Глава вторая

Благодаря этому событию Мария Алехандра сумела попасть на страницы парижских газет. Вот, что писала на следующий день «Котидьен де Пари» в статье, озаглавленной «Предотвращённое покушение»:
«К сожалению, в наше время не так часто удаётся стать свидетелем такового поведения, которое продемонстрировала парижским обывателям очаровательная колумбийка, нахлобучивая свой пакет на голову наёмному убийце. В минуту опасности мы думаем лишь о спасении собственной жизни, предоставляя всё остальное заботам нашей, порой не слишком расторопной полиции. Но вот находится молодая и красивая женщина, которая, рискуя угодить под случайную пулю, бросается спасать неизвестного ей мужчину – возможно даже одного из тех, которые и создают опасность террора на наших улицах – и что же? Мы готовы сказать: «она сумасшедшая», или – «а, может быть, это сотрудница колумбийской полиции, специализирующаяся таким оригинальным способом в борьбе с терроризмом?» Ну, нет, господа, давайте оставим жалкое филистерство и дружно воскликнем:
– Браво, Мария Алехандра! Париж восхищён вашим мужеством и красотой!»
Однако Себастьян совсем не разделял восторгов неизвестного журналиста, и, прочитав эту статью, лишь хмуро посмотрел на жену. В тот момент они оба находились дома, и Мария Алехандра накрашивалась перед зеркалом, готовясь к очередному выходу в город.
– А тебе не кажется, что спасать одного мафиози от другого, это не лучший способ проводить время в Париже, особенно, если дорожишь собственной жизнью?
Мария Алехандра озадаченно посмотрела на мужа.
– Но, Себастьян, всё получилось так неожиданно, что у меня просто не было времени о чём-либо подумать!
– Зато теперь тебе ничто не мешает подумать, а, подумав, начать хотя бы с того, что изменить свою внешность.
– Что ты имеешь в виду? – слегка испуганная его серьёзным тоном, спросила она.
– Да то, что теперь объектом покушения может стать не какой-то там тип, о котором ты ничего не можешь вспомнить, кроме того, что он был в белом пиджаке, а ты сама! Те люди, которые организовывают подобные покушения, ужасно не любят, когда кто-то мешает их планам.
Себастьян подошёл поближе к жене и внимательно осмотрел её так, словно был не хирургом, а дамским парикмахером.
– А что если ты пострижёшь волосы и перекрасишься в блондинку?
– Себастьян!!!
– И ещё, надо купить тебе большие, тёмные очки, сменить косметику на менее яркую и... рост, к сожалению, не изменишь, но ты вполне можешь ходить в туфлях на низком каблуке...
– И быть похожей на клушу? Нет, уж спасибо, я лучше умру красивой, чем буду жить уродиной.
– Не шути, Мария Алехандра, не шути, всё может кончиться гораздо хуже, чем ты думаешь. Я считаю, что нам вообще теперь имеет смысл вернуться в Колумбию.
Глядя на встревоженное лицо мужа, она уже перестала улыбаться и глубоко задумалась.
– Но ведь буквально на днях приезжают Фернандо и Алехандра, а мне так хотелось сходить с ней в Версаль! Может быть, ты преувеличиваешь, Себастьян? Ну, зачем я буду стричься, и краситься – мало ли в Париже высоких женщин с длинными чёрными волосами!
Он молча покачал головой и она, почувствовав, что ей передалось его уныние, отчаянно воскликнула:
– Ну почему мне ужасно не везёт в этой жизни! Всё было так замечательно, что лучшего нельзя было и желать, и вдруг, в один миг, всё пошло прахом! За что мне столько несчастий, Себастьян?
Видя, как у неё на глазах заблестели слёзы, он обнял её и привлёк к себе.
– Ну-ну, пожалуй, я тебя, действительно, слишком запугал. Конечно, всё обойдётся и про тебя просто забудут. Не надо пока краситься и стричься, но уж, пожалуйста, купи себе тёмные очки и держи волосы заколотыми. Когда они у тебя распущены по плечам, ты имеешь такой соблазнительный вид, что я заранее ревную – ведь эти французы прирождённые ловеласы! Кстати, куда ты сегодня собралась и могу я пойти с тобой?
– Нет, Себастьян, если ты это сделаешь, то я буду чувствовать себя намного хуже. Чем постоянно трястись от страха и не иметь возможности бродить одной по парижским улицам, лучше уж действительно вернуться в Колумбию. Но, я даю тебе слово, что буду осторожна, непременно куплю тёмные очки, а волосы уложу вот так, тебе нравится?
Он улыбнулся и поцеловал её в лоб.
– Ты у меня самая красивая и самая бесстрашная. Порой я жалею, что лишён поэтического дара – а мне так хотелось бы объясняться в любви к тебе не сухим прозаическим языком, а с помощью канцон, сонетов или стансов.
Она кивнула и, сколов волосы на затылке, вышла из дома.
Сад Люксембургского дворца, в котором, во времена Конвента жила в заточении Жозефина Богарнэ, ставшая потом женой Наполеона и французской императрицей, был любимым местом прогулок детей и стариков; а находившаяся на другой стороне Сены площадь Вожь, окружённая старинными трёхэтажными, розовато-серыми домами с высокими крышами – самой тихой и поэтичной площадью Парижа. И это было тем более удивительно, что именно на этой площади, которая когда-то называлась Королевской и посреди которой, в окружении четырёх, небольших фонтанов, стоял конный памятник Людовику XIII, и происходило большинство дуэлей, запрещённых потом кардиналом Ришелье.
Мария Алехандра успела полюбить эти места, и особенно ей нравилось сидеть с книгой на садовой скамейке, под величественной статуей Аполлона, и наблюдать за игравшими в шары французами, большинство из которых были пенсионерами. Один из них, высокий и элегантный джентльмен лет шестидесяти пяти, с голубыми глазами и пшеничного цвета усами, уже успел заметить красивую иностранку, и каждый раз вежливо кланялся ей издалека, ещё ни разу не сделав попытки заговорить. Мария Алехандра и сама чувствовала какую-то необъяснимую симпатию к этому человеку, который держался с такой уверенностью и одевался столь элегантно, поражая её каждый раз то модными галстуками, то изящными шейными платками, что, несмотря на его седые, уже заметно поредевшие волосы, у неё бы просто язык не повернулся назвать его стариком. Да и свой шар он кидал так сильно и ловко, с улыбкой поглядывая при этом на неё, словно ожидая одобрения, что при каждом удачном броске – когда шар этого джентльмена с глухим стуком ударялся о шары противников, ей хотелось захлопать в ладоши и засмеяться.
Впрочем, сегодня она вышла из дома слишком поздно и, стоило ей пройтись по Елисейским полям, как стало уже темнеть. Мария Алехандра была так задумчива, что не сразу поняла причины этого и даже сняла тёмные очки, подумав, что всё дело в них. Однако, дело было не в очках – небо над Парижем обложили чёрные тучи и где-то вдалеке, прямо за Триумфальной аркой, стоявшей на площади Этуаль, грозно блеснула огромная молния. Спохватившись, что не взяла зонтик, Мария Алехандра не нашла ничего лучшего, как укрыться от начинавшегося дождя в метро, тем более, что находилась как раз рядом с лестницей, круто уводившей под землю прямо с тротуара.
Парижское метро ей не нравилось – оно, в отличие от наземного города, было каким-то неухоженным – вагончики старые, оклеенные рекламой, и измалёванные надписями, сделанными эмульсионной краской; а переходы длинными, запутанными и весьма небезопасными. Казалось, на нём висел груз отработанных лет, тем более, что оно было самым старым метро в мире. Тем не менее, она купила билет, миновала турникеты и сев в первый попавшийся поезд, сама не зная, зачем доехала до станции «Сталинградская площадь». Как жаль, что у них с Себастьяном в Париже не было никаких знакомых, не считая лукавой мадам Буве! Грустно, что в огромном, многомиллионном городе, намного большем, чем Богота, не к кому пойти в гости, некому позвонить и договориться о встрече, не с кем поболтать на родном языке и обменяться новостями из Колумбии! Где-то здесь живёт эта вздорная Мерседес, но она не только не жаждет встречи, но, скорее предпочтёт уехать, если только ещё не уехала, чем свидеться ещё раз. Мария Алехандра в полном одиночестве задумчиво прохаживалась по платформе, думая о своей дочери и, напрочь забыв о предупреждении Себастьяна.
Внезапный и сильный толчок в спину, едва не сбросил её прямо на шпалы, навстречу подходящему поезду. Её спасло только то, что она сумела чисто по-кошачьи вывернуться и, едва не сломав каблук, отпрыгнуть в сторону. Нападавший – какой-то бледный и худой юноша в потёртой джинсовой куртке, с мрачными и злыми глазами, попытался было вновь броситься на неё, но она с силой ударила его кулаком по лицу и тут же побежала наверх, звонко стуча каблуками. Она хотела выбраться на улицу и позвать полицейского. Добежав до будки дежурного по станции, Мария Алехандра оглянулась назад и увидела, что её преследователь резко повернул назад и постарался смешаться с выходившей толпой.
Она немного отдышалась и вышла на площадь, решив поскорее взять такси и вернуться домой. Но вместо такси прямо перед ней затормозил бежевый «пежо», из которого выскочил тот самый пожилой джентльмен, которого, она уже не раз видела в Люксембургском саду.
– Какая встреча, мадмуазель! – добродушно улыбаясь, сказал он. – Вы позволите вас подвезти?
– Не надо, благодарю вас, – качая головой, пробормотала Мария Алехандра и только потом сообразила, что от волнения произнесла это по-испански.
– А, так вы испанка? – воскликнул он и тут же, практически безо всякого акцента, сказал: – Вот и отлично! Я давно уже не практиковался в вашем чудесном языке, хотя знал его когда-то очень недурно.
– Да, вы хорошо говорите по-испански, – удивлённо заметила Мария Алехандра, – но муж запрещает мне садиться в незнакомые машины, если только это не такси.
– Но мы с вами не совсем незнакомы, сеньора и, если бы вы навели справки обо мне в том месте, где мы с вами виделись, то узнали бы что Жака-Луи Дешана нечего опасаться красивым женщинам; тем более, что он уже – увы! – находится в том возрасте, когда способен оказывать им только самые бескорыстные услуги.
Мария Алехандра невольно улыбнулась этой чисто французской галантности и, поблагодарив месье Дешана кивком головы, села в его машину. Он мягко тронул с места, и они покатили по ярко-освещённому проспекту.
– Мы с мужем живём на улице Ренн в пансионе мадам Буве...
– Вот так совпадение! А ведь мне хорошо знакома эта лукавая ведьма, поскольку она когда-то была женой моего старшего сына. К счастью, он с ней развёлся и теперь живёт в Руане, вне пределов досягаемости её азиатских чар. Кстати, мы с вами почти соседи, поскольку сам я обитаю на улице Нотр-Дам-де-Шан, всего в квартале оттуда.
Услышав это, Мария Алехандра совершенно успокоилась и теперь, с любопытством смотрела на своего собеседника.
– А вы одиноки, месье Дешан?
– А вы проницательны, мадам... мадам?
– Фонсека. Мария Алехандра Фонсека. Мой муж – Себастьян Медина, хирург, и мы оба из Колумбии, а не из Испании, как вы могли подумать.
– Кстати, слыша, как вы произносите звук «Y», я как раз подумал о Латинской Америке. Но, всё равно, очень приятно видеть вас в Париже, мадам Фонсека. Свадебное путешествие?
– Да, – не очень уверенно кивнула Мария Алехандра, которая терпеть не могла не только лжи, но даже малейших неточностей. – Нечто вроде этого.
– Кроме Парижа, для этого есть только ещё одно подходящее место, куда ездил я сам, когда мне было всего двадцать три года – это Венеция! Даже теперь, превратившись в старого одинокого вдовца, чьи сыновья живут отдельно, я каждый раз вздрагиваю при названии этого волшебного города и рекомендую побывать там каждому, кто ещё не был. – Месье Дешан так воодушевился, что у него заблестели глаза. – Ах, мадам, только в Венеции я понял, что надо выбирать не только тех, кого любишь, но и место для своей любви!
– Но разве мы сами вольны выбирать свою любовь? – протестующе спросила Мария Алехандра.
– Это философский вопрос и, если вы не возражаете, я постараюсь вам ответить на него в одном замечательном итальянском ресторане, под звуки удивительных неаполитанских песен. Я надеюсь, ваш муж не вздумает ревновать к такому, очарованному вами, старому мошеннику, как я; и лишь за то, что вы согласитесь поужинать вместе со мной?
– Вы неотразимы, месье Дешан, – давно забыв о том эпизоде, который и привёл её в эту машину, ответила Мария Алехандра, лукаво улыбаясь. – И даже если бы он вздумал ревновать, я бы не смогла отказаться. Быть в Париже и не покорить сердце хотя бы одного истинного француза, просто унизительно для любой женщины.
– О, мадам, своим очаровательным кокетством вы напоминаете мне о том, что от истинного француза во мне осталась одна только оболочка.
Дешан свернул в небольшой переулок и почти сразу затормозил. Пока он обходил машину и открывал перед ней дверцу, Мария Алехандра успела разобрать голубые, неоновые буквы – «Венеция». Это был замечательный вечер и необыкновенно уютный ресторан, чьи стены были увешаны пейзажами венецианской лагуны, а также изображениями прославленных венецианских дворцов и мостов. Мария Алехандра не слишком любила итальянскую кухню, поскольку её основу составляли мучные блюда вроде пиццы или спагетти; но, чтобы не говорить об этом оживлённому и помолодевшему месье Дешану, с удовольствием отведала всех фирменных блюд, которыми он её потчевал, свободно объясняясь по-итальянски с официантами и метрдотелем. Больше всего ей понравилась форель в белом вине и паштет из молодых голубей.
– А кем вы были по профессии, месье Дешан? – поинтересовалась она, отпивая мелкими глотками «кьянти». – Я вижу, что вы знаете итальянский не хуже, чем испанский...
– Увы, мадам Фонсека, хотя в Париже не принято задавать подобные вопросы малознакомым людям, но я знал, что вы меня об этом спросите и, признаюсь откровенно, боялся этого, поскольку наверняка вас разочарую. Я работал коммивояжером, торговым представителем одной французской обувной фирмы. Всю жизнь увлекаться музыкой, живописью, архитектурой – и при этом торговать обувью. Не кажется ли вам, что это грустно?
Про себя в этот момент она подумала о том, что предпочла бы даже чистить обувь, только бы не сидеть в тюрьме по обвинению в преступлении, которого не совершала.
– О чём вы задумались? – месье Дешан осторожно поцеловал её руку и, когда она подняла на него свои глаза, добавил: – Сам-то я, глядя на вас, подумал о том, что в одном взгляде красивой женщине заключено больше поэзии, чем в собраниях сочинений всех французских поэтов.
– Никогда в жизни мне ещё не говорили таких утончённых комплиментов, – слабо улыбнулась Мария Алехандра.
– А муж?
Она вспомнила, с каким грубым, почти животным сладострастием они занимаются любовью и вновь улыбнулась, представив себе Себастьяна, отпускающим изысканные комплименты.
– Вас интересует мой муж?
– Что вы, мадам, – протестующе помахал рукой месье Дешан, – надеюсь, вы не обидитесь, если я скажу вам, что мужчины, интересные женщинам, весьма редко бывают, интересны другим мужчинам. И это, в принципе, легко объяснить, если различать любовь и гуманизм.
– Я вас не совсем понимаю...
– А всё достаточно просто, только я, для примера, возьму не любовь женщины к мужчине, а любовь мужчины к женщине, поскольку этот предмет мне больше знаком. Так вот, для мужчин любовь к женщине – это любовь к её игривости и изяществу, блеску обаятельности, тонкому аромату элегантности – короче, ко всему тому, что создаёт из самки женщину. Именно это и называется Любовью с большой буквы, любовью, в подлинном значении этого прекрасного слова. Все остальные качества женщин, которые не являются уникальными, а потому могут присутствовать и в мужчинах, тоже можно ценить и почитать; но это уже будет не любовь к женщине, именно как к женщине, а любовь к ней, как к человеку. Ну, а любовь к человеку я и назвал гуманизмом.
– Всё это очень интересно, – произнесла Мария Алехандра, с восхищением вглядываясь в голубые глаза своего собеседника, – но вы почему-то кажетесь мне и женолюбом и женоненавистником одновременно.
– Я уже поражался вашей проницательности, мадам Фонсека, и теперь вынужден сделать это ещё раз, – учтиво склонил голову старый француз. – Но, действительно, и за лучшие годы своей жизни я благодарен женщинам; и за худшие, не устаю их проклинать.
– Вам изменили? – мгновенно догадалась Мария Алехандра.
– Увы. Причём я заранее это знал и чувствовал, поскольку на этот счёт имеется одна безошибочная примета – когда женщина готовится изменить своему возлюбленному, она начинает преувеличивать его недостатки и оплошности, которых прежде просто не замечала. Но, увы, увы, мне так хотелось считать её порядочной женщиной – а в моём представлении порядочной является не та женщина, у которой нет любовников, а та, которой можно доверять – что я закрывал на всё глаза до самого последнего момента. Мужчины, в отличие от женщин, просто не видят сложностей там, где их нет – и в этом наша главная и сила и слабость одновременно. Но всё кончилось, как нельзя более банально, хотя от этой своей банальности и не менее обидно – меня просто отвергли, предпочтя другого. И хотя я понял, почему не смог сохранить любимую женщину, это послужило мне слишком слабым утешением.
– Ну и что же вы поняли?
– Она меня бросила потому, что я слишком многое ей прощал!
«О, Боже, а ведь именно поэтому я так долго металась между Камило и Себастьяном, что и тот и другой готовы были простить мне всё, что угодно. Может быть, потому я и предпочла Себастьяна, что до сих пор не простила ему той ночи, в то время как перед Камило, сама была во многом виновата?»
Когда заиграла музыка, они даже потанцевали под мелодию «Санта Лючии», причём, месье Дешан негромко напевал слова этой изумительной песни, тут же переводя их на испанский, и при этом смотрел на неё так, словно этими словами признавался ей в любви.
«О, прекрасная моя!
Расстаться с тобой невозможно,
И не любить тебя нельзя...»
Потом он расплатился по счёту и довёз её до самого пансиона.
– Я ещё надеюсь встретить вас в Люксембургском саду, но вот вам, на всякий случай, моя визитная карточка, – сказал он, целуя ей руку.
– Благодарю вас за этот прекрасный вечер, – повинуясь внезапному порыву, сказала Мария Алехандра и поцеловала его в щёку. – Никогда в жизни у меня ещё не было такого интересного собеседника.
– Что вы, мадам, это я был настолько увлечён беседой с вами, что даже забыл спросить – это не о вас писала сегодняшняя «Котидьен де Пари»?
Они находились уже прямо под окнами пансиона, и Мария Алехандра, боясь, что её заметят Себастьян или мадам Буве, лишь кивнула головой и поспешно побежала в подъезд, хотя Дешан попытался её остановить:
– Минуту, одну минуту, мадам!
Но она лишь послала ему воздушный поцелуй, приложила палец к губам и скрылась за дверью.

Благодаря этому необычному знакомству, за весь вечер она так и не смогла решить – стоит ли рассказывать Себастьяну о сегодняшнем покушении; тем более, что тот странный юноша был весьма похож на полупомешанного наркомана. Ночью всё опять было так прекрасно, что не хотелось ни тревожиться, ни думать о завтрашнем дне; а утром пришла телеграмма от Алехандры.
«Мама, папа, вылетаем рейсом номер 307 Богота-Париж, встречайте в аэропорту Орли. Алехандра, Фернандо.»
– Вот сумасшедшая девчонка! – в сердцах сказала Мария Алехандра, едва сдерживая радость от мысли увидеть сегодня дочь. – Хоть бы позвонила заранее!
Теперь, прочитав телеграмму от Алехандры, она уже точно знала, что ничего не расскажет Себастьяну, чтобы он не настаивал на немедленном отъезде из Парижа, испортив дочери все каникулы. И этот её беззаботно-радостный вид настолько его обманул, что он и сам счёл свои тревоги излишними и успокоился. Его успокоенность едва не стоила им обоим жизни.
Когда они вышли из здания, имевшего четыре массивных колонны – по две с каждой стороны от входа, то Мария Алехандра на мгновение отвлеклась, одёргивая завернувшийся от ветра подол юбки, и в этот момент прямо перед ними резко затормозил тёмно-синий «шевроле». Себастьян среагировал с небольшим опозданием, когда увидел, как сидевший на переднем сидении человек уже просунул в раскрытое окно дуло короткого автомата. Кричать было поздно, а потому он сделал единственно возможное, что ещё могло спасти их в этой ситуации – отчаянно прыгнул вперёд и свалил на землю Марию Алехандру, прежде, чем она что-либо сумела сообразить. Простучала короткая очередь и пули защёлками по колоннам и стенам здания, отлетая рикошетом в самых разнообразных направлениях. Себастьян коротко дёрнулся и слегка вскрикнул – на правой руке, которой он прижимал Марию Алехандру, не давая ей поднять голову, немного пониже плеча мгновенно выступила кровь.
Лишь когда прямо над ними послышались голоса, он отпустил жену и приподнялся с земли – перед ними стояла испуганная мадам Буве, двое слуг, консержка и трое прохожих.
– Вы живы? О, какое счастье, месье и мадам, что вы живы! Я вызвала полицию, как только услышала выстрелы, но эти мерзавцы уже укатили...
– О Себастьян! – только и произнесла Мария Алехандра испуганно смотря на мужа. – Ты ранен? – тут же воскликнула она, заметив, что рукав его светлого пиджака пропитался кровью.
– Да, но, кажется неопасно. Судя по тому, что рука действует, и я испытываю только страшное жжение, пуля угодила в мышцы, не задев костей и сухожилий.
– Всё равно тебе надо к врачу!
– Я могу вызвать скорую, месье, – предложила мадам Буве.
– Не стоит. Если у вас есть аптечка, я сам смогу сделать себе перевязку, а затем доеду до клиники.
– Да, конечно есть, давайте пройдём в дом.
Мария Алехандра, придерживая мужа, проводила его обратно в здание, но в тот момент, когда они уже входили в дверь, предупредительно придерживаемую консержкой, сзади раздалась яркая вспышка и Мария Алехандра инстинктивно обернулась. Среди прохожих уже появился фоторепортёр, который мгновенно сделал ещё несколько снимков. Спустя десять минут явилась полиция и, пока Себастьян с помощью обеих женщин делал себе перевязку, пожилой инспектор взял у них показания и посоветовал сменить пансион.
– Конечно, это поможет лишь на какое-то время, но это всё же лучше, чем постоянно подвергать себя такому риску. А на ближайшие два дня я могу оставить здесь сержанта, чтобы он присмотрел за вашей квартирой и предостерёг от нежеланных посетителей.
– Спасибо, инспектор, – морщась от боли, сказал бледный Себастьян, – но мы лучше вернёмся в Боготу, поскольку Париж оказался к нам не слишком гостеприимен.
– Мои извинения, мадам и месье, но, к сожалению, не всё в нашей власти.
– Боже! – вскричала Мария Алехандра, взглянув на часы сразу после ухода полиции. – Самолёт уже должен вот-вот приземлиться. Что подумает Алехандра, когда не увидит нас в аэропорту?
– Лучше всего будет, если ты немедленно посадишь их на ближайший самолёт и отправишь обратным рейсом в Боготу.
– Ты хочешь сказать, что...
– Да, я, пожалуй, останусь дома, и вызову врача, а ты отправляйся в аэропорт одна. Если они не увидят нас среди встречающих, то наверняка станут звонить. Не стоит нервировать их рассказами обо всём произошедшем, лучше скажем, что я случайно вывихнул руку.
– Но мне не хочется тебя оставлять...
– Ты забыла, что два дня нас будет караулить сержант? Твоя поездка будет гораздо опаснее, хотя я-то думаю, что сегодня покушений уже больше не будет. И постарайся придумать что-нибудь такое, чтобы объяснить им, почему нам всем придётся срочно уехать из Парижа.

– Ну и где они, сколько нам ещё ждать? – нетерпеливо поинтересовался Рикардо, который тоже прилетел в Париж вместе с Фернандо и Алехандрой и теперь нетерпеливо прохаживался взад и вперёд перед кучей чемоданов и двух футляров – со скрипкой и гитарой. Они с Фернандо лелеяли тайную мечту – попробовать свои силы в каком-нибудь парижском кафе в качестве музыкантов, а потому и взяли с собой инструменты.
– Да, – озадаченно согласилась Алехандра, – на маму это совсем непохоже. Может быть, они просто не получили нашей телеграммы?
Поскольку вопрос был адресован Фернандо, он лишь молча пожал плечами, глядя на неё сверху вниз. Алехандра была хороша, как никогда – голубые джинсы плотно обтягивали её стройные бёдра, а белый свитер охватывал горло до самого подбородка, великолепно контрастируя с распущенными по плечам волосами. Мысль о том, что она находится в Париже и, с минуту на минуту должна увидеться со своей матерью, делала её вдвойне возбуждённой, а потому и вдвойне привлекательной.
– Вы постойте здесь, а я пойду, позвоню, – внезапно сказала она, и решительно направилась к телефонам, заключённым в прозрачные пластиковые раковины, заглушавшие гул аэровокзала.
Оба молодых человека проследили за ней взглядами, любуясь её упругой походкой, а затем Рикардо повернулся к приятелю и вздохнул.
– Нет, всё-таки в твоей Алехаядре есть что-то такое, чего не хватает Паче, хотя она не слишком ей уступает.
– Я так толком и не понял, почему она не поехала с нами? – поинтересовался Фернандо.
– Я и сам этого не понял, – снова вздохнул Рикардо. – Но, скажу тебе по секрету, последнее время она очень изменилась. «Мне надоело быть бедной родственницей» – постоянно твердит она мне, – и тут он изменил голос, передразнивая Пачу. – «Я устала разыгрывать роль Золушки». Можно подумать, что сам я – принц, и смогу предложить ей роль принцессы!
– Всё это понятно, но почему она не поехала в Париж?
– Наверное, именно поэтому. Если бы за неё постоянно платили Алехандра и её мать – я, как ты знаешь, пока этого сделать не в состоянии – то бедная Пачита постоянно чувствовала бы себя в зависимом положении. Тем более, что она же не может повсюду таскаться с Алехандрой, которой хочется побыть и с тобой и с родителями.
– Да, это так, – согласился Фернандо. – Я и сам пока во многом завишу от дяди, поскольку бабушка просто не успела упомянуть меня в своём завещании. А, кстати, кто оплатил твой билет?
– Не у одного тебя есть богатые родственники, – шутливо отмахнулся Рикардо. – Смотри, Алехандра уже возвращается, и не одна, а с матерью.
Действительно, Мария Алехандра приехав в аэропорт Орли, тут же устремилась в зал ожидания и столкнулась с дочерью, которая уже успела поговорить с Себастьяном. Они порывисто расцеловались и теперь с сияющими лицами подходили к ребятам.
– Привет, Фернандо, – сказала Мария Алехандра, пожимая его руку. – О, Рикардо, не ожидала тебя увидеть!
– Не только вы, но и Париж тоже этого не ожидал, – дурашливо заметил тот, нагибаясь за чемоданами. – Ну что, мы идём?
– Да, да, конечно, забирайте все свои вещи и следуйте за нами, – улыбнулась Мария Алехандра, обнимая за плечи дочь. – А если вам будет тяжело, то можем взять носильщиков.
– Спасибо, – пыхтя от тяжести чемоданов, заметил Рикардо, – но я бы сам предпочёл получить чаевые.
Все четверо вышли из здания аэровокзала, и подошли к такси, на котором Мария Алехандра приехала из Парижа. После того, как все разместились, она сказала адрес, и машина сорвалась с места.
– Но, мама, – удивлённо заметила Алехандра, – ты писала мне, что живёшь с папой в пансионе, а сейчас назвала адрес какой-то гостиницы?
Та слегка смутилась, потому что не умела и не любила лгать.
– Понимаешь, девочка, в этом пансионе больше нет свободных комнат; да, кроме того, мы с Себастьяном тоже решили переехать в гостиницу. Так что будет лучше, если мы будем жить все вместе, не так ли?
Она ещё ничего не придумала, а потому и не знала, как сказать дочери о необходимости скорейшего отъезда. «Съездим с ней завтра в Версаль, а там видно будет», – подумала она про себя.

Громадный по площади трёхэтажный дворец, сделанный из коричневато-розового мрамора с позолотой, покрывавшей также и все дворцовые решётки, произвёл на обеих ошеломляющее впечатление. Сфотографировав дочь на фоне конной статуи Людовика XIV – а бронзовый король в плаще и шляпе с пышным плюмажем сидел на лошади, вытягивая вперёд руку – Мария Алехандра повела её в великолепный парк с его знаменитыми мраморными фонтанами и статуями, всю центральную часть которого занимал зелёный, тщательно подстриженный газон, простиравшийся вплоть до самого канала. Подстрижены были и деревья по обе стороны прямых аллей, заканчивавшихся обязательными боскетами – уютными зелёными залами со скульптурами и фонтанами. Особенно понравился Алехандре боскет, окружённый розовой колоннадой, по уступам которой, выложенным раковинами, струились каскады воды, а вокруг находились статуи, аллегорически изображавшие времена года.
– Нет, мама, это просто сказка, – не выдержала она, – в это невозможно поверить!
– Во что ты не можешь поверить? – спросила Мария Алехандра, радуясь восторгу дочери.
– В то, что я нахожусь здесь и всё это вижу своими глазами.
– Если мы останемся здесь до самого вечера, то ты увидишь ещё более великолепное зрелище.
– Но ведь мы останемся, правда?
Мария Алехандра подумала о Себастьяне и неопределённо пожала плечами. Они так и не успели ещё переехать в ту гостиницу, где в отдельном номере остановилась дочь, а другой номер сняли Фернандо и Рикардо.
– Может быть, не стоит возвращаться домой так поздно, ведь до Парижа почти двадцать километров...
– Ну, мама, это расстояние можно проехать за пять минут!
– Давай я пока сфотографирую тебя на фоне фонтана Латоны, матери бога Аполлона, а потом пойдём обедать и всё решим.
Однако, прежде чем отправиться обедать, Алехандра всё же затащила мать во дворец и они почти три часа гуляли по его огромным залам, не уставая удивляться поистине королевскому великолепию. Небольшой ресторанчик на площади перед дворцом, расположенный на первом этаже старинного здания семнадцатого века, был забит многочисленными туристами, говорившими на самых разных языках, и им бы пришлось искать другое место, если бы их не пригласил за свой столик красивый, элегантный и загорелый мужчина лет тридцати, одетый в белоснежный костюм и ярко-голубую сорочку. Он свободно говорил по-испански и тут же представился:
– Серж Лану. Вы позволите предложить вам шампанского?
Алехандра глядела на него с нескрываемым восхищением, да и самой Марии Алехандре он откровенно понравился своей буквально бросающейся в глаза мужской обаятельностью. У него были правильные черты лица, великолепная смуглая кожа и немного длинные, но зато вьющиеся каштановые волосы. Чёрные глаза, под красивыми чёрными бровями, смотрели внимательно и несколько оценивающе; единственное, что чуть-чуть насторожило Марию Алехандру – так это твёрдые, алые губы месье Лану, которые постоянно, во всяком случае, пока он смотрел на её дочь, изгибались в какой-то хищной, немного порочной улыбке. Впрочем, за время своего пребывания в Париже, она уже видела множество таких улыбок, и решила про себя, что французы просто не способны улыбаться как-то иначе, когда видят красивую женщину.
– А вы парижанин, месье? – поинтересовалась она, когда все трое чокнулись и отпили по глотку, причём Алехандра, сделала такой большой глоток, что даже поперхнулась.
– Трудно сказать, мадам, – вежливо улыбнулся Лану. – Сам я считаю себя гражданином мира, поскольку свободно чувствую себя в любой стране. Но, в данный момент, я действительно живу в Париже. Однако, поговорим лучше о вас и о вашей чудесной дочери. Вы приехали показать ей Версаль?
– Да, Алехандра только вчера прилетела из Боготы и...
– Богота? – мгновенно оживился француз. – Это, если не ошибаюсь, Колумбия?
– Совершенно верно, – вступила в разговор Алехандра. – А вы там были?
– Нет, моя красавица, – улыбнулся месье Лану. – К сожалению, ещё не был, но с удовольствием бы побывал, как только это позволят мои дела.
Мария Алехандра, переняв от французов их обращение – «месье» и «мадам», и отказавшись от привычных – «сеньор» и «сеньора», даже когда говорила по-испански; уже знала от месье Дешана, что не стоит с первых же слов интересоваться профессией собеседника, но этого ещё не знала Алехандра, потому что, тут же спросила месье Лану именно об этом.
– О, я свободный художник, – учтиво улыбнулся тот, – не слишком обременённый заботами о хлебе насущном, но и не желающий прозябать в праздности. Моим увлечением является изучение людских пороков и добродетелей, способствование одному и отвращение от другого, так что я в чём-то сродни ангелу или бесу, да простят мне милые дамы такую нескромность.
Алехандра ничего не поняла из этого набора цветастых фраз и вопросительно взглянула на мать, которая, услышав о пороках, поспешила перевести разговор на другую тему.
– Кстати, месье Лану, а вы можете нам рассказать, что из себя представляет вечерний спектакль в Версальском парке? – спросила Мария Алехандра, на что тот мгновенно оживился.
– О, конечно, мадам, и настоятельно советую вам не пропустить это зрелище. Это иллюстрированная история Версаля, позволяющая зрителям перенестись во времена «Короля-Солнца». На разные места парка и дворца подаётся специальное освещение, которое изумительно сочетается с разнообразными звуковыми эффектами. Вы слышите старинную музыку, голоса придворных, удивительной красоты пение – как правило, исполняется тот романс, который, согласно легенде, Людовик XIV больше всего любил слушать именно из уст своей возлюбленной – мадмуазель де Лавальер...
– Это той самой, из «Виконта де Бражелона»? – не выдержала Алехандра.
– Да, да, той самой, – кивнул Лану. – Потом сам дворец вспыхивает разноцветными огнями и в дело вступает хор, которому аккомпанирует оркестр. Глядя на освещённые окна дворца, получаешь полное впечатление, что сейчас там проходит бал, тем более, что время от времени на балконах появляются актёры, одетые в костюмы придворных того времени. Наконец, в самый разгар фейерверка наступает кульминация. Раздаётся пугающий гром барабанов, слышатся топот бегущих ног, гул разъярённой толпы и звуки выстрелов.
– Но зачем? – поразилась Мария Алехандра, слушавшая собеседника, с не меньшим увлечением, чем дочь.
– Революция, мадам, – пожал плечами Лану, – всё это должно символизировать начало революции, положившей конец той прекрасной эпохе. Тем более, как вы, конечно, знаете, именно в зале для игры в мяч, расположенном слева от дворца, рядом с конюшнями и казармами мушкетёров, представители третьего сословия в Генеральных штатах объявили себя Национальным собранием, положив конец абсолютной монархии.
– Вы говорите об этом так печально, словно это произошло только вчера, – лукаво улыбнулась Алехандра.
– Ах, мадмуазель, а вы помните легендарную жизнь графа Калиостро? – И Лану томно посмотрел на слегка смутившуюся девушку. – Этот чародей уверял, что он вечен и прожил уже множество эпох, участвуя во всех знаменитых исторических событиях, начиная со взятия Трои и кончая казнью Людовика XVI...
– Так это вы – граф Калиостро? – перебила его Алехандра, готовая расхохотаться.
– Увы, нет, мадмуазель, – печально вздохнул Лану, – хотя я всегда завидовал его судьбе и мечтал обладать такой же властью над временем и людскими сердцами.
– Ну, последнее у вас неплохо получается, – кокетливо сказала девушка, – мы с мамой вас просто заслушались, вы удивительно интересный собеседник.
– Благодарю вас, мадмуазель. Ещё по бокалу шампанского?
После обеда они встали и месье Лану, не обращая внимания на протесты Марии Алехандры, оплатил счёт. Взяв под руку Алехандру, он направился к выходу, а Мария Алехандра, немного замешкалась возле зеркала. Приведя волосы в порядок, она пошла следом и в тот момент, когда увидела со спины свою дочь и месье Лану, в её сознании мгновенно промелькнуло какое-то неясное воспоминание. Но Алехандра, уже оглядывалась через плечо, ища взглядом свою мать, и та не стала задерживаться – поспешила догнать обоих.

– Только этого ещё и не хватало. Да проснись же ты, наконец, и посмотри, что я тебе принёс.
На следующее утро, ещё сквозь сон, Мария Алехандра услышала встревоженный голос Себастьяна и, сделав над собой усилие, проснулась. Протерев глаза, она откинула с лица растрепанные волосы и вопросительно посмотрела на мужа, который, придерживая раненную руку, висевшую на перевязи, взволнованно прохаживался по спальне.
– В чём дело, Себастьян?
– Взгляни на ту газету, которая лежит у тебя поверх одеяла.
– Но я же не умею читать по-французски!
– А там и не надо ничего читать, взгляни только на фотографию.
Мария Алехандра поспешно развернула «Нувель де Пари» и тут же наткнулась на собственное изображение. Фоторепортёр заснял её в дверях пансиона, когда она поддерживала мужа, на светлом пиджаке которого отчётливо виднелось огромное, тёмное пятно. Под фотографией была статья и, хотя она и не смогла уловить её содержание, но зато обнаружила там собственную фамилию и фамилию Себастьяна.
– Ты становишься знаменитостью, – заговорил Себастьян, когда она устремила на него вопросительный взгляд. – Не хватало ещё, чтобы к тебе приехало телевидение, взять интервью.
– Но что в этой статье?
– «Покушение на отважную колумбийку и её мужа». «Предотвратив покушение на другого, она чуть было не стала жертвой покушения на саму себя!» «Куда же смотрит полиция и где конец этому террору?» «Красавица в опасности, так неужели мы не сможем найти ей телохранителей», – словно, кого-то передразнивая, проговорил Себастьян. – Только телохранителей тебе ещё только и не хватало. Короче, я немедленно заказываю билеты на ближайший рейс до Боготы, а ты вставай и собирай вещи.
– Но как же Алехандра? Что я скажу дочери? – растерянно пробормотала она, не в состоянии ничего решить.
– А тебе и не придётся ей ничего говорить. Увидев эту газету, она всё поймёт даже при том знании французского, которое им дают в их колледже.
– Ну, нет, – встрепенулась Мария Алехандра, – она не должна ничего видеть. Зачем ей тревожиться?..
– Затем, что опасность, действительно, велика. Помоги мне надеть пиджак.
Мария Алехандра соскочила с постели и, подойдя к мужу в короткой, открывавшей её загорелые бёдра, сорочке, помогла продеть раненную руку в рукав пиджака.
– Ты куда-то уходишь?
– Да, на перевязку. А потом зайду в ближайшее агентство и куплю билеты. Сегодня же мы уезжаем, так что предупреди об этом Алехандру. Не знаю, что ты ей скажешь, но оставаться здесь больше нельзя – надеюсь, ты и сама теперь это понимаешь. Никуда не выходи из дома и никому не открывай до моего возвращения. Ты всё поняла?
Мария Алехандра кивнула, подумав про себя, что никогда ещё не видела мужа таким испуганным и взволнованным. Закрыв за ним дверь, она растерянно прошлась по квартире, не зная с чего начать. Неожиданно, ей попалась на глаза старый номер колумбийской газеты, непонятно как оказавшийся на дне чемодана. Она раскрыла её и невольно вздрогнула.

Глава четвёртая

На следующее утро, резко поговорив с дочерью и отчитав её за ночные похождения – причём Алехандра, судя по голосу в телефонной трубке, отнюдь не раскаивалась; Мария Алехандра приказала ей не выходить из гостиницы, пообещав обязательно приехать.
– Но, мама, ведь это же невыносимо! – возмутилась дочь. – Приехать в Париж и сидеть в гостинице, когда я ещё столького не видела!
– Ты слишком резво начала свои прогулки и месье Лану тебе совсем не пара.
– Но ты же сама оставила меня с ним!
– Во-первых, не тебя, а вас – вдвоём с Фернандо. А во-вторых, я уже раскаиваюсь в своей ошибке и не хочу её усугублять. Кстати, прекрати мучить бедного парня, он уже с ума сходит от ревности.
– Папа в своё время тоже сходил по тебе с ума, так что это у меня наследственное, – не удержалась Алехандра.
– Всё, молчи, ехидна, и слушайся меня, в противном случае мы завтра же возвращаемся в Колумбию.
Положив трубку, Мария Алехандра вдруг вспомнила месье Дешана, чья визитная карточка до сих пор лежала в её сумке. А что если позвонить ему и попросить показать её дочери Париж? Она уже взялась было за телефонную трубку, но тут вдруг вспомнила, как он ухаживал за ней в тот вечер, когда они были в ресторане «Венеция», и отказалась от своего намерения. Этим французам совершенно нельзя доверять – ни молодым, ни старым. Галантность у них в крови, а потому они ловеласы уже от рождения. Но тогда остаётся Себастьян, который, как назло, опять ушёл делать очередную перевязку. Подумав, она оставила ему записку, в которой предложила позвонить дочери, а сама стала собираться в кафе «Лузитания».
Через полтора часа она уже вновь сидела на прежнем месте и задумчиво смотрела в окно. После вчерашнего разговора Себастьян согласился отложить возвращение домой ещё на несколько дней, но сделал это так охотно, что в ней вновь проснулись старые подозрения. Может быть вчера не она, а Альсира сорвала ему намеченную встречу, а потому сегодня он вновь придёт в это кафе? Во всяком случае, та старая колумбийская газета, продолжала лежать на прежнем месте и Мария Алехандра проверяла её наличие там сразу же после каждой отлучки Себастьяна.
Сегодняшняя погода резко отличалась от вчерашней – на небе не было ни единой тучки и старинные улицы Парижа были залиты солнечным светом, с трудом, втискивавшимся между громадами старых домов. Мария Алехандра внимательно осмотрела всех посетителей, большинство из которых были здесь ещё вчера, но ни у одного из них не заметила старой колумбийской газеты. Хорошо бы, если бы её затея оказалась напрасной и ни сегодня, ни завтра сюда бы никто не пришёл. Прошло три часа и её так утомило это долгое и неопределённое ожидание, что она вновь задумалась и не сразу увидела знакомую фигуру, которую можно было бы легко узнать в любой толпе. Мече! Вот её-то Мария Алехандра ожидала увидеть меньше всего и сразу подумала о случайности. Но, через мгновение, ей пришла в голову и другая мысль, которую она сама потом объяснила себе лишь напряжённым состоянием своих нервов. Мече была крёстной матерью Луиса Альфонсо и, вполне возможно, могла иметь какое-то отношение к его делам. Но, зная её трусливость, помня о том, как подействовало на неё тюремное заключение, когда она была арестована по обвинению в убийстве доньи Деборы, трудно было представить её в роли связной между колумбийской и французской мафиями. С другой стороны, Мече была женщиной простодушной и доверчивой, а потому ей могли просто воспользоваться или запугав, или обманув.
Тем временем, пока Мария Алехандра, делая вид, что просматривает журнал мод, искоса наблюдала за Мече, толстуха села за столик очень недалеко от неё, сделала заказ и с аппетитом принялась за цыплёнка, запивая его лёгким французским вином. Мече пришла лишь с большой, кожаной сумкой, нисколько не походившей на изящную дамскую сумочку самой Марии Алехандры, но ничего из неё не доставала, а просто положила перед собой на стол. Глядя на то, с каким упоением, широко расставив могучие локти, Мече обгладывала крылышко, можно было только позавидовать её аппетиту. Марии Алехандре вдруг стало так весело, что она, не удержавшись, хихикнула и на мгновение опустила журнал. Чисто случайно получилось так, что как раз в этот момент Мече подняла глаза и заметила её пристальный взгляд. Несмотря на всю маскировку и даже тёмные очки, она мгновенно узнала Марию Алехандру и так испугалась, что поперхнулась и закашлялась. В следующее мгновение она уже была на ногах и, схватив со стола свою сумку, бросилась к выходу. Мария Алехандра устремилась за ней, но ещё раньше Мече догнал официант. Сунув ему в руку какую-то купюру, она поспешно выскочила на улицу, но Мария Алехандра была уже рядом.
– Да подождите же меня, Мерседес, мне нужно с вами поговорить!
– Не преследуй меня, убийца, иначе я немедленно обращусь в полицию, – задыхаясь от быстрой ходьбы и испуганно озираясь по сторонам, проговорила Мече.
– Ну, при чём здесь полиция, выслушайте меня, наконец!
Со стороны это выглядело довольно забавно – толстая, взволнованная женщина, тяжело переваливаясь, торопливо семенит по улице, а молодая и стройная преследует её и о чём-то говорит. Редкие прохожие, попадавшиеся им на пути, шарахались в стороны и обменивались недоумёнными улыбками.
– Перекрасилась, подстриглась и думала, что я тебя не узнаю? Уйди с дороги, не то я буду кричать!
Мария Алехандра, преградившая ей путь, отрицательно покачала головой.
– Я никуда вас не пущу, пока вы меня не выслушаете.
И тут произошло неожиданное – прямо из дверей небольшого магазинчика, напротив которого они остановились, вышел полицейский и Мече бросилась к нему, быстро заговорив по-французски и кивая на застывшую в растерянности Марию Алехандру. Полицейский подошёл к ней, вежливо взял под козырёк и предложил обеим дамам пройти в участок.
Остаток дня Мария Алехандра провела в полиции, отбиваясь с помощью подъехавшего Себастьяна от нелепых нападок Мече. Кончилось тем, что сами полицейские, пряча улыбки, проводили Мече, а минут через пятнадцать – Мече умоляла, чтобы ей дали время уйти и «избавиться от преследования этих убийц» – разрешили уйти и Себастьяну с Марией Алехандрой.
– Ну и чего ты добилась? – сердито спросил он по дороге домой. – Зачем тебе понадобилось преследовать эту дурёху?
– Сама не знаю, – устало улыбнулась Мария Алехандра, – но, зато я теперь убедилась в одном – Мече – честная женщина.
– Жаль, что она не может сказать о тебе того же самого, – съязвил Себастьян, после чего они молчали уже до самого дома.

Вечером того же дня Фернандо и Рикардо второй раз играли в артистическом кафе на Монмартре, находившемся неподалёку от самой высокой точки Парижа – церкви Сакре-Кер или Святого Сердца. Кафе называлось «На Парнасе» и посещалось молодыми представителями французской богемы – писателями, музыкантами, художниками, которые исстари облюбовали этот район с его неповторимыми мансардами. Они были не слишком удобны для жилья, но зато из их крошечных окон открывалась самая великолепная панорама Парижа. «А когда внизу, прямо под тобой, находится самый знаменитый город мира, то поневоле будешь испытывать вдохновение», – объяснил им хозяин кафе, месье Поль, в недалёком прошлом художник, не сумевший продать ни одной своей картины и не организовавшей ни одной своей выставки, а потому занявшийся более выгодным делом. Выгодным было оно, разумеется, не из-за постоянных посетителей, у которых редко бывали деньги и которые вечно норовили выпить в кредит, а благодаря туристам, интересовавшимся самыми романтичными местами города, откуда вышло столько гениев, поначалу умиравших от голода.
Единственное, на чём отвёл душу месье Поль, так это на обстановке своего кафе, сплошь увешанного его собственными картинами, представлявшими собой слабое подражание импрессионистам. Первое, о чём он спросил при знакомстве обоих друзей – так это о впечатлении, которое на них производят его полотна. Поскольку и тот, и другой мало что понимали в живописи, то ограничились тем, что выразили вежливое восхищение, которое вполне удовлетворило хозяина. Именно по его просьбе в свой первый вечер они играли исключительно народные латиноамериканские мелодии, причём Фернандо иногда немного напевал, а Рикардо аккомпанировал ему на гитаре. Хотя оба приятеля, учившиеся в консерватории классической музыке, чувствовали себя не в своей тарелке, их исполнение понравилось, и на следующий вечер месье Поль предложил им составить репертуар по своему выбору. Фернандо, разумеется, решил исполнить собственные песни, которые он не так давно исполнял в борделе сеньоры Альсиры, а Рикардо не возражал, помня о впечатлении, которое они производили на чувствительных девушек.
А девушек в этом кафе хватало, и это были истинные парижанки – экзальтированные, непринуждённые, остроумные и... легкомысленные. Рикардо так усердно перемигивался с двумя из них – одной из которых была брюнетка, а другой шатенка, что в конце вечера, воспользовавшись небольшим перерывом, предложил Фернандо подсесть за их столик. После недолгого препирательства тот согласился – и ему понравилось, какими роскошными, бархатными глазами смотрела на него брюнетка.
Разговор шёл по-французски, а поскольку Фернандо знал его лучше своего друга, то служил ему переводчиком, несколько смягчая те пылкие, эротические комплименты, которые отпускал обеим парижанкам Рикардо. Шатенку звали Мари-Луиза, брюнетку – Мирабель и обе оказались студентками парижских университетов, причём если Мари-Луиза должна была получить степень бакалавра искусств, то Мирабель – стать преподавательницей пения.
– Ну и тебе понравилось, как поёт мой друг? – спросил её Рикардо.
– О да, в этом есть что-то очень трогательное и милое, – согласилась Мирабель.
– А о чём ты поёшь? – поинтересовалась Мари-Луиза, у которой были на редкость трогательные детские губы и круглые, лукавые глаза.
Фернандо пожал плечами.
– О любви и разлуке. О том, как самые невыносимые препятствия могут помешать первой любви и тем самым сделать несчастным на всю жизнь.
– А что, разве любовь бывает только первой? – тут же спросила Мари-Луиза. – Ведь это же так скучно – когда любовь одна – и на всю жизнь!
– Мне тоже так кажется, – мгновенно согласился Рикардо, толкая коленом под столом своего приятеля. Тот напрягся и вопросительно посмотрел на Мирабель.
– По-моему, тебя бросила девушка, - сказала она. Фернандо состроил такую кислую мину, что Рикардо переглянулся с обеими француженками и все трое улыбнулись.
В этот момент появился месье Поль, и обоим музыкантам пришлось вернуться на сцену.
– Надо предложить им поехать в нашу гостиницу, – торопливо проговорил Рикардо, пока они готовили инструменты. – Грешно упускать такой случай!
– Но ведь там же Алехандра!
– Твоя Алехандра живёт на другом этаже и ничего не узнает!
Фернандо не нашёл, что сказать и лишь неопределённо пожал плечами. Но в конце вечера, он пел уже не отрывая взгляда от Мирабель, пел, словно обращаясь к ней одной; и в итоге сумел вложить в слова своей незатейливой песенки столько томительного надрыва, что все присутствующие дружно зааплодировали. Уговаривать француженок долго не пришлось, и, взяв такси, все четверо направились в гостиницу «Золотой век», прихватив с собой три бутылки недорого шампанского и несколько бутылок пива, заранее припасенных предусмотрительным Рикардо.
– Слушай, а откуда у тебя деньги? – вполголоса, по-испански, поинтересовался у него Фернандо. – Ведь нам же ещё ни франка не заплатили!
– Не задавай лишних вопросов, – сквозь зубы и тоже по-испански, ответил Рикардо, сидевший на заднем сиденье между обеими девушками и обнимавший их за плечи. – Иначе они догадаются, и мне придётся оплачивать услуги этих замечательных кошечек.
Вечер проходил настолько весело, что уже через час Рикардо, подмигнув Фернандо и Мирабели, обнял Мари-Луизу и удалился с ней в соседнюю комнату, взяв с собой и бутылку шампанского.
– Не теряйся, старик, – напутствовал он перед уходом Фернандо, – подумай о том, что ты будешь вспоминать о Париже.
– Что он тебе сказал? – спросила Мирабель, как только за ними закрылась дверь.
– Сказал, чтобы я не терялся... – не сумев соврать, пробормотал Фернандо, чувствуя какую-то неловкость.
– О Боже, никогда не думала, что где-то ещё есть такие стеснительные молодые люди, – даже присвистнула Мирабель, прищуривая на него насмешливые глаза. – Во всяком случае, в Париже я их пока не встречала. Если ты ещё спросишь, можно ли меня поцеловать, то я, пожалуй, грохнусь в обморок от изумления.
– Почему? – тупо спросил Фернандо.
– Потому что такие вещи не спрашивают, а делают, дурачок!
От неё исходил такой неповторимый аромат, а губы были столь горячими и податливыми, что Фернандо почувствовал, как теряет голову. На какой-то миг Мирабель оторвалась от него и, кокетливо встряхнув волосами, стянула через голову модный белый свитер. Встав с дивана, она расстегнула свою короткую чёрную юбку и медленно спустила её на пол. Теперь она стояла перед Фернандо в белом, ажурном бюстгальтере, чёрных колготках и чёрных туфлях на высоком каблуке.
– Ну и как тебе мой стриптиз?
– Прежде, чем спрашивать, надо довести дело до конца, – Мирабель вела себя настолько игриво и свободно, что Фернандо и сам развеселился, позабыв обо всём, кроме этой великолепной парижанки. Мирабель усмехнулась и через мгновение осталась без бюстгальтера. Фернандо притянул её к себе, но, в тот момент, когда он ткнулся и губами и носом в её пышные, смуглые груди, в дверь номера негромко постучали.
– Минуту, – недовольно пробормотал он и пошёл к двери, думая про себя о том, что это пришла горничная менять полотенца. Мирабель капризно наморщила губы и, накинув на плечи его джинсовую куртку, села обратно на диван. Фернандо был уже слегка пьян, а потому, открывая дверь, неосторожно распахнул её больше, чем следовало. Именно благодаря этому Алехандра, стоявшая на пороге, успела заметить в номере какую-то полураздетую девушку, и застыла на месте с расширенными от изумления глазами. Да и Фернандо, увидев перед собой Алехандру, в первую минуту настолько растерялся, что чуть было, не отступил назад, пропуская её в комнату. Однако через мгновение, он поспешно выскочил в коридор и захлопнул за собой дверь, привалившись к ней спиной.
– Так вот значит, как ты развлекаешься! – взбешённо проговорила Алехандра. – А я-то не могла понять, куда он запропастился!
– Как и я вчера, – отозвался Фернандо, собираясь с духом, – когда мы с твоей матерью ждали тебя до полуночи.
– При чём здесь моя мать, развратник несчастный! Почему я тебя вечно застаю с какими-то... официантками!
– Она не официантка, а студентка... – пробормотал Фернандо, но Алехандру это разозлило ещё больше.
– Подумаешь, какой прогресс! В следующий раз я застану его с графиней! Впрочем, знай, что следующего раза не будет!
– Но, Алехандра... – он попытался взять её за руку, но она яростно отстранилась.
– Не трогай меня! И этот тип ещё постоянно уверял меня, что любит!
Напоминание о его любви теперь уже разозлило Фернандо. Ещё вчера он сходил с ума от ревности, не зная, чем она там занимается с этим французом, а сегодня сама же обвиняет его в измене, стоило ему повести себя аналогичным образом! С какой стати он должен чувствовать себя виноватым, когда она своей холодностью и притворством довела его до такого состояния!
– Да, я любил и люблю тебя, – глухо проговорил он, смотря на неё в упор. – Но ведь ещё вчера ты вела себя так, что мне просто жить не хотелось...
– А почему тебе жить не хотелось? Я просто гуляла по Парижу с человеком, который его хорошо знает, а не сидела в его квартире в том виде, в котором тебя там дожидается твоя студентка. Иди, иди к ней, а то она ещё замёрзнет!
– Ну, не говори глупостей, Алехандра, – резко снизив тон, буквально простонал Фернандо, ужаснувшись мысли об окончательном разрыве. – Я люблю только тебя и мне нужна только ты.
– Понятно. А поскольку я не позволяю вести себя со мной так, как тебе вздумается, ты решил найти что-нибудь попроще!
В сущности, всё было именно так, и Фернандо прекрасно это понимал, а потому и не знал, что возразить.
– Ну, прости меня...
– Я тебя ненавижу.
И с этими словами Алехандра стремительно умчалась, прежде, чем он успел что-нибудь возразить. Глубоко вздохнув, Фернандо повернулся к двери своего номера, которая вдруг сама распахнулась ему навстречу. На пороге стояла полностью одетая Мирабель.
– Извини, дорогуша, – холодно сказала она, проходя мимо него, – но я тебе не шлюха, чтобы полчаса дожидаться, пока ты выяснишь все отношения со своей подружкой. Адье!

– Да, да, месье Лану, это я, – говорила на следующий день Алехандра в телефонную трубку, – сегодня я совершенно свободна и с удовольствием с вами встречусь.
Разругавшись вчера с Фернандо, она сама позвонила месье Лану и они договорились, что он заедет за ней через полчаса. Алехандра не стала звонить матери, чтобы не выслушивать её надоедливых расспросов и предостережений, а просто собралась и вышла из гостиницы. Месье Лану был точен и вскоре к подъезду уже подкатил его серебристый «кадиллак».
– Привет, красавица, – ласково сказал он, когда Алехандра села на переднее сиденье рядом с ним, и, потянувшись, непринуждённо поцеловал её в щёку. Первым и инстинктивным движением она, было, дёрнулась, чтобы отстраниться, но сдержала себя и спокойно выдержала прикосновение его надушенных усов.
– А почему мы такие хмурые? – весело продолжал Серж. – Решили немного погрустить или поссорились со своим приятелем... Фернандо, если не ошибаюсь?
– Я не хочу о нём говорить, – мгновенно вспыхнула Алехандра.
– Я тоже. И мне уже всё ясно, а потому не буду ни о чём больше расспрашивать. – И он завёл машину.
– А куда мы сегодня поедем? – поинтересовалась Алехандра, пять минут спустя.
– Увидишь, дитя моё, – хладнокровно отвечал француз, и она не стала настаивать на ответе.
А машина проехала площадь Бастилии с её высокой колонной, на которой возвышалась скульптура Гения Свободы, и вскоре покатила вдоль высокой стены. Алехандра молча гадала, что за ней может скрываться, но поняла лишь тогда, когда они подъехали ко входу.
– Ведь это же кладбище! – Полу-утвердительно-полувопросительно сказала она.
– Совершенно верно, – подтвердил месье Лану, – и называется оно Пер-Лашез.
– Но зачем мы сюда приехали?
– А затем, что надо руководствоваться принципом – клин клином вышибают, а потому, когда слишком грустно, надо ехать туда, где может стать ещё грустнее. Только в этом случае, можно убедиться, что наша печаль была не самой страшной на свете и что есть такие вещи, которые уже невозможно исправить.
Месье Лану произнёс это таким, непривычно серьёзным тоном, что Алехандра вытаращила на него глаза, мало что понимая. Заметив её недоумение, он ласково улыбнулся.
– Ну-ну, не пугайся, ведь это очень красивое место, где похоронены многие знаменитые люди, на чьи могилы стоит взглянуть. Помнишь из курса физики закон Гей-Люссака?
Алехандра не слишком успевала по физике, но, на всякий случай, утвердительно кивнула головой.
– Так вот, он похоронен здесь также, как и Бальзак, Шопен и многие другие. Пойдём, прогуляемся, а когда ты развеселишься, я отвезу тебя куда-нибудь ещё.
Как-то незаметно француз уже перешёл с ней на «ты», но сделал это настолько просто и непринуждённо, что Алехандра не почувствовала никакого внутреннего протеста.
– А вы уверены, месье Лану, что я смогу здесь развеселиться? – недоверчиво поинтересовалась она, выбираясь наружу.
– Если захочешь доставить мне удовольствие, то называй меня просто Серж, – сказал он, закрывая машину и беря её под руку.
– А это удобно?
– Но ведь мы же друзья, не так ли?
Алехандра кивнула, хотя и не слишком уверенно, поскольку, несмотря на всю непринуждённость своего спутника, постоянно ощущала какое-то внутреннее напряжение, сознавая, что он смотрит на неё, именно как на женщину, а не как на девочку, которая, по возрасту, могла бы быть его дочерью. Ей хотелось спросить, есть ли у него дети, но она не отваживалась задать этот вопрос, чувствуя, что он будет ему не слишком приятен. Они медленно пошли по усыпанным гравием дорожкам, мимо сплошных рядов мраморных памятников и надгробий, на которых, в бронзовых урнах, стояли красные или белые фарфоровые цветы. Перед одной из могил француз остановился и, указывая на надгробие, сказал:
– А вот здесь лежит человек, написавший одну удивительную книгу, которая называется «Портрет Дориана Грея».
– «Оскар Фингалл О’Флаэрти Уайльд 1856-1900» –прочитала Алехандра и тут же спросила:
– А о чём эта книга?
– О том, как один человек приобрёл портрет, имевший волшебное свойство – отражать все изменения, происходившие с тем человеком в жизни – стареть, искажаться морщинами мерзких страстей и пороков, изображать самые отвратительные черты его натуры. При этом сам человек, которого звали Дориан Грей, оставался молод, прекрасен и казался преисполненным одних достоинств.
– То есть, старел не человек, а портрет?
– Совершенно верно.
– И что же замечательного вы находите в этой истории? – боясь показаться полной дурой, осторожно спросила Алехандра.
– А разве не замечательно было бы разделить свои пороки и достоинства, а не носить их в себе, чувствуя, как они раздирают твою натуру? Знаешь, Алехандра, у меня есть двоюродный брат, которого зовут Морис и который и был для меня воплощением большинства пороков. Пока мы с ним постоянно общались – а это было ещё во времена моей студенческой молодости – я наблюдал за ним и хотел стать лучше него. Он был заядлым картёжником, развратником, лгуном, мошенником, готовым ради денег на всё, что угодно. Я избегал карт, чтобы не угодить во власть этой страсти; любил одну-единственную девушку, сохраняя ей верность; терпеть не мог лжи и обмана и презирал деньги. И что же? – он издевался надо мной, называл монахом и ангелом и всячески пытался совратить. Однако, изменился я лишь после того, как он уехал в Канаду, оставив меня в покое, и изменился так, что когда мы встретились снова, он сам признал, что ему уже нечему меня учить. Впрочем, я, наверное, разболтался, а тебе это совсем неинтересно?
– Наоборот, – сказала Алехандра, – мне это очень интересно и я обязательно прочту «Портрет Дориана Грея».
– Да, прочти, – как-то рассеянно проговорил Серж, доставая портсигар и закуривая, – и подумай о том, что, когда мы видим отражение своих пороков в других, то стремимся их преодолеть. А вот когда нас окружают порядочные люди, собственные пороки овладевают нами со страшной силой. Поэтому-то и хочется вести себя с мерзавцами, как порядочный человек, а с порядочными людьми как мерзавец! Впрочем, главная идея этого романа состоит в другом – благодаря такому волшебному разделению на портрет и владельца, именно портрет, а не владелец расплачивается за все грехи. Представь, как было бы здорово, если бы за все твои провинности, отчитывали бы твою сестру, а о тебе говорили бы всегда и везде только хорошее. Забавно ведь, правда?
– Да уж, забавно, – усмехнулась Алехандра, представив себе Пачу, расплачивающуюся за все её провинности.
– Ну, всё, мы уже дошли до конца, теперь можем поворачивать обратно.
Они вышли с кладбища и сели в машину.
– Итак, мадмуазель, не удостоите ли вы меня чести посетить моё скромное жилище и отобедать со мной? – с лукавой непринуждённостью поинтересовался месье Лану.
– А вы хорошо готовите? – не удержалась от такого же лукавого тона Алехандра.
– Увы, вообще не готовлю. Однако, можно заказать по телефону хороший обед из лучших блюд любой кухни мира. Вы какую кухню предпочитаете, мадмуазель, – испанскую, мексиканскую, французскую, итальянскую? Или у вас есть какие-нибудь экзотические пристрастия, вроде, например, русской кухни?
И тут вдруг Алехандре пришёл на ум настолько кокетливый ответ, что она сама себе удивилась.
– Я предпочитаю не кухню, а хорошего собеседника за обедом.
– Разумный ответ, – удовлетворённо кивнул Серж и завёл машину, – постараюсь вас не разочаровать. Я, кстати, живу на бульваре Монтеня в замечательном особняке семнадцатого века с очень красивым фасадом.
– И вам принадлежит весь этот особняк? – в испуганном восхищении воскликнула Алехандра двадцать минут спустя, когда «кадиллак» Лану остановился перед домом. Француз с улыбкой посмотрел на неё.
– Увы, нет. Моя квартира на третьем этаже.
В глубине души Алехандра прекрасно сознавала, что поступает очень рискованно, отправляясь в гости одна, да ещё ко взрослому, холостому мужчине, смотревшему на неё такими странными глазами. Но этот риск, будораживший ей кровь, которая приливала к щекам, придавая ей особое очарование, нравился Алехандре. В конце концов, сколько раз она пыталась доказать своим приёмным родителям, что давно уже стала взрослой женщиной, способной на самостоятельные поступки! И вот теперь с ней обращаются, именно, как со взрослой женщиной, так чего же бояться и ради чего превращаться обратно – в глупую и испуганную девчонку? Фернандо? Ну а что Фернандо, ему самому ещё надо стать настоящим мужчиной, чтобы научиться вести себя с ней так же непринуждённо-галантно, как это делает Серж. Она поймала себя на мысли, что впервые назвала его про себя Сержем и сочла это доброй приметой. Достоинство, остроумие и сдержанность – вот основные добродетели женщины, впервые приходящей в гости к мужчине. Твердя это про себя, Алехандра отважно вошла в подъезд и вместе с месье Лану поднялась в лифте на третий этаж.
Квартира Лану напоминала музей – высокие, лепные потолки с фресками, огромные хрустальные люстры и большие окна, чуть ли не во всю стену. Мебель была старинной работы – с гнутыми ножками красного дерева и шёлковой, расписной обивкой; а картины, висевшие на стенах и изображавшие сладострастные сцены из жизни античных богов, производили впечатление подлинников. Балкон был большой и, в то же время, уютный, поскольку с него открывался прекрасный вид на зелёный уголок старого Парижа.
Алехандра, как зачарованная, прошлась по комнатам, пока месье Лану по телефону заказывал обед. Она вдруг пожалела, что одета не в старинное платье с декольте и множеством нижних юбок, а так, словно собиралась на вечер в какую-нибудь дискотеку – обтягивающие белые брюки и тонкий голубой свитер. Впрочем, золотистые туфельки на высоких каблуках, делали её фигуру просто идеально-стройной, а потому жалеть было особенно не о чем – в старинных нарядах можно было продемонстрировать лишь плечи и спину, в современных же нарядах можно демонстрировать любые достоинства своей фигуры. Поймав себя на этих глупых мыслях, она несколько смутилась и с благодарностью приняла из рук Лану бокал с шампанским.
– Пока не принесли обед, давай выпьем за твою бесподобную стройность.
– А где же ваш портрет Дориана Грея? – поинтересовалась Алехандра, сделав первый глоток.
Серж весело рассмеялся.
– Мой портрет живёт в другом квартале Парижа, но знакомить тебя с ним у меня нет ни малейшего желания.
– А почему вы не женаты?
– Однако! – он изумлённо воззрился на Алехандру. – Такой вопрос пристало бы задавать твоей очаровательной матушке, но никак не тебе!
– А вам нравится моя мама?
– Да, детка, но только потому, что она похожа на тебя.
И тут вдруг месье Лану отставил свой бокал в сторону и, взяв Алехандру за подбородок, быстро и умело поцеловал в губы, так что она даже не успела закрыть глаза, как это всегда делала, когда целовалась с Фернандо. Но здесь было что-то совсем другое, и поцелуй месье Лану был каким-то совсем другим. Если с Фернандо можно было целоваться сколько угодно, зная, что это в любой момент можно прекратить, то поцелуй Сержа грозил перерасти в нечто большее – это была лишь прелюдия, лёгкая, отправная точка, а конечным пунктом должна была стать постель. Поймав себя на этой мысли, Алехандра хотела уже, было отстраниться, но Серж отпустил её ещё раньше и теперь насмешливо наблюдал за выражением её лица.
– Держу пари, что тебе хочется спросить, для чего я это сделал?
Алехандра слегка смутилась и, не выдерживая его откровенного взора, полуотвернулась к окну.
– Есть такие вещи, которые мы делаем инстинктивно, не задумываясь о том, зачем и почему – любуемся прекрасным и отвращаемся от безобразного, стремимся к счастью и избегаем несчастий… впрочем, довольно философствовать, я поцеловал тебя просто потому, что ты мне нравишься.
– Я хотела спросить, но совсем не об этом, – нахально заявила Алехандра. – Что вы заказали на обед?
– Браво, детка! – сквозь смех проговорил Лану. – Ты бесподобна! А на обед я заказал классическую французскую кухню – устрицы, трюфеля, дичь, креветки...
– А лягушек?
На этот раз Лану смеялся ещё дольше.
– Нет, ну ты совершенно невозможный ребёнок! Если ты не прекратишь меня смешить, то я тебя снова поцелую.
– Сначала позвоните моей маме и спросите у неё разрешения.
– Лучше давай это сначала сделаем, а уже потом спросим разрешения. При этом варианте, нам не придётся огорчаться в случае отказа.
Теперь уже фыркнула от смеха Алехандра, а потому Лану легко привлёк её к себе на колени и запрокинул голову поцелуем. Она вдруг почувствовала себя так свободно, что и сама – сначала нерешительно, а потом всё более уверенно обняла его за шею. В этот момент, в дверь позвонили.
– Ну вот, так всегда, – с досадой проговорил Серж, отрываясь от Алехандры, – для удовольствий всегда не хватает времени, зато неприятности могут длиться бесконечно. Это, наверное, принесли наш обед.
– Мне кажется, что это не такая уж неприятность, – вскользь заметила Алехандра.
– Ну, нет, детка, если ты решила сегодня перещеголять меня в остроумии, то это тебе не удастся.
Лану подошёл к двери и посмотрел на экран монитора, передававшего изображение с телевизионной камеры, установленной перед входом в дом. Увидев посыльного из ресторана, он нажал кнопку и дверь открылась.
Алехандра изрядно проголодалась и ела с большим аппетитом, охотно запивая каждое блюдо разными марками красных и белых столовых вин – а Лану уверял, что вино – это обязательное условие французской кухни; и потому в конце обеда изрядно опьянела. Причём, это опьянение подступило так незаметно, что она сначала приняла его за сонливость и позволила Сержу поднять себя на руки и перенести в спальню.
«О, Боже, здесь даже кровать под балдахином, как в Лувре», – только и успела подумать она, как снова почувствовала на своих губах страстные мужские поцелуи. Серж был так опытен и проворен, что уже через минуту Алехандра была без свитера и бюстгальтера; причём, почувствовав это, стала вести себя, как в полусне, лениво и неуверенно прикрывая руками обнажённую грудь. Однако, он решительно развёл её руки в стороны, и стал так сладострастно возбуждать губами её соски, что она почувствовала, как к груди, шее и щекам вдруг прилила горячая кровь, и ей стало жарко.
«Я с ума сошла? Что он делает? Нет, только не это!»
В тот момент, когда Лану уже расстегнул молнию на её брюках и на мгновение, привстал, пытаясь стянуть их с Алехандры, она стремительно села на постели и несильно оттолкнула его обеими руками.
– Не надо!
– Что за глупости, детка! – возмутился он, и попытался было вновь опрокинуть её на спину и поцеловать, на что она принялась яростно сопротивляться, извиваясь всем телом и стремясь соскользнуть с кровати. Это удалось сделать лишь после того, как она укусила его за руку и он, на секунду ослабил свою хватку.
– Да что ты делаешь, чёрт тебя подери? – в его голосе уже слышалась неподдельная злость. – Что за нелепое упрямство? Ты что меня за щенка принимаешь, вроде своего колумбийского приятеля?
– А за кого меня принимаете вы? – раздражённо выкрикнула Алехандра, поднимая свой свитер и поспешно вдевая руки в рукава. – Вы не подумали о том, что я его, может быть, люблю?
– А какое мне до этого дело? Перестань одеваться и подойди сюда.
– Ещё чего! – Алехандра, так и не сумев застегнуть бюстгальтер, выскочила за дверь спальни, а взбешёный Лану мигом соскочил с постели и устремился вслед за ней. Он догнал её у самой двери, когда она уже пыталась открыть замок.
– Прекрати!
– Пустите меня!
– Да хватит вырываться, чёртова кукла!
– Я кричать буду!
– Идиотка!
– Мерзавец!
На какой-то миг они прервали свою возню и как-то удивлённо взглянули друг на друга, словно только сейчас поняли, чем занимаются. Первым опомнился Лану.
– Нет, ты просто дикая кошка, которой место в каких-нибудь джунглях, а не в цивилизованном городе! – раздражённо сказал он.
– Ну, так простите меня за дикость – ведь я не знала, что в цивилизованном городе надо уступать мужчине по его первому требованию! – не менее раздражённо отпарировала она.
– Да ведь тебе самой этого хочется!
– Мне хочется только одного – выйти отсюда!
– Оревуар!
И Лану с силой распахнул перед ней входную дверь.

И в третий раз Марии Алехандре не удалось соблюсти конспирацию, впрочем, теперь уже не по своей вине. Именно зоркие глаза Рикардо увидели её первыми, как только их обладатель с самым независимым видом переступил порог кафе. Ни тени даже самой лёгкой растерянности – и вот он, уже заранее улыбаясь, сам подходит к ней и, отодвигая стул, присаживается рядом, небрежно кинув на стол толстую пачку газет, которую до этого держал подмышкой.
– Добрый день, Мария Алехандра!
– Привет, Рикардо, ты что здесь делаешь?
Мария Алехандра никогда не принимала всерьёз этого легкомысленного юношу, хотя в глубине души прекрасно сознавала – случись её дочери влюбиться именно в него, а не в Фернандо – и многих трагедий и тяжёлых сцен можно было бы избежать. Хорошо это или плохо? – и да, и нет. С таким легковесным отношением к жизни, которым отличался Рикардо, проще переносить любые неприятности, но ведь при этом и к радостям тоже относишься намного проще, и даже счастье воспринимаешь не иначе, как приятное времяпрепровождение. И, тем не менее, Мария Алехандра, испытывала к Рикардо искреннюю симпатию и была рада увидеть его здесь, надеясь скоротать за беседой томительные часы ожидания.
– Так как ты здесь оказался? – снова спросила она, без всякой задней мысли.
– А-а, – махнул рукой Рикардо, – зашёл в Сорбонну, хотел посмотреть, как учатся эти французы, ну а потом случайно забрёл сюда. А вы что здесь делаете?
– Жду одну свою парижскую подругу, которая, как всегда, опаздывает, – не моргнув глазом солгала Мария Алехандра. – Хочешь чего-нибудь заказать?
– Да, пожалуй, что пивка и салат из крабов. Эй, гарсон!
Появился официант и принял заказ.
– И долго вы здесь ещё пробудете? – как бы случайно спросил Рикардо, но Мария Алехандра вдруг насторожилась.
– Сама не знаю, – неуверенно и в то же время с некоторой долей напряжённости в голосе, ответила она. – А почему тебя это интересует?
– Да нет, совсем нет, меня это не интересует, – поспешно проговорил Рикардо и радостно ухватился за большой бокал пива, принесённый ему официантом.
Однако Мария Алехандра уже достаточно хорошо его знала, чтобы почувствовать, что что-то здесь не так.
– Ну, пока ты будешь пить пиво, я, с твоего позволения, почитаю твои газеты, – быстро произнесла она и прежде, чем он успел помешать, взяла со стола всю эту толстую пачку, сверху которой лежала французская «Либерасьон». Рикардо испуганными глазами следил за ней, но и сама Мария Алехандра, увидев среди свежих французских газет так хорошо ей знакомую старую колумбийскую газету, похолодела от ужаса. Она подняла взгляд на Рикардо, но он мгновенно уткнулся носом в тарелку с салатом.
– Откуда это у тебя? – вмиг охрипшим голосом, поинтересовалась Мария Алехандра.
– Что? А, газета... – Рикардо опять ухватился за пиво, делая вид, что его ужасно мучит жажда.
– А ну-ка, поставь бокал и отвечай на мои вопросы, – не выдержала его кривляний Мария Алехандра. – Откуда у тебя эта газета?
– Нашёл у Фернандо и взял почитать.
– Что?!!
Мария Алехандра почувствовала, что у неё перехватило дыхание. Она буквально выхватила бокал из рук оторопевшего Рикардо и быстро сделала два больших глотка.
– Ты сказал – у Фернандо?
– Да, у Фернандо, а что такого? Кстати, вам очень идёт эта новая стрижка, да и цвет, по-моему, подходящий...
– А здесь ты что делаешь?
– Я же уже говорил: заходил в Сорбонну, смотрел, как учатся эти...
– Врёшь! – Мария Алехандра уже давно сняла тёмные очки и теперь яростно сверкала глазами. – Перестань лгать, иначе я не знаю, что с тобой сделаю. Зачем ты пришёл в это кафе и взял с собой эту газету?
– Сюда я пришёл выпить пивка, а газету взял, чтобы почитать на досуге.
– Послушай, Рикардо, – Мария Алехандра перегнулась через стол и схватила его за руку, – если ты мне немедленно не ответишь, то даю тебе честное слово, что обо всём расскажу в полиции.
– О чём – обо всём? – испуганно спросил Рикардо, делая жалкую попытку улыбнуться.
– Сам знаешь.
– Ничего я не знаю. А пришёл я сюда, потому что Фернандо плохо себя чувствует и попросил передать своему приятелю, который будет его здесь ждать, что придёт в другой раз.
– А зачем газета?
– А я откуда знаю? Это он твердил – «возьми газету», да «возьми газету», а нахрена она мне нужна, так и не объяснил.
– А как бы ты узнал этого приятеля?
– Да он сам бы меня узнал...
– По этой газете?
Рикардо удручённо кивнул.
– А ну пойдём отсюда! – решительно сказала Мария Алехандра, поднимаясь с места. – Немедленно допивай своё пиво и пошли.
– Но...
– Никаких «но». Фернандо я сама всё объясню. Вперёд!
Рикардо уныло повиновался и, подобрав свои газеты, пошёл впереди Марии Алехандры, которая зорко следила за всеми его движениями. И вот, в тот момент, когда они уже выходили на улицу, им обоим пришлось слегка посторониться, чтобы разминуться в дверях со входившим в кафе посетителем. Марии Алехандре было достаточно одного взгляда, чтобы узнать этого человека. Это был Мельфор.

Глава шестая

Не прошло и получаса после отъезда матери, как Алехандра почувствовала страшное беспокойство. Она и сама не могла объяснить причин своего состояния, и, тем не менее, лежала в темноте с открытыми глазами и чутко прислушивалась к малейшему шороху. Теперь она жалела, что не поехала вместе с Марией Алехандрой – а вдруг с Себастьяном произошло нечто серьёзное, вдруг он уже умирает и она больше не увидит его живым? А что если позвонить Фернандо – ведь и он может знать о том, что произошло? Впрочем, нет, после того, что она ему наговорила, сама она теперь не позвонит первой даже под угрозой смертной казни. Какой же он, всё-таки, подлец!
Алехандра не слышала звука подъезжавшей машины, а потому с невероятным ужасом поняла, что внизу, на первом этаже, кто-то открыл заднюю дверь, выходившую во двор. Она буквально оцепенела, боясь дышать и зная, что дверь её спальни не имеет замка. Прижимая одну руку к груди, чтобы хоть как-то сдержать бешено колотящееся сердце, она осторожно сняла трубку и набрала номер полиции.
– Алло? – раздался сонный голос какой-то женщины. – Кого вам надо?
– Это полиция? – шёпотом спросила Алехандра.
– Вы ошиблись, мадемуазель.
В трубке раздались короткие гудки, а затем они неожиданно оборвались, и наступила полная тишина.
«Обрезали провод», – лязгая зубами от страха, поняла Алехандра и вдруг услышала скрип лестницы под чьими-то крадущимися шагами. «Мамочка, мамочка, приезжай скорее, я боюсь» – заливаясь слезами и беззвучно шевеля губами, твердила она про себя, сев на постели и подняв колени к самому подбородку.
В тот момент, когда она не просто услышала, но даже почувствовала, как кто-то остановился напротив белевшей в темноте двери спальни, нервы у нее не выдержали и она дико и отчаянно закричала. Дверь мгновенно распахнулась, и в комнату ворвался какой-то человек. Алехандра уже не видела его, потому что стремительно сорвалась с постели и бросилась к окну, продолжая кричать. Но сильная мужская рука схватила её за волосы и бросила обратно на постель. Она вновь захлебнулась в крике, видя сквозь слёзы, лишь какой-то чёрный силуэт, ещё более страшный на фоне светлых стен спальни. Раздался треск разрываемой ночной сорочки, она отчаянно прикрыла груди руками и вновь попыталась вскочить. И тогда прямо в её искажённое, залитое слезами лицо ударила струя из газового баллончика. Алехандра всхлипнула, замолчала и безвольно повалилась на постель, откидывая назад голову...

– Газ, я чувствую запах газа! – закричала Мария Алехандра, как только они с Себастьяном ворвались в дом. – Где Алехандра, Боже мой, где моя дочь?
– Не зажигай света и открой все окна и двери, скомандовал Себастьян, мгновенно прикрывая лицо носовым платком и ощупью пробираясь на кухню. Запах был столь сильным, что он едва не потерял сознание, пока ему удалось добраться до плиты с открытой духовкой. Но ещё раньше, он едва не споткнулся об обнажённое тело дочери.
Закрыв все вентили, он нагнулся и, стремительно подняв на руки Алехандру, бросился к выходу. Навстречу ему уже спешила Мария Алехандра с таким смертельно бледным лицом, что оно буквально светилось в темноте. Они едва не помешали друг другу – Себастьян стремился на свежий воздух, Мария Алехандра – узнать, что с дочерью. Чувствуя, что ещё немного, и он сам задохнётся, Себастьян, движением плеча, отбросил с дороги жену и, из последних сил, выскочил на улицу. Буквально упав на колени, он сдёрнул с себя пиджак, который был одет прямо поверх пижамной куртки и постелил на траву. Переложив туда Алехандру, он бегло осмотрел её.
– Ну что, ну что, она жива?
Он даже вздрогнул, не узнав голоса Марии Алехандры – таким он был диким и плачущим, напоминавшим завывание осеннего ветра во время ночной бури. Она упала рядом с ним на колени, прикрыла её снятой с себя кофтой, и теперь пыталась приподнять голову дочери.
– Жива, – коротко сказал Себастьян, – и скоро очнётся. Как только проветрится, надо будет перенести её в дом и поискать лекарства, повышающие сократительную способность лёгких.
– Я вызову «скорую» и позвоню в полицию, – встав с колен, заявила Мария Алехандра.
– Подожди.
– Что? – истерично воскликнула она. – Мою дочь пытались убить, и я знаю, кто это сделал...
– Кто?
– Фернандо!
– Замолчи!
– Нет, я буду говорить, кричать, вопить! О том, что я собираюсь переночевать вместе с Алехандрой, знали только два человека – ты и Дешан. Только вы двое могли подстроить этот ужасный фарс с телефонным звонком, только вы!
– Но ведь Фернандо не знал, где ты прячешь Алехандру...
– Он мог меня выследить, когда я уезжала от тебя.
– Перестань сходить с ума! Он любит нашу дочь!
– Но зато она его больше не любит!
Теперь они стояли друг против друга над лежащей на траве Алехандрой и, яростно выкрикивая эти фразы, готовы были вцепиться друг в друга, раздираемые взаимной ненавистью. Первым опомнился Себастьян.
– А почему ты не думаешь, что это мог быть Дешан?
– Потому, что он не связан с мафией и у него нет причин ненавидеть мою дочь...
В этот момент Алехандра слегка застонала и повернула голову. Себастьян и Мария Алехандра мгновенно опустились перед ней на колени.
– Девочка моя любимая, сердце моё золотое, ты меня слышишь? – сдерживая рыдания, пролепетала Мария Алехандра.
– Мне холодно... – стуча зубами, с трудом произнесла дочь.
– Сейчас, сейчас, всё будет хорошо. Я отнесу тебя в дом, и ты согреешься, – пробормотал Себастьян, поднимая её на руки и направляясь к дому.
– Папа? – слабо удивилась она. – А нам говорили... что... ты в больнице...
– Нет, нет, со мной всё в порядке, не думай об этом.
Себастьян поднялся на второй этаж, и, уже входя в спальню, обернулся к Марии Алехандре, которая неотступно следовала за ним, держа дочь за холодную руку.
– Найди аптечку, должны же быть в этом доме какие-нибудь лекарства.
Она на мгновение заколебалась, а затем повернулась и спустилась вниз. Запах газа почти выветрился, а потому она включила свет и, после недолгих поисков, нашла то, что искала. Поднявшись на второй этаж, она увидела, что Себастьян уже идёт ей навстречу.
– Что? – испуганно вскрикнула она. – Ей стало хуже?
– Нашу дочь изнасиловали, – глухо ответил Себастьян, и едва успел подхватить потерявшую сознание жену.

Разговор с Альсирой буквально потряс Рикардо. Оказывается, он – сын малолетней проститутки, которая родила его от неизвестного клиента, когда ей было всего тринадцать лет! Так вот откуда поступали деньги, благодаря которым он мог оплачивать учёбу в консерватории!
– Но советую в дальнейшем не рассчитывать на мои материнские чувства, – холодно заметила Альсира, когда Лану ушёл и они остались одни. – Я не могла позволить, чтобы тебя зарезали, как барана, но лишь потому, что уже вложила в тебя приличную сумму, и всё-таки надеюсь получить от неё хоть какую-то отдачу в старости. Кто знает, как повернётся жизнь, и всегда нужен человек, который способен хотя бы на то, чтобы приносить тебе в тюрьму передачи.
– Мне? – испуганно спросил Рикардо.
– Я выражаюсь образно, болван, – спокойно ответила Альсира. – И не вздумай называть меня мамой и просить денег – на твоей хитрой роже просто написано такое желание.
– А я могу назвать вас мамой и предложить вам денег? – немного оправившись, съехидничал Рикардо.
– Ты будешь называть меня доньей Альсирой и полностью забудешь обо всём, что сегодня произошло. Я понятно объясняю или мне повторить это ещё раз? – говоря эту фразу, Альсира схватила Рикардо за ухо и достаточно больно встряхнула.
– Уй! – скривился он. – Ну, конечно, понятно. Я могу идти, а то бедняга Фернандо, наверное, уже выбивается из сил, отдуваясь там за двоих?
– Иди, паршивец, и не вздумай появляться, до тех пор, пока я сама тебя не позову, – несмотря на все её старания сохранить невозмутимость, в голосе доньи Альсиры проскользнули тёплые нотки.
Рикардо ушёл и кое-как доиграл этот вечер до конца. Об ужине он вспомнил лишь тогда, когда они с Фернандо уже возвращались домой. Сколько тот ни старался узнать, что же произошло с его другом наверху, Рикардо хранил оцепенелое молчание, сказав лишь о том, что так и не смог узнать, где находится Алехандра.
На следующий день Рикардо вышел из гостиницы и задумчиво направился в сторону Елисейских полей. Все его мысли крутились вокруг одной темы – он явно влип в скверную историю, а потому надо собирать чемоданы и уматывать обратно в Колумбию. Однако, вспомнив о том, что его ждёт дома, он вдруг застонал и с досады хватил себя кулаком по лбу. Нет, ну каким же надо быть идиотом, чтобы из-за какой-то девчонки и собственного легкомыслия угодить в такой переплёт! Чёртова Пача с её вечными капризами! Если бы не её, постоянно растущие аппетиты, чёрта с два бы он отправился в Париж, да ещё вместе с Фернандо.
– Эй, друг, тебя не подвезти?
Рикардо, задумчиво следуя по тротуару, даже не заметил, как рядом с ним притормозил мотоциклист. Он остановился и изумлённо посмотрел на говорившего, тем более, что сам вопрос был задан на ломаном испанском. Впрочем, всё лицо мотоциклиста скрывал большой чёрный шлем, из-под стекла которого виднелись лишь внимательные и настороженные глаза.
– А в чём дело? – растерянно поинтересовался Рикардо.
– Тебя зовут Фернандо Медина?
– Нет… то есть да, Медина.
– Ну, тогда залезай сзади и поехали.
– Куда?
– Не задавай лишних вопросов, это меня ужасно утомляет. Держи шлем.
Рикардо покорно надел шлем и влез на заднее сиденье мотоцикла, который мгновенно рванул с места.
«Нет, – думал он про себя, пока они мчались по парижским улицам, – если я когда-нибудь вернусь в Колумбию, то лучше уж расстанусь с Пачей, чем с жизнью. Какой из меня супермен, когда я всего только музыкант! Но куда это мы, чёрт подери, едем?»
Его беспокойство было вполне понятным, если учесть тот факт, что мотоцикл уже давно свернул с центральных улиц и теперь мчался по какому-то предместью вдоль полотна железной дороги. Здесь уже машин было мало, а потому Рикардо, случайно обернувшись назад, заметил, что их неотступно преследует белый «феррари». От этого открытия ему стало ещё хуже. За что всё это на его несчастную голову – вчера чуть не зарезали, а сегодня средь бела дня похищают!
Тем временем мотоцикл въехал в район старых депо поездов метрополитена, и, немного попетляв по захламленным переулкам, остановился. Рикардо почувствовал себя совсем плохо – во всех фильмах преступники, чтобы прикончить свою жертву, привозили её на похожее место. «Феррари» подъехал вслед за ними, и из него вылез невысокий, невозмутимый и невыразительный человек лет тридцати с небольшим, одетый в тёмно-серый костюм с красновато-пёстрым галстуком. Мотоциклист, поставив свой мотоцикл на козлы, встал сбоку от Рикардо, но не стал снимать шлема, а лишь приподнял стекло.
Человек, приехавший в «феррари», приблизился к ним почти вплотную и вопросительно взглянул на мотоциклиста.
– Да, шеф, этот тип назвался Фернандо Мединой, – подтвердил он. Тогда «шеф» медленно перевёл свой вопросительный взгляд на Рикардо и тот тоже счёл нужным это подтвердить:
– Меня, действительно, так зовут.
– Так это ты приходил в «Лузитанию»?
– Да.
– И что у тебя с собой было?
– Старый номер колумбийской газеты «Эксцельсиор» с фотографией мнимой могилы сеньоры Марии Алехандры Фонсеки.
– Гм, – задумчиво пробормотал собеседник Рикардо, устремив на него испытующий взгляд. – Ну, тогда какого чёрта я встретил вас обоих на выходе из кафе, в тот момент, когда уже сам пришёл на встречу?
Рикардо мгновенно всё сообразил.
– Видите ли, сеньор, вы должны были встретиться именно со мной, – начал объяснять он, – однако, сеньора Фонсека что-то заподозрила и решила мне помешать. К сожалению, я не знал вас в лицо, и потому...
– К сожалению, для тебя будет тогда, когда ты слишком хорошо меня запомнишь, – презрительно оборвал его «шеф». – Так значит, у тебя нет никаких общих дел ни с сеньорой Фонсека, ни со своим дядей?
– Я не совсем понимаю, сеньор, что вы имеете в виду, – осторожно поинтересовался Рикардо.
– Эти твои родственники имеют какое-либо отношение к делам Луиса Альфонсо Медина?
Рикардо весь сжался, не зная, что ответить. Судя по грозному тону этого вопроса, от ответа на него многое зависело. Заметив его колебания, «шеф» повторил свой вопрос, сформулировав его ещё более ясно.
– Быстрее отвечай, придурок, твой дядя и его жена занимаются теми же делами, что и ты, или нет?
Рикардо отрицательно мотнул головой и тут же понял, что ошибся – оба его собеседника обменялись быстрыми и многозначительными взглядами, причём «шеф» что-то сказал мотоциклисту – Рикардо уловил только слово «дерьмо», на что мотоциклист растерянно развёл руками.
– Ну, ладно, а сам-то ты с чем прибыл? – спросил «шеф».
– Мне поручено сказать, что заказанный вами груз, сеньор, уже готов и скоро будет доставлен из провинции в Боготу. Главная проблема заключается в том, что в настоящий момент в связи с рядом арестов, утрачена возможность переправить его за границу. Поэтому, если ваш посланец сможет прибыть в Боготу через две недели и оплатить всё на месте, тогда проблем не будет.
– Всё?
– Нет, – поспешно ответил Рикардо. – Я ещё не назвал место встречи, если, конечно, вам подходят эти условия.
– Подходят, – сухо кивнул «шеф». – Итак?
– Гостиница «Ацтек», номер 216. Он будет забронирован через неделю и до конца месяца на имя сеньора?..
– Мельфлора. Теперь всё?
– Да, – облегчённо, но и несколько испуганно выдохнул Рикардо и оглянулся на стоявшего за его спиной мотоциклиста.
– Хорошо. Пьер, отвезёшь его обратно в гостиницу, – и человек в ярком галстуке двинулся к своему «феррари», а Рикардо, поняв из этой французской фразы лишь слово «гостиница», со страхом взглянул на мотоциклиста. Однако тот всего лишь вновь сел за руль и протянул ему шлем. Рикардо с облегчением нахлобучил его на голову и устроился на заднем сиденье. Мотор взревел и через сорок минут они уже были возле «Золотого века». Впрочем, за эти сорок минут Рикардо успел о многом передумать. Все его мысли вертелись вокруг двух главных тем – при первой же возможности обязательно послать к чёрту все эти дела, а если Пача будет подбивать ещё на что-то подобное, то послать к чертям и Пачу. Вторая тема была более актуальной – он понимал, что своим неудачным ответом явно повредил Марии Алехандре, а, может быть, вместе с ней и Себастьяну. На хирурга ему было по большому счёту плевать, но вот Мария Алехандра... Поэтому теперь он ломал голову над тем, что означают загадочно-грозные переглядывания двух этих типов, когда он сказал им, что ни Мария Алехандра, ни Себастьян не имеют отношения к делам Луиса Альфонсо. Каким, чёрт подери, делам, и какое отношение – Рикардо и сам не знал и теперь корил свой болтливый язык.
Простившись с мотоциклистом – если только можно назвать это прощанием, поскольку тот лишь на мгновение притормозил у тротуара и тут же умчался, не сказав в ответ ни слова, Рикардо задумчиво остановился перед входом. Достав из кармана пластинку жевачки, он медленно развернул обёртку, положил жевачку в рот и приблизился к уличной урне. В тот момент, когда он уже опускал туда обёртку, его рассеянный взгляд случайно упал на торчавшую из урны газету. «Фонсе» – большой и жирный шрифт на смятой и сложенной вдвое газетной странице.
Рикардо мгновенно выхватил газету из урны и развернул. Фотография изображала Марию Алехандру и Себастьяна на пороге какого-то дома, причём он стоял спиной, и на рукаве его пиджака виднелось большое тёмное пятно, а она оглядывалось через плечо, и фоторепортёру удалось подловить отчаянное и злое выражение её красивого лица. Чтобы понять суть заголовка, Рикардо хватило даже его скромных запасов французского. «Второе покушение на очаровательную сеньору Фонсека!»
Вот это да! Рикардо показалось, что теперь он, наконец-то, всё понял. Значит, на Марию Алехандру было уже два покушения и теперь ясно, почему эти два типа так странно переглянулись… Это они и организовали эти покушения, а теперь, после того, как он сказал, что ни Мария Алехандра, ни Себастьян не имеют никакого отношения к мафиозным делам, их жизнь снова оказалась под угрозой. Рикардо почувствовал страшное отчаяние – неужели он, пусть даже невольно, окажется виновником гибели этой супружеской пары!
Нет, надо обязательно предупредить Марию Алехандру, и он это сделает, а если понадобится, сам станет её телохранителем. Рикардо хотел было подняться в номер, но, подумав о том, что там может находиться Фернандо, раздумал, и зашёл в уличный телефон-автомат. Набрав номер Марии Алехандры, и плотно прикрыв стеклянную дверь, он слушал долгие телефонные гудки и размышлял над тем, как он всё это скажет.
– Алло, – раздался голос Марии Алехандры.
– Алло, – ответил он. – Это я. Слушайте меня внимательно и, пожалуйста, не перебивайте. Впрочем... вы сейчас одна?
– Нет, – каким-то сухим и почти безжизненным тоном отозвалась она, – но я внимательно слушаю.
– Случилось так, что я случайно узнал одну чрезвычайно важную вещь. И вам и Себастьяну угрожает серьёзная опасность.
– Спасибо за предупреждение...
– Только не называйте моего имени вслух!
– Мы уже собираем чемоданы и немедленно возвращаемся в Колумбию.
Рикардо на минуту задумался, а затем сказал:
– Будет намного лучше, если вы сможете уехать так, чтобы никто об этом не узнал, иначе эти типы могут успеть подложить бомбу в ваш самолёт. Поверьте мне, всё очень серьёзно, тем более, что на вас уже было два покушения.
Теперь уже задумалась Мария Алехандра.
– От кого ты обо всём этом узнал?
– Но... это не важно...
– От Фернандо, не так ли? Отвечай!
– Да, от Фернандо, – чувствуя себя последним подлецом, вздохнул Рикардо.
– Благодарю за предупреждение, – ещё раз повторила Мария Алехандра и первой повесила трубку.

- Кто это звонил? – спросил Себастьян, сразу после того, как она отошла от телефона.
– Неважно, – мрачно ответила Мария Алехандра.
– Как это неважно, когда у тебя такое ужасное лицо!
– Подожди, Себастьян, подожди. – Она сделала паузу и тяжело опустилась на диван. – Положение слишком серьёзно, чтобы обращать внимание на такие мелочи... Нам надо вылететь в Колумбию так, чтобы никто об этом не знал.
– Ты хочешь сказать, что нам предстоит тайное бегство? – недоверчиво спросил Себастьян, как-то странно смотря на свою жену.
– Да, – она вскинула на него глаза и, встретившись с ним взглядом, добавила. – И не смотри на меня так, я в своём уме. Ты забыл о том, что на меня уже было два покушения.
– Кто тебе звонил?
– Я не могу сказать тебе имя этого человека, – твёрдо ответила она, – но он предупредил меня, что готовится новое покушение. И на этот раз его жертвами можем стать мы трое – ты, я, Алехандра. Себастьян, нам надо решить, как незаметно выбраться из Парижа.
– Но почему бы тогда не обратиться в полицию?
– Во-первых, говори тише. Ты забыл, что Алехандра находится в соседней комнате? А во вторых, вспомни, что ты мне сам говорил. Какие ужасные заголовки могут появиться в газетах, если полиция начнёт расследование! «Изнасилована дочь мадам Фонсеки!» О нет, Боже, только не это! Бедная девочка и так находится в шоке, а ты хочешь, чтобы о её позоре узнал весь мир! Я не могу этого допустить, если с ней ещё что-то случится, то я этого просто не переживу...
Раздался ещё один телефонный звонок, но, прежде, чем она успела встать с дивана, Себастьян первым сорвал трубку.
– Алло. Да. Минуту.
Мария Алехандра вопросительно посмотрела на мужа.
– Это говорит твой месье Дешан. Что ему сказать?
– Пошли его к чёрту! Я не могу и не желаю с ним разговаривать. Если бы не его проклятый коттедж... – она так разволновалась, что начала говорить всё громче и громче.
– Простите, месье, но она не хочет с вами разговаривать. Нет, ничего особенного не произошло. Да, жива и здорова. До свидания, месье.
Себастьян повесил трубку и задумчиво посмотрел на жену.
– Я не меньше тебя переживаю о случившемся, но этот человек здесь не причём.
– Тогда это сделал твой проклятый племянник!
– Да нет же, ты опять берёшься за старое! Нельзя так огульно обвинять людей в самых ужасных преступлениях, даже не разобравшись.
– Нет, это ты упорно не желаешь признавать самого очевидного. О моём присутствии в этом коттедже знали только два человека, Себастьян, только два – ты и месье Дешан. А потому только вы двое могли подстроить этот телефонный звонок от мадам Буве. О, Боже, это невыносимо! Я вынуждена подозревать собственного мужа и почтенного пожилого сеньора, который напомнил мне отца! Я сойду с ума от этого, Себастьян, я сойду с ума... – слёзы брызнули из её глаз и Мария Алехандра жалобно разрыдалась.
– Папа... мама... где вы? – раздался из соседней комнаты негромкий голос Алехандры. – Что там у вас происходит?
– Я пойду к ней, – сразу рванулась Мария Алехандра, но Себастьян удержал её.
– Тебе надо успокоиться. Вытри глаза, а я пока сам с ней поговорю.
Себастьян прошёл в спальню, где лежала Алехандра. Её лицо было ужасно бледным и осунувшимся, а под глазами отчётливо чернели круги. Последний раз Себастьян видел свою дочь в таком состоянии накануне операции по пересадке почки. Несмотря на все своё самообладание, он внутренне содрогнулся, подумав о том мерзавце, который надругался над его дочерью. Попадись он ему в руки и Себастьян сам бы зарезал его, первым попавшимся под руки хирургическим скальпелем!
– Ну, как ты, детка? Как самочувствие? – наигранно бодрым тоном поинтересовался он, присаживаясь рядом с дочерью.
– Нормально. А почему мама плачет?
– С чего ты взяла?
– Ну, я же слышу. Только не обманывай меня, папа, меня уже так часто обманывали! Скажи честно – я... – Алехандра смутилась и даже несколько порозовела. – Я хочу знать, что со мной сделали прошлой ночью. Меня изнасиловали?
Она с видимым трудом произнесла последние слова, однако произнесла их достаточно спокойно. Себастьян удивлённо взглянул ей в глаза, а затем молча кивнул.
– А у меня будет ребёнок?
– Для того, чтобы это узнать, надо сделать анализы. Как только мы вернёмся в Боготу, я сразу отвезу тебя в свою клинику и мы всё выясним.
– А когда мы вернёмся?
– Как только возьмём билеты. Так что, пожалуйста, будь готова к внезапному отъезду.
Алехандра кивнула, но глаза её налились слезами, и она вдруг уткнулась в подушку и тихо заплакала.
– Ну что ты, радость моя, ну что ты? – погладил её по голове Себастьян, чувствуя, что сам вот-вот разрыдается.
– Понимаешь, папа, мне так... так обидно... я столько ждала этой поездки в Париж... я была так счастлива... что, наконец, нахожусь здесь... и вот... и вот чем это кончилось...
А в это время, в соседней комнате, Мария Алехандра успокоилась и приняла неожиданное решение. Воспользовавшись тем, что Себастьян разговаривает с дочерью, она набрала номер телефона Сержа Лану.
– Добрый день, месье.
– О, мадам Фонсека! Какой приятный сюрприз!
– Мне нужна ваша помощь, месье.
– Я целиком к вашим услугам, мадам.
– Мне с мужем и дочерью, надо срочно покинуть Париж. Причём это надо сделать так, чтобы никто об этом не знал.
– Случилось что-нибудь ужасное, мадам?
– Да... то есть, нет. Короче, речь идёт о нашем спасении. Могу я на вас рассчитывать?
– Безусловно, мадам, тем более, что за мной есть долг.
– Что вы имеете в виду? – удивилась она.
– В данный момент это неважно, мадам. Когда вы хотите уехать?
– Сегодня или завтра. В общем, как можно быстрее. И главное, это должно пройти незамеченным.
– Это я уже понял, – месье Лану задумался и после некоторого молчания сказал. – Если позволите, я заеду к вам через два часа и тогда мы подробнее всё это обсудим.
– Хорошо, месье, мы будем вас ждать. Мы живём в пансионе мадам Буве на улице Ренн.
– Прекрасно. Целую ручки, мадам.
– Кого это ты пригласила? – Себастьян уже вошёл в комнату и слышал её последние слова.
– Так, одного парижского знакомого, который обещал нам помочь.
– Нам или тебе?
– Ох, Себастьян, сейчас не время для глупой ревности. Главное – это поскорей оказаться дома. Как там Алехандра?
– Иди, она хочет поговорить с тобой.
Мария Алехандра прошла к дочери.
– Ты опять плакала, девочка? – нежно спросила она, целуя дочь в бледную щёку.
– А ты, мама?
Та смутилась и отвела глаза.
– Ты мне хотела что-то сказать?
– Да. – Алехандра выглядела очень серьёзной и, на удивление, достаточно спокойной. – Знаешь, о чём я подумала?
– О чём?
– О том, что у нас с тобой удивительно похожая судьба. Тебя тоже изнасиловали, когда ты была даже немного моложе, чем я сейчас. И потом родилась я, а спустя много лет ты вышла замуж за папу, то есть за того самого человека, который...
– Всё понятно, можешь не продолжать, – поспешно перебила её Мария Алехандра.
– Но я ещё не договорила, – упрямо заметила Алехандра. – И мне пришли в голову две вещи...
Мария Алехандра не могла сдержать собственного волнения, а потому невольно поражалась спокойствию дочери.
– Во-первых, как будет здорово, если у меня тоже родится дочь!
– Алехандра!
– Подожди, не перебивай! И, во-вторых, как хорошо, что я не убила и даже не пыталась убить того человека... А вдруг и мне суждено выйти за него замуж!
– Но он же пытался убить тебя!
– Да, верно, – и Алехандра поникла головой. – Как жаль, что в этом наши истории расходятся...
– Ну, всё, – Мария Алехандра, поднялась с постели дочери. – Тебе надо отдохнуть и набраться сил перед дальней дорогой. Не исключено, что мы вылетим прямо сегодня.
– А как же Фернандо? Неужели он ничего не узнает?
Мария Алехандра помрачнела и, не найдя что сказать, молча вышла из комнаты.

Месье Лану явился через два часа, уже имея на руках авиабилеты на вечерний рейс «Париж-Богота», причём он пришёл не один, а с какой-то ярко-накрашенной женщиной средних лет, в которой Себастьян и Мария Алехандра, к своему немалому изумлению, узнали донью Альсиру.
– Да, да, я предвидел ваше недоумение, и охотно могу его объяснить, – непринуждённо улыбнулся месье Лану. – Мадам Альсира – старая знакомая одного моего хорошего приятеля, которого, в данный момент, к сожалению, нет в Париже. Она оказалась в затруднительном положении и обратилась ко мне, ну, а я решил выступить в роли агента туристической фирмы и отправить сегодня в Колумбию целую делегацию. Надеюсь, что вы не возражаете, тем более, что мой план требует её непосредственного участия.
– И в чём же он заключается? – хмуро поинтересовался Себастьян, которому совсем не понравился этот обаятельный, ослепительно-элегантный француз. Первой же его мыслью была, естественно, мысль о том, где он познакомился с Марией Алехандрой и какие отношения их связывают. Однако, момент был действительно серьёзный и всякое выяснение отношений приходилось отложить на потом.
– Справедливый вопрос, месье, – намеренно не замечая его угрюмого вида, тут же улыбнулся Лану. – Итак, согласно моему плану, вы приклеиваете на лицо вот это, – и он, с ловкостью фокусника, извлёк из своего дипломата накладную бороду и усы, – а затем...
– Что за скверный детектив, – пробормотал Себастьян, с отвращением беря в руки оба предмета маскировки.
– Себастьян! – укоризненно взглянула на него Мария Алехандра.
– Ваша жена права, – поддержал её месье Лану, – у месье очень заметная ямочка на подбородке, которая придаёт ему в глазах женщин мужественный вид, но, к сожалению, в нашем случае служит и запоминающейся приметой.
– А откуда вы про неё узнали? – подозрительно поинтересовался Себастьян.
– Это я описала месье Сержу вашу внешность, – вступила в разговор молчавшая до сих пор Альсира.
– Себастьян, пожалуйста, – вновь попросила Мария Алехандра и тот, нехотя, сдался.
– Ну, хорошо, – сказал он, – приклеил я всё это, что дальше?
– А дальше вы берёте под руку мадам Альсиру и вашу дочь, садитесь в такси и едете в аэропорт.
– А как же...
– Сейчас объясню, месье, – с уст Лану не сходила приветливая улыбка. – Я сажаю мадам Фонсеку в свой автомобиль, провожу её по Парижу и, только убедившись, что за нами нет слежки, привожу её в аэропорт Орли.
– Какого чёрта! – мгновенно вспыхнул Себастьян. – Вы хотите, чтобы я оставил вас наедине со своей женой! Это уже выходит за всякие рам...
– Себастьян! – ив третий раз буквально простонала Мария Алехандра.
– Я понимаю ваши опасения, месье, – спокойно отвечал Лану. – И, если вы будете настаивать, мы с мадам Фонсека можем уехать первыми, но в этом случае, вам придётся взять всю ответственность на себя. Единственное, на чём я категорически настаиваю – и в этом, надеюсь, со мной согласятся все присутствующие – что мадам и месье должны ехать раздельно. Только это поможет нам успешно выполнить всё задуманное, в противном случае я просто умываю руки. – Лану замолчал и вопросительно посмотрел на Марию Алехандру. Альсира сидела на диване и, куря длинную коричневую сигарету, насмешливо посматривала на всех присутствующих, а Себастьян взволнованно расхаживал по комнате.
– Ты должен согласиться, Себастьян, – умоляюще произнесла Мария Алехандра, – во имя нашей общей безопасности ты должен согласиться.
– Согласиться? Чтобы потом этот месье хвастал, что ни один иностранец не уехал из этого города без рогов?
– Возьмите это, месье, – холодно сказал Лану, доставая из кармана авиабилеты и кладя их на стол, – и можете не возмещать мне их стоимость – считайте это подарком вам и вашей очаровательной, но намного более благоразумной супруге. Пойдёмте, мадам Альсира.
– Нет, постойте, прошу вас! – не выдержала Мария Алехандра. – Себастьян, если ты будешь упрямиться, я никогда тебе этого не прощу. Неужели ради жизни дочери ты не можешь переступить через свою проклятую ревность? Мало ты меня ею изводил!
– Может быть, у месье есть какой-то иной план? – всё так же холодно, без улыбки, поинтересовался месье Лану. – В таком случае, это можно обсудить.
У Себастьяна не было никакого плана, но он не слишком-то верил в реальность всего происходящего. Если бы не его раненная рука, вдруг отозвавшаяся на неосторожное движение тупой, ноющей болью, и не решительные глаза жены, он бы ещё долго упрямился.
– Хорошо, – сказал он посреди всеобщего напряжённого молчания и повернулся к Марии Алехандре, взяв в руки бороду. – Помоги мне приклеить эту штуку, которую наш любезный месье, видимо, извлёк из своего шпионского гардероба.
– О нет, – снова улыбнулся Лану, – я купил её полчаса назад в магазине театрального реквизита.
Итак, бегство из Парижа началось. Алехандра, казалось, не выразила ни малейшего удивления, увидев месье Лану и выслушав всё, что она должна будет делать. Себастьян приклеил себе бороду и усы, сразу став на десять лет старше. Зато этим своим видом он вызвал слабую улыбку на бледном лице дочери. Альсира взяла его под руку, все трое спустились вниз и сели в такси. За пансион было уплачено заранее, а потому оставалось лишь дождаться их отъезда и начать действовать самим.
Мария Алехандра следила за их отъездом из окна, прячась за штору, а по другую сторону от окна стоял месье Лану. Когда жёлтая машина такси отъехала, она вопросительно взглянула на француза. Он выждал минутную паузу и кивнул – из стоявших на улице машин ни одна не тронулась следом.
– Кстати, мадам, – улыбнулся он, – а нет ли среди этих машин той, которая может показаться знакомой?
Мария Алехандра внимательно пригляделась и вздрогнула. Даже сверху она легко узнала бежевый «пежо» месье Дешана.
– За нами следят! – взволнованно вскричала она. – Это машина Дешана.
– Простите, кого?
– Жака-Луи Дешана, одного моего парижского знакомого.
– Может быть, он просто ревнует? – лукаво улыбнулся Лану.
– Перестаньте шутить, месье, – сердито огрызнулась Мария Алехандра, – ему уже под семьдесят и у нас не те отношения.
– Простите.
– Ничего страшного. Но что мы будем делать?
– То же, что и собирались. Времени у нас не так много, а потому особенно выбирать не приходится. Я выйду первым, а вы, заметив, в какую машину я сел – учтите, мадам, для сегодняшнего случая я взял тёмно-синий «БМВ» – спускаетесь вниз и быстро садитесь в мою машину.
Всё произошло именно так, и уже спустя десять минут они мчались по Елисейским полям, направляясь в сторону аэропорта Бурже.
– Но вы же говорили – Орли? – встревожилась Мария Алехандра, испуганно смотря на Лану.
– Мадам Фонсека! – с улыбкой вздохнул тот. – Если вы начнёте меня в чём-то подозревать, то я могу в любой момент остановить машину. Разумеется, самолёт вылетает из Орли, но зачем же везти свой «хвост» прямо туда? Сначала надо от него избавиться.
– Да, вы правы, – с облегчением сказала Мария Алехандра, – извините, месье, но у меня разыгрались нервы.
– Я не хочу вас лишний раз волновать, мадам, но за нами следуют сразу две машины.
– Где? Какие? – Мария Алехандра судорожно оглянулась назад.
– Одна – это уже знакомый вам «пежо», за рулём которой находится почтенный месье пенсионного возраста, а вот в белом «феррари» компания посерьёзнее.
Вскоре они уже выбрались за пределы Парижа, и теперь катили по скоростной дороге. «Пежо» стал явно отставать, зато «феррари» неотступно следовал сзади, начиная всё больше сближаться с «БМВ» Лану.
– Ну, мадам Фонсека, – сказал он, бросив на неё ободряющий взгляд, – сейчас вам понадобится всё ваше мужество, поскольку начинается самое интересное. Если они начнут стрелять, опуститесь вниз, на самое дно.
Бледная и взволнованная Мария Алехандра молча кивнула и вновь оглянулась назад. Лану резко свернул на боковое, намного менее оживлённое шоссе, и прибавил газу. Дальнейшие события развивались с молниеносной быстротой, напоминая собой классический детектив. «Феррари» попытался пойти на обгон, но Лану, бросая машину из стороны в сторону, не давал этого сделать. Тогда из окна «феррари» высунулся какой-то человек и сделал несколько пистолетных выстрелов. Мария Алехандра поспешно опустилась на дно машины и стала молиться, беззвучно шевеля губами. Она уже не видела, что происходило на шоссе, и только слышала, как обе машины сталкиваются бортами, пытаясь, сбросить друг друга в кювет. Лану действовал жёстко и чётко, вполголоса бормоча какие-то французские ругательства. Взвизгнули тормоза, и раздался настолько сильный удар, встряхнувший весь «БМВ», что Мария Алехандра даже зажмурила глаза от страха, почувствовав, как машина встала на два колеса. Сейчас она опрокинется и, кувыркаясь, покатится вниз! О Боже!
– Прощай, дружище Мельфлор, ты оказался плохим учеником, – негромко сказал Лану, после чего обратился к ней. – Вставайте, мадам, опасность миновала.
Мария Алехандра опасливо приподняла голову и ещё успела увидеть, как позади них, сминая крышу, катился под откос белый «феррари».
– Вы же их убили, месье!
– Будем надеяться, мадам, хотя такие скорпионы бывают весьма живучи.
Она лишь с изумлением взглянула на него, словно видела в первый раз, но ничего не сказала. В аэропорт Орли они прибыли как раз вовремя, когда уже начиналась регистрация пассажиров.
– Что случилось, почему ты такая бледная? – в один голос спросили Себастьян и Алехандра, причём Себастьян уже успел побывать в туалете, где и отклеил всю свою растительность. Мария Алехандра лишь слабо улыбнулась.
– Потом, потом. Я всё вам расскажу, когда мы будем уже в самолёте.
– Значит, мы обо всём договорились, – говорил Лану, стоя поодаль вместе с Альсирой. – Присматривай за этой милой семейкой и сообщай мне все новости. А это ещё что такое?
Его последнее замечание относилось к довольно забавной сценке, которая разыгралась уже перед стойкой регистрации. Дело в том, что Мария Алехандра отошла к телефону, чтобы позвонить Рикардо и поблагодарить его за, отнюдь не напрасное предупреждение. Возвращаясь назад, она нос к носу столкнулась с Мече, которая сначала побледнела от ужаса, а потом бросилась обратно к стойке и затараторила такую чушь, что ни одна из девушек ничего не могла понять. В конце концов, появился администратор.
– Я так и не понял, сеньора, – вежливо сказал он, внимательно выслушав взволнованную Мече, всё время озиравшуюся на Себастьяна и его семью. – Вы летите или нет этим самолётом?
– Нет, нет и нет! – завопила толстуха. – Я не лечу этим самолётом! Я не могу лететь в одном самолёте с убийцами! Меня тошнит от одного вида крови! Дух бедной доньи Деборы может отомстить им, а заодно и мне! Их самолёт наверняка упадёт в океан! Переоформите меня на другой рейс.
Она говорила так громко, что все окружающие стали на неё оглядываться, а администратор сделал серьёзное лицо.
– Если вы опознали убийц, сеньора, то я могу вызвать полицию.
Себастьян, уже подходивший к ним, понял – ещё немного, и их всех задержат, а самолёт, тем временем, улетит.
– Это сеньора несколько не в себе, – спокойно сказал он администратору, бросая холодный взгляд на Мече. – Она уже утомила и меня и мою жену своими беспочвенными и лживыми обвинениями. Если вы немедленно не уймётесь, донья Мерседес Паласио, – и он грозно повернулся к Мече, – то по возвращению в Колумбию, я подаю на вас в суд. И имейте в виду – Кати уже признана виновной, так что вам не избежать приговора за распространение злонамеренной клеветы, и вы окажетесь в тюрьме вместе с ней. Там у вас будет достаточно времени для того, чтобы выяснить, кто же является настоящим убийцей. Ну, что вы теперь скажете?
Под грозным взглядом Себастьяна и вопросительным администратора, Мече совсем смутилась и униженно повернулась к стойке.
– Пожалуйста, переоформите мне билет на другой рейс, – отводя глаза, попросила она.
– Чего ты ей там наговорил, что она так испугалась? – спросила Мария Алехандра, когда он вернулся к ним.
– Пригрозил судом за клевету, – вяло сказал Себастьян. – А вот и наш спаситель идёт прощаться.
Действительно, к ним приблизились Лану и Альсира. Француз пожал руку Себастьяну, поцеловал руку Марии Алехандры, потрепал по щеке Алехандру, и, дождавшись, пока всё семейство Фонсека и следовавшая чуть сзади них Альсира пройдут «зелёный коридор», ещё раз помахал им рукой.
Затем он вышел из здания аэропорта и направился на автостоянку. В тот момент, когда Лану открывал помятую дверцу своего «БМВ», его плеча коснулась чья-то рука. Он поспешно обернулся и увидел Дешана.
– Я видел тебя с мадам Фонсека, так что нам надо поговорить.

– С кем это ты разговаривал? – уныло поинтересовался Фернандо, лёжа на диване и смотря в потолок.
– С Марией Алехандрой.
– Да ты что!
Фернандо мгновенно соскочил с дивана и уставился на Рикардо.
– Ну и где они все? Где мой дядя, где Алехандра? Почему ты обо всём этом знаешь, а я нет?
– Да потому, мой друг, – задумчиво сказал Рикардо, тщательно подбирая слова, – что ты вышел из доверия и попал под подозрение.
– Что за чушь? Какое ещё подозрение? В чём?
– В том, что связался с колумбийской наркомафией. Ну, а по поводу того, где они, могу сказать однозначно – в самолёте. И самолёт этот сейчас уже берёт разбег и держит курс на Боготу...

Глава восьмая

– Ну и как, тебе нравится? – поинтересовалась Эулалия, с улыбкой наблюдая за тем, как Алехандра осторожно пробует густой, тёмно-коричневый напиток. – На языке местных индейцев это называется покопатль.
– Да, вкусно, – распробовав, сказала девушка, – а из чего его делают?
– Какао, кукурузная мука, ваниль, красный перец и сахар, – без запинки перечислила Эулалия. – Ну что, ещё будешь?
– Нет, спасибо, – и Алехандра аккуратно вытерла губы. – Давай лучше поговорим.
– Хорошо, – кивнула Эулалия, убирая со стола. – Только пойдём, прогуляемся в лес и заодно покормим моих обезьян.
– Обезьян? – переспросила Алехандра, и недоверчивая улыбка лёгкой тенью скользнула по её лицу. – А ты мне ещё не говорила, что у тебя здесь есть ручные обезьяны.
– Они не ручные, – уточнила Эулалия, – я просто дружу с этими Божьими тварями и некоторые из них уже научились меня узнавать. Пойдём, и ты сама всё увидишь.
Алехандра охотно кивнула и стала собираться. Через пятнадцать минут они вышли из дома и, пройдя по пыльным улицам селения, свернули на тропинку, ведущую в лес.
– Ну, и о чём ты хотела со мной поговорить? – поинтересовалась Эулалия.
– О Боге и о том, за что он карает не виновных, – глухо сказала Алехандра.
Эулалия только вздохнула, чувствуя, что предстоит нелёгкий разговор. Но она должна, просто обязана хоть немного приободрить Алехандру и отвлечь её от мрачных мыслей, которые так часто искажали красивое лицо девушки, делая его мрачным и угрюмым.
– Последнее время я читала твою Библию и думала о том, что произошло со мной в Париже, – после небольшой паузы, задумчиво проговорила Алехандра. – И не могу понять одного – если Бог заинтересован в количестве верующих в него, то почему он наказывает не виноватых и грешных, осуществляя высшую справедливость, а ополчается на невиновных? За что?
– Ну, во-первых, не Бог заинтересован в количестве верующих в него, а мы сами заинтересованы в этом, если хотим обрести вечную жизнь в раю, – сказала Эулалия, искренне сожалея о том, что рядом нет отца Фортунато, который хорошо разбирался в этих труднейших, богословских вопросах; в то время как сама Эулалия предпочитала практически осуществлять главную заповедь – «возлюби ближнего своего» – и не слишком задумывалась о том, как и за что можно оправдывать Бога – то есть того, кто выше всех наших оправданий. – А во-вторых, то о чём ты говоришь – наказание грешных и награждение виновных осуществляется уже в той, лучшей жизни, к которой мы должны готовиться, пока живём на земле.
– Но почему в той, почему не в этой? – недовольная этим ответом, возмутилась Алехандра.
– Да потому, что в этой жизни мы, по самому высокому счёту, не можем брать на себя смелость заявлять, кто грешен, а кто невинен, – не слишком уверенно заявила Эулалия. – Каждый из нас, хоть раз в жизни да нарушал божественные заповеди, а потому и не может считать себя абсолютно безгрешным.
Алехандра наморщила лоб и посмотрела себе под ноги.
– Ты хочешь сказать, что и я тоже была грешна и за это наказана?
Эулалия почувствовала, что ещё немного – и вместо того, чтобы успокоить Алехандру, она её взволнует, а потому постаралась ответить как можно мягче.
– Да, девочка, хотя твой грех и был несопоставим с постигшим тебя несчастьем, – у неё просто язык не повернулся употребить слово «наказание». – Вспомни, как ты себя вела с Фернандо, заставляя его мучиться от ревности и страдать.
– Но ведь он же быстро утешился, приведя к себе какую-то шлюху!
– Да, но у тебя не хватило великодушия простить его, в тебе взыграла гордость, а это ещё один грех.
– Значит, он мог грешить, а я должна была всё это терпеть и прощать? – возмущённо воскликнула Алехандра. – Но это уже слишком!
– Вот видишь, – спокойно заметила Эулалия, – ты до сих пор так и не поняла Библию. Да, девочка, да – смирение, прощение и любовь к ближнему – вот главные из божественных заповедей. И тот, кто не в состоянии найти в своей душе сил, чтобы следовать им, не может считаться безгрешным.
– Ну, хорошо, – не сдавалась Алехандра, – но ведь ты сама сказала, что постигшее меня несчастье несопоставимо со всеми моими грехами, что я была наказана излишне сурово! Почему?
Эулалия задумалась, а потом сказала.
– Возможно, что наш Господь послал тебе это суровое испытание, чтобы научить тебя следовать своим заповедям, чтобы ты, через страдание, пришла к вере, любви и доброте. Для того нам и посылаются испытания, чтобы мы могли преодолевая их, становиться лучше и чище. Вед именно страдания просветляют душу, в то время как удовольствия делают её циничной и самодовольной.
– Тогда получается, что быть счастливым это плохо?
– Да нет же, Господь искренне заинтересован в счастливой жизни всех своих чад, просто у каждого свой путь к счастью. Иногда он лежит именно через страдания, преодолевая которые мы и становимся достойными будущего блаженства. Ну вот, кстати, мы и пришли.
Эулалия остановилась возле высокой пальмы, вокруг которой была небольшая полянка, сплошь заросшая мелким кустарником.
– И где же твои обезьяны? – с любопытством произнесла Алехандра, задирая голову и рассматривая верхушки деревьев.
Эулалия не успела ответить, потому что вдалеке раздался стрекочущий рокот вертолётных винтов, который стал быстро приближаться, оглушая их обеих и мешая говорить. Теперь уже они смотрели в ярко-голубое небо, где появились сразу пять вертолётов, причём два из них летели немного впереди, а три других – с опознавательными знаками колумбийских военно-воздушных сил, их явно преследовали. Дальнейшее происходило так быстро, что Эулалия и Алехандра даже не успели переглянуться. Военные вертолёты открыли пулемётный огонь, и один из преследуемых вертолётов вдруг резко снизился и буквально рухнул в лес, ломая верхушки деревьев. Второй вертолёт стал стремительно удаляться, преследуемый двумя другими, а третий военный вертолёт, немного покружив над местом падения, тоже улетел, но уже в другую сторону. Не успел заглохнуть рокот винтов, как Эулалия сорвалась с места.
– Скорее, Алехандра, скорее, надо посмотреть, что стало с теми людьми. Может быть, кому-то из них ещё можно помочь!
Девушка устремилась вслед за монахиней и обе углубились в изумрудную чащу леса, сопровождаемые пронзительными криками перепуганных обезьян. Двигаться было очень тяжело, поскольку густая масса буйной тропической растительности буквально опутывала их с ног до головы, а глаза ослепляли тучи москитов. Им приходилось раздвигать руками низко свисающие, упругие лианы, перелезать через стволы поваленных деревьев, выдирать ноги из высокой травы; так что когда они добрались до места падения вертолёта, обе уже буквально задыхались от усталости и обливались горячим потом.
При падении вертолёт подмял под себя молодую пальму и, даже не перевернувшись, по самые колёса ушёл в мягкую землю. Винт был сломан и теперь свешивался на одну сторону, а вся металлическая обшивка была усыпана следами крупных пулевых отверстий.
– Подожди меня снаружи, – вдруг спохватилась Эулалия, берясь за ручку боковой дверцы и поворачиваясь к Алехандре. Та только отрицательно покачала головой и приблизилась к монахине, жадно ловя ртом влажный тропический воздух. Эулалия не стала спорить и резким, сильным движением, открыла дверцу. В тот же момент она с ужасом отпрянула назад, а Алехандра издала пронзительный крик. Из салона вертолёта вывалился окровавленный труп мужчины с перекошенным, оскаленным лицом и открытыми, остекленевшими глазами. Прямо посреди залитого кровью лба чернело пулевое отверстие.
Алехандру стало тошнить, и она резко отвернулась к ближайшему дереву, а Эулалия, мельком взглянув на неё, глубоко вздохнула, и перешагнув через труп, влезла в салон. Внутри этого металлического гроба ей и самой чуть было не стало дурно. Весь салон был залит свежезапёкшейся кровью и этот приторный запах поневоле вызывал тошноту, так что Эулалия заткнула себе нос. Труп пилота сидел в кресле, пристёгнутый ремнями и уронив голову на разбитую вдребезги приборную панель. Кроме него на дне вертолёта лежал ничком ещё один человек, в строгом сером костюме, спина которого была вспорота пулемётными очередями. Одна рука его была откинута в сторону, а другую он поджимал под себя, вцепившись в какой-то чёрный чемоданчик, на который он навалился всем телом. Эулалия поняла, что никакой помощи здесь не требуется, и уже собралась было выбраться наружу, но вдруг заинтересовалась этим чёрным чемоданчиком, край которого выглядывал из-под трупа в сером костюме. Преодолевая ужас и отвращение, она слегка приподняла этого человека, немного отвалила его в сторону и извлекла чемоданчик, оказавшийся дорогим «дипломатом» из натуральной кожи с золочёнными замками.
Недолго думая, Эулалия отстегнула замки и откинула верхнюю часть. То, что она там увидела, повергло её в глубокую задумчивость. Весь «дипломат» был забит небольшими целлофановыми пакетами с каким-то белым порошком. «Наркотики!» – сразу подумала она и, чтобы убедиться в этом окончательно, слегка надорвала один пакет, высыпала немного белого порошка на ладонь и лизнула его языком. Марихуана...
– Эулалия! – раздался снаружи голос Алехандры. – Что ты там делаешь? Выходи, а то мне страшно.
– Сейчас иду, – отозвалась монахиня, застегнула чемоданчик и вылезла из вертолёта.
– Что это у тебя? – спросила Алехандра, кивая на «дипломат».
– Там какие-то документы, которые надо будет передать представителям властей, – недолго думая, солгала Эулалия, прекрасно сознавая всю опасность того, что находится у неё в руках. – Пойдём домой, и расскажем о том, где мы нашли этот вертолёт.
– Но что это было? И почему их сбили?
– Не знаю, девочка, не знаю, – озабоченно отозвалась Эулалия, заворачивая «дипломат» в свою широкую накидку. На самом-то деле она прекрасно помнила рассказы священника, отца Эухенио, о том, что как раз через этот район пролегает путь переправки наркотиков, выращенных в отдалённых предгорьях Кордильер, за границу. Она ещё не очень представляла себе, что будет делать с этим чемоданчиком, зато прекрасно сознавала одно – чем меньше будет знать Алехандра, тем лучше.

– Странно, – задумчиво пробормотала Мача, когда они с Мартином сидели за столиком одного из самых дорогих ресторанов Боготы – «Эксцельсиор». – Меньше всего я ожидала увидеть здесь эту пару.
– Кого ты имеешь в виду? – поинтересовался Мартин, оборачиваясь лицом ко входу.
– А вон того юношу в белом костюме и белой шляпе и эту симпатичную девушку в модном дорогом платье. Ты их знаешь?
– Да, конечно, – в свою очередь изумился и Мартин. – Это Рикардо, приятель Фернандо, и Пача – двоюродная сестра Алехандры. – И он приветливо помахал им обоим.
Рикардо церемонно поклонился, а Пача холодно кивнула, усаживаясь на стул, отодвинутый перед ней официантом.
– Что это они на нас так уставились? – недовольно поинтересовалась она. – И кто эта облезлая обезьяна, которая сидит рядом с милашкой Мартином?
– Это Мача, – ответил Рикардо, передавая ей отпечатанное на глянцевой бумаге с золотыми виньетками. – Раньше она работала у Альсиры, а теперь Мартин устроил её санитаркой в свою клинику.
– Чертовски неприятная особа, – поморщилась Пача, – и что он в ней нашёл?
– Какое нам до этого дело? – Рикардо снял свою шикарную шляпу и небрежно кинул её на стол. – Заказывай, Пачита, и не стесняйся, сегодня мы можем позволить себе всё, что угодно.
– Тебе самому не кажется странным, – продолжала Мача, не сводя глаз с юной пары, – что бедный студент консерватории приводит свою подружку, студентку колледжа, в такой дорогой ресторан?
– Да, ты права, – согласился Мартин, – и, честно говоря, я даже не знаю, как это можно объяснить.
– Зато я знаю.
– Ты? Откуда?
– Этого Рикардо я часто видела в кабаке у Альсиры, когда там ещё выступал Фернандо. Но тогда он только сидел в общем зале, да приставал к официанткам, не заказывая себе ничего дороже пива. Однако несколько дней назад я случайно увидела его с Альсирой в центральном парке. Потом к ним подошёл ещё какой-то тип, и они все вместе сели в машину Альсиры и уехали.
– Ну и что? – и Мартин вопросительно взглянул на Мачу.
– Если она не перестанет таращиться на меня своими совиными глазами, то я просто встану и уйду, – злобно заметила Пача. Что за дурное воспитание – сверлить взглядом незнакомых людей! Впрочем, чего ещё ждать от санитарки.
– Да не обращай внимания, – попытался успокоить её Рикардо. – Может быть, ей просто нравится твоё платье.
– А, кстати, ты мне так и не сказал, на какие деньги ты сделал мне такой дорогой подарок? – и Пача вопросительно посмотрела на своего спутника. – У тебя умерла дальняя родственница, и ты оказался её единственным наследником?
– К сожалению, нет, – вздохнул Рикардо, – но, между прочим, мы с тобой договаривались, что ты не будешь спрашивать о том, откуда у меня деньги.
– А я и так догадываюсь. Это – Альсира?
– Неважно.
– Как это неважно? – вдруг возмутилась Пача. – Может быть, ты оказываешь ей интимные услуги, и за это она тебе платит!
– А ты ревнуешь?
– Такие отношения заслуживают не ревности, а презрения. – И Пача гордо отвернулась.
– Но, Пачита, ведь это совсем не так, – и Рикардо попытался взять её за руку.
– Не трогай меня!
– Мне кажется, что я должна поговорить с этим молодым человеком и раскрыть ему глаза на Альсиру, – сказала Мача. – Он, видимо, ещё не осознал того, что тюрьма – это не самое лучшее место, чтобы проводить там свою молодость.
– Но, может быть, ты ошибаешься, – неуверенно заметил Мартин, – и Альсира здесь не при чём?
– Знаешь, Мартин, я уже отмотала немалый срок, а потому умею с первого взгляда отличать людей с уголовными наклонностями. Нет, мне непременно надо будет поговорить с этим молодым человеком!
– Только не делай этого прямо сейчас, а то его спутница и так уже явно недовольна, что ты уделяешь им обоим столько внимания.
– А эту дрянную девчонку следовало бы просто выпороть! Сейчас мне даже жаль, что Эстевес застрелился – уж он-то сумел бы её приструнить!
– Я хочу пересесть! – заявила Пача. – Не могу больше видеть эту образину. Давай поменяемся местами.
– Хорошо, – послушно согласился Рикардо и они пересели. Теперь он сидел лицом к Маче и мог видеть, как она что-то говорит Мартину, не сводя глаз с их столика. – Но давай же, наконец, обедать! Попробуй, какое замечательное шампанское. Давай выпьем за наше будущее.
Они выпили, после чего Пача поставила свой бокал на стол и спросила.
– А как дела у Фернандо? Я уже давно его не видела.
– Трудно сказать, – ответил Рикардо с набитым ртом. – Он вновь сошёлся с Тересой, однако, не производит впечатления счастливого человека. Всё-таки интересно, куда Мария Алехандра могла запрятать свою дочь?
– Сама не знаю, – вздохнула Пача. – После их возвращения из Парижа я и сама видела Алехандру только один раз. Так ты мне так и не скажешь, откуда у тебя деньги?
Рикардо вздохнул и вновь наполнил бокалы.
– Заработал в Париже, выступая в одном кафе на Монмартре.
– Честно?
– Клянусь девой Марией! – торжественно произнёс он и улыбнулся.
– Значит так, – решительно сказала Мача, когда Мартин расплатился с официантом и они встали из-за стола.– Когда мы будем проходить мимо них, ты скажешь Рикардо, что у тебя есть к нему дело и попросишь зайти к тебе в клинику. А уж там я сама прочищу ему мозги.
Мартин послушно кивнул. Он уже привык к решительному характеру своей возлюбленной и охотно ей подчинялся, зная, что она весьма часто оказывается права. Мача вышла первой, а он задержался у столика Рикардо и, дружески пожав ему руку, предложил позвонить или зайти в клинику.
– Но зачем, Мартин? – удивился тот. – Ведь я совершенно здоров!
– Потом узнаешь, дружище, – улыбнулся хирург, – а пока я желаю вам приятного аппетита. До свидания, Пача.
– До свиданья, – хмуро буркнула девушка и, как только Мартин вышел, тут же обратилась к Рикардо. – Это всё проделки его обезьяны. Именно она что-то сказала ему о тебе. Ты пойдёшь?
– А почему бы и нет? – легкомысленно отмахнулся Рикардо, который был искренне рад уходу Мартина и Мачи, поскольку ему уже до чёртиков надоело видеть, как хмурится Пача. – Ну, теперь ты, наконец, успокоилась, и мы можем поговорить о чём-нибудь другом?
– О чём именно?
– Ну, например, о том, как хорошо было бы, потом взять такси и поехать ко мне.
– Ты решил купить меня одним этим обедом? – возмутилась Пача. – Дёшево же ты меня ценишь.
– Ну, Пачита, я же совсем не это имел в виду!
– Всё, что ты имел в виду, написано на твоей физиономии. Я тебе не какая-нибудь парижская куртизанка!
Рикардо в ответ лишь тяжело вздохнул и вспомнил в этот момент очаровательную Мари-Луизу. Ах, этот незабываемый Париж!

– Здравствуй, дорогая, – сказала Дельфина, целуясь с Мечей, – да ты, я смотрю, стала настоящей парижанкой!
– О да, – согласилась толстуха, – Париж – это город, который способен преобразить кого угодно. Ты не поверишь, но я сбросила там целых пять килограммов и даже постройнела. Впрочем, ты тоже прекрасно выглядишь, и я ещё никогда не видела тебя такой счастливой.
– А я действительно счастлива, – улыбнулась Дельфина, – у меня теперь есть всё, о чём я мечтала – свобода, дочь и... любимый человек.
– Поздравляю! – сказала Мече, присаживаясь на диван в гостиной дома Эстевесов. – И кто же этот счастливец?
– Себастьян.
Мече даже подпрыгнула.
– Как? Ты хочешь сказать, что ваши отношения...
– Да, дорогая, да, – самодовольно улыбнулась Дельфина, – наши отношения переживают своё второе рождение. Хочешь чего-нибудь выпить?
– Да, пожалуй, – рассеянно кивнула Мече. – Но расскажи поподробней. Когда я встречала их в Париже – я имею в виду Себастьяна и ту особу, имя которой я не хочу называть – они выглядели весьма довольными друг другом. А эта тварь – извини за грубое слово, она всё-таки приходится тебе сестрой – просто извела меня своими преследованиями. Однажды, я даже вынуждена была обратиться в полицию, чтобы избавиться от её гнусных домогательств.
– А ты встречалась с ними в Париже? – удивилась Дельфина, протягивая Мече бокал испанского сухого вина. – Вот это интересно! И чего же хотела от тебя Мария Алехандра?
– Она пыталась опорочить доброе имя Кати, уверяя что суд признал именно её убийцей моей бедняжки Деборы…
– Но ведь так оно и было на самом деле! – воскликнула Дельфина. – И теперь Кати сможет выйти на свободу, когда уже совсем состарится.
После этого заявления обе дамы обменялись изумлёнными взорами, и Мече, немного смутившись, поспешила сменить тему разговора.
– Но ты мне так и не рассказала, как же тебе удалось вырвать Себастьяна из лап этой хищницы?
– О! – и Дельфина томно улыбнулась. – Старая любовь не забывается. Он сам явился сюда и признался в том, что никогда меня не забывал, и даже в Париже думал только обо мне.
– Да что ты говоришь!
– Более того, – продолжала вдохновенно лгать Дельфина, – он очень сожалел, что не является, отцом моей крошки Долорес.
– А-а, – растерянно протянула Мече, чувствуя, что за время своих заграничных странствий пропустила много интересных событий. – Но тогда кто же отец? Неужели покойный сенатор?
– Это долгая история, – в свою очередь, смутилась Дельфина, – и как-нибудь потом я тебе обязательно расскажу.
Мече шумно вздохнула, в глубине души, очень жалея о подобной отсрочке. В этот момент, в гостиной появился Бенита, неся в руках трубку радиотелефона.
– Простите, донья Дельфина, но вас к телефону.
– Кто? – осведомилась она, на что Бенита сделала большие глаза, выразительно кивнув в сторону Мече, которая старалась не пропустить ни единого слова. Дельфина пожала плечами и взяла трубку. – Ах, это ты, Себастьян! – не удержавшись, радостно воскликнула она, и Мече мгновенно насторожила уши.
Дельфина отошла немного подальше и стала говорить вполголоса, а потому до Мече доносились лишь отдельные слова и фразы.
– Да, – говорила она. – Хочешь приехать?.. Ну, конечно, я тоже хочу, любимый... Разумеется... Нет, никого нет... И я тоже, безумно, безумно... Жду...
Дельфина, с сияющим лицом, вернулась к Мече.
– Тебе надо обязательно зайти ко мне как-нибудь ещё, – сказала она толстухе. – Нам с тобой о многом надо поговорить.
Мече поняла, что ей пора, и поднялась с места.
– Обязательно, дорогая, тем более, что ты ещё не показывала мне свою малышку.
Дельфина уловила этот тонкий намёк и слегка покраснела.
– Сейчас она спит, и я боюсь её тревожить. У неё такой чуткий сон!
Они простились, и Мече вышла из дома. Взяв такси, она поехала домой, напряжённо размышляя всю дорогу. К тому времени, когда она переступила порог собственного дома, решение уже полностью созрело – она должна отомстить этой чёртовой Марии Алехандре и попытаться вырвать у неё Себастьяна. Её лучшая подруга Дебора на том свете наверняка бы с ней согласилась. Конечно, может случиться и так, что Себастьяну и Дельфине придётся пережить несколько не слишком-то приятных мгновений, но, в конце концов, лекарство и не должно быть сладким, тем более, если оно будет способствовать выздоровлению. Не теряя времени на дальнейшие раздумья, Мече подошла к телефону и, предварительно откашлявшись, набрала номер дома Медины. Как она и ожидала, трубку сняла сама Мария Алехандра.
– Алло, – сказала Мече тонким, как у девочки голосом, – могу я поговорить с сеньорой Фонсека?
– Я слушаю, – спокойно сказала Мария Алехандра.
– А где находится ваш муж, сеньор Себастьян Медина?
– В клинике, разумеется, – немного удивлённым тоном произнесла Мария Алехандра и тут же добавила: – А кто вы, сеньора?
– Это неважно. Если вы хотите найти своего мужа, то поищите его у своей сестры.
Мече с треском повесила трубку и довольно хихикнула, представив себе, что, в этот момент, должна почувствовать Мария Алехандра. А та слушала короткие гудки и, ощущая убыстрённые удары собственного сердца, с невольным ужасом думала: «Опять! Неужели всё начинается сначала?»

На этот раз попойка получилась весьма основательной. Оба приятеля чувствовали себя несчастными, а потому, выпив первую бутылку виски, не остановились на этом и принялись за вторую. Рикардо, который принимал Фернандо у себя, жаловался другу на холодность и неприступность Пачи, а Фернандо изливал своё горе по поводу таинственного исчезновения Алехандры и полной неопределённости в их отношениях, которая наступила после последней встречи – там, в Париже, в коридоре гостиницы «Золотой век».
– Ты даже представить себе не можешь, как это ужасно, – говорил он Рикардо, держа в руке стакан и невидящим взором, смотря прямо перед собой на фотографию обнажённой красотки с роскошными и загорелыми формами. – Я не знаю где она, не знаю, как она теперь ко мне относится... вообще ничего не знаю, и эта проклятая неизвестность сводит меня с ума!
– Да и у меня положение не лучше, – вторил ему Рикардо. – За всё время нашего знакомства с Пачей у нас не было ничего, кроме одного случайного поцелуя. С тех пор, как она превратилась из Золушки в принцессу, я терплю от неё одни оскорбления. Чем больше я стараюсь, тем холоднее она себя ведёт. Ну, можешь себе представить – после того, как я подарил ей платье за двести долларов и сводил в «Эксцельсиор», она не позволила себя поцеловать даже в щёку! А я просто безумно, невероятно её люблю и каждый день, когда я её не вижу, или не слышу, кажется мне пустым и бессмысленным. Порой я пытаюсь успокоиться и говорю себе – ну что в ней особенного, мало ли в Боготе стройных девчонок с милыми мордашками! И, ты знаешь, когда я иду по улице, то невольно озираюсь на красивых девушек, и мне кажется, что я мог бы изменить Пачите. Но стоит мне только её увидеть – и всё, для меня уже не существует никого другого. Её невозмутимый взгляд сводит меня с ума, а за одно только ласковое слово, я готов отдать ночь с любой другой девушкой! Нет, ну это чёрт знает что! Как можно влюбляться раньше, чем сам внушишь хоть какие-то чувства. И я не знаю, не понимаю, что ей ещё надо – почему она постоянно меня отталкивает? Эти её слова – «ну, хватит» – приводят меня в неистовство. Я готов ползать перед ней на коленях, целовать ей ноги, пожертвовать всей оставшейся жизнью, чтоб только прожить с ней хотя бы один год, месяц, день... Я хочу говорить с ней только о своей любви и нежности, но не делаю это потому, что боюсь ей наскучить, боюсь услышать в ответ – «ну и что, а я-то тебя не люблю!»
– А ты думаешь, она к тебе ничего не испытывает? – вяло поинтересовался Фернандо.
– Не знаю, в том-то и дело, что не знаю! – горячо ответил Рикардо. – Я боюсь об этом спрашивать, боюсь ей что-нибудь предлагать, чтобы не нарваться на очередную грубость или холодность; но иногда она смотрит на меня так лукаво или разговаривает со мной так весело, что у меня появляется надежда – я ей не совсем безразличен. Но проходит день, проходит неделя, мы встречаемся или созваниваемся снова, и вновь я слышу всё те же холодные интонации, вновь она ведёт себя так, словно мы только что познакомились. Хорошо ещё, если она мной играет, а если она вообще обо мне не думает? Представляешь себе, Фернандо, я не хочу никого другого, меня просто тошнит от мысли о других женщинах, и я чувствовал себя последней свиньёй, когда недавно переспал с Карменситой.
– Это той первокурсницей, о которой ты мне рассказывал? – спросил Фернандо.
– Да, той самой, будь она неладна. Поутру мне стало так гнусно, что я ей нагрубил, и она ушла разобиженной. Впрочем, и чёрт с ней! Как бы я хотел внушить Паче хотя бы десятую долю тех чувств, которые сам к ней испытываю!
– Ну, твоё положение всё-таки лучше, – заплетающимся языком проговорил Фернандо. – Ты хоть знаешь, где она находится, и можешь в любой момент ей позвонить...
– Чёрта с два! – тут же перебил его Рикардо. – Она сердится, если я звоню, когда мы не договаривались; а уж стоит мне прийти и встретить её возле колледжа, как начинает топать ногами и кричать: «зачем ты пришёл!» Это твоё положение лучше, дружище Фернандо. Ты хоть знаешь, что она пропала и пытаешься её найти. Самыми лёгкими в любви являются чисто внешние препятствия – вроде пространства или гнева родителей. Поверь мне, это я познал на собственной шкуре. А вот когда твоя Алехандра найдётся, да ещё при этом будет вести себя с тобой, как моя Пача – вот тогда ты и поймёшь, о чём я говорю.
Фернандо недоверчиво покачал головой.
– Да, да, – твёрдо сказал Рикардо, – самое сложное – это преодолеть женское упрямство, сумев растопить холодный и невозмутимый взгляд... Ну, давай дернём ещё по одной.
Они чокнулись стаканами, и тут зазвонил телефон. Рикардо порывисто бросился к нему и сорвал трубку.
– Алло... да, это я... здравствуйте, сеньора... да, в порядке... что, прямо сейчас?.. Да, как сказать... нет, ну почему же... совсем чуть-чуть... хорошо, я приеду.
Он положил трубку и повернулся к Фернандо.
– Извини, старик, но мне надо уехать по делам. Если хочешь, можешь передохнуть на моём диване, а когда я приеду, мы прикончим эту бутылку.
– Да, нет, мне, пожалуй, хватит, – отозвался Фернандо, вставая с места, – я лучше поеду спать домой. Но что это у тебя за таинственные дела и кто эта сеньора, с которой ты так почтительно разговаривал? Она что – спрашивала тебя, много ли ты выпил?
– Да, но это неважно, – смутился Рикардо, делая вид, что ищет свою куртку, – в общем, я тебе как-нибудь потом объясню...
– Так это из этих кладовых ты черпаешь свои сокровища, чтобы дарить Паче дорогие платья и водить её в самые шикарные рестораны? – не унимался Фернандо.
– Извини, старик, но сейчас мне некогда. Потом, потом, всё потом...
Фернандо с сомнением покачал головой, но не стал настаивать. Они вышли вместе и поймали такси, причём именно Рикардо настоял на том, чтобы они заехали сначала к Фернандо, а уже после он отправится по своим делам.
– Ты словно боишься, что я тебя выслежу, – насмешливо заметил по этому поводу Фернандо, на что его друг несколько неестественно рассмеялся, но ничего не сказал.
А Рикардо, действительно, боялся, что Фернандо узнает о его отношениях с Альсирой. Он так ничего и не сказал другу о своей новообретённой матери, а поскольку Фернандо уже больше не выступал в «Красном поплавке», он и не мог ничего узнать. Это именно Альсира позвонила двадцать минут назад и пригласила Рикардо срочно приехать к ней домой. За всё время, что прошло после их возвращения из Парижа, он виделся с матерью не более трёх раз, и теперь ломал голову над тем, зачем он ей так срочно понадобился. Так ничего и не решив, он подъехал к дому Альсиры, расплатился с таксистом, и, стараясь не шататься, взбежал на крыльцо.
Она открыла дверь и немного отступила назад, насмешливо оглядев его с ног до головы.
– Ну, хорош, ничего не скажешь!
– В каком смысле? – поинтересовался Рикардо, стараясь говорить самым непринуждённым тоном.
– В том самом, что от тебя несёт виски, как от надравшегося ковбоя.
– И в этом нет ничего удивительного, поскольку я пил именно виски, – подтвердил Рикардо, входя в гостиную и останавливаясь возле камина. – А если вы, матушка, хотите предложить мне что-то ещё, то я, ей-богу, не откажусь.
– Во-первых, не называй меня матушкой, даже когда мы одни, чтобы не привыкать к этому глупому слову, – холодно сказала Альсира. – А, во-вторых, я могу тебе предложить лишь пойти в ванну и опустить голову под холодную воду. Какого дьявола ты так напился, хотела бы я знать! – словно не выдержав спокойного тона, вдруг яростно воскликнула она.
– Ого, меня, кажется, начинают воспитывать? – изумлённо поинтересовался Рикардо. – А вам не кажется, сеньора, что это надо было делать несколько раньше?
– Иди в ванну, бездельник! – прикрикнула на него Альсира. – И не возвращайся, пока не протрезвеешь.
– Иду, иду, – послушно кивнул Рикардо, – но перед этим, как почтительный сын, я хочу ответить на ваш вопрос, почему я так надрался. Причина очень проста и зовут её Пача. Да, кстати, я вас уже знакомил...
– И что? Она тебя бросила? – заинтересовалась Альсира.
– Кактус вам на язык матуш... сеньора, – замахал руками Рикардо. – Не бросила, но обращается как с собакой, не давая никаких шансов. А грустно, знаете ли, ухаживать за любимой девушкой, когда тебе постоянно напоминают о том, «что у нас с тобой ничего не будет»...
– Ничего, я тебя ещё научу обращаться с женщинами, – пообещала донья Альсира.
– С такими, какие работают в вашем заведении? – с сомнением покачал головой Рикардо. – Чему меня учить, когда дело не во мне, а в Паче...
– Если женщина отказывает мужчине, то дело всегда именно в нём – он просто недостаточно красив, умён или богат. У тебя есть все шансы приобрести хотя бы одно из этих качеств и покорить сердце твоей Пачиты. Но, если вместо этого ты будешь пьянствовать и вздыхать, тогда...
– Тогда что?
– Тогда дикие макаки будут мочиться на твоей могиле. Иди, трезвей, бездельник!
Рикардо послушно прошёл в ванную, намочил голову и тщательно вытер её большим, махровым полотенцем. Почувствовав себя значительно лучше, он, насвистывая, вышел из ванной, вернулся в гостиную и тут же мгновенно остолбенел, окончательно протрезвев. На диване сидел Серж Лану.

– Почему, ну почему ты опять уходишь? – заливаясь слезами, кричал Даниэль, тщетно, пытаясь, помешать Марии Алехандре, собирать вещи. – Я тебя никуда не отпущу! Что случилось? Это опять папа виноват, да?
Мария Алехандра только вздохнула, но ничего не сказала. Она никак не могла придумать причину, которая бы могла всё объяснить Даниэлю. Правда в данном случае никак не годилась. Ну, разве она могла сказать мальчику, что сразу после анонимного звонка поехала к дому Дельфины и увидела стоявшую перед ним машину Себастьяна. У неё и самой на глазах закипали слёзы при мысли о том, как подло он с ней поступил, вновь сойдясь с её сестрой. Нет, на этот раз она уходит и уходит окончательно. Дельфина теперь свободная женщина и ничто не помешает Себастьяну жениться на ней, после того, как она, Мария Алехандра, даст ему развод. Бедняжка Даниэль! – только он один страдает безвинно! При этой мысли, она резко захлопнула чемодан и порывисто притянула к себе мальчика.
– Ну, не плачь, не плачь, дорогой, – пробормотала она, целуя его в голову, – я вынуждена уйти от твоего папы, но от тебя я никуда не уйду. Мы будем видеться всегда, когда ты этого захочешь. И ты сможешь жить у меня на квартире, ведь тебе там понравилось, правда?
– Но почему ты уходишь? – всхлипнул Даниэль.
– Потому, что нам с твоим папой необходимо жить врозь.
– Но почему, почему, почему?
– Я постараюсь объяснить тебе всё это потом, когда ты успокоишься.
– Нет, я тебя никуда не отпущу!
– Ну, перестань, перестань, Даниэль!
– Что, чёрт возьми, всё это значит? – хмуро поинтересовался Себастьян, появляясь на пороге её комнаты.
– Папа, папа, – бросился к нему Даниэль, – скажи маме, чтобы она никуда не уходила.
– Куда это ты собралась? – спросил Себастьян.
– Даниэль, иди в свою комнату, – сказала Мария Алехандра.
– Никуда не пойду!
– Ансельмо, забери ребёнка!
Последовало бурная сцена, в результате которой, Даниэля всё же удалось увести, и супруги остались одни.
– Ну и как ты всё это объяснишь? – первым заговорил Себастьян.
– А здесь и нечего объяснять! – зло огрызнулась Мария Алехандра. – Ты опять принялся за старое! Я знаю, что ты был у Дельфины – только не вздумай отпираться, Себастьян! – поспешно добавила она, заметив нетерпеливое движение мужа. – Теперь между нами всё кончено. Я дам тебе развод, и ты сможешь жениться на моей сестре.
– Но я совсем не хочу на ней жениться!
– Ах, вот даже как? – и Мария Алехандра порывисто откинула волосы со лба. – Значит, тебя устраивает такое положение, когда одна из нас является твоей женой, а другая любовницей? Прекрасно, нечего сказать. Но это не устраивает меня. Я ухожу.
– Ты можешь меня выслушать? – Себастьян так разволновался, что даже побледнел.
– Зачем? Что ты можешь сказать? Выдумать очередную ложь или заявить, что это я во всём виновата?
Себастьян, действительно, не знал, что сказать. Откуда, чёрт возьми, она обо всём узнала? Неужели это очередные проделки Дельфины, которая, таким способом, решила женить его на себе? И зачем он только поддался на это нелепое искушение?
В глубине души Мария Алехандра ждала от мужа каких-то оправданий и даже хотела бы, чтобы им можно было поверить. Но Себастьян растерянно молчал, и ей уже ничего не оставалось делать, как взять свой чемодан и направиться к выходу.
– Подожди... – неуверенно попросил он.
– Ну что?
– Прости меня.
– Нет, Себастьян, нет. Я уже достаточно тебя прощала, но теперь вижу, что конца этому не предвидится. Прощай.
Через пятнадцать минут после ухода Марии Алехандры явился Мартин, который застал своего друга в полной прострации перед бутылкой «Хеннеси» – самого дорогого коньяка в мире. Ему не надо было спрашивать, что случилось – красноречивый вид Себастьяна мгновенно поведал ему обо всём.
– Опять поссорился с Марией Алехандрой? – со вздохом поинтересовался Мартин, присаживаясь напротив Себастьяна. – А почему на этот раз?
– Я изменил ей с Дельфиной, – глухо отозвался Себастьян, – и она каким-то образом об этом узнала.
– Вот как? – Мартин был искренне изумлён. – Но зачем и как это произошло? Я столько раз слышал от тебя, что между тобой и Дельфиной всё кончено, что ты её не любишь и никогда не любил – и вдруг именно она становится причиной твоих семейных неприятностей!
– Я её, действительно, не люблю, – сказал Себастьян, доставая второй бокал для Мартина, – но она умеет, вести себя таким образом, что... как бы это объяснить... что после очередной ссоры с Марией Алехандрой по поводу Фернандо – я уже рассказывал тебе о её нелепых подозрениях – меня вдруг, сам не знаю почему, потянуло к ней. Я приехал и...
– И она тебя утешила так успешно, что ты захотел приехать и второй раз, – догадался Мартин. – Дружище, эта история стара, как мир. Но что ты теперь собираешься делать? Хочешь, я поговорю с Марией Алехандрой?
– Это бесполезно, Мартин, всё это уже бесполезно, – досадливо отмахнулся Себастьян, – и она права в том, что уже много раз прощала меня и, в своё время, не бросила даже тогда, когда узнала о том, что ребёнок Дельфины может быть и от меня. Теперь уже ничего не поправишь. Ошибается же она только в одном, но именно это никакой женщине и не объяснишь...
– Что ты имеешь в виду? – спросил Мартин.
– Я имею в виду, что начальной причиной всей этой истории послужило поведение самой Марии Алехандры. Ты знаешь, что я люблю Фернандо, но ты даже и представить себе не можешь, какую сцену она нам устроила, когда стала выгонять его из моего дома. Что с ней случилось, и кто вбил ей в голову эти нелепые подозрения о его связях с колумбийской наркомафией? Знаешь, Мартин, такие женщины, как она, целиком отдаются во власть одной мысли или одного настроения и потом их уже никак не переубедишь. Давай выпьем.
Они чокнулись, и Себастьян мгновенно запрокинул голову.
– Но тогда у тебя остаётся ещё один шанс, – осторожно заметил Мартин, немного отпив и поставив свой бокал обратно на стол.
– Какой?
– Тебе надо убедить Марию Алехандру в нелепости её подозрений по поводу Фернандо. Поняв, как она была неправа, она почувствует себя виноватой и тогда...
– И тогда простит мне мою измену? – криво усмехнулся Себастьян. – Нет, Мартин, боюсь, что теперь уже, действительно, ничему не поможешь. Какой же я идиот! – вдруг застонал он, обхватив голову руками. – И как же я довёл до всего этого! Нет, всё справедливо, так и должно быть – и за каждую ошибку должно следовать неизбежное наказание... Будь оно всё проклято!

Глава десятая

«Наконец-то всё это кончилось, – с облегчением подумал Рикардо, выбираясь из машины Лану и захлопывая дверцу. – Это был самый кошмарный день в моей жизни!» В глубине души он страшился того, что этот день будет иметь самые роковые последствия для всей его дальнейшей жизни, и поэтому всё ещё только начинается. Однако сейчас ему никак не хотелось себе в этом сознаваться. Полчаса назад они побывали в аэропорту, где Рикардо, отчаянно труся и вздрагивая при виде каждого полицейского, достал из камеры хранения небольшой чемоданчик и передал его французу, который дожидался Рикардо, сидя в своей машине. Лану деловито открыл чемоданчик и, пересчитав увесистые пачки долларов, радостно присвистнул.
– Ну вот, малыш, а ты чего-то боялся. Бедняга Мельфор не стоит и одной сотой той суммы, которая находится здесь. Держи! – и он бросил на колени Рикардо одну из пачек.
Юноша содрогнулся и неуверенно взял её в руки.
– Здесь десять тысяч, но если тебе мало, скажи.
Рикардо пожал плечами. Лану насмешливо посмотрел на него.
– Когда ты купишь свою первую машину и оденешься так, что все твои однокурсницы, будут ходить за тобой стаями, я уверен, что ты прибежишь ко мне и попросишь ещё. У денег, в отличие от женщин, которых на них можно купить, есть одно замечательное свойство – они никогда не надоедают. И, кроме того, любая сумма может показаться значительной до тех пор, пока ты не начал её тратить. А в самом этом процессе есть что-то настолько завораживающее, что к этому привыкаешь так же стремительно и сильно, как к наркотику. Впрочем, пока ты сам не убедишься в справедливости моих слов, разговаривать с тобой бесполезно. Я возвращаюсь в Боготу, а ты мне скажешь, где тебя высадить.
Рикардо, молча, кивнул, и они покинули аэропорт. И вот теперь, наконец, он стоит один на площади Симона Боливара; ощупывает толстую пачку долларов в кармане своей куртки и думает о том, что делать дальше. Впрочем, думать особенно нечего – все пережитые сегодня страхи и волнения требовали единственного выхода – надо было снова выпить и выпить как можно более основательно. Оставалось лишь ответить на единственный вопрос – где это сделать? Рикардо знал свою главную слабость – он был весьма болтлив и общителен, а потому терпеть не мог напиваться в одиночестве.
Он зашёл в телефонную будку и первым делом позвонил Фернандо, надеясь, что тот уже отоспался и находится у себя дома. Однако, к телефону никто не подходил. Чертыхнувшись, Рикардо набрал номер дома Эстевесов и, когда трубку сняла Бенита, попросил позвать Пачу.
– Сожалею, сеньор Рикардо, – весело сказала служанка, – но сеньора Пача ушла из дома ещё два часа назад.
– И она не сказала куда?
– Увы, нет, господин Ромео.
– Благодарю вас, Бенита.
– Всегда к вашим услугам, молодой господин.
«Вот дуреха! – беззлобно подумал он о служанке, повесив трубку. – Посмотрим, как она заговорит, когда я подъеду к их дому на белой «тойоте». Или – лучше купить «понтиак»? А, может быть, «пежо» или «феррари»? Чёрт его знает, ведь я совсем не разбираюсь в машинах. Надо будет посоветоваться об этом с Лану». Мысль о французе мгновенно испортила ему всё настроение, и он вновь глубоко задумался, постукивая снятой телефонной трубкой о собственную ладонь. А что если отправиться в бар к Альсире? Там можно основательно выпить и снять себе симпатичную девчонку на эту ночь... Тем более, что его родная мать должна позаботиться о нём, как о самом дорогом клиенте! Только бы там не встретиться вновь с этим Лану!
Эта идея так понравилась Рикардо, что он тут же взял такси и поехал в «Красный поплавок». Прибыв на место, он не стал подниматься наверх, в кабинет своей матери, а для начала, пристроился за стойкой бара и заказал себе двойную порцию виски. Выпив всё залпом, он тут же заказал ещё, и остановился лишь тогда, когда почувствовал блаженную истому, позволявшую смотреть на мир с невозмутимой уверенностью, а на проходивших мимо девиц – с весёлой насмешкой. В конце концов, всё может быть не так уж плохо – ведь он же не убивал этого Мельфора, а лишь вызвал его из гостиницы. Два французских мафиози сошлись для того, чтобы выяснить отношения, в результате чего один из них оказался на дне известнякового карьера – ну и что? Ну, и причём здесь он, скромный студент консерватории? Он лишь помог им встретиться – только и всего!
Впрочем, всё было не так просто, и Рикардо прекрасно это понимал. Если полиция решит заняться им всерьёз, то у неё найдётся к нему ряд серьёзных вопросов, ответы на которые изрядно затруднят его молодую жизнь. Ах, чёрт, оказывается не так уж приятно хрустеть долларами, небрежно бросая их на стойку бара и отказываясь от сдачи, когда на душе у тебя кошки скребут при мысли о том, как эти проклятые доллары оказались в твоём кармане!
Рикардо допил свой стакан, после чего поднялся с табурета и направился в кабинет Альсиры. Поднявшись по лестнице на второй этаж, он без труда нашёл знакомую дверь и уверенно постучал. Впрочем, его пьяной уверенности хватило и на то, чтобы повернуть ручку и тут же войти, не дожидаясь разрешения. Велико же было его изумление, когда навстречу ему поднялась сама Пача, сидевшая в кресле напротив Альсиры!
Впрочем, и Пача удивилась не меньше его. Более того, она невероятно смутилась от того, что он застал её в таком месте. Она и сама до конца не понимала, что привело её сюда; тем более, после того, достаточно резкого разговора, который состоялся между ней и Альсирой при их первом знакомстве. Пача долго размышляла над тем, как объяснить свой визит, однако в этом не оказалось ни малейшей необходимости. Едва она переступила порог кабинета, обставленного с какой-то порочной роскошью, как его владелица тут же воскликнула:
– А, здравствуй, красавица! Давненько я тебя дожидаюсь!
– С чего это вы взяли, что я к вам приду? – хмуро буркнула Пача, ругая себя последней дурой.
– Ну как же... грош мне была бы цена, если бы я не умела разбираться в психологии юных девиц, – весело проговорила Альсира, беря длинную тонкую сигарету и прикуривая её от позолоченной зажигалки.
– И что же интересного вы нашли в моей психологии?
– Сейчас объясню. Да ты присаживайся, не стесняйся. В том, что ты не куришь, я почти уверена, но вот как насчёт шампанского?
–    Вы же только что сказали, что разбираетесь в психологии? – не удержалась от ехидства Пача, пристраиваясь, тем не менее, в кресло, обитое тёмно-красным бархатом.
– Разумеётся, – невозмутимо подтвердила Альсира, поворачиваясь к бару, находившемуся за её спиной, – а потому, рассматривай мой вопрос, как простую дань вежливости. Ты любишь полусладкое или полусухое?
– Я не люблю ничего того, что начинается с приставки «полу», – огрызнулась девушка. – А потому, давайте выпьем сладкого.
– Браво, девочка, – усмехнулась Альсира, – ты нравишься мне всё больше и больше. Из тебя, ей-богу, выйдет толк, чего я, к сожалению, пока не могу сказать о Рикардо.
– Какой ещё «толк»? – подозрительно поинтересовалась Пача, принимая бокал из рук Альсиры. – И причём здесь Рикардо?
– Рикардо, действительно, не причём. А то, что я имела в виду, я объясню тебе несколько позже. Ну, за встречу!
Они выпили по глотку, а затем обменялись быстрыми взглядами.
– Да не обидит тебя это сравнение, но ты напоминаешь мне меня саму, какой я была в молодости, – вновь заговорила Альсира. – Ведь и я тоже когда-то была самоуверенной и стеснительной одновременно, и я тоже мечтала стать неотразимой и при этом боялась даже представить себе своё первое свидание наедине с мужчиной... Ты знаешь, – неожиданно спросила Альсира, – почему порядочным женщинам так интересна жизнь шлюх?
Пача растерянно пожала плечами.
– Никогда над этим не задумывалась.
– А зря. Тогда я тебе объясню. Это происходит по той же причине, по какой законопослушные граждане с таким удовольствием следят за уголовной хроникой или детективами, повествующими о жизни воров и убийц. Дело в том, что жизнь одних – я имею в виду шлюх или уголовников – служит как бы острой приправой к скучной и обыденной жизни других, добропорядочных граждан. Ну что интересного происходит в жизни обыкновенной женщины, которая вышла замуж девственницей, нарожала детей, и при этом ни разу не изменила своему мужу? С её точки зрения, жизнь какой-нибудь шлюхи – одно сплошное приключение.
– И что – вы хотите сказать, что порядочные женщины завидуют шлюхам? – недоверчиво спросила Пача, в перерывах между двумя глотками.
– Не буду утверждать, что завидуют, – покачала головой Альсира, – но, порой, когда им хочется испытать каких-то острых ощущений или просто встряхнуться и развеяться, то они или сами начинают вести себя как шлюхи, или – если не столь решительны по натуре, берутся за порнографический роман. Добродетель скучна, поскольку основана на слове «нет», способном воспрепятствовать всему на свете, кроме, разве что, смерти, а порок интересен – ведь слово «да» способно смести любые преграды!
– Зачем вы мне всё это говорите?
– А затем, что я чувствую в тебе именно это неутолённое желание острых ощущений, причём настолько острых, что бедный Рикардо для этого не годится, поскольку кажется тебе слишком обыденным типом. И при этом я прекрасно понимаю все твои страхи и тревоги. Поверь мне, девочка, – в голосе Альсиры вдруг появились какие-то доверительно-материнские интонации, – познать ту сторону жизни, о которой ты всё время думаешь – это вовсе не значит стать развратницей или шлюхой. Давай ещё выпьем по глоточку, а потом я тебе кое-что покажу.
Пача протянула ей свой бокал и Альсира немедленно наполнила его весело искрящимся вином.
«Что со мной происходит? – растерянно подумала Пача. – Что я здесь делаю? Неужели я совсем сошла с ума? Эта мадам того и гляди предложит мне поступить на работу в своё заведение, а я распиваю с ней шампанское и со всем соглашаюсь. Какой бред!»
– Иди сюда, – сказала Альсира, н включила телевизор, стоявший на специальной подставке в углу кабинета. – Сейчас ты увидишь то, чем занимается одна из моих лучших девушек со своим очередным клиентом. Разумеется, что в их комнате установлены скрытые телекамеры, а потому мужчины ни о чём не догадываются. Смелее, ведь ты же наверняка уже смотрела эротические фильмы, а это намного интереснее!
Пача взглянула в экран телевизора и в ту же минуту почувствовала, что начинает краснеть. Какая-то голая девица перегнулась через спинку точно такого же тёмно-красного кресла, которое стояло в кабинете Альсиры, а полуобнажённый, волосатый мужчина в одной рубашке и носках, изо всех сил шлёпал бёдрами по её пышным ягодицам. Девица стонала и кряхтела, мужчина рычал и пыхтел, а кресло елозило по полу, отодвигаясь всё дальше к стене.
И вот в этот-то момент в дверь кабинета постучали, и через мгновение на пороге появился Рикардо. Пача взглянула на него дикими глазами и тут же отвернулась. Альсира спокойно выключила телевизор, выпустила изо рта струю тонкого, сигаретного дыма, и только потом обратилась к сыну.
– Опять пьян? Когда же ты, наконец, протрезвеешь, бездельник?
– Но, мадам, – насмешливо заявил Рикардо, закрывая за собой дверь, – после того сюрприза, который вы мне сегодня устроили, у меня есть законное право не просыхать целую неделю. Что ты здесь делаешь, Пачита? А я тебе звонил, звонил...
Девушка пришла поговорить со мной о жизни, – ответила вместо неё Альсира, видя, что Пача никак не может придти в себя от неожиданности. – А вот зачем, интересно, ввалился ты?
– Примерно за этим же… – начал было говорить Рикардо, но Альсира его проворно перебила:
– Э, нет, твои дела – это твои дела и они меня мало интересуют. Ты уже взрослый мужчина, так что учись разбираться во всём самостоятельно. А если тебе нужно утешение, то вот, попробуй поговорить с Пачей.
– Не собираюсь я его утешать, – сердито буркнула та, отводя глаза.
Рикардо растерянно посмотрел на мать, которая вдруг лукаво улыбнулась и, подмигнув, кивнула ему в сторону девушки, словно бы говоря всем своим видом: «да действуй же решительней, бездельник!» А Пача тем временем сухо простилась с Альсирой и быстро направилась к выходу. Рикардо пришлось посторониться, чтобы открыть перед ней дверь. Едва она вышла за порог, как он, поколебавшись, хотел уже, было устремиться вслед за ней, но вдруг взглянул на мать и остался стоять на пороге.
– Ну что ещё? – нетерпеливо спросила Альсира.
– Я хотел рассказать...
– Мне сейчас некогда слушать, да и тебе совсем не время что-либо рассказывать. Поверь моему опыту, но твоя Пача в данный момент находится в таком состоянии, что мгновенным и решительным натиском ты можешь многого добиться. А потому вперёд! – и никаких разговоров. Деньги у тебя есть?
Тут Рикардо не удержался и, выхватив из кармана толстую пачку долларов, хвастливо потряс ей в воздухе.
– Смотри, не спусти всё за один вечер, – спокойно заметила Альсира, – и больше двухсот долларов никому за ночь не предлагай. Быстрее, не то твоя Пача уйдёт и – поминай как звали.
Рикардо послушался материнского совета и поспешно выскочил из её кабинета. Ему удалось нагнать Пачу только в зале, когда она с трудом протискивалась сквозь танцующие пары.
– Подожди!
– Ну что ещё? – и она резко вырвала свой локоть.
– Мне надо с тобой поговорить.
– А мне с тобой – не надо!
– Да не беги ты так! Можешь ты меня выслушать?
– Зачем?
– Да затем, что ради тебя же старался, чёртова кукла! – не сдержавшись, выругался Рикардо и сам испугался своей грубости. – И вот теперь, я могу сделать всё, что ты захочешь, – поспешно добавил он, боясь, что она обидится. Однако, Пачита внезапно повернула в сторону бара и села на высокий табурет. Обрадованный Рикардо мгновенно пристроился рядом.
– Ты хочешь чего-нибудь выпить?
Она неопределённо пожала плечами.
– Не знаю. Закажи сам. Что ты хотел мне сказать? Чего такого ты можешь для меня сделать?
Рикардо уже хотел было подозвать барменшу, но вдруг передумал.
– Знаешь, Пачита, – серьёзным тоном произнёс он, но я бы не хотел, чтобы наш разговор кто-то услышал. А здесь слишком шумно и много народу.
– Ну и что ты предлагаешь? – с нескрываемым ехидством поинтересовалось она. – Поехать к тебе там тихо, спокойно, и никто не помешает?
– Давай хотя бы выйдем на улицу, – огрызнулся Рикардо, – честное слово, но у меня сегодня произошло столько событий, что мне совсем не до шуток, пусть даже таких милых, как твои.
Пача вдруг согласилась, и они долго ходили по улицам Боготы, до тех пор, пока не стемнело и не зажглись уличные фонари. Рикардо так увлёкся своим рассказом, что забыл обо всякой осторожности, и даже не преминул продемонстрировать девушке свою толстую пачку долларов, предложив ей купить всё, что она только пожелает. И Пача слушала его с горящими глазами, часто и нетерпеливо переспрашивая. По тому, как изменился тон её голоса, Рикардо почувствовал, что изменилось и её отношение к нему. Когда они, наконец, оказались возле её дома, он осторожно обнял Пачу и попытался поцеловать. И – о чудо! – она не отстранилась и не убежала, а сама прильнула к нему и шепнула одно только словечко, которое прозвучало в её устах то ли нежной насмешкой, то ли влюблённой жалостью:
– Бедненький!

– Откуда это у тебя? – удивлённо спросила Эулалия, после того как Мария Алехандра продемонстрировала ей элегантный дамский пистолет с перламутровой ручкой.
– Мне его подарил Себастьян сразу после нашего возвращения из Парижа, – задумчиво ответила она.
– И ты умеешь стрелять?
– А ты уже забыла о том, из-за чего я пятнадцать лет провела в тюрьме?
– Но ведь тогда ты промахнулась, и Луиса Альфонсо убил Эстевес!
– Зато теперь не промахнусь!
– В кого это ты собралась стрелять?
– В того, кто изнасиловал и пытался убить мою дочь!
Монахиня шумно вздохнула. Ей очень не понравилась эта злая решимость Марии Алехандры, но она не стала спорить.
– Итак, мы будем действовать, как договорились?
– Да, – кивнула Мария Алехандра, – Камило нас уже ждёт, так что осталось только заехать за твоим чемоданчиком. А эту игрушку я обязательно возьму с собой, – и она сунула пистолет в свою лакированную сумочку из крокодиловой кожи.
– Ты боишься, что по дороге на нас могут напасть? – поинтересовалась Эулалия. – Но ведь, никто же, не знает о том, куда и зачем мы едем.
– Дело не в нас, а в сенаторе Касасе, – пояснила Мария Алехандра, – он теперь занимается расследованием связей колумбийской наркомафии с европейскими партнёрами, а потому любое общение с ним, содержит определённую долю риска. Но почему мне так и не позвонил месье Лану? Ведь именно он помог нам вырваться из Парижа, и я чувствовала бы себя намного спокойнее, если бы он сопровождал нас в этой поездке.
– Не волнуйся, девочка, – хитровато улыбнулась монахиня, – вчера я тоже не теряла времени даром и предприняла кое-какие меры осторожности.
– И что же ты сделала?
– Потом, потом узнаешь, а теперь нам пора ехать. Скоро заканчивается утренняя месса, и Фортунато будет нас ждать.
Мария Алехандра кивнула, последний раз взглянула на себя в зеркало – а она была одета в короткую бежевую юбку и такого же цвета пиджак – и они вышли из дома. Оглянувшись по сторонам, Мария Алехандра спустилась к своей новенькой светло-голубой машине, водить которую она научилась совсем недавно, и открыла ключом дверцу. Эулалия ещё ни разу не видела её за рулём и, садясь на переднее сидение, незаметно вздохнула и перекрестилась. Движение на улицах Боготы было весьма интенсивным, а потому поездка с неопытным водителем за рулём представляла собой изрядное испытание нервов его пассажира. Однако Мария Алехандра, хотя и держалась весьма напряжённо – не реагируя на замечания и вздохи Эулалии и внимательно следя за дорогой – вела машину достаточно аккуратно, чётко соблюдая все правила дорожного движения. Так что монахиня вскоре успокоилась и даже преисполнилась гордостью за «свою дорогую девочку», успешно освоившую столь нелёгкое дело.
Они подъехали к церкви как раз в тот момент, когда её покидали последние прихожане, расходившиеся после утренней мессы. Мария Алехандра остановила машину прямо напротив главного входа, так что теперь, чтобы войти в собор, надо было пересечь небольшую площадь не более ста метров длиной.
– Оставайся в машине и жди меня, – сказала Эулалия, – а за чемоданчиком я схожу одна.
– Но почему? – возразила Мария Алехандра. – Ведь я так давно не видела отца Фортунато!
– Этот старый мошенник практически не изменился, так что смотреть на него нечего, – усмехнулась Эулалия. – Тем более, что я только войду и сразу же выйду. Посиди в машине, а то вдруг ещё угонят такую замечательную новую игрушку!
Странное дело! – но они ещё несколько минут спорили между собой на эту тему. Мария Алехандра упорно не хотела оставлять Эулалию одну, а та, в свою очередь, отказывалась от её сопровождения.
Наконец Мария Алехандра вынуждена была уступить и Эулалия, выйдя из машины и перейдя площадь, скрылась в широко распахнутых дверях церкви. Прошло пять минут – всё было нормально, и Мария Алехандра успокоилась настолько, что включила встроенную радиолу и настроила её на какую-то лёгкую эстрадную музыку. Именно из-за этого занятия она и не заметила, как сзади подъехала ещё одна машина, которая остановилась сбоку от входа и под прямым углом к её собственной. Из церкви вышла Эулалия, держа в руках чемоданчик и направляясь к ней.
Дальнейшие события произошли настолько стремительно, что Мария Алехандра закричала лишь тогда, когда всё уже было кончено – а до этого, словно оцепенев, смотрела и не верила своим глазам. Прозвучали два выстрела, и монахиня рухнула на асфальт. К ней стремительно подскочил какой-то человек, подобрал валявшийся чемоданчик и мгновенно сел в машину, которая тут же сорвалась с места.
– Не-е-е-ет!
У Марии Алехандры осёкся голос, и она, захлёбываясь от рыданий, выскочила из машины и побежала к Эулалии. С другой стороны, из церкви, к ней уже бежал отец Фортунато. Они оба упали на колени перед монахиней и у обоих, почти одновременно, вырвался вопль отчаяния – Эулалия ласково смотрела на них открытыми, но уже начинавшими стекленеть глазами. Её монашеское одеяние быстро пропитывалось растекавшейся кровью.
У Марии Алехандры началась истерика и потому отец Фортунато, едва дождавшись приезда полиции, увёл её в ризницу, где дал ей успокоительного, и как мог, попытался утешить, хотя и сам находился в шоке.
– Как это чудовищно, Боже мой, какой ужас! – всё повторяла она, непрерывно кусая губы. – Бедная Эулалия, она словно бы что-то чувствовала, потому что не хотела, чтобы я пошла с ней! Она спасла меня, Фортунато, спасла!
– Да, дочь моя, – кивнул священник, из глаз которого, молча, катились крупные слёзы. – Она действительно что-то чувствовала, потому что приняла меры предосторожности, да вот только сама не убереглась.
– Что ты имеешь в виду? – поразилась Мария Алехандра, вскидывая на него покрасневшие от слёз глаза. Вместо ответа Фортунато полез в какой-то сундучок и извлёк оттуда большую сумку с наплечным ремнём, сделанную из коричневой кожи.
– Что это?
– Здесь находится содержимое того самого чемоданчика, из-за которого убили нашу бедную Эулалию, – и Фортунато вытер мокрое от слёз лицо рукавом своей рясы. – Мы договорились с ней о том, что сразу после вашего отъезда, я отвезу эту сумку в офис сенатора Касаса. Я уже стоял наготове, дожидался, когда вы уедете – и тут услышал выстрелы...
Мария Алехандра была так поражена, что даже перестала плакать.
– Так значит, в том чемоданчике ничего не было?
– Не совсем ничего... так, разные мелочи, и её личный экземпляр Библии, который вряд ли понадобится её убийцам. О, Боже милосердный, почему же ты не... Ох, нет, я чуть было не стал богохульствовать.
– Я возьму эту сумку с собой и сама отвезу её Касасу, – решительно сказала Мария Алехандра, поднимаясь с места. – Что бы теперь не случилось, но я обязательно доведу это дело до конца!

– Ну, чёрт подери! – буквально взвыл Себастьян, когда выходившая из дома Эстевесов массивная сеньора, в которой он мгновенно узнал Мече, замешкавшись в дверях, наступила ему на ногу. – Я же могу навсегда остаться инвалидом!
– Извините, – коротко буркнула толстуха и поспешила пройти мимо него, прежде чем он успел что-нибудь добавить.
«Какого дьявола она здесь делает? – подумал Себастьян, глядя ей вслед. – Вот уж не думал, что Дельфина заведёт себе такую подругу... А, ладно, в конце концов, меня это не касается», – и он прошёл в дом, кивнув Бените, которая закрыла за ним дверь.
Последние дни настроение у него было скверным, и поэтому малейший пустяк раздражал и выводил из себя. Себастьян буквально изнемогал от разрыва с женой, разрыва нелепого и основанного на сплошных недоразумениях, как он считал про себя. Впрочем, это-то и было самым скверным, потому что труднее всего доказать самое очевидное и опровергнуть самое нелепое.
А разве возобновление его связи с Дельфиной нельзя было назвать сплошной нелепостью? Что может быть более нелепым, чем измена любимой жене с давно надоевшей любовницей? Тем более, что теперь Дельфина вела себя всё более навязчиво – требовала, чтобы он оставался ночевать и постоянно строила планы их совместной жизни. Даже в присутствии своей грудной дочери, она называла его не иначе, как «папа», думая тем самым польстить Себастьяну, а вместо этого раздражая его всё больше и больше. «У меня есть собственный сын, – со злобой думал он про себя, – так что незачем навязывать мне ещё и дочь этого подонка Монкады». Вообще, поскольку в природе всякого мужчины заложено стремление играть активную роль, постольку роль усиленно преследуемой жертвы его пугает и вызывает отвращение. Одно дело – женское внимание, которое, безусловно, льстит и повышает уверенность в себе, и совсем другое – женская навязчивость, от которой хочется избавиться всеми, возможными средствами, вплоть до самой откровенной грубости.
Мария Алехандра могла и неоднократно признавалась ему в любви, но она никогда не опустилась бы ради своей любви до самых откровенных заискиваний и унижений, предпочтя бы этому гордое страдание в одиночестве.
Дельфина же, напротив, ради избавления от одиночества, готова была на любые унижения. А ведь когда-то он увлёкся ей именно как надменной женой могущественного сенатора и был очень польщён своей новой победой! Видимо поэтому Себастьян сейчас страстно любил одну из сестёр и чувствовал, что уже начинает откровенно ненавидеть другую. Но тогда ради чего он являлся к ней в дом и в очередной раз выслушивал рассказы о самочувствии крошки Долорес? Ради чего он нехотя ложился в постель с её матерью, выпивая перед этим не меньше трёх бокалов виски? Ему стыдно было признаться в этом даже самому себе, но главной причиной этих труднообъяснимых с точки зрения здравого смысла поступков было его собственное слабоволие. Дельфина же, как, впрочем, и его первая жена – Кати, вела себя достаточно напористо и целеустремлённо, а потому просто подминала его под себя, то угрозами, а то и истеричными мольбами. Но рано или поздно с этим пора было кончать, и вот теперь, ощущая ноющую боль в отдавленной Мече ступне, он почувствовал в себе силы решительно порвать с Дельфиной.
Бенита пошла наверх, доложить о его приходе, а Себастьян, оставшись в гостиной один, поспешно направился к хорошо знакомому бару, в котором Дельфина держала его любимый сорт американского виски. К тому времени, когда она, уложив дочь, спустилась вниз, в его глазах уже пылал мрачный огонь решительности.
– Привет! – ласково произнесла Дельфина, подходя к нему.
– Что у тебя делала Мече? – отрывисто спросил он.
– Мече? – удивилась она. – Да ничего… болтали, пили кофе... а в чём дело?
– Мне неприятна эта особа, и я бы не хотел её здесь видеть!
– Но, она же, была лучшей подругой твоей матери! – изумилась Дельфина, делая шаг назад.
– Была, – криво усмехнулся Себастьян, – пока сама же по собственной глупости не отправила её на тот свет.
– Ну, в этом виновата не она, а Кати... – Дельфина попыталась было заглянуть в его глаза и, когда ей это не удалось, не слишком уверено спросила: – Может быть, ты мне всё же объяснишь в чём дело?
– Объясню, конечно, объясню, – снова усмехнулся Себастьян, собираясь с духом.
– А, может быть, ты это сделаешь потом, а сначала мы поднимемся в мою спальню? – ласково проворковала Дельфина, поглаживая лацканы его пиджака.
– Нет, Дельфина, – грубо сказал он, снимая её руки и отстраняясь, – никаких потом уже не будет – я от тебя устал!
– Что?!
– Сейчас я уйду и больше уже не вернусь. Надеюсь, что на этот раз, наше расставание будет окончательным. – Произнеся все это, он повернулся и, стараясь не смотреть на её искажённое лицо, направился к выходу.
– Стой, Себастьян, подожди!
– К чёрту!
Он почувствовал себя как Орфей, который знал, что стоит ему только оглянуться назад, и милая тень его любимой жены исчезнет безвозвратно. А потому у него хватило сил не оглядываться на отчаянные вопли и проклятия Дельфины, и быстро, чуть ли, не бегом, добраться до своей машины.
Ему захотелось поехать к Мартину и посоветоваться с ним о том, какие ещё пути можно найти к сердцу Марии Алехандры. Однако Мартина он не застал, зато вместо него дома оказалась Мача. Счастливая любовь к хирургу полностью преобразила бывшую уголовницу – грозу крупнейшей женской тюрьмы Боготы. Кто бы теперь узнал в этой милой, скромной и приветливой женщине худую, злую и отчаянную особу, ненавидевшую весь мир и презиравшую мужчин? Даже манеры поведения её теперь изменились – она научилась двигаться плавно и разговаривать спокойно, сознавая при этом, что на её достоинство больше никто не покушается.
– Завидую я вашему счастью, – неожиданно для себя произнёс Себастьян, опускаясь в кресло и тяжело вздыхая. – Впрочем, и ты, и Мартин давным-давно уже его заслужили, и вам оставалось только найти друг друга.
– А вы, Себастьян, так и не помирились со своей женой? – осторожно спросила Мача, подавая ему кофе.
– У меня такое ощущение, что я так до конца и не смогу с ней помириться, – задумчиво произнёс Себастьян. – Что между нами возможен не длительный мир, а лишь какое-нибудь кратковременное перемирие. Впрочем, от того знакомства, которое началось с изнасилования, трудно ожидать чего-то иного. А где Мартин?
– Он уже звонил из больницы и сказал, что выезжает. А хотите, я дам вам один совет? – неожиданно спросила Мача.
– Да? – удивлённо взглянул Себастьян. – Ну, пожалуйста...
– Попробуйте переговорить с Эулалией. Эта монахиня всегда имела большое влияние на Марию Алехандру, так что, если вы сумеете убедить её в искренности своих переживаний, она наверняка захочет вам помочь.
– А я не произвожу впечатления искреннего человека? – слабо улыбнулся Себастьян.
– Вы – слабовольны, – решительно заявила Мача. – А слабовольные люди никогда не бывают искренни.
В этот момент раздался звонок в дверь и она, мгновенно просияв, сорвалась с места и пошла открывать.
– Привет, дружище, – как-то не очень весело произнёс Мартин, пожимая Себастьяну руку. – Это хорошо, что я тебя здесь застал...
– Ты знаешь, – сказал тот, – твоя будущая жена дала мне такой замечательный совет, что я, пожалуй, воспользуюсь им прямо сейчас, а уж потом, если позволите, снова заеду к вам.
– И куда же ты собрался? – задумчиво хмуря брови, спросил Мартин, провожая Себастьяна до двери.
– Хочу поговорить с Эулалией и попросить её совета.
– К сожалению, теперь это уже невозможно, – как можно мягче постарался произнести Мартин.
– Но почему? – изумился Себастьян.
– Полчаса назад её труп доставили в морг нашей больницы.

Второй раз судьба сводила Марию Алехандру с лейтенантом полиции Маркесом, и оба раза это были критические моменты в её жизни.
«Впрочем, полиция для того и существует, чтобы появляться в самые роковые моменты, – думала она про себя, разглядывая красивое, но несколько простоватое лицо молодого лейтенанта, более похожего на какого-нибудь крестьянина из деревни Санта-Мария. – А он старается быть максимально тактичным и ведёт себя совсем не как полицейский... Может быть, я ему просто нравлюсь?»
Лейтенант явился к ней на следующий день после трагической гибели Эулалии и попросил разрешения задать несколько вопросов. Мария Алехандра не сомкнула глаз этой ночью и едва держалась на ногах от усталости и горя. Но мысль о том, чтобы хоть как-то помочь полиции найти убийц Эулалии, заставила её привести себя в порядок и согласиться на беседу с лейтенантом. Впрочем, как она ни старалась, но ничего не могла вспомнить – ни того, как выглядел человек, подобравший чемоданчик, ни даже цвет машины, в которую он сел.
Однако эти вопросы не слишком интересовали лейтенанта, поскольку нашлось уже несколько свидетелей убийства, а потому приблизительные ответы на них он уже получил. Явиться же к Марии Алехандре его заставила настоятельная необходимость выяснить главный вопрос – кто и за что мог убить скромную монахиню, только позавчера вернувшуюся из отдалённой провинции Колумбии? Но вот именно здесь он натолкнулся на упорное сопротивление молодой женщины, не только не желавшей отвечать, но и старавшейся его всячески запутать. Иначе, почему бы она уверяла, что в похищенном убийцами чемоданчике не было ничего, кроме личных вещей монахини и её Библии? Даже самый сумасшедший грабитель вряд ли позарится на такое скромное имущество! Впрочем, самое удивительное оказалось в другом – в разгар их взаимных препирательств на эту тему лейтенанту неожиданно позвонили из полицейского участка и сообщили, что на одной из улиц Боготы был найден чемоданчик, на котором были обнаружены отпечатки пальцев Эулалии, и который полностью соответствовал описанию того чемоданчика, что был поднят убийцей с асфальта у её мёртвого тела. И в нём действительно оказались её личные вещи и экземпляр Библии!
– Ну что, теперь вы убедились, что я говорила правду? – устало спросила Мария Алехандра, когда несколько смущённый лейтенант передал ей свой телефонный разговор.
– Да, это так, – откашлявшись, произнёс Маркес, – однако это не только не отвечает на главный вопрос, но ещё и ставит ряд дополнительных. Самый простой из них заключается в следующем – почему сестра Эулалия хранила свои вещи в роскошном, дорогом «дипломате», уместном в руках у преуспевающего бизнесмена, но никак не в руках у скромной монахини?
– Не знаю, этого я не знаю, – утомлённо произнесла Мария Алехандра не в силах придумать сколько-нибудь убедительной версии. – Может быть, этот «дипломат» ей кто-то подарил, или она его где-то нашла...
– Странный подарок для пожилой монахини, вы не находите? А если она его нашла, то почему не отнесла в полицию, а стала использовать как личный сундучок? Мы постоянно ходим вокруг да около, сеньора, и вы упорно не хотите мне ничего рассказывать.
– Нет, это вы, лейтенант, упорно не хотите поверить, что я знаю не больше вашего, – живо возразила Мария Алехандра.
– И вы не знаете, почему сестра Эулалия вдруг покинула провинцию Кевьяроль и вернулась в Боготу? – продолжал настаивать лейтенант.
– Она вернулась потому, что решила повидаться со мной и со своим братом – отцом Фортунато. Мы с ней не виделись, кстати, уже почти полгода...
– Ну, хорошо, а куда вы собирались ехать, если бы не произошло этой трагедии?
– Я хотела довезти её до автостанции, чтобы она могла отправиться обратно – только и всего...
«Какая красивая женщина, – думал про себя лейтенант, откидываясь назад, на спинку кресла. – И, как и каждая красавица, удивительно упряма. Но почему она что-то скрывает, если убита её лучшая подруга, которая заменила ей мать? Неужели она сама надеется найти убийц? И ещё – если она замужем, то почему живёт одна? Нет, всё-таки, она чертовски хороша, и даже круги под глазами её почти не портят!»
«А в нём есть что-то такое, что, наверное, притягивает женщин, – размышляла Мария Алехандра, искоса поглядывая на лейтенанта, – какая-то грубоватая мужская уверенность и основательность. С ним любая женщина почувствовала бы себя надёжно, несмотря даже на то, что он ещё достаточно молод. И зачем я ему постоянно лгу, к чему этот нелепый спектакль? Но ведь Камило предупреждал меня о продажности местной полиции, и если я расскажу обо всём этому лейтенанту, кто знает, к каким последствиям это может привести. Нет, сначала лучше всё же посоветоваться с Касасом!»
– Итак, сеньора?
– Итак, лейтенант?
– Я чувствую, что не внушаю вам доверия.
Мария Алехандра неожиданно заколебалась. Кусая губы, она напряжённо раздумывала, а лейтенант, молча, поглядывал на неё и терпеливо ждал её решения.
– Знаете что, лейтенант, – наконец сказала она, – позвольте мне для начала связаться с сенатором Камило Касасом, а уж потом, мы, может быть, продолжим этот разговор...
– Как? – удивлённо спросил Маркес, привставая с места. – Вы не слушали сегодня последних известий?
У Марии Алехандры бешено забилось сердце. Лейтенант выжидательно смотрел на неё и молчал.
– Да говорите же, наконец, – резко выкрикнула она. – Что произошло?
– Сенатор Касас вчера ночью был похищен неизвестными злоумышленниками.

«Как всё-таки раздражает эта постоянная покорность! – думал про себя Фернандо, смотря на унылую Тересу. – Она готова стерпеть от меня всё, что угодно, н даже не попытается возмутиться! Ну что ей стоит хотя бы раз обозвать меня мерзавцем, или дать пощёчину, или пококетничать с кем-нибудь другим, тем же Рикардо, например? Но нет же, она будет только вздыхать, и смотреть на меня жалобными глазами с таким выражением, словно вот-вот расплачется. Удивительное дело! – но, оказывается, что в женщине важна не только красота, но и характер. Алехандра могла бегать за мной по пятам, но могла вдруг и повести себя так, что я сам начинал за ней бегать. А эта... ну почему она не понимает, что с такой ангельской внешностью, надо иметь ещё и дьявольскую самоуверенность – и тогда я, может быть, забыл бы обо всём на свете...»
– О чём ты думаешь? – тихо спросила его Тереса.
– Об Алехандре, – грубо ответил он, следя за её реакцией.
– Ты всё ещё её любишь?
– Мы уже сто раз говорили на эту тему, и я не хочу повторяться.
– Но ведь она же, твоя двоюродная сестра!
– Ну и что? Законами нашей страны такие браки допускаются.
– И ты собираешься на ней жениться? – с истеричными нотками в голосе, продолжала допрашивать Тереса.
– Собираюсь – не собираюсь, какая разница! Я всё равно не знаю, где она сейчас находится, так что зачем об этом говорить.
Тереса начала плакать, но её слезы только ожесточили Фернандо. Он надел куртку и решительно направился к выходу.
– Куда ты? – испуганно воскликнула она.
– Искать Алехандру! – жёстко ответил он, с силой захлопывая за собой дверь.
Выйдя на улицу и стараясь не думать о плачущей в квартире Тересе, Фернандо направился к ближайшему телефону-автомату позвонить Рикардо. Однако, того не оказалось дома и тогда Фернандо зашёл в первый попавшийся бар и заказал себе пива. Каникулы в консерватории продолжались, и делать было решительно нечего. Себастьян целыми днями пропадал в клинике, до Рикардо невозможно дозвониться, а от Тересы невозможно спрятаться. Ну, чёрт возьми, куда же могла запрятать Алехандру её полусумасшедшая мать? С какой стати она вздумала подозревать его в каких-то мафиозных дедах? – И это его, горько усмехнулся Фернандо, у которого никогда не водилось лишних десяти тысяч песо!
– О чём задумался, дружок? – раздался у него над ухом весёлый женский голос, и Фернандо недоумённо поднял голову.
– Бенита?
Да, это была верная служанка Эстевесов, хотя и преобразившаяся до неузнаваемости. Всегда ходившая в скромных платьях умеренных тонов, да ещё с вечно заколотыми на затылке волосами, сейчас она выглядела совершенно иначе. Красная кофточка, ярко-голубые, плотно обтягивающие джинсы, и распущенные по плечам иссиня-чёрные волосы. Вдобавок ко всему, она была изрядно пьяна.
– Да, это я, – довольно ухмыльнулась она, в ответ на изумление Фернандо. – Что, трудно узнать, да?
– Как ты здесь оказалась?
– Во-первых, у меня сегодня выходной, а потому я могла оказаться там, где мне угодно, – наставительно заметила Бенита. – А, во-вторых, прежде, чем задавать вопросы, пригласи даму за стол и предложи ей что-нибудь выпить, – добавила она, усаживаясь рядом с ним безо всякого приглашения.
– Пиво будешь? – усмехаясь, спросил Фернандо.
– А почему бы и нет? – Бенита откинула назад голову и прищурилась на него. – А вот твой лучший дружок, между прочим, поит своих не пивом, а лучшим французским шампанским. Да ещё водит их в такие рестораны, к которым тебя и близко не подпустят.
– Ты имеешь в виду Рикардо? – насторожился Фернандо.
– Рикардо, Рикардо, – насмешливо подтвердила Бенита. – И я, ей-богу не удивлюсь, если он вскоре купит себе «мерседес», чтобы только возить сеньориту Пачу до колледжа и обратно.
– Откуда у него деньги? – недоверчиво покачал головой Фернандо. – Ты просто пьяна и сама не знаешь, что говоришь. Пей лучше пиво и не болтай глупости.
– Пива-то я выпью, – согласилась Бенита, поднося к губам принесённый официантом бокал, – но вот глупости болтаешь ты. Откуда у твоего дружка деньги я не ведаю, но вот то, что он подарил сеньорите Паче платье за двести долларов, это я знаю наверняка. Ну а о том, в какие рестораны они ходили, и как щедро там расплачивался Рикардо, мне рассказала сама Пачита. Да, неужели же ты сам ничего не замечал?
Фернандо задумался. А ведь действительно, ещё в Париже он спросил Рикардо о том, кто оплатил ему эту поездку, на что тот только отшутился. Да и вообще, то, что у Рикардо появились деньги, мог не заметить только слепой – последнее время они пили исключительно за его счёт, причём пили не как обычно – дешёвое красное вино, продававшееся в литровых бумажных пакетах, а дорогой коньяк или виски. Но о чём это могло говорить? Бенита продолжала что-то болтать, а Фернандо напряжённо думал. Именно Рикардо сказал ему о подозрениях Марии Алехандры на его счёт, но откуда он об этом узнал? Страшная догадка осенила Фернандо, и он даже помотал головой, не в силах примириться с такой чудовищной подлостью. Неужели его лучший друг сам занялся какими-то тёмными делами, а, когда Мария Алехандра его в чём-то заподозрила, предпочёл свалить всё на него, Фернандо? Не может быть... но ведь это сразу всё объясняет! Фернандо не мог больше усидеть на месте. Необходимо срочно повидаться с Рикардо и Марией Алехандрой, а ещё лучше, свести их вместе для того, чтобы сразу всё выяснить.

Глава двенадцатая

Камило Касас угодил в самую элементарную ловушку. Ещё со времён того самого бракоразводного процесса, который Мария Алехандра вела против Себастьяна, обвиняя его при этом в изнасиловании, ему запомнилась красивая, белокурая девушка по имени Тереса, давшая на суде весьма важные показания, во многом решившие исход дела. Поэтому, когда ему позвонила какая-то взволнованная женщина и, представившись подругой Тересы, попросила срочно приехать, сказав, что девушка пыталась покончить с собой и теперь срочно нуждается в его помощи, он, не раздумывая, направился по указанному адресу, не приняв при этом никаких мер предосторожности. Его не остановило даже то обстоятельство, что дом находился в одном из тех районов Боготы, которые пользуются дурной славой как настоящий рассадник преступности. Да и кто мог знать о его знакомстве с Тересой и о том участии, которое он в ней принимал, как не она сама или её близкая подруга?
Дверь открыла ярко-накрашенная женщина лет сорока, которую Камило никогда до этого не видел. Приветливо кивнув, она вызвалась проводить его в комнату Тересы, но по дороге туда, проходя каким-то длинным и тёмным коридором, Касас получил такой сильный удар по голове, что мгновенно потерял сознание.
Очнулся он, спустя несколько часов и сразу же почувствовал настолько нестерпимую головную боль, что первой же его мыслью была мысль о том, как бы этот удар не свёл на нет все положительные результаты операции, мастерски проведённой хирургом Мединой. А что если у него вновь начнутся провалы памяти, и в присутствии женщин он снова будет превращаться в дикого зверя, не контролирующего собственное поведение? Камило слегка пошевелился, открыл глаза и обнаружил, что лежит на удобной, широкой постели, которая стояла в углу довольно просторной и светлой комнаты, где было несколько больших зеркал. Вся обстановка, выдержанная в бело-розовом стиле, ни о чём не говорила – эта комната с одинаковым успехом могла быть и супружеской спальней, и будуаром куртизанки, и отведённым ему в будущей жизни уголком рая. И лишь одна деталь интерьера мешала предположить, что он уже в раю – решётки на окнах. Это были красивые, позолоченные, имеющие самую вычурную форму решётки, за которыми открывался вид на аккуратно подстриженный газон, посредине которого голубел бассейн.
Впрочем, жестокая боль не позволяла спокойно осмотреться, и Касас со стоном вновь прилёг на постель. Он чувствовал себя так, как если бы кто-то, воспользовавшись проломом в его черепе, водил по его обнажённым мозгам раскалённым паяльником. Перед глазами прыгали и плясали какие-то ярко-красные кометы с противными искристыми хвостами, напоминавшими то ли инфузорий, то ли сперматозоидов – Камило был не силён в биологии. Чтобы хоть как-то от них избавиться, он потёр руками виски, и в этот момент откуда-то сверху раздалась медленная, тягучая, но очень приятная музыка.
– Что за чертовщина? – сказал он вслух, удивляясь звуку собственного, страдальческого голоса. – Можно подумать, что я пленная красавица, попавшая в замок к какому-то чудовищу...
Дверь растворилась, и Камило удивился ещё больше – в комнату впорхнули две смуглые, симпатичные девушки, не старше шестнадцати лет, одетые более чем откровенно – в одинаковые белые туфли, красные чулки с поясом, и прозрачные кружевные накидки, едва достававшие им до бёдер. Никакого белья на девушках не было, и Камило мгновенно почувствовал, как у него перехватило дыхание и ещё сильнеё забилось сердце.
– Что всё значит? – изумлённо спросил он, наблюдая за тем, как обе девицы, сладострастно извиваясь, приближаются к нему всё ближе и ближе. – Это бордель или сумасшедший дом?
Вместо ответа они, похожие на двух тропических бабочек, как по команде взмахнули руками и обе накидки, медленно кружась в воздухе, оказались на полу. Камило присел на кровати, а обнажённые девушки мгновенно оказались рядом. Он ещё хотел что-то сказать, как вдруг почувствовал, что одна из них обнимает его обеими руками за шею и начинает целовать, быстрыми, дразнящими поцелуями, в то время как другая, проворно расстёгивает пояс его джинсов. Головная боль и адское возбуждение слились воедино, перед глазами завертелись смуглые, обнажённые груди и животы... он почувствовал, что начинает сходить с ума. Музыка словно бы слышалась уже откуда-то издалека, а Камило вновь откинулся на постель, быстро раздеваемый проворными женскими руками. Он вновь попытался что-то сказать и даже пошевелил руками, ощущая обжигающие прикосновения, чьей-то горячей, шелковистой кожи – и вдруг, не выдержав этого напряжения, пронзительно вскрикнул и потерял сознание.
Когда он очнулся, никаких девушек в комнате не было, зато прямо перед ним, сидел в кресле какой-то человек в белоснежном костюме и галстуке-бабочке. Он внимательно наблюдал за выражением его лица и, увидев, что Касас пошевелился, застонал и вновь попытался присесть на постели, ловко помог ему в этом. Усадив Касаса, незнакомец поднёс ему стакан воды и протянул две таблетки.
– Что это?
– Самое эффективное болеутоляющее средство. Судя по тому, как вы морщитесь, у вас ужасно болит голова. Простите, что я сразу не сообразил предложить его вам.
– А кто вы?
– Вам будет намного легче разговаривать после того, как вы примете эти таблетки и почувствуете облегчение.
Касас не возражал и залпом выпил обе таблетки.
– Вот теперь я могу ответить на ваш второй вопрос и представиться, – с удовлетворением сказал этот элегантный господин. – Тем более, что заочно мы уже знакомы. Меня зовут Серж Лану.
Камило ожидал нечто подобное, а потому почти не удивился. Лану выждал паузу и, не дождавшись никакой реакции от своего собеседника, продолжил.
– К сожалению, нам долго не удавалось встретиться, чтобы обсудить всё спокойно, как это и полагается делать двум умным людям. Поэтому мне пришлось пойти на небольшую хитрость, благодаря которой я и имею удовольствие видеть вас перед собой. Увы, но иногда приходится полагаться на усердие некоторых болванов, которое оказывается чрезмерным.
– Усердие или болваны? – усмехнулся Касас, с облегчением чувствуя, как головная боль отступает. Заметил это и Лану.
– Ага, я же говорил, что это превосходное средство. Если бы я догадался предложить его раньше, то вам не пришлось бы пугать моих девчонок своим внезапным обмороком.
– Да, – спокойно сказал Касас, – ваши таблетки помогли мне настолько, что теперь я всё понял. С помощью этих очаровательных созданий вы хотели меня скомпрометировать. Где тут у вас находятся скрытые камеры – на потолке?
– За зеркалами, – лениво отозвался Лану. – Но это даже не самое главное. Я просто хотел предложить вам обменяться информацией, только и всего.
– Ну и что вы хотите от меня узнать?
– Вы хорошо знакомы с одной красивой женщиной по имени Мария Алехандра Медина... подождите, не перебивайте, потому что, это не вопрос, а утверждение. Так вот, недавно эта сеньора назначила вам встречу, которая по целому ряду причин так и не состоялась. При этом она пообещала приехать с одной своей старой знакомой – монахиней по имени Эулалия, сказав, что у той для вас есть что-то важное. С монахиней, к сожалению, произошло несчастье...
– А что именно? – настороженно спросил Касас, удивляясь поразительной осведомлённости Лану.
– Не помню точно, но знаю, что в данный момент она уже беседует с господом Богом, – небрежно отмахнулся Лану. – Но мне бы хотелось узнать, какие общие интересы могли связывать скромную монахиню и знаменитого сенатора?
– Ну а что вы собираетесь делать, если я откажусь отвечать? – криво улыбнулся Касас.
– Я не думаю, что вы будете столь неблагоразумны, тем более, если я напомню вам о такой неприятной вещи, как серная кислота. Если вы забыли химию, то знайте – в ней растворяется всё, что угодно. Только представьте себе, как молекулы, составлявшие ранее блистательного сенатора Касаса, начнут свой долгий путь по канализации города Боготы... Впрочем, я не люблю подобных эксцессов, а потому искренне надеюсь, что до этого дело не дойдёт, – Лану говорил всё это с приятной, мягкой улыбкой хотя глаза его оставались холодными.
Касас глубоко вздохнул и подумал в этот момент совсем о другом. Какой смысл корчить из себя героя и непреклонного борца с мафией, если ничто в жизни не даёт ему душевного удовлетворения? Он так долго добивался любимой женщины – и вдруг теперь, когда она, наконец, уступила, понял, что и это, оказывается, не главное. Равнодушие, холодность и едва ли не брезгливость, которые продемонстрировала Мария Алехандра той самой ночью, породили в нём глубочайшую тоску и уныние. Овладеть телом женщины, ещё не значит овладеть её душой – и эта старая истина, открылась ему с предельной очевидностью. А для настоящей любви, той преданной, нежной и трепетной любви, которую он всю жизнь испытывал к Марии Алехандре, мало было одной покорности, мало было терпеливого равнодушия – нужна была взаимность! Но её не было, и он понимал, что никогда её не добьётся, а без этой взаимности весь мир казался бессмысленным, пустым и холодным. И что значила его общественная деятельность, борьба с мафией и публичные разоблачения, как не жалкую попытку забыть о своей несчастной любви? Политика лишь тешит самолюбие, но только любовь делает счастливым. Касас вновь вздохнул и равнодушно посмотрел на Лану.
Тот не понял его взгляда и вопросительно вскинул брови:
– Итак?
– Я не могу ответить на ваш вопрос, – ответил Касас. – Поскольку всё, что я знаю, вам уже известно. Сеньора Медина сказала мне, что это не телефонный разговор, а потому расскажет обо всём, когда приедет. И она даже не намекнула на то, с чем это может быть связано.
– Тогда я вам намекну, – вдруг холодно и резко сказал Лану. – В руки этой старой калоши, я имею в виду, разумеется, монахиню, случайно попала большая партия наркотиков. В том чемоданчике, который был... – Лану слегка запнулся, – который она собиралась привезти к вам, не оказалось ничего, кроме кучи всякого барахла. Поэтому, сенатор, ваша свобода и безопасность напрямую зависят от того, как скоро я найду эти наркотики. Где они могут быть, и куда она успела их перепрятать?
Касас тут же отвёл глаза, но Лану успел заметить, как тревожно блеснул его взор, а потому мгновенно понял невысказанное опасение Камило.
– Не беспокойтесь, сенатор, – почти весело произнёс он, вставая с места, – вашей любимой женщине ничто не угрожает. Мы, французы, слишком галантны для того, чтобы нас можно было опасаться таким красавицам.
– Идите к чёрту! – мгновенно вспыхнул Касас, раздражённый непереносимым самодовольством француза. – Глядя на вас, я искренне жалею, что на вашей родине уже отменили гильотину.

Оказавшись между двух огней, Рикардо запаниковал. В некоторых газетах прошло сообщение о трупе, найденном в известняковом карьере и о том, что полиция проводит расследование. Самым ужасным для него было то, что очаровательная мулатка, работавшая в гостинице «Ацтек», хорошо запомнила его и описала полиции. Каково теперь было Рикардо читать описание собственных примет и проклинать собственную забывчивость, заставившую его так откровенно засветиться! Ну как он мог забыть, в каком номере остановился этот злополучный Мельфор! А ведь теперь полиция будет разыскивать именно его, Рикардо!
Вторым обстоятельством, которое его немало встревожило, но, как, ни странно, и немного успокоило, было, таинственное исчезновение Лану. Почему француз отказался от своего намерения и не занял номер Мельфора, о чём, в свое время, он говорил Рикардо? Куда он теперь делся и что замышляет? Неужели, главной его целью во всей этой истории, было подставить полиции Рикардо и сделать так, чтобы все подозрения пали именно на него? Юноша терялся в догадках и не находил ответа.
Впрочем, самым опасным в данный момент было третье обстоятельство. На горизонте вновь появился Родригес и стал настойчиво интересоваться тем, куда пропал парижский покупатель? Рикардо встречался с ним в баре у Альсиры и долго убеждал в том, что честно выполнил своё задание во Франции, передал всё, что должен был сказать, и теперь хочет выйти из игры.
– Из этой игры можно выйти только вперёд ногами, – зловеще заметил по этому поводу Родригес – худой, длинноволосый и весьма неопрятный тип самого неопределённого возраста. – Если всё было так, как ты говоришь, то куда девался француз?
Рикардо клятвенно уверил его в том, что не имеет об этом ни малейшего представление, но, на следующий день после их разговора газеты сообщили о найденном трупе и о том, что разыскивается «высокий, худощавый и очень подвижный юноша, не старше двадцати лет, с карими глазами, прямым носом и вьющимися волосами». Тут же предлагался и словесный портрет, в котором любой знакомый, без труда узнал бы Рикардо.
Тот перепугался до такой степени, что больше не появлялся дома, ночуя или в самых заштатных гостиницах, или у каких-нибудь шлюх. Он хотел, но боялся позвонить Фернандо или Паче – а вдруг и они сочтут его убийцей? Совсем потеряв голову, он однажды позвонил Альсире, надеясь на то, что уж родная мать не откажется его где-нибудь спрятать. Однако Альсира разговаривала с ним так, словно они едва знакомы. Она в очередной раз заявила, что ничего не желает знать о его делах и, если чем и может помочь, то лишь «некоторой суммой», которой ему хватит для того, «чтобы убраться как можно дальше».
– И запомни, бездельник, – добавила она напоследок, – если ты окончательно влипнешь, и тебе придётся иметь основательную беседу со следователем, то упаси тебя Бог упоминать моё имя, или имя одного нашего общего знакомого. Никакая тюремная камера не спасёт тебя от петли, в которой ты будешь болтаться, свесив наружу свой неугомонный язык.
После таких слов Рикардо уже всерьёз стал подумывать о бегстве в Соединённые Штаты или хотя бы в Венесуэлу. Однако, как он сможет выбраться из страны, если у полиции есть его словесный портрет? Да и что он будет делать за границей? В конце концов, он никого не убивал, а если в чём и виновен, то лишь в том, что выполнил только одно, разовое поручение.
Словно утопающий, цепляющийся за соломинку, он долго перебирал в уме всех своих знакомых, пока, наконец, не вспомнил об отце Фортунато. Действительно, что если укрыться в монастыре?
А отец Фортунато вновь беседовал с ещё одним, юным и заблудшим созданием, которое снова прибежало просить его помощи и совета. Этим созданием, разумеется, была Тереса. После того как Фернандо выгнал её из своего дома, она практически постоянно находилась в самом жалком и подавленном состоянии. Священник терпеливо выслушивал её захлёбывающийся в слезах лепет, сочувственно смотрел в бледное, потускневшее лицо, и понемногу копил в своей душе бессильное раздражение. Ну как он может помочь ей и чём утешить? Вновь и вновь напоминать ей о Боге и вечной жизни? Но при этом отчаянии даже собственные слова казались ему не совсем убедительными. Чёрт бы побрал Фернандо, ведь он поступил как последний негодяй. Зачем было внушать бедной красавице какие-то несбыточные надежды, почему нельзя было просто спать с ней и не говорить о любви?
В этот-то момент и появился Рикардо, который уже знал всю историю. Хотя он, исходя из чисто мужской солидарности, совсем не осуждал своего друга, но измученный вид Тересы, которую он ещё помнил ласковой и скромной красавицей, не мог не задеть его за живое. «А ведь у нас с ней есть что-то общее, – неожиданно подумалось ему, – Фернандо обошёлся с ней так же, как со мной обходится Пача. И я, и Тереса готовы были ради них на всё – и что в итоге? Она собирается стать монахиней, а я уже стал преступником, которого разыскивает полиция... Весёленький конец для любовной истории».
Тем временем Тереса простилась с отцом Фортунато и направилась к выходу из церкви. Рикардо захотелось сказать ей хоть что-то ободряющее, а потому он извинился перед священником и устремился за ней.
– Подожди, Тересита, – сказал он, догоняя её в проходе между рядами деревянных скамей. – Тебе, наверное, неприятно меня видеть, потому что я друг Фернандо...
– Совсем нет, – слабо улыбнулась девушка. – Просто мне сейчас не хочется разговаривать. Извини, Рикардо... – и она уже собралась выйти, но он вновь её удержал.
– Я знаю, что ты собираешься уйти в монастырь.
– Ну и что?
– Не делай этого, Тересита. Ты такая замечательная девушка, что у тебя обязательно должен быть муж и дети. Ты просто обязана быть счастлива...
– А ты?
Рикардо смутился от этого неожиданного вопроса.
– А что я?
– Да ведь и ты тоже пришёл сюда не просто так. И у тебя несчастный вид и грустные глаза. Фернандо рассказывал мне о твоих отношениях с Пачей, так что я всё знаю. Прощай, Рикардо, и да поможет нам обоим господь Бог.
Она решительно вышла из церкви, а Рикардо, секунду поколебавшись, уже хотел было последовать за ней, как вдруг кто-то сильно схватил его за локоть. Здесь, у самого выхода, куда не доставало сияние алтаря, было довольно темно, а потому он испуганно вздрогнул от неожиданности. Но он удивился ещё больше, когда узнал Мачу.
– Тсс, – прошептала она, прикладывая палец к губам. – Не шуми и не вздумай выходить из церкви.
– А в чём дело? – невольно задрожав, так же шёпотом спросил Рикардо.
– Снаружи тебя уже ждёт Родригес и кто-то ещё из его шайки. Я давно присматриваю за тобой и сейчас абсолютно уверена, что дело зашло уже слишком далеко. Чего ты не поделил с этими подонками?
Рикардо открыл, было, рот, но Мача не дала ему ответить.
– Впрочем, сейчас это неважно. Говорю тебе, что эти мерзавцы ждут тебя на выходе и ждут не просто так. Как ты смотришь на то, чтобы обратиться в полицию?
– Нет, – поспешно ответил Рикардо, – только не это!
– А ты влип, красавец, – искоса взглянув на него, прокомментировала этот испуганный возглас Мача. – Вот до чего доводит желание щегольнуть перед девушкой шальными деньгами. Тогда остаётся только одно – убраться отсюда другим путём, а затем подумать над тем, где ты сможешь отсидеться.
Её глаза блестели столь решительно и азартно, что Рикардо как-то сразу доверился ей во всём и теперь только согласно кивнул головой.
– Пойдём, спросим у священника, где тут другой выход.
Они направились в глубину церкви и увидели отца Фортунато, стоявшего на коленях перед алтарём.
– Сейчас не время молиться, святой отец, – поспешно сказала Мача, когда он оглянулся на звук их шагов. – Этого милого юношу на улице поджидают его дружки, встреча с которыми может серьёзно повредить его драгоценному здоровью. Покажите нам другой выход, а сами пока заприте центральный вход.
– Это ты, Мача? – удивился отец Фортунато. – А я, признаться, тебя сразу и не узнал. Ты сильно изменилась...
– Сейчас не время обмениваться впечатлениями, святой отец, – вновь перебила его Мача, – через пару недель я предстану перед вашим алтарём в качестве невесты, вот тогда и поговорим. А пока не задавайте лишних вопросов и покажите нам другой выход.
По её серьёзному тону и испуганному виду Рикардо, отец Фортунато понял, что происходит нечто опасное, а потому кивнул и поднялся с колен.
– Пойдёмте за мной.
Он повел их за алтарь, миновал ризницу и, пройдя каким-то узким коридором, подвёл к двери, за которой начинался монастырский сад.
– Ещё сто метров левее и вы увидите калитку, которая выходит на соседнюю улицу. Она заперта только на внутренний засов, так что...
– Спасибо, святой отец, – быстро произнесла Мача. – А теперь, прошу вас, во имя вашей собственной безопасности, заприте центральный вход и, если хотите, можете вызвать полицию. Только нас, разумеется, здесь не было.
Отец Фортунато кивнул, глядя на них ничего не понимающими глазами, а затем повернулся и направился обратно в церковь.
Мача открыла дверь и быстро пошла вперёд, сделав знак Рикардо следовать за ней. На улице начинало темнеть и деревья уже отбрасывали таинственные, лёгкие тени. Они быстро обогнули несколько кустарников, приблизились к калитке и Мача, дождавшись пока Рикардо встанет рядом с ней, отодвинула тяжёлый засов.
– Не выходи, пока я не разрешу тебе этого сделать, – тихо сказала она. – В случае чего, беги обратно к Фортунато и вызывай полицию.
Рикардо судорожно кивнул, чувствуя, что у него начинают дрожать колени. Мача в последний раз с усмешкой взглянула на него и осторожно вышла на улицу. Рикардо не смог удержаться, и, боясь оставаться один, тут же последовал вслед за ней. Он не успел ничего увидеть, не успел ничего понять, как вдруг услышал пронзительный крик Мачи:
– Назад!
И тут же раздались выстрелы. Краем глаза он ещё увидел стремительно рванувшую машину, падающую Мачу и пронзительно завывающую полицейскую мигалку. Не помня себя, он забежал обратно в сад, задвинул за собой засов и бросился в церковь.
– Что случилось? – спросил его испуганный отец Фортунато, с которым он столкнулся в самом проходе. – И где Мача?
– Не знаю, – тяжело дыша, отозвался Рикардо, – кажется, убита. Это вы вызвали полицию?
– Да, я.
Рикардо пошатнулся и, чтобы не упасть, прислонился плечом к колонне. «Всё кончено, – подумалось ему, – прощай вся моя прежняя жизнь! Прощай, Пачита!» И тут он понял, что нужно сделать, и сорвался с места.
– Где телефон, святой отец, где телефон? Скорее, умоляю вас, я должен позвонить прежде, чем явится полиция!
– Там, вон в той комнате, слева, – испуганно отозвался отец Фортунато.
Рикардо бросился туда и поспешно сорвал трубку. «Только бы она подошла сама, – взмолился он про себя, – если это сделает Бенита, то я могу и не успеть!» В центральные двери уже начали стучать и, слыша эти глухие, отдающиеся эхом удары, Рикардо нетерпеливо ждал, когда на другом конце провода снимут трубку.
– Алло? – раздался нежный голосок Пачи, и он даже вздохнул от неожиданно нахлынувшей радости.
– Это я, Пачита, – торопливо начал он, – слушай меня внимательно и не перебивай. Всё то, о чём я тебе рассказывал, произошло, и сейчас сюда уже идёт полиция. Меня, наверняка, арестуют, и ты меня больше не увидишь.
– А где ты и что произошло? – не удержалась она.
– В церкви у Фортунато. Да, позвони Мартину и скажи, что с Мачей... впрочем, он и сам узнает... – в церкви уже раздавались голоса полицейских и Рикардо буквально задыхался от торопливого волнения и прощальной нежности. – Я люблю тебя Пачита и умоляю – помни об этом. А теперь, прощай, моя драгоценная, прощай!

Казалось, что после бурного шторма они, наконец, очутились в тихой гавани. И такой гаванью стала для них скромная гостиница на окраине Боготы с поэтичным названием «Розовый фламинго», куда они приехали сразу после столкновения с Марией Алехандрой.
– Бедная мама! – только и сказала Алехандра, когда они уже сидели в такси. – Могу себе представить, что она сейчас чувствует! Надо будет ей обязательно позвонить...
Однако, получилось так, что в тот день она так и не смогла позвонить, поскольку между ними, наконец, произошло то, чего они так долго ждали и чему постоянно препятствовали всякие недоразумения и размолвки.
Всё случилось как нельзя более естественно, в какой-то степени, даже трогательно.
– Любимая моя, нежная моя, красивая моя... – говорил Фернандо, обнимая Алехандру и осторожно целуя в розовое ушко. – Как же ты хороша! Когда ты рядом, я забываю обо всём на свете, и мне хочется только одного – заботиться о тебе, любить и оберегать. Моё сердце просто разрывается от нежности, и я не могу себе представить, как бы я жил без тебя...
– И я тоже, Фернандо, – слегка покраснев, шепнула ему девушка.
Только смущение заставило её оттолкнуть его заботливые руки и, заставив отвернуться, быстро раздеться самой. Вся непередаваемая острота первых, обнажённых прикосновений, весь лихорадочный трепет первых, интимных ласк мгновенно захлестнули их волной обжигающей чувственности. Они ещё стеснялись друг друга и отводили глаза, задыхаясь от взаимных поглаживаний и поцелуев, но оба в эти моменты думали об одном и том же – «наконец-то это произошло!» А когда настал черёд сладострастных содроганий, перемежаемых блаженными стонами и вздохами, все мысли смыло неистовое желание переплестись как можно теснее и войти друг в друга как можно глубже.
И даже потом, счастливые и усталые, они всё никак не хотели разжимать объятий, шепча друг другу те нежные слова, которые никогда не надоедают в подобных ситуациях, поскольку весь смысл этих слов заключён в одной только интонации, с которой они произносятся.
И, всё-таки, ещё какое-то время спустя, Алехандра задала ему тот вопрос, который он меньше всего ожидал сейчас услышать.
– А с Тересой у тебя было так же или совсем по-другому?
В самом этом вопросе уже заключался тот ответ, который она хотела услышать, и который был чистой правдой, поскольку физическая близость с любимой женщиной, и особенно с той, которой долго добивался, не идёт ни в какое сравнение с теми «занятиями любовью», которыми так любит гордиться большинство мужчин. И Фернандо постарался объяснить ей это как можно более доходчиво.
– Понимаешь, Алехандра, ведь счастье – это не просто достижение какой-то высшей и самой желанной цели, но и стремление к ней. Ведь когда мы добиваемся чего-то достаточно легко, то называем это приятным сюрпризом или подарком судьбы, но никак не счастьем. И поэтому всё то, что нам так долго препятствовало...
– Пошло на пользу нашему счастью? – с лукавой улыбкой перебила она.
– Да, похоже, – тоже улыбнулся Фернандо. – Хотя я бы не возражал, если бы это произошло чуточку раньше. Ты знаешь, как для меня была ужасна мысль навсегда тебя лишиться! И каким бы я был несчастным, если бы так ничего и не произошло!
Вместо ответа она ласково погладила его по груди, а он повернулся и поцеловал её в щёку. Ничем не прикрытые, они лежали на постели и, полуобернувшись друг к другу, любовались своими смуглыми, обнажёнными телами.
Но Алехандру беспокоил ещё один вопрос и Фернандо его вскоре услышал.
– А как ты относишься к тому, что у меня будет ребёнок, отец которого неизвестен? – на этот раз еле слышно и с явным трудом выговаривая слова, спросила она.
– Я долго думал об этом, – после недолгой паузы отозвался он. – И, ты знаешь, понял, что всё к лучшему. Ведь мы же двоюродные брат и сестра, и наше собственное потомство могло бы иметь какие-то врождённые недостатки. А так мы будем счастливы, воспитывая этого малыша, чьим бы ребёнком он не оказался.
– А тебе бы хотелось, чтобы это был мальчик или девочка? – вновь спросила Алехандра, задавая самый знаменитый женский вопрос, без которого не может обойтись ни одна беременная женщина.
– Мне бы хотелось, чтобы это была двойня – и мальчик и девочка, – отшутился Фернандо и тут же получил удар подушкой.
– Ах, ты какой!
На следующий день они проснулись достаточно поздно, и сразу после завтрака Алехандра сняла телефонную трубку.
– Подожди, – остановил её Фернандо. – А ты уже подумала, что скажешь своей матери?
– Разве это так важно? – покачала головой она. – Главное, чтобы она за меня не волновалась.
– Но если ты скажешь, что находишься вместе со мной, она обязательно разволнуется, – продолжал настаивать Фернандо. – Ты знаешь, что она подозревает меня в том, что это именно я тебя изнасиловал?
– Какая чушь! – возмутилась было Алехандра, но через мгновение уже лукаво блеснула глазами. – А, впрочем, очень может быть!
– Что?!
– Я имею в виду, что теперь её подозрения полностью оправдались.
– Негодная девчонка!
– Развратный мальчишка!
Они пылко поцеловались, и этот поцелуй продолжался до тех пор, пока Алехандра не стала задыхаться.
– Подожди, – произнесла она, отстраняясь, – я всё же должна позвонить маме. И ты знаешь, что я ей скажу?
– Понятия не имею. Впрочем, нет, ты скажешь ей, что тебя похитили, держат взаперти и принуждают выйти замуж.
– А ты принуждаешь меня выйти замуж?
– Ещё как! – и Фернандо торжественно опустился перед ней на колени и стал целовать её руки, в одной из которых она продолжала сжимать телефонную трубку. – Надеюсь, сеньорита не откажет мне в своём согласии?
– Ну, это мы ещё посмотрим. Подожди, я уже набираю номер.
Фернандо поднялся с колен и отошёл немного в сторону. Слушая разговор Алехандры с матерью, и наблюдая за тем, как меняется выражение лица его возлюбленной, он начинал испытывать тревожное чувство, что их недолгому счастью опять что-то угрожает. Что могло произойти на этот раз и неужели опять всё пойдёт прахом?
Наконец, Алехандра повесила трубку и задумчиво посмотрела на него.
– В чём дело?
– Не знаю, но она разговаривала со мной таким странным и взволнованным голосом... Наверное, что-то случилось.
А случилось то, что Мария Алехандра была в тот момент не одна. К ней неожиданно явился Серж Лану и между ними состоялся откровенный разговор. Причём в самом его начале она допустила роковую ошибку, с ходу заявив, что ей уже всё известно, и поэтому ему нет смысла лгать.
– Ну и что же вам известно, прекрасная сеньора? – невозмутимо поинтересовался Лану с какой-то хищной грацией, располагаясь в кресле.
– Во-первых, я видела Алехандру в Боготе в обществе Фернандо, так что можете не рассказывать мне о своей поездке, если только она действительно состоялась, – быстро проговорив всё это, Мария Алехандра вперила глаза в лицо Лану, но тот оставался невозмутим и даже небрежно пожал плечами:
– Дальше.
– Ваше настоящее имя – Жорж Дешан и вы хорошо известны французской полиции.
– И всё?
– Нет, не всё! – раздражённая этим спокойствием, запальчиво возразила Мария Алехандра. – Скорее всего, это именно вы изнасиловали и пытались убить мою дочь, когда она жила в коттедже вашего отца под Парижем. Вы – преступник, месье, и я позабочусь о том, чтобы передать вас в руки правосудия!
Только выпалив всё это, она вдруг спохватилась. Если всё это действительно так, то надо было соблюсти, хотя бы минимальную осторожность! Её собственный пистолет, как назло, лежал в ящике стола, куда она переложила его из своей сумочки ещё в тот день, когда вернулась с похорон Эулалии. Вспомнив об этом, она со страхом уставилась на Лану, ожидая его дальнейших действий. А француз, как ни в чём не бывало, закурил сигарету, выпустил тонкую струю дыма и, прищурившись, посмотрел на неё.
– Не беспокойтесь сеньора, – вдруг услышала она спокойный голос, – вы смотрите на меня так, словно я сию минуту брошусь на вас и начну душить. Честное слово, но я привык обходиться с женщинами гораздо более гуманно. Не надо так волноваться, тем более, что наш разговор ещё только начинается.
– О чём вы собираетесь говорить, месье?
– Ну, во-первых, о том, что вы глубоко неправы, подозревая меня в столь ужасных преступлениях. Я не насиловал и уж, тем более, не собирался убивать вашу дочь...
– Вы лжёте!
– Одну минуту, я ещё не договорил. Да, я, действительно, пользуюсь у французской полиции некоторой известностью, поскольку в моём характере преобладает дух авантюризма, не позволяющий мне придерживаться узких рамок закона. А поскольку, в такого рода делах, приходится прибегать к помощи негодяев, постольку всегда есть шанс попасть в непредсказуемую ситуацию...
– Я не понимаю, к чему вы клоните.
– Терпение, мадам, ибо я подхожу к самому главному. Мой помощник, которого звали Гюстав Мельфор... по вашим глазам, я вижу, что вы его вспомнили... так вот, этот мерзавец решил, что сумеет справиться с моим делом, лучше, чем я; а потому решил от меня избавиться. Именно он следил за коттеджем моего отца, предполагая, что рано или поздно я там покажусь. Увидев, что в коттедже появились обитатели, он начал действовать... К сожалению, вместо меня ему попалась ваша дочь. В виде утешения хочу сообщить вам приятную новость – этот мерзавец уже мёртв и об этом сообщили многие колумбийские газеты.
Мария Алехандра недоверчиво покачала головой.
– Меня это совсем не утешает, месье. И, кроме того, в ту ночь кто-то вызвал меня из дома, и Алехандра осталась одна. О том, что я буду ночевать вместе с дочерью, знали только два человека – мой муж и ваш отец. Так кто же тогда подстроил мнимый звонок от мадам Буве с сообщением о том, что Себастьян находится в больнице?
– Ну, подстроить такой звонок, это пара пустяков, – усмехнулся Лану. – А чтобы внушить вам большее доверие к своим словам, хочу напомнить, что в Париже мы оказали друг другу неоценимые услуги – вы спасли мою жизнь, а я обеспечил безопасный отъезд вам и вашей семье.
– Что? Я спасла вам жизнь?
– О да, хотя и сами не подозревали об этом. Помните, предотвращённое вами покушение, когда вы так ловко одели, пакет, на голову наёмного убийцы?
– Так это были вы? – потрясённо воскликнула Мария Алехандра, мгновенно вспомнив высокого мужчину в белом пиджаке, которого она видела только со спины. – Так это на вас покушался тот мотоциклист?
– О да, и это было одно из целой череды покушений, которые организовал всё тот же мерзавец Мельфор. Так что, как видите, у меня были все основания для признательности, а потому мне тем более обидны ваши подозрения.
Мария Алехандра пребывала в некоторой растерянности, а потому даже не нашлась, что сказать. Внезапно она вспомнила про Дешана.
– А кто убил вашего отца?
– Не знаю, – ответил Лану, – полиция до сих пор не напала на след, хотя и не могу сказать, что меня это слишком волнует. У нас были сложные отношения, в которых не было ни грана любви. Помните, я рассказывал вам о романе Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея»? Так вот, наши отношения с отцом лучше всего охарактеризовать с помощью подобного портрета. Я смотрел на своего отца, как в зеркало, видел там свои недостатки и старался от них избавиться. Но даже когда мне это удавалось, я всё равно не мог заставить себя полюбить его.
– Странно, – пожала плечами Мария Алехандра, – а мне всегда казалось, что родители – это не просто зеркала, в которых отражаются наши наследственные недостатки, а нечто гораздо большее.
– О мадам, вы живёте в патриархальной стране, где ещё сильны родственные чувства. Однако, мы с вами несколько отвлеклись от темы.
– Что вы имеете в виду?
– Ну как же... за всё время нашего разговора, вы ещё ни разу не поинтересовались целью моего прихода.
Мария Алехандра внутренне напряглась, почувствовав, что начинается самое главное.
– Фернандо встретил и увёз вашу дочь именно по моей просьбе, – продолжал Лану, внимательно смотря на неё, – а потому моё предложение предельно просто – вы отдаёте мне то, что вам привезла ваша монахиня, а я немедленно возвращаю Алехандру.
– А откуда вам известно о том, что привезла Эулалия? И с чего вы взяли, что всё это находится у меня?
Лану поморщился.
– Знаете, мадам, если бы мы вели с вами разговор о любви, то на подобную тему я готов был бы беседовать бесконечно. Однако, признаюсь вам откровенно, в делах я всегда предпочитаю обходиться минимальным количеством слов, поскольку только так можно достичь предельной ясности. Конечно, я могу оказать вам любезность и удовлетворить ваше любопытство... более того, я, непременно так и сделаю, но лишь после того как предназначавшийся мне товар окажется в моих руках. Итак?
К этому моменту Мария Алехандра уже почти достигла своего письменного стола и, стремительно метнувшись, попыталась выдвинуть ящик. Ей это удалось, но, как только она запустила туда руку и попыталась достать пистолет, Лану одним прыжком оказался возле неё и, схватив сзади за горло, оттащил назад. Несколько минут она отчаянно пыталась вырваться, но добилась лишь того, что они оба упали на пол, а Лану, неожиданно повернув её к себе лицом, жадно поцеловал в полуоткрытые губы.
Она дёрнулась и начала извиваться, но его горячий язык уже проник ей в рот и вёл себя там с таким нахальным сладострастием, что она вдруг почувствовала, как начинает слабеть. А тут ещё одна рука Лану вдруг скользнула ей под задравшуюся в пылу борьбы юбку, и стала поднимать её всё выше и выше, постепенно раздвигая бёдра...
Внезапно всё кончилось, и она почувствовала себя свободной.
– Нет, мадам, – услышала она над собой голос Лану, – к сожалению, или к счастью, но я не могу насиловать женщин, поскольку всегда предпочитаю добровольные ласки. Вы так очаровательны, что чуть было меня не спровоцировали... Впрочем, довольно об этом.
Чувствуя себя униженной, Мария Алехандра одёрнула юбку и, поднявшись с ковра, увидела, что Лану с любопытством рассматривает её пистолет.
– А симпатичная игрушка. Вот интересно, почувствовал бы я такое же возбуждение, если бы вы взяли меня на мушку?
– Если я отдам вам наркотики, то когда я получу свою дочь? – резко спросила Мария Алехандра.
– Через час, слово джентльмена.
– Сейчас я их принесу, – и она направилась было в свою спальню за сумкой, но Лану мгновенно оказался рядом с ней.
– Извините мадам, но я не могу позволить вам носить тяжести. Позвольте вас сопровождать.
Ей ничего не оставалось делать, как согласиться, и они оба поднялись на второй этаж и вошли в её спальню. Шторы были задвинуты, и в комнате царил мягкий полумрак. Мария Алехандра зажгла ночную лампу, и уже направилась было к шкафу, когда зазвонил телефон, стоявший на столике рядом с кроватью. Она вопросительно взглянула на Лану и, не видя никакой реакции на его лице, порывисто схватила трубку.
– Привет, мамочка, это я! – раздался в трубке весёлый голос Алехандры. – Я звоню тебе, чтобы ты не волновалась.
– Где ты находишься?
– Мы с Фернандо остановились в одной гостинице, название которой я не хочу тебе пока говорить...
– С Фернандо?!
– Да, мамочка, и хочу тебе сказать, что собираюсь выйти за него замуж. Извини, что мы от тебя удрали, но так уж получилось, что я сама приехала в Боготу и чисто случайно столкнулась с ним на автобусной станции. Он так боялся, что ты вновь захочешь нас разлучить...
Мария Алехандра, услышав сзади какой-то шорох, вопросительно оглянулась на Лану и увидела, что он уже достаёт из шкафа чёрную кожаную сумку, в которой хранились наркотики.
– Когда ты сможешь приехать? – спросила она дочь.
– Как только ты его простишь и пообещаешь, что не будешь нас больше разлучать.
– Я делаю и то, и другое, только приезжай немедленно.
Она повесила трубку и обернулась к Лану, который спокойно прислушивался к этому разговору.
– А вы прекрасно блефуете, месье. Это звонила моя дочь...
– Я это уже понял, мадам, и, чтобы вас больше на затруднять, немедленно удаляюсь.
– Вы мерзавец и негодяй! – вдруг взорвалась Мария Алехандра, чувствуя, что больше не в силах себя контролировать. – Как только вы уйдёте, я немедленно позвоню в полицию!
Лану вдруг искоса взглянул на неё, и тут она заметила, что он всё ещё держит на ладони её миниатюрный пистолет.
– А вы знаете, мадам, как просто мне это предотвратить? – и он медленно поднял руку, нацелив на неё тёмный зрачок дула...

Глава четырнадцатая

– Однако, вы зачастили, лейтенант, – весело сказала Бенита, открывая входную дверь и впуская полицейского в дом. – Можно подумать, что мы у вас главные подозреваемые.
– Совсем нет, – несколько смущённый бесцеремонной весёлостью служанки, пробормотал Маркес. – Просто мне надо уточнить кое-какие детали, касающиеся покойного сенатора Эстевеса.
Лейтенант Маркес лукавил. На самом-то деле ему, действительно, хотелось повидаться с Дельфиной, хотя он так и не смог придумать убедительного предлога для своего появления в доме Эстевесов.
– Проходите и не смущайтесь, – подбодрила его Бенита. – Донья Дельфина находится у себя и с удовольствием вас примет.
Дельфина и в самом деле обрадовалась приходу лейтенанта. После последней ссоры с Себастьяном она почти не выходила из дома, занимаясь исключительно дочерью, и уже начала тяготиться своим положением добровольной затворницы.
– А, добрый день, сеньор Игнасио, – приветствовала она молодого полицейского. – Я очень рада, что вы меня ещё не забыли!
– Кто хоть раз увидит вас, сеньора, тот уже не забудет, – напыщенно изрёк Маркес и чуть не покраснел за этот избитый комплимент. Впрочем, ведь он полицейский, а не поэт, а потому какие могут быть претензии, тем более, что он находится на службе.
– А я вам, действительно, нравлюсь? – томно поинтересовалась Дельфина, принимая самую соблазнительную позу и протягивая ему руку.
Лейтенант приблизился к кушетке, на которой возлежала эта симпатичная женщина, одетая в лёгкий, полупрозрачный пеньюар, слегка пожал ей руку, отступил назад и опустился в кресло.
– Так вы не ответили, лейтенант?
– Да, сеньора, – и полицейский испустил глубокий вздох.
– А почему же вы тогда так вздыхаете? – Дельфина наслаждалась этой увлекательной игрой, тем более, что первое их знакомство состоялось при весьма печальный обстоятельствах – она решила признаться в убийстве Луиса Альфонсо, была страшно подавлена и растеряна. Зато теперь она чувствовала себя хозяйкой положения и могла сколько угодно кокетничать и смущать этого симпатичного юношу.
– Я пришёл уточнить кое-какие детали из жизни покойного сенатора Эствеса, – Маркес решил прервать этот, становящийся всё более опасным разговор.
– И что именно вас интересует?
– У него, оказывается, был сводный брат, который живёт, точнее, жил в Париже...
– Честно признать, я почти ничего об этом не знаю, – с лёгкой досадой ответила Дельфина. – Я никогда его не видела, хотя и знала о его существовании. Дело в том, что родители Caмуэля часто бывали во Франции, да и родился он именно там. Что вас ещё интересует?
– Вам знакома некая Альсира Гонсалес, содержательница подпольного публичного дома под названием «Красный поплавок»?
– За кого вы меня принимаете, лейтенант? – искренне возмутилась Дельфина. – Вам не кажется, что я принадлежу к несколько иному кругу общества и задавать мне такие вопросы, по меньшей мере, бестактно?
– Да, да, разумеется, – смущённый этим яростным выпадом, поспешил согласиться Маркес. – Но дело в том, что у вашего мужа долгое время работала лучшая подруга этой самой Альсиры...
– Вы имеете в виду эту жалкую шлюху Перлу? – мгновенно догадалась Дельфина.
– Совершенно верно, сеньора.
– Я всегда настаивала на том, чтобы Самуэль её уволил, но, поскольку между ними существовали особого рода отношения... Впрочем, это неважно, – спохватилась Дельфина.
– Вы имеете в виду, что она была любовницей вашего мужа? – уточнил Маркес.
– Я имею в виду, что она была готова стать любовницей любого, кто бы за это заплатил, – огрызнулась Дельфина, однако, тут же сменила тон. А что это мы всё разговариваем о покойниках, лейтенант? Не поговорить ли нам лучше о живых? – и она бросила на него достаточно откровенный взгляд. – Кстати, у вас-то самого есть любовница или невеста?
«Чёрт подери! – подумал про себя Маркес. – Да она меня нарочно провоцирует. Жаль, что мне никогда не приходилось иметь дело с такого рода дамами, а потому и не знаешь, как себя с ними вести».
«Что может быть интереснее зрелища смущённого полицейского? – наблюдая за выражением лица Маркеса, думала в этот же момент Дельфина. – Впрочем, он совсем ещё мальчик и явно приехал откуда-то из провинции, судя по простодушному выражению его лица. Придётся мне, как и в случае с Себастьяном, взять инициативу на себя, иначе он так никогда ни на что и не решится».
– Так что, лейтенант, – медленно поднимаясь с кушетки и подходя к нему, томно повторила Дельфина. – У вас есть возлюбленная?
– Нет, сеньора, – ответил тот, вставая ей навстречу.
– Правда? – притворно удивилась она, кладя руки ему на грудь и начиная медленно расстёгивать форменную рубашку. – А почему? Вы молоды, хороши собой... – говоря это, она уже проникла руками внутрь и теперь поглаживала горячую, волосатую грудь Маркеса.
– Н-н-не знаю, – начиная дрожать, пробормотал тот.
– А кто будет знать? – и Дельфина взялась за пояс его брюк.
– Что вы делаете, сеньора?
– Ты же обещал называть меня просто Дельфиной! Или уже забыл об этом?
– Нет, я всё помню... Дельфина... Ах!
Последнее восклицание было вызвано тем, что она уже обнажила его до такой степени, что теперь могла взяться рукой за предмет его мужской гордости, размерами которого восторгались все имевшие с ним дело шлюхи. Понравился он и Дельфине, которая успела освободиться от своего пеньюара, оставшись в одном модном французском белье.
– Ого, – проворковала она, – да тебе надо не в полиции работать, а сниматься в эротических фильмах, чтобы не скрывать такое сокровище.
Ещё через пару минут лейтенант остался в одном галстуке и носках, и теперь и сам начал проявлять инициативу, жадно целуя Дельфину, которая постепенно подводила его всё ближе и ближе к постели. И, как назло, именно в этот волнующий момент в дверь комнаты постучали, и послышался ехидный голос Бениты.
– Донья Дельфина, к вам пришли!
– Скажи, что я занята, дура! – мгновенно откликнулась Дельфина.
– Я уже говорила, но сеньора Мече...
– Дельфина, открой, мне надо с тобой срочно поговорить, – раздался из-за двери грубоватый голос самой Мече.
– Чёрт бы её подрал, – сквозь зубы пробормотала Дельфина, – уже она-то точно не отвяжется. Спрячься пока в шкафу, а я постараюсь побыстрее её выпроводить!
Маркес уже совсем потерял голову, а потому безропотно позволил запихнуть себя в шкаф, где хранились наряды Дельфины. Туда же полетела его одежда. Дельфина стремительно накинула пеньюар, и открыла дверь.
– Здравствуй, подружка, – входя в комнату, произнесла Мече.
– Здравствуй... – пробормотала Дельфина, делая негодующий знак Бените – нечто вроде «уволю, мерзавка!» Та в ответ только пожала плечами, как бы говоря – «а что я могла сделать?»
– Ну и что ты хотела мне сказать? – поинтересовалась Дельфина, закрывая дверь и поворачиваясь к Мече, которая уже успела обойти всю комнату, словно что-то высматривая.
– Собственно говоря, я хотела поговорить не с тобой, а с твоим гостем, – ответила толстуха.
– Что за чушь ты несёшь, Мече! – наигранно возмутилась Дельфина. – У меня нет никаких гостей, я одна и, признаться, неважно себя чувствую...
– А эти штаны из твоего маскарадного гардероба? – невозмутимо поинтересовалась Мече, поднимая с пола форменные брюки лейтенанта Маркеса.
Дельфина растерялась настолько, что вырвала их из рук Мече, и зачем-то бросила на кровать.
– Не волнуйся, красавица, – продолжала толстуха, – я пришла сюда именно в поисках полиции.
– Проще было зайти в любой полицейский участок!
– Ну, нет, мне хотелось сделать приятное именно нашему очаровательному лейтенанту, тем более, что это может помочь ему стать капитаном. Давай, показывай, где ты его прячешь?
– Мече!
Однако та, как ни в чём не бывало, подошла к шкафу и отворила дверцу. Дельфина бросилась было к ней, но не успела ей помешать.
– Добрый день, лейтенант, – произнесла Мече, обращаясь к обнажённым мужским ягодицам, которые выглядывали из-под вороха одежды. – Я хочу сделать официальное заявление по поводу похищения сенатора Касаса.
Из всех участников этой сцены одна только Мече и сохраняла хладнокровие, пока багровый от стыда Маркес, прикрываясь вешалкой с платьем, вылезал из шкафа и одевался, а Дельфина кусала губы и не знала – то ли ей разозлиться, то ли засмеяться.
– Слушаю вас, сеньора, – наконец, произнёс злополучный полицейский и для большей официальности даже надел фуражку.
– Я слышала, как по телевидению объявили о награде тому, кто укажет точное местонахождение сенатора Касаса, – торжественно начала Мече. – И я хочу знать, подтверждаете ли вы это сообщение?
– Да, разумеется, – делая серьёзное лицо, сказал лейтенант. – Вы, действительно, знаете, где находится сенатор?
Мече сделала многозначительную паузу, после чего выпалила:
– Его прячет Мария Алехандра!

Камило уже начал всерьёз тяготиться своим заточением. Головные боли то возникали, то исчезали, заставляя его всё время находиться в напряжённом ожидании нового приступа. Лану больше не появлялся, и потому он мог общаться только с теми двумя девицами, которые исполнили перед ним свой сладострастный танец в первый же день его появления здесь. Именно они приносили ему еду и болеутоляющие средства, постоянно предлагая и иные услуги. Однажды он всё-таки не выдержал и провёл с ними целую ночь, чувствуя себя римским патрицием в окружении собственных рабынь. Однако то, что ночью может показаться прекрасным, подавляет поутру своей пошлостью и ничтожеством. Ведь он до безумия любил Марию Алехандру, а потому всякая измена ей ощущалась как самый низменный и грязный разврат. Как бы он хотел сейчас услышать её голос или увидеть её удивительные глаза! За одну улыбку этой странной женщины, за одно, только ласковое слово не жаль было потерять плотских утех.
Видимо из-за этого у него и началась депрессия, когда он целыми днями лежал на постели, уставившись потухшим взором в потолок и чувствуя тяжёлую, свинцовую усталость и безразличие, подавлявшие любые желания и надежды. Даже собственная жизнь представлялась ему теперь каким-то ненужным, хотя и невыносимым бременем, которое он должен волочь, не сознавая в этом ни смысла, ни цели. А ведь пока он находится здесь, Мария Алехандра вполне могла снова сойтись с Себастьяном, и что тогда останется на его долю – смертельно надоевшая роль лучшего друга, счастливого счастьем любимой женщины? Какое безумие – разве можно быть счастливым, сознавая счастье другого? Разве можно ощутить сытость самому, наблюдая, как обедает кто-то другой?
А ведь он ещё гордился званием сенатора и даже наслаждался упоительным сознанием собственной значимости. Ну как же! – «неутомимый борец с мафией и коррупцией, известный своей кристальной честностью сенатор Камило Касас!» Именно так писали о нём газеты, и первое время это ужасно тешило его самолюбие. Только после той, давней уже встречи с Марией Алехандрой в больничном коридоре, когда враз ожили в его сердце и пленительные юношеские воспоминания, и не позабытая за пятнадцать лет юношеская влюблённость, он понял истинную цену своему политическому успеху и удовлетворённому тщеславию. «Всё это лишь паллиативы, всё это только средства, создающие иллюзию счастья, – твердил он себе после этого, – а настоящее счастье невозможно без любимой женщины. Любой успех является успехом только наполовину, если его нельзя положить к ногам той, без которой жить не можешь».
Почувствовав, что у него опять начинает болеть голова, Камило поискал среди пустых упаковок и, не найдя ни одной таблетки, принялся стучать в дверь. Сначала по другую сторону было тихо, затем раздались чьи-то шаги, и послышался тонкий, девичий голосок.
– Что вам угодно, сеньор?
– Мне угодно получить свои таблетки от головной боли, – утомившись долгим ожиданием, рявкнул Касас.
И снова наступило молчание, которое он никак не мог объяснить, и которое потому привело его в ярость. Он снова принялся барабанить в дверь, слыша, как гулко отдаются его удары. Неожиданно дверь распахнулась и он, лицом к лицу, столкнулся с одной из девушек, которая, насколько он помнил, носила роскошное имя Эсмеральда. Вид у неё был весьма испуганный, что привело его в некоторое замешательство.
– Ну, в чём дело? – раздражённо спросил он. – Почему ты так долго не открывала?
– Я боялась, – потупив глаза, тихо призналась девушка.
– Кого – меня? – удивился Камило.
Она кивнула, и тут вдруг он понял, точнее даже почувствовал, причину её неуверенности.
– А что, кроме тебя здесь никого нет? – придав своему голосу как можно более небрежный тон, спросил он.
– Только охранники, но они находятся снаружи, у ворот...
– А где же твоя подруга? Где Лану? Кто, вообще, хозяин этой виллы?
На все эти вопросы последовал самый неопределённый ответ в виде немого пожатия плеч. Касасу мгновенно пришла мысль о побеге и, встретившись глазами с Эсмеральдой, он понял, что и она подумало о том же самом.
– Послушай, девочка, – вкрадчиво, и одновременно с этим, уверенно, заговорил он, оттесняя её в холл, – я обещаю вырвать тебя из рук твоих хозяев, если ты объяснишь, как я смогу незамеченным покинуть этот дом.
– О, не делайте этого, сеньор, иначе меня просто убьют! – испуганно воскликнула она.
– Тогда бежим со мной!
– Нет, не могу...
Касас заколебался, понимая, что нельзя терять времени.
– Послушай, Эсмеральда, – снова заговорил он, чувствуя, что имеет над ней какую-то непонятную власть, основанную то ли на жалости, то ли на симпатии, – мне просто необходимо вырваться отсюда, иначе может произойти нечто непоправимое. Для меня это вопрос жизни и смерти! – неожиданно для самого себя, воскликнул он. – И я просто умоляю тебя помочь. Ну, быстрее, говори, как я смогу выбраться отсюда.
Эсмеральда подняла на него красивые, испуганные глаза и он вдруг сделал то, что прочитал в этом взгляде – то есть наклонился и нежно поцеловал эту милую девушку, которая была тем очаровательней, чем смущённее она казалась. Оказывается, и у смущения есть свои преимущества перед самым откровенным развратом – отметил про себя Касас.
Эсмеральда вздохнула и чуть затрепетала.
– Я так боюсь за вас, сеньор. Если охранники заметят ваш побег, они могут вас просто убить.
– Не бойся, я буду предельно осторожен, – торопливо заметил Касас. – Лучше скажи, куда мне идти.
– Я выпущу вас через заднюю дверь, потом вы дойдёте до ограды, перелезете через неё и выйдете на шоссе. До Боготы здесь не так далеко, так что, если не удастся остановить машину, вы сможете добраться пешком... Прощайте, сеньор! – последние слова она уже произнесла стоя на пороге дома, и смотря вслед Касасу.
Всё это было столь трогательно и романтично, что он, заколебавшись, остановился и посмотрел на неё.
– А что ты скажешь по поводу моего исчезновения? Для тебя это, действительно, может плохо кончиться. Пойдём со мной, Эсмеральда!
Но она вновь покачала головой.
– Я не могу оставить сестру. Если я убегу, то...
– Понимаю, – торопливо кивнул Касас, – ну тогда, счастливо тебе и прощай!
Стараясь не оглядываться назад, он осторожно двинулся в направлении изгороди, перебегая от одного дерева к другому и низко пригибаясь там, где росли кустарники. Ему удалось благополучно добраться до самой изгороди, но вот перелезая через неё, он исцарапал в кровь руки и разорвал пиджак. Зато теперь, наконец, он был на свободе! Пройдя ещё пятьсот метров, Камило вышел на шоссе и пошёл вдоль него, оглядываясь по сторонам. Машин не было, зато, через несколько шагов, он наткнулся на придорожный указатель «Оскарио. До Боготы 10 км». Более того, через сто метров он увидел одиноко стоявший телефон-автомат. Добежав до него, Камило поспешно сорвал трубку и набрал первый, пришедший ему в голову номер – номер домашнего телефона Марии Алехандры.
Она сняла трубку почти сразу и явно обрадовалась, услышав его голос. Нет, всё-таки, он явно недооценивал её чувства! Нельзя, ну просто невозможно так сымитировать заботу и нежность.
– Как я рада, что ты позвонил, Камило, – сразу сказала она. – Где ты находишься? Тебя уже освободили?
– Точнее говоря, мне удалось бежать, – торопливо произнёс он. – Сейчас я нахожусь рядом с шоссе возле какого-то местечка под названием Оскарио, что находится в десяти километрах от Боготы. Если ты не возражаешь, я постараюсь поймать какую-нибудь машину и поеду к тебе.
– Конечно, я не возражаю, – так же торопливо, хотя и не столь уверенно, ответила она. – Только прошу тебя – будь осторожнее! Может быть, мне стоит позвонить в полицию?
– Мы позвоним туда вместе, как только я приеду, – сказал Касас и повесил трубку.
Выйдя из будки, он перешёл на другую сторону шоссе и стал напряжённо всматриваться вдаль. Как назло, вся дорога до самого горизонта была пустынна. Зато, с другой стороне, показался какой-то «форд». Касас вновь перебежал шоссе и требовательно поднял руку. Но ещё, прежде чем машина затормозила, он понял, что в очередной раз допустил оплошность.
– Решили совершить небольшую прогулку, сенатор? – насмешливо поинтересовался Лану, выходя из «форда». – А вы уверены, что она не причинит вреда вашему здоровью?
Камило дёрнулся было бежать, но из другой дверцы вылез какой-то мрачный тип в джинсовом костюме и красной рубашке. Не говоря ни слова, он расставил ноги и, взяв пистолет обеими руками, прицелился прямо в сенатора.
– Прекрасная погода, не правда ли? – издевательски продолжал Лану. – Вот только солнце сильно печёт, а потому совершать пробежки не рекомендуется.
– Что вам от меня надо? – чувствуя, что попал в идиотское положение, хмуро спросил Касас. – Вы держите меня, как кролика в садке, ничего не требуя, но и не отпуская. В конце концов, можете вы мне сказать, зачем я вам нужен, да ещё в качестве пленника?
– Конечно, могу, – любезно улыбнулся Лану, – но только после того, как вы сядете в машину.
Касас пожал плечами и, миновав охранника, сам открыл дверцу и опустился на заднее сидение. Тот сел рядом с ним, Лану включил мотор, и машина тронулась с места.
– Всё очень просто, дружище, – не поворачивая головы, сказал он, отвечая на вопрос Касаса. – Обстоятельства изменились до такой степени, что теперь вы являетесь моим заложником. Как только я благополучно выберусь из вашей чудной страны, вы немедленно получите свободу.
Лейтенант Маркес объяснил Себастьяну своё, счастливое для того, появление у Альсиры, тем, что тоже заподозрил эту малопочтенную даму в то ли дружеских, то ли деловых связях с Лану.
– Однако, вы меня опередили, доктор, – откровенно признался он. – И, тем самым, пусть даже невольно, но помешали задержать этого опасного преступника. Я прекрасно понимаю ваши чувства, но лучше всё же доверять подобные дела полиции, тем более, что... – видимо, из тактичности, он не стал договаривать, но Себастьян прекрасно понял его мысль. «Тем более, что ты не супермен, – бормотал он уже дома, рассматривая в зеркало свою разбитую и опухшую физиономию. – Да, этот чёртов француз отделал меня так, что теперь, как минимум две недели, мне нельзя будет появляться в клинике. Однако, я был на правильном пути и, если бы догадался захватить с собой хотя бы газовый пистолет... Впрочем, и Лану наверняка был вооружён. Однако, я не могу оставаться в бездействии столько времени! Если Касаса освободит именно полиция, то он станет национальным героем и тогда Мария Алехандра будет воспринимать его совсем не так, как того заслуживает этот жалкий неврастеник. Где же найти этого лже-героя?»
Из короткого рассказа Маркеса Себастьян уже знал, что одновременно с Лану ухитрилась исчезнуть и Альсира, так что теперь у полиции не было никаких данных о том, где могли прятать похищенного сенатора, если только исходить из предположения, что он до сих пор ещё жив. Сколь много мерзости таится в потаённых уголках человеческой натуры, а, особенно, в таком её чувстве, как ревность! Себастьяну было бы стыдно признаться в этом самому себе, но случись с его главным соперником что-то непоправимое – и он бы вздохнул с облегчением! Да, тот стал бы героем, павшим в борьбе с мафией, но мёртвый герой гораздо безопаснее живого любовника!
Его размышления по поводу дальнейших действий были прерваны появлением Гертрудис, которая пришла доложить о неожиданной посетительнице.
– А вы её знаете, Гертрудис? – заметив недобрый блеск в глазах служанки, поинтересовался Себастьян.
– Увы, да, – вздохнула она. – И она напомнила мне о весьма мрачном периоде моей жизни, когда мне пришлось оставить ваш дом.
– Ну и кто же это?
– Некая Тереса, одно время работавшая официанткой в баре доньи Альсиры, а потом сошедшаяся с вашим племянником, доктор.
– Тогда чего же ты ждёшь? – встрепенулся Себастьян, сразу вспомнив красивую, взволнованную блондинку, выступавшую на суде с показаниями о событиях той давней и роковой ночи. – Немедленно проводи её ко мне!
– Слушаюсь, – и Гертрудис, состроив недовольную гримасу, ушла. Через минуту появилась Тереса – и Себастьян её еле узнал. Во-первых, она была одета в скромное, тёмных тонов платье, которое её совсем не украшало, а во-вторых, на её бледном, осунувшемся лице не было и следа косметики.
– Здравствуйте, Тереса, – приветливо произнёс Себастьян, идя ей навстречу.
– Добрый день... – она вскинула на него глаза и испуганно отшатнулась. – Что это с вами?
– A-а, постарайтесь не обращать внимание. Подрался с одним приятелем, и он оказался сильнее, – небрежно ответил Себастьян и предложил ей присесть. – Я очень рад вас видеть, поскольку давно хотел извиниться перед вами за поведение своего племянника, – снова заговорил он, когда Тереса отказалась и от кофе и от вина.
– Не надо об этом, сеньор, – болезненно отреагировала она, – тем более, что я пришла к вам совсем по другому поводу.
– Слушаю вас, сеньорита.
– Я узнала о том, что сенатор Касас был похищен, и теперь полиция никак не может его найти.
– Да, это так, – подтвердил Себастьян, удивляясь тому, насколько, кстати, пришёлся её визит. – А вы знаете, где он находится?
– Думаю, что да, – кивнула Тереса. – Скорее всего, его прячут на вилле доньи Альсиры, которая находится в местечке Оскарио, в десяти километрах от Боготы.
– Замечательно! – не удержавшись, воскликнул Себастьян, и Тереса удивлённо посмотрела на него.
– Что же тут замечательного?
– Нет, разумеется, замечательно не то, что его прячут, а то, что вы знаете где, – поправился Себастьян. – Но позвольте мне задать вам ещё два вопроса.
– Пожалуйста, доктор.
– Откуда вы знаете о существовании этой виллы?
– Я же работала официанткой в баре доньи Альсиры, который, как вы наверное, знаете, был и... – Тереса замялась, и Себастьян поспешил прийти ей на помощь.
– Да, знаю, и подпольным борделем.
– Ну, так вот, а девушек для такой работы готовили на этой вилле, покупая их у родителей в глухих индейских деревнях или заманив разными обещаниями. Одна из них была моей подругой и под большим секретом обо всём мне рассказала. Ох, доктор, как же ужасно с ними там обращаются! Она говорила мне о том, что охранники насилуют их по нескольку раз в день, что их заставляют заниматься лесбиянством, что за малейшее неповиновение сажают в карцер…
– Понятно, понятно, – Себастьян заметил, что Тереса так разволновалась, что даже порозовела, и испугался женских слёз. – Ну а теперь ответьте мне на второй вопрос – почему вы пришли ко мне, а не в полицию?
– Мне посоветовал это сделать отец Фортунато, – просто ответила девушка.
Себастьян был изрядно удивлён таким ответом. Неужели священник догадался о его благородных намерениях и решил ему в этом помочь? Он слишком мало знал отца Фортунато, и поэтому никак не мог заподозрить в нём подобной проницательности.
В комнату снова вошла Гертрудис.
– Извините, доктор, но к вам снова пришли.
– Кто?
– Ваш племянник Фернандо.
Услышав это, Тереса тихо вскрикнула и умоляюще посмотрела на Себастьяна.
– Я не хочу с ним встречаться, доктор! Я не могу его видеть!
– Хорошо, хорошо, – успокоил её Себастьян. – Гертрудис проводит вас через другую дверь, так что вам не придётся этого делать. И спасибо вам за ваш визит. Желаю вам счастья, Тереса!
– До свидания, доктор, – и она, опустив голову, вышла из комнаты вслед за служанкой.
Вскоре в комнате появился мрачный Фернандо. Он был настолько подавлен, что даже не сразу заметил разбитое лицо Себастьяна.
– Что-то произошло? – поинтересовался тот, заранее готовясь к очередным неприятностям.
– Всё это просто ужасно! – племянник взволнованно прошёлся по комнате, ероша свою пышную шевелюру. – Кто бы мог подумать, что такое возможно!
– Да что случилось?
– Я только что был в тюрьме у Рикардо, но меня к нему не пустили, поскольку он находится в тюремной больнице. Вчера он пытался повеситься!

После звонка Камило Мария Алехандра буквально не находила себе места, дожидаясь его приезда. Она сразу же позвонила лейтенанту Маркесу и обо всём ему рассказала. Он тоже посоветовал ей подождать и перезвонить ему сразу же после появления Касаса. Однако прошло уже несколько часов, а тот всё не появлялся, и Мария Алехандра оказалась во власти смутного, гнетущего чувства тревоги. Была ли это любовь или просто беспокойство за судьбу старого друга? – она и сама не знала этого. Тем более, что после той первой и единственной их ночи она больше не видела Камило, что, впрочем, было даже к лучшему. Она не представляла себе их новой встречи, и уж, тем более, не хотела новой близости – и всё же Камило был ей совсем не безразличен. Более того, случись какая-нибудь фантастическая ситуация, которая бы потребовала от неё жертвы ради его спасения – например, ей пришлось бы отдаться самому омерзительному негодяю – и она сделала бы это, практически не задумываясь. Но снова уступить самому Камило было бы выше её сил!
Так и не дождавшись Касаса, она легла в постель и постаралась уснуть. Но тревожное возбуждение дня не покидало её, и она только ворочалась, принимала снотворное и посматривала на часы. Лишь где-то в районе трёх часов ночи ей удалось забыться, и она погрузилась в какой-то странный полусон-полудрёму. Сначала ей приснилась счастливо улыбающаяся Алехандра, которая показывала матери новорождённого младенца, держа его на руках. Это был мальчик, чему Мария Алехандра совсем не удивилась, поскольку уже знала о результатах гинекологического обследования. Однако затем это видение исчезло, и его сменили другие, намного более странные видения. Перед ней стояли Себастьян и Камило, причём, если муж был серьёзен и молчалив, что Касас ей что-то говорил, говорил взволнованно и торопливо. Она не знала, что ему ответить, а потому чувствовала неловкость и смущение, отводя глаза от его пламенного взора. Постепенно образ Камило стал таять и расплываться, словно какое-то привидение, и до неё донеслись его последние тоскливые слова – «Прощай, Мария Алехандра, прощай навек!» Вскоре остался один Себастьян, который всё так же молча взял её за руку, притянул к себе и поцеловал. Она не противилась его объятиям и сама раскрыла губы, целуя его жадно и торопливо. И вдруг – на какое-то мгновение у неё возникло смутное подозрение, и она открыла глаза. Это был не Себастьян, а Лану! И это он страстно целовал её шею, разрывая на ней платье и опрокидывая на спину. Она отчаянно закричала и начала сопротивляться, но он был намного сильнее, и Мария Алехандра уже чувствовала, что слабеет и теряет сознание. В своей правой руке она вдруг ощутила что-то твёрдое и из последних сил ударила Лану. И всё – видение пропало, но зато перед глазами поплыли какие-то странные красные пятна, напоминавшие растекающуюся кровь.
Мария Алехандра проснулась в холодном поту, чувствуя, как бешено, колотится сердце. Какой странный и кошмарный сон! Неужели он окажется вещим и произойдёт что-то ужасное? Именно с этого невесёлого предчувствия и начался её новый день.
Вскоре явился Мартин, и она ему очень обрадовалась, поскольку хотела хоть с кем-нибудь поделиться своими сомнениями и тревогами. Однако он выглядел настолько печальным, что ей пришлось скрывать свою радость.
– Здравствуй, – со сдержанной приветливостью произнесла она, пожимая его руку. – Ты что-то неважно выглядишь...
– Я только что похоронил Мачу, – глухо сказал он, пряча глаза.
Марии Алехандре стало стыдно за то, что, поглощённая теми событиями, которые касались непосредственно её, она совсем забыла о трагедии Мартина. А ведь с Мачей был связан самый тяжёлый период её жизни! Они вместе сидели в тюрьме и были врагами. Однажды Мача чуть было не зарезала её во время очередного приступа ярости, и если бы не вмешательство Эулалии... Зато потом она полностью переменилась, и между ними возникли вполне дружеские отношения.
– Мне очень жаль, – как можно более мягко произнесла она, – поверь, что я искренне сочувствую твоему горю...
– Спасибо, Мария Алехандра.
– Но почему ты не сообщил, что похороны состоятся именно сегодня? Я бы обязательно пришла...
– В этом не было необходимости, у тебя и так слишком много своих проблем.
– О чём ты говоришь, Мартин? Какие могут быть проблемы по сравнению с этим? Но ты хоть был не один? – она имела в виду Себастьяна, а потому несколько удивилась, услышав его ответ.
– Да, со мной была Пача.
– Пача?
– Она очень милая девушка.
– Да, да, конечно... а где она сейчас?
– Она поехала домой, а я решил зайти к тебе.
– И правильно сделал. Хочешь чего-нибудь выпить?
– Нет, спасибо, – Мартин заметно колебался, не решаясь ей что-то сказать. Она чувствовала это и молчала, не желая торопить события. Слишком часто за последнее время ей приходилось выслушивать множество печальных сообщений. Наконец, Мартин решился и поднял голову.
– Я не знаю, стоит ли тебе об этом говорить, – неуверенно начал он, – тем более, что Себастьян был бы этим весьма недоволен. Но мне всё же кажется, что будет лучше, если ты узнаешь обо всём с самого начала.

– О чём ты говоришь, Мартин?
– Сегодня, может быть, даже уже прямо сейчас, полиция проводит операцию по освобождению Камило Касаса. Вилла, на которой он содержится, будет оцеплена и... что произойдёт дальше, прогнозировать трудно.
Мария Алехандра начала волноваться. Ей вспомнилось сегодняшний сон, который не предвещал ничего доброго, и она порывисто поднялась с места.
– Это всё, или ты хотел сообщить мне что-то ещё?
– Насколько мне известно, Себастьян и Фернандо решили принять участие в этой операции. Вчера вечером они вместе ездили к лейтенанту Маркесу, чтобы договориться именно об этом.
– Но зачем, зачем? Ведь это дело полиции!
– Видимо, им обоим было необходимо как-то оправдаться перед тобой, – предположил Мартин.
– Оправдаться? – изумлённо воскликнула Мария Алехандра. – Это не им, а мне надо перед ними оправдываться! Это именно я от начала и до конца во всём виновата! О Боже, Мартин, если с ними что-то произойдёт, я этого никогда себе не прощу! Ну, зачем, зачем Себастьян полез в это дело, да ещё взял с собой Фернандо! Ведь гораздо проще было приехать и поговорить со мной...
– Он хотел доказать тебе силу своей любви, – просто и без всякого выражения произнёс Мартин. – Мне кажется, что на его месте любой мужчина поступил бы таким же образом. Ну, а Фернандо...
– Не надо, я всё поняла, – перебила его Мария Алехандра, вспомнив о всех своих подозрениях в отношении этого юноши. Она порывисто огляделась по сторонам и начала собираться.
– Ты поедешь со мной? – спросила она, кладя в сумочку свой пистолет.
– А ты хочешь...
– Да, разумеется, я должна, я просто обязана быть там!
– Но вилла будет оцеплена полицией, и за это оцепление никого не пропустят.
– Неважно, всё равно. Зато мы узнаем обо всём сразу, а не из выпусков новостей. Мы поедем на твоей машине или лучше взять мою?
Мартин ещё не давал своего согласия, однако, ошеломлённый таким напором, кивнул головой.
– Лучше на моей.
– Хорошо, тогда пошли, – и Мария Алехандра решительно направилась к двери.
Всё произошло именно так, как и предсказывал Мартин. Ещё возле дорожного указателя их остановил полицейский офицер, стоявший рядом с машиной, и потребовал повернуть обратно. Он сказал, что в этом районе сейчас проводится крупная операция, и все подступы к вилле, видневшейся неподалёку, перекрыты. Несмотря на все требования Марии Алехандры, стремившийся выяснить, где находятся Фернандо и Себастьян, он отказался даже позвать лейтенанта Маркеса, заявив, что операцией руководит более крупный полицейский чин, и что он подчиняется именно ему.
– Ну, хорошо, – миролюбиво заметил Мартин, когда Мария Алехандра, исчерпав весь запас своих аргументов, умолкла. – Тогда скажите нам хотя бы одно – сколько человек находятся на вилле и вооружены ли преступники?
– На первый вопрос ответить не могу, – сказал полицейский, – а что касается второго... Да, разумеется, вооружены и поэтому сейчас, чтобы избежать кровопролития, с ними ведутся переговоры о добровольной сдаче. А теперь, я требую, чтобы вы немедленно покинули этот район.
– Ну и что теперь будем делать? – спросил Мартин Марию Алехандру, когда они сели в машину, и он начал разворачиваться на шоссе.
– Попробуем свернуть на ту просёлочную дорогу, которую мы видели немного раньше, – решительно заявила она.
Мартин пожал плечами, но не стал спорить. Проехав полкилометра в направлении Боготы, он снова развернулся на шоссе и съехал на просёлочную дорогу, еле заметную в густой траве. Вокруг был лес, состоявший из редких деревьев и многочисленных высоких кустарников. Теперь они уже явно приближались к владениям Альсиры и, поскольку Мартину то и дело приходилось объезжать глубокие ямы и колдобины, постольку оба хранили напряжённое молчание. Наконец, мотор взревел последний раз, и Мартин остановил машину, едва не уткнувшись радиатором в какую-то изгородь. Ни справа, ни слева дороги уже не было, а потому оставалось только развернуться и ехать обратно.
Он вопросительно посмотрел на Марию Алехандру.
– Или нам придётся идти дальше пешком, но для этого надо будет перелезть через этот забор, что в твоей юбке будет, не совсем удобно... – и он невольно скользнул взглядом по её красивым коленям, – ...или давай лучше снова вернёмся на шоссе?
– Подожди, – вдруг сказала она, – слышишь?
Вдалеке раздалось несколько одиночных выстрелов, а затем послышались две длинные автоматные очереди – сначала одна, потом другая.
– Полиция начала штурм... – подумал вслух Мартин. – Ну, так что мы будем де... – он осёкся, взглянув на окаменевшее лицо Марии Алехандры.
– Это он! – вдруг выдохнула она, смотря прямо перед собой, – Это он, Мартин!
– Кто он? – спросил Мартин, проследив за направлением её взгляда и увидев бегущего человека в белом костюме и с чёрным чемоданчиком в руке.
– Лану! Он убегает, нам надо его задержать! – и она порывисто открыла дверцу.
Лану уже добежал до изгороди, перекинул через неё чемоданчик, а затем и ловко перебрался сам. Он уже явно заметил и машину и Марию Алехандру, поскольку спокойно подобрал чемоданчик и направился к ней. Мартин поспешно вылез наружу, но, сделав несколько неуверенных шагов, остановился. Мария Алехандра держала в руке миниатюрный пистолет и целилась в Лану, который, весело улыбаясь, продолжал идти прямо на неё.
– Прекрасная погода для прогулок, не так ли, мадам Медина?
– Остановитесь, месье, или я стреляю.
– А зачем? – почти искренне изумился он. – Неужели вам хочется испортить мой замечательный белый костюм?
– И это говорите вы, который испортил жизнь моей дочери? Мне сейчас совсем не до шуток, месье Лану.
– Но я не умею говорить серьёзно с красивыми женщинами, особенно когда они целятся в меня из каких-то детских игрушек, – и он вдруг отвернулся от Марии Алехандры и сделал несколько шагов к Мартину. – Послушайте, месье, вы не хотели бы продать мне свою машину?
В этой весёлой и отважной бесцеремонности было что-то настолько обескураживающее, что Мартин и Мария Алехандра несколько растерялись.
– Стойте, Лану! – отчаянно крикнула она и, подняв пистолет, выстрелила в воздух. – Второй выстрел я сделаю в вас, имейте это в виду!
В следующий момент произошло самое неожиданное. Лану не переставал улыбаться, никак не реагируя на угрозы Марии Алехандры; зато Мартин, увидев, как нервно подрагивает в её руке пистолет, вдруг испугался следующего выстрела и бросился вперёд, надеясь его предотвратить. Лану, видимо, не понял его намерений, поскольку тут же нанёс Мартину короткий и сильный удар в лицо, отбросивший того на капот собственной машины. Ударившись головой, Мартин на мгновение потерял сознание, а потому и не услышал нового выстрела. Лану как-то странно наклонился, выронил чемоданчик и медленно, пробормотав какое-то ругательство, опустился на одно колено, прижимая обе руки к правому боку. Мария Алехандра ошеломлённо сделала несколько шагов вперёд и вдруг увидела его, затуманенный болью, взор.
– Ещё один выстрел, мадам, – страдальческим тоном произнёс он, смотря на неё снизу вверх, – ещё один выстрел, умоляю!
Но она была так потрясена, что замотала головой, закричала, выронила пистолет и вцепилась себе в волосы. Лану медленно опустился на землю и лёг на левый бок, поджимая под себя ноги. Тогда Мартин тяжело поднялся, опираясь на бампер, и сделал несколько шагов к нему. Мария Алехандра кинулась к Мартину и, заливаясь слезами, пробормотала:
– Ты же врач, ты же врач, осмотри его! Может быть, можно ещё что-то сделать... осмотри его Мартин!
Однако, когда он приблизился к Лану и опустился перед ним на колени, тот уже явно издавал предсмертные стоны. Глаза его закатились и приобрели бессмысленное выражение, на губах появилась розовая пена, а всё тело сотрясала агония. Мария Алехандра чувствовала себя на грани безумия, наблюдая за тем, как мучительно умирает человек, которого она убила своей собственной рукой. Хуже того, в какой-то миг он вдруг обратил на неё мутный взор и, сделав последнюю попытку улыбнуться, хрипло пробормотал:
– А вы скоро станете бабушкой моего сына...
Она вскрикнула и потеряла сознание.