, сказал Энцо. — Поднимай Алдо и шевелись, шевелись. Мы посадим вас в поезд — повезешь его в Нью-Йорк.
Джино помог Алдо подняться. Несмотря на кровотечение, у того хватало сил на то, чтобы сы-пать проклятиями на протяжении всего пути.
Через боковой вход они попали на улицу, где уже ждала машина.
— Живее! — заорал Энцо на водителя, тут же беспрекословно подчинившегося.
— Вы в порядке, босс? — тревожно спросил он, трогая машину с места.
— Только не вашими молитвами, — бросил Энцо. — Как это им удалось пройти незамеченны-ми мимо Большого Макса и Шотти?
— Их застали врасплох. А стрельба поднялась большая. Я тут же бросился в машину и подог-нал ее к задним дверям, как ты всегда говорил мне. Я не ошибся, босс?
— Все ты делал правильно. — В голосе Энцо еще слышалось напряжение. — Давай прямо на вокзал. Мне нужно, чтобы эти двое побыстрее убрались отсюда. — Он повернулся к Джино. — А ты молодец! Мне нравится твой стиль. И выстрел отличный.
Джино кивнул. Он боялся произнести хотя бы слово. Ему казалось, что, если только раскроет рот, его тут же вырвет.
Автомобиль остановился у здания железнодорожного вокзала, и Энцо принялся чуть ли не вы-талкивать их из салона. Ему требовалось как можно скорее начать заниматься собственными делами: рыба сама шла в его сети, в такие моменты нельзя отвлекаться ни на что другое.
— Отведи Алдо в туалет, перевяжи его. Возьми. — Он протянул Джино свой пиджак, а затем крепко пожал ему руку. — Мы еще увидимся. Будем работать вместе — у нас получится, ты сегодня сам доказал это. Ты мне понравился. Знаешь, когда нужно действовать, а когда побыть в стороне. Для меня ото очень важно.
И опять Джино кивнул. Машина резко взяла с места, оставив его и Алдо у входа в вокзал. Шел сильный снег.
— Мне что-то плохо, — пробормотал Алдо. — Почему бы нам не вернуться в свой номер?
— Энцо прав. Мы должны убраться из города, и чем скорее, тем лучше. Это в наших интересах — не сильно светиться здесь.
— Мне нужно в больницу.
— Брось. — Джино ввел его в здание вокзала. — Я перевяжу тебя.
— Тоже мне доктор долбаный нашелся.
— Кончай сволочиться. У тебя всего лишь царапина. Если бы в тебе сидела пуля, ты и на но-гах-то не смог бы стоять.
— Да ты, оказывается, эксперт! Какое дерьмо! Пройдя в мужскую комнату и сорвав с Алдо пиджак и рубашку, Джино с облегчением увидел, что был прав. Никакой дырки в руке не было — просто сильное кровотечение из длинной царапины. Джино сорвал со стоны полотенце и плотно обмотал им руку Алдо.
— До дома продержишься, — сказал он. Однако Алдо оказался неблагодарным.

— Мне нужно в больницу, — повторил он с упреком. — Если бы здесь была Барбара, она бы проследила за этим.
— Да. Как же. Барбара съела бы на завтрак твои протухшие яйца. Надевай рубашку, и пошли искать наш поезд.
Алдо натянул на себя испачканную кровью сорочку, прикрыл ее пиджаком Энцо, оказавшимся для него изрядно великоватым. Он сунул здоровую руку в карман и тут же воскликнул:
— Ты только взгляни на это!
На ладони его Джино увидел две пачки денег. В каждой оказалось по тысяче замусоленных од-нодолларовых купюр.
— Наверное, он просто забыл их вытащить, — сказал он.
— Или это, или он оставил их для нас, — предположил Алдо.
— Это не для нас, — резко перебил его Джино. — Деньги мы вернем ему. Положи.
Но он знал, что Энцо умышленно оставил пачки долларов в кармане. В конце концов, две тысячи — неплохая цена за убийство, а?
Вернувшись в Нью-Йорк, Джино продолжил разрабатывать свои планы. Жизнь коротка. Те-перь-то он очень хорошо понимал это. О бренности земного существования напоминали и газетные заголовки.
«ПЯТНАДЦАТЬ УБИТЫХ. БОЙНЯ В ЧИКАГСКОМ КЛУБЕ».
А ведь вполне могло случиться так, что он, Джино, лежал бы сейчас в одном из чикагских мор-гов. Так и не успев за этот год никого трахнуть. Мальчишкой, с нетерпением ожидавшим женитьбы. Ожидавшим. Какое отвратительное слово.

КЭРРИ. 1928

Белый Джек был человеком уклончивым. У него имелась дурацкая привычка на многие вопро-сы но отвечать, а тянуть горестно свое «де-е-е-рьмо» так, будто это объясняло все на свете.
Кэрри не могла на него долго сердиться. Он был ее единственным в мире достоянием. Он был ее мужчиной. И если Джек решил отправить ее на работу, даже не посоветовавшись предварительно с нею, — что ж, это вполне в его духе. Зато никто не смог бы упрекнуть его в скупости. После их ухода от мадам Мэй он вечно платил за них троих, в том числе и за Люсиль, и ни разу не пожаловал-ся на это.
Похоже, обстоятельства теперь складывались так, что им нужны деньги, и было бы только справедливо, если она сама и Люсиль помогли бы их заработать тем единственным способом, кото-рый им доступен. Во всяком случае, совершенно ясно, что все это он не запланировал с самого нача-ла.
Его отношение к Кэрри ничуть не изменилось. Когда было настроение. Белый Джек по-прежнему щедро одаривал ее своей любовью. Тем не менее, если ему вдруг приспичивало забраться на Корри сразу после того, как она отпустила очередного клиента, удовольствия такая любовь не приносила. По правде говоря, ей приходилось делать усилия, чтобы издавать так нравящиеся ему вздохи и стоны. Кэрри лишь притворялась, что получает удовольствие, на самом же деле ее разбива-ла усталость, между ног ощущалась боль, спина ныла, и оставалось единственное желание — за-снуть.
— Что с тобой происходит, женщина? — раздраженно спросил он ее однажды. — Ты же всегда была самой яростной в постельных утехах. А теперь мне все чаще приходится довольствоваться тво-ей холодной попкой.
— Я просто сработалась, — ответила ему Кэрри. — Сейчас у меня клиентов больше, чем было там, — у мадам Мэй, а денег — меньше. Мне казалось, что мы заведем свой собственный дом, нала-дим дело.
— Для того чтобы организовать свое заведение, нужна целая куча денег. Не моя вина в том, что эта сучка Мэй сняла со счета все до цента еще до того, как я успел получить свою долю.
— Я этого не знала! — воскликнула удивленная Кэрри.
— Ну вот видишь, — с торжеством сказал Джек, — я же не беспокою тебя своими проблемами, почему асе ты докучаешь мне своими? — Он поднялся с постели, потянулся. — Может, выбраться в город?
Она вздохнула. В город Кэрри отправилась бы с радостью — подальше от этой маленькой сня-той им квартирки, но вот-вот должен был прийти ее клиент, а постоянными посетителями нужно дорожить.
— Я не могу, а ты поезжай.
— Да. Мне нужно проветриться. Попробую подыскать третью, чтобы вам с Люсиль стало по-легче. — Он свернул в трубочку двадцатидолларовую купюру, оставленную последним клиентом на столе. — Как насчет рослой платиновой блондинки? Насчет того, чтобы вы попробовали сотворить что-нибудь этакое втроем, а? Если бы у вас вышло нечто вроде шоу, мы и в самом деле купались бы в деньгах.
— Шоу? — Кэрри никак не могла понять, о чем это он говорит.
— Шоу, детка, это когда вы втроем будете ласкать друг дружку. Да и сама должна знать, ты тысячу раз занималась этим на острове.
Кэрри окаменела.
— Этого я делать не буду.
В его голосе не слышалось и намека на желание оскорбить — только дружеское расположение.
— Ты же шлюха, женщина. Ты будешь делать все. Кэрри следила за тем, как он одевается. Ушел. Улегшись на живот, она плакала до тех пор, пока не кончились слезы.
Она не слышала, как в комнату вошла Люсиль, и осознала ее присутствие только тогда, когда почувствовала у себя на спине ее нежную легкую руку.
— А ты думала, что он сказочный принц, милая моя? — спросила Люсиль с жалостью в голо-се. — Он — сутенер, а мы — его женщины. Мы все стоим друг друга, так что нет нужды обижаться на него. Если уж тебе так хочется поплакать, попытайся себе представить, что это значит — быть такой, как я.
Кэрри села, уставившись Люсиль в глаза.
— Как ты не понимаешь, — голос ее дрожал. — Ты всегда была такой. У меня же жизнь могла стать совсем другой, меня превратил в проститутку мой родной дядя. Он держал меня в комнате вза-перти и одного за другим посылал ко мне мужчин, а в соседней комнате сидела моя бабка и собирала деньги. Мне было тогда тринадцать. Теперь для меня не осталось ничего другого.
Люсиль заморгала.
— Мне исполнилось шесть лет, когда отец вдруг как-то понял, что больше я расти не буду. И он продал меня в театр лилипутов, который как раз приехал на гастроли в наш город, а к одиннадца-ти я уже спала с каждым карликом из труппы. В шестнадцать меня нашел Джек. Да он, можно ска-зать, спас меня. Попросту украл из этого ада и вернул мне желание жить. Заведение мадам Мэй каза-лось просто раем по сравнению с тем, что я привыкла делать.
Внимательно слушая подругу, Кэрри стала забывать о своих бедах.
— Эти последние несколько месяцев с тобой и Белым Джеком были самыми счастливыми в моей жизни, — продолжала Люсиль. — Ко мне еще никто так хорошо не относился, как вы двое. Для вас я была человеком, а не пигмеем. Для Джека я готова сделать все, он добр ко мне. Ты должна бы испытывать то же. Он добр к нам обеим.
Кэрри согласно кивнула. Это правда.
— Тогда о чем же ты плачешь? Из-за того, что ты — шлюха?
Кэрри отрицательно помотала головой.
— Ну так что? Я — шлюха, но меня это уже давно не беспокоит. Белый Джек — сутенер, но и его это не волнует. Оставь свои слезы, нам пора приниматься за работу.
Кэрри поднялась с постели, подошла к зеркалу. Выглядела она ужасно: глаза заплыли, щеки — в грязных потеках туши. Но чувствовала она себя уже гораздо лучше. Люсиль права. Что такого в том, что она вынуждена торговать своим телом? Это всего лишь работа.
— Славная девочка, — похлопала ее по руке подруга. — Прихорашивайся побыстрее. Нас ждет работа — а я знаю, что парень, который вот-вот придет, не потерпит никаких штучек с лилипуткой. Видишь, я запросто называю себя карликом, для меня это ничего не значит. Точно так же ты можешь сказать — шлюха. Кэрри слабо улыбнулась.
— Спасибо тебе, — выдохнула она.
— Не за что. — Люсиль пожала плечами.
Кэрри занялась косметикой. Она уходила от мадам Мэй ради того, чтобы иметь возможность самой распоряжаться своей жизнью. Чего же она в самом деле ожидала? Что Джек возьмет и женится на ней, пойдет работать? Разве возможно эти планы назвать реальными? Всего два месяца любви — первой любви, принесшей ей настоящую радость, — и она позабыла о всех своих честолюбивых по-мыслах. Белый Джек тоже прав. Чтобы основать свое дело, им нужны деньги. А если так, то она бу-дет их зарабатывать.
Любыми способами, сказал Джек. Любыми возможными способами.
Она сгорала от нетерпения сказать ему все это. Она же знала, что за последнее время он устал от нее, от ее вечных жалоб и нытья. Однако теперь, когда Кэрри осознала необходимость возвраще-ния к старому бизнесу, все будет иначе.
Она быстро и эффективно управилась со своим клиентом, отослав его на улицу с поцелуем и многозначительным напутствием:
— Когда придешь в следующий раз, мы повеселимся еще лучше.
— Непременно! — с энтузиазмом отозвался он и поспешил домой — к жене и троим детишкам.
Кэрри вымылась, расчесала свои волосы, начавшие уже отрастать и красиво обрамлявшие ее аккуратную головку, и вытащила из маленькой коробочки, хранившейся под матрасом, скрученную вручную сигарету. Прикурила, сделала глубокую затяжку. По телу блаженной волной растеклась истома.
Она поставила на проигрыватель пластинку Бесси Смит и вновь улеглась на постель.
Только проснувшись в десять утра следующего дня, Кэрри узнала, что Белый Джек так и не возвращался в эту ночь домой.

— Так не пойдет. Где Ларри? — низким голосом, в котором слышались агрессивные нотки, ос-ведомился Банан, ухватив официантку за фартучек.
— Извините меня, сэр, — фыркнула она. — Мистера Ларри сегодня не будет.
— Мистера Ларри! — передразнил ее Банан. — Да я знаю мистера долбаного Ларри еще с тех времен, когда он звался всего-навсего долбаным Толстяком!
— Сядь, Банан, — спокойно попросил его Джино. — Выпьем и уберемся отсюда.
Толстые губы Банана скривились в усмешку.
— Все нормально, Джино. Предоставь это мне. Я не позволю никому указывать, где мое место в этой вонючей дыре!
Официантка испугалась. Ей, работавшей здесь совсем недавно, еще не приходилось иметь дела с Бананом, но грозящие неприятности она уже научилась чуять за милю.
— Если вы меня отпустите, я приведу к вам управляющего. — Голосок ее чуть дрожал.
— Нет, — все больше заводясь, сплюнул сквозь зубы Банан, — никакой управляющий нам не нужен. Тебе лучше бы сразу уяснить для себя, кто я такой. Меня зовут мистер Saccapu, и я займу вон тот столик. — Он указал на пустой стол в центре зала чуть правее площадки для танцев. — Шеве-лись, девочка! — Ладонь его звучно шлепнула официантку по попке.
Девушка смерила его гневным взглядом, но, видимо, решила, что работа для нее важнее спора с этим наглым посетителем. Через переполненный зал она подвела их к указанному столику. На нем красовалась табличка «зарезервировано», но вот это уже было заботой управляющего.
Когда они уселись и заказали напитки, Джино сказал:
— Любишь ты покричать, Банан, сукин ты сын. Тебе самому это известно? Тот хмыкнул.
— Ну. Знаю. Так и что же? Джино пожал плечами.
— Однажды ты не оберешься неприятностей.
— Да ну? У меня не бывает неприятностей. Справляюсь.
— Ты в этом так уверен?
— Я знаю это.
Джино кивнул, хотя слова Банана его ни в чем не убедили. Его тяготило некое предчувствие. Ощущение власти над человеческой жизнью, порожденное его родом занятий, ударило Банану в го-лову.
Официантка принесла напитки. Вместе с ней к столику подошел и Ларри. Приветливый тол-стяк, командовавший здесь еще в те времена, когда, кроме молочных коктейлей, посетителям тут ни-чего не предлагали, тоже изменился. Более стройным он не стал, однако мощное тело изнывало те-перь в неудобном строгом костюме, волосы прилизаны в смазаны чем-то блестящим, по лицу струятся капельки пота. В картинном отчаянии он вскинул вверх руки.
— Банан, дружище! Что ты со мной делаешь?! Банан громко шмыгнул носом, провел по нему тыльной стороной ладони и подмигнул Джино и Алдо: сейчас, ребята, начнется потеха.
— Почему же я не знал, что ты намерен появиться сегодня вечером? — с упреком сказал ему Ларри. — Я бы непременно оставил этот столик за тобой. Ты же сам видишь, сколько набилось на-роду, а этот стол заказала одна дама из самых верхов общества. Она приходит ко мне уже вторую неделю. Это ее столик.
— Какое дерьмо. — Банан зевнул.
— Ну бросьте, парни, — лебезил Ларри, — вам лучше пересесть.
Глаза Банана внезапно стали холодными.
— Пересесть нам, Толстяк? Я не ослышался? Ларри смешался. Неужели мало того, что он пла-тил мафии за то, чтобы его здесь никто не трогал? Неужели придется еще иметь дело и с местными головорезами? Угрожающе набычившись, Банан не сводил с него глаз. Вмешался Джино. Ему нис-колько не хотелось сейчас затевать ссору.
— Не это ли твоя дама? — Он кивнул в сторону высокой женщины в мехах, стоявшей возле дверей и медленным взглядом обводившей зал. Рядом с ней дергался от волнения нервный молодой человек.
Лицо Ларри стало совершенно мокрым от пота.
— Она.
— Так предложи ей и со хлыщу разделить этот стол с нами. Мы не будем против, так, пар-ни? — Он подмигнул Банану. — Нам и нашего образования хватит!
Ларри оставалось только кивнуть головой. Конечно, решение не лучшее, но оно казалось един-ственным. Что ему сказать миссис Дьюк? Ах, простите меня, мэм, тут трое парней отказываются ос-вободить ваш столик, так, может быть, вы не откажетесь провести сегодняшний вечер в их компа-нии? Миссис Дьюк это наверняка понравится. В течение вот уже двух недель она приходит сюда каждый вечер. Она — настоящая леди: всегда изысканно одета и пьет только шампанское. И всякий раз ее сопровождает новый молодой человек. Еще ни разу не изменила своей привычке появляться за десять минут до начала шоу и уходить через десять минут после его окончания. Ларри только никак не удавалось понять, что интересного находила она в кривлянье шести голенастых девчонок и в глупом комедианте, рассказывавшем самые пошлые на этом берегу Ист-Ривер анекдоты. Но, похоже, ей это нравилось. Да-да, всего доброго, миссис Дьюк!
И все же это будет лучше, чем получить пулю в спину какой-нибудь темной ночью. Он не спустил бы этого так Банану, не имея на то своих личных причин.
Ларри направился к ней.
Дама с удивлением приподняла брови.
— У вас что-нибудь не так сегодня, Ларри? Ему очень нравилось, как она выговаривала звук «р» в его имени. Действительно высший класс.
— У нас перебор, миссис Дьюк. Новенькая официантка все перепутала, она просто не поняла, что столик уже заказан вами.
— А пересадить вы их не можете? — Казалось, ее забавляло то положение, в котором очутился Ларри.
— Некуда, миссис Дьюк. — Он извлек из кармана носовой платок, обтер широкое лицо. Зал и вправду переполнился.
— Не хотите ли вы сказать, что я не могу к вам войти? — поинтересовалась она ледяным то-ном.
— Нет-нет… — Ларри даже вздрогнул при этих словах. — Если бы вы согласились разделить их компанию…

Банан ей не понравился — слишком уж он здоровый и смахивает на гангстера. Было в его внешности что-то, показавшееся ей грязным.
— Здесь вовсе неплохо, — продолжал он, — если, конечно, вам не лень тащиться в такую даль. Мы-то обычно так и делаем — садимся на мотоциклы и валим прямиком сюда.
Алдо поперхнулся. Какие мотоциклы?
— А вы? — Клементина вновь посмотрела на Джино в упор. — Вы здесь тоже завсегдатай?
Сбитый с толку, он пожал плечами. О посторонних женщинах ему и думать-то не хотелось, но эта дама почему-то так возбуждала, что, будь сейчас необходимость встать из-за стола, Джино по-чувствовал бы себя очень неловко. А все, наверное, из-за ее сосков, торчащих ему прямо в лицо. Зато теперь он знает, что никогда в жизни не позволит Леоноре надеть такое вот платье. К черту эти штучки. Никогда.
— Захожу иногда. Нью-Йорк — это мой город. Ее глаза вежливо смеялись над ним.
— Безусловно.
— И мой! — тут же влез Банан. — Лучший трахаль… — он вовремя оборвал себя, глядя на Ал-до, безуспешно боровшегося со смехом.
— Чем вы занимаетесь? — поинтересовалась Клементина, по-прежнему не сводя глаз с Джино.
— Вам стоит только назвать, — заносчиво ответил ей Банан. Ему не очень нравилось то, как начинала развиваться ситуация. — Ни разу я еще не сталкивался с работой, которую я не мог бы вы-полнить.
— Неужели. — Она смерила его таким взглядом, каким смотрят на свалившуюся в сточную ка-наву собаку. — А вы? Что делаете вы? — снова она видела перед собой только Джино.
Ему хотелось, чтобы эта женщина прекратила смотреть на него такими глазами. Он знал, чего миссис Дьюк от него ждет, но у него не было никакого желания дать ей это.
Джино решил одной фразой отбить все ее атаки.
— Занимаюсь транспортировкой грузов. Собственно говоря, через пару недель еду в Сан-Франциско, чтобы доставить товар отцу своей невесты. Там же рассчитываю и вступить в брак.
Уж если и это ее не осадит, то тогда ее вообще невозможно остановить.
Банан нахмурился.
— Какой еще товар? Я не…
Под столом Джино изо всех сил ударил ногой Банана.
— Гм… — лицо Клементины приняло задумчивое выражение. — Мой муж тоже интересуется этим бизнесом. Может, вам имело бы смысл встретиться с ним. Этим се словам Джино и не собирал-ся верить. Не поверил им и Генри Маффлин-младший. Он пригласил Клементину Дьюк совершить вылазку в город, потому что для него она была самой желанной женщиной в мире, и уж никак не ожидал, что вечер закончится в какой-то дешевой забегаловке, где она будет строить глазки этому коротышке. Ее поведение просто непростительно!
— Клементина, дорогая, — быстро проговорил Генри, — не пора ли нам идти? У меня есть на примете одно интереснейшее местечко…
— Помолчите, пожалуйста. Генри. Его прыщи побагровели.
— Так, дайте-ка мне взглянуть. — Она принялась искать что-то в своей сумочке. — Ага! Вот она. — В ее пальцах появилась изящно отпечатанная визитная карточка, которую Клементина протя-нула Джино. — Вот моя карточка. Если вас заинтересует сотрудничество с моим мужем, позвоните мне, и мы с вами обсудим это. Я принимаю между одиннадцатью и полуднем почти ежедневно. — Она улыбнулась. — По возвращении из Сан-Франциско или даже до отъезда.
От удивления у Банана раскрылся рот. «Долбаная сучка. Но с ним-то что происходит? Долба-ный Джино. Бабы лезут на него даже тогда, когда он и сам этого не хочет. Всегда почему-то ему ве-зет».
Джино взял карточку, спрятал ее в карман. До встречи с Леонорой нельзя упустить такую воз-можность. Теперь… да какого черта? Пришла какая-то гордячка, стала выламываться, сгорая от же-лания подобрать кого-нибудь себе на ночь.
Она поднялась.
— Так вы позвоните мне, не правда ли? — И вновь он ощутил на себе ее взгляд. Проведя язы-ком по губам, Клементина одарила Банана и Алдо улыбкой. — Благодарю вас за разрешение поси-деть за вашим столом. Я и в самом деле провела прекрасный вечер в вашем обществе.
Генри Маффлин-младший поднялся из-за стола так резко, что едва не расплескал напитки.
— Поосторожнее, студент, — мрачно пробурчал Банан.
— П-п-простите, — начал заикаться Генри. — Клементина, я д-должен расплатиться.
— Забудьте об этом, — не дал ей возможности ответить Джино. — Шампанским угощал я.
Миссис Клементина Дьюк отошла от стола, даже не попытавшись поблагодарить Джино за его любезность.
Но Джино и не ждал благодарности.
У самой двери ей преградил дорогу Ларри.
— Миссис Дьюк, вы решили уйти, не дождавшись шоу? Вы же всегда уходили после него. — Его толстые щеки тряслись от обиды. — Если те наглецы позволили себе обидеть вас…
— Наоборот, Ларри. Я чудесно провела время. Ваши друзья просто очаровали меня.
— Правда? — Ларри не мог поверить своим ушам.
— Чистая правда.
— Вот зараза! — завопил Банан, как только дама скрылась за дверью. — Да, это нечто, вот уж воистину! А распалилась-то как! Ты хоть почувствовал, какими глазами она на нас смотрела?
— В тебя-то она даже и не целилась, — рассмеялся Алдо. — Стрельба велась только прицель-ная — по Жеребцу Джино!
Банан обиженно засопел. Он и в самом деле никак не мог понять, почему же ото женщины предпочитали ему Джино. Синди неоднократно уверяла Банана, что Сантанджело ему но соперник.
— Долбаный Жеребец! — он в отвращении сплюнул. — Да ты, наверное, уже забыл, как эта штука выглядит и чем пахнет — так давно имел с ней дело! Долбаный Жеребец!
Теперь уже надулся Джино.
— Заткни свою пасть, трахнутый в голову, — грозно буркнул он.
— Кому бы говорить! — заводил себя Банан.