Глава 2

Солнце сияло как-то особенно ярко в тот день, когда Фарина отправился навестить Франсиску, а может быть, ему только так казалось. Поднимаясь по ступенькам, он чувствовал себя вновь молодым, спешил на очень важное для него свидание, впереди его ждала новая жизнь, и он был рад своей неугомонной дерзости. Фарина звучно расхохотался. Так оно и было. У него опять была впереди новая неизведанная жизнь, и ему не терпелось её прожить.
По гостиной он расхаживал в нетерпении ожидания, и как только скрипнула дверь, он кинулся Франсиске навстречу.
Глаза у него блестели, губы складывались в улыбку, которую он хотел и не мог удержать.
- Как же я люблю вас, - произнёс он, излучая удивительную, немыслимую радость, - я забыл, что у меня седая голова, вы вернули мне мои двадцать лет!
Франсиска давно поняла, что Фарина обнаружит свои чувства лишь тогда, когда окончательно убедится в её покорности и почувствует себя победителем, сумевшим укротить своенравную строптивицу. Она ждала этого дня и побаивалась его, уверенная, что в дальнейшем ей придётся терпеливо переносить капризы мужчины, который сумел-таки подчинить её себе. Добивался и добился. Но действительность опровергла все тревожные мысли Франсиски. Фарина не требовал, не добивался, не настаивал - он был деятелен, радостен и приглашал её вместе с собой в приоткрывшуюся счастливую страну. Он словно бы говорил: «Пойдём! Мы будем открывать её вместе!» И разве можно было не откликнуться на такое приглашение?
Франсиска откликнулась на него легко, естественно и без малейших угрызений совести, которыми предполагала мучиться, представляя себе новый брак. Но речь шла не о браке.
- Я предлагаю вам отправиться в путешествие, которое может продлиться всю жизнь, - проговорил Фарина после поцелуя, от которого у обоих захватило дух.
И вдруг сердце Франсиски сжалось: Маурисиу! Её бедный мальчик! Он совсем потеряет разум от сюрпризов, которые ему преподносит жизнь!
- Для начала в Сан-Паулу, - отозвалась она в радостном предвкушении чуда, - трудно открывать новый мир на старом месте, не правда ли? - Она вопросительно взглянула на Фарину.
- Поэтому я и предложил пуститься в странствие, - понимающе улыбнулся он. - А если понадобится, то вполне возможно осуществить и бегство.
Франсиска на секунду задумалась и грустно покачала головой: можно убежать от возлюбленного, даже от мужа, но от детей убежать невозможно.
Фарина словно бы читал её мысли:
- Не пугайтесь! Мы непременно вернёмся. Бегство на этот раз отменяется!
Она улыбнулась и прильнула к нему, ища в его объятиях прибежища от житейских бурь, которые бушевали вокруг неё и в её сердце. Он прижал её к себе крепко и нежно, молчаливо обещая поддержку.
Она подняла голову, посмотрела на него и увидела смешливые искорки, пляшущие в его глазах. И в ответ засмеялась.
Смех был освобождением, вместе с ним прибывали силы и радость, которая захлестнула Франсиску, и уже всё на свете казалось ей необыкновенно смешным. Едва взглянув друг на друга, они начинали хохотать, и эта внезапная смешливость была лучшим свидетельством нахлынувшего счастья.
- Уезжаем сегодня же, - шепнул Фарина. - Я слишком долго ждал и не смогу ждать больше.
- Неужели? А что будет, если сегодня мы не уедем? - с искренним любопытством поинтересовалась Франсиска.
- Я тебя украду! Спрячу! И буду охранять, как своё самое драгоценное сокровище! Вот так! - Фарина ощерился и грозно зарычал. - Все в округе узнают, что появилось ужасное чудовище, и будут трепетать! Что, испугалась? То-то же!
Франсиска затряслась от смеха.
- Да, я чувствую, что дела, призывающие меня в Сан-Паулу, необыкновенно серьёзны.
- Ещё бы! И ты сразу это поняла! Я всегда знал, что ты самая умная женщина на свете!
Фарина ещё продолжал улыбаться, а Франсиска опять вспомнила своего несчастного сына, его нелепую ревность, свои подозрения и стала очень серьёзной.
- Мы поедем завтра, - сказала она. - Я не хочу, чтобы моя личная жизнь стала достоянием моих домашних.
- Но рано или поздно ты, надеюсь, поставишь их в курс дела? -поинтересовался Фарина. - Или мы, как желторотые подростки, всегда будем встречаться в кустиках, чтобы нас не увидели взрослые?
При этих словах Франсиска вспыхнула: призрак Мартино возник у неё перед глазами, но она постаралась отогнать его. Это ужасное постыдное воспоминание, которое она зачеркнула раз и навсегда. Она не хотела к нему возвращаться. Никогда!
Фарина истолковал её смущение по-своему. Нежно притянув её к себе, он прошептал:
- Да ты и впрямь совсем девочка, если до сих пор смущаешься и краснеешь, милая моя!
Франсиска расплакалась. Все свои горести и печали она молча выплакала на груди своего возлюбленного, а он ласково гладил её по голове, время от времени целуя в мокрую щёку...

Маурисиу мгновенно насторожился, узнав, что мать уезжает по делам в Сан-Паулу. Что за неотложные дела? Откуда они взялись? Уж не едет ли она с проклятым итальяшкой, который, наконец, уломал её? Он попытался расспросить Франсиску, вызвать на откровенность, но ничего, кроме сухого ответа, что ей нужно повидаться с одним из кофейных баронов, не добился.
Однако чуть позже Франсиска посмотрела на сына с состраданием и сказала, грустно улыбнувшись:
- Не стоит так волноваться, сынок, ты придаёшь слишком много значения вещам нестоящим!
- Я тебя не понял, мама! - отозвался Маурисиу. - Ты считаешь нестоящей фамильную честь?
- Стоящими вещами я считаю только доброту и любящее сердце, - ответила Франсиска.
- И это говорит Франсиска Железная Рука?! - воскликнул Маурисиу. - Я тебя не узнаю, мама!
Франсиска и сама себя не узнавала, но не стала говорить этого сыну. Ему она сказала совсем другое, надеясь вернуть прежнего, разумного, Маурисиу:
- Не может этого быть, сынок Железной Рукой называли меня чужие люди, а для тебя, для Беатрисы, особенно когда вы были маленькими, я была нежной любящей мамой. Мы все пережили много тяжёлого, но теперь возвращаемся к жизни, и к нам возвращается счастье. Разве не так?
- Ах вот оно что! - повысил голос Маурисиу, и глаза у него загорелись недобрым огоньком. - Я всегда подозревал, что ты помешанная! Ты,помешалась на итальянцах! Во что бы то ни стало, ты хочешь быть счастливой с итальянцем! Но имей в виду, я этого тебе не позволю! Дойду до любой крайности! Себя не пожалею, но итальянца в своём доме не допущу!
Франсиска почувствовала, что ещё минута, и Маурисиу раскрутит себя до истерики, поэтому промолчала. Тема была слишком болезненной для её мальчика, и следовало обходить её стороной.
Она поехала на станцию одна, но в поезде её уже ждал Фарина. Неделя, проведённая вместе, воистину стала для них медовой. Фарина баловал любимую женщину, как может баловать только многоопытный влюблённый мужчина. Он хотел, чтобы праздником становились обед и ужин, чудесным пиром - ночь, а весёлым развлечением - день. Но Франсиске хотелось одного: быть рядом со своим возлюбленным. Всё равно где, но только рядом с ним. Ей не хотелось думать, что пройдёт несколько дней, и она вернётся домой, но одна, без Фарины.
- А я-то надеялся, что тебе уже, по крайней мере, двадцать три, ты достигла совершеннолетия и имеешь право выйти замуж. Неужели я ошибся? - спросил Фарина, заглянув в грустные глаза Франсиски накануне отъезда.
- Ошибся, - кивнула Франсиска. - Мой сын не переживёт моего замужества. Пока я не могу сообщить ему об этом.
- Но отвезти тебя домой я, по крайней мере, могу? - спросил Фарина.
- Нет, что ты! - испуганно откликнулась Франсиска. - Он ни в коем случае не должен знать, что я ездила с тобой! Всё это как-то разрешится, милый, но пока я не знаю как...
Фарина не стал ни на чём настаивать, давать советы и пытаться распорядиться ситуацией, которая была ему не совсем понятна. «Вот ещё одна неразрешимая коллизия, - усмехнулся он про себя, вспомнив Марию, с которой он виделся на днях, сочтя необходимым навестить её и познакомить с Франсиской. - Оказывается, богатым и красивым вдовам очень трудно выйти замуж!» Он решил, что с Маурисиу поговорит сам, как мужчина с мужчиной, и при необходимости поставит на место зарвавшегося молокососа. Франсиска будет его женой, он сделал свой выбор и никому не позволит вмешиваться! А Мария пусть решает свои любовные проблемы сама.

Мария страдала. Тони по-прежнему не смотрел на неё, и она чувствовала себя самой несчастной женщиной в мире. Свои горести она выплакивала на груди у Дженаро, и тот корил её за недомыслие.
- Как можно было так поступить, ума не приложу, - вздыхал он. - Мало того, что ты вызывающе вела себя на свадьбе моей племянницы, так ещё и Камилии такого наговорила, что она поссорилась с Тони и выставила его за дверь. Разве мужчина может вытерпеть и простить такое? Он должен принимать решение, а женщина должна ему подчиняться! Тони нечего делать с женщинами, которые своевольничают, мужчины таких не любят.
Дженаро читал нотации, Мария не слушала его и плакала, уткнувшись ему в плечо. Выговорившись, Дженаро принимался её утешать:
- Ты ещё найдёшь себе мужа, ты молодая, красивая, состоятельная. А Тони, он женат. Ты на него не надейся. У него своя планида. Я своего сына знаю, он человек гордый, ранимый, чувствительный.
Утешения Дженаро были хуже нотаций, но Мария была рада и им, лишь бы разговор шёл о Тони.
- Мне снилась моя бабушка Луиза, - сообщила она как-то Дженаро, сквозь слёзы. - Она упрекала меня за то, что я оставила её одну, сказала, что очень мучается... Этот сон лишил меня покоя. Я подумала, что, если она и впрямь жива? Я была тогда очень больна, поручила разыскать её Мартино, он послал на розыски своих людей, и они привезли известие о её смерти. Я поверила этому известию. А что, если никто не искал её? Что, если она влачит свои дни в нищете и болезнях, зовёт меня на помощь, а я тут купаюсь в роскоши и довольстве?
- Всё может быть. Мария, - согласился Дженаро, после некоторого раздумья. - Сеньора Луиза всегда была очень самостоятельной женщиной и пользовалась в округе большим уважением. Лично я ничего не слышал о её смерти. Но если бы такое случилось, люди знали бы, и я тоже об этом услышал бы.
«Господи! Да неужели она жива?» - возликовала про себя Мария. И, тут же представив себе, как живёт её несчастная старая бабушка, чуть не взвыла от отчаяния. Решение возникло мгновенно, и она в мольбе протянула руки к Дженаро.
- Сеньор Дженаро, а вы не могли бы съездить в Италию и найти её? Я не могу туда поехать сама, потому что так и не знаю, кто и за что убил Мартино. Если это месть за убийство, то она обрушится и на моего невинного Мартиньо. А вы...
Дженаро задумался, и чем больше он думал, тем отраднее казалась ему перспектива побывать на родине.
- Если сказать честно, то я очень соскучился по нашей Чивите, - признался он. - Я бы побывал на могиле моей бедняжки Розы, посмотрел, что сталось с нашим домом. Ведь я просто-напросто запер его на ключ и уехал.
- Поезжайте, умоляю вас, поезжайте! - Мария смотрела на него с такой мукой, что сердце старика защемило.
- Я поеду, дочка, поеду. И вернусь непременно с сеньорой Луизой.
О таком счастье Мария и не мечтала. Теперь она будет хотя бы знать, что поиски находятся в верных руках и всему, что скажет сеньор Дженаро, можно доверять.
- Поедемте покупать билет! - воскликнула она. - Все расходы я вам оплачу и буду вас ждать столько, сколько понадобится.
«Может быть, - думала Мария, - все мои неудачи - это расплата за бабушку? Чем скорее сеньор Дженаро привезёт мне правду о ней, тем лучше!»
О своём отъезде Дженаро сообщил в первую очередь Тони и Мариузе.
Тони он попросил играть вместо него в борделе.
- Другой работы у меня нет, я не хочу терять её, - объяснил он.
- А у меня вообще нет никакой работы, - усмехнулся Тони, - так что эта меня очень выручит.
Мариуза очень расстроилась.
- Мне будет вас не хватать, - честно призналась она. - Я к вам так привязалась.
- И мне вас, - столь же честно ответил Дженаро, - я к вам тоже очень привык и привязался.
Горечь разлуки была смягчена этим взаимным полупризнанием, им обоим было чего ждать, и от этого разлука становилась легче.
Мариуза поделилась с Дженаро своими заботами и радостью: она, наконец-то, встретилась с Бруну, кавалером своей племянницы, думала, какой-то прохвост, который рад сбить девушку с толку, но он оказался вполне приличным молодым человеком с серьёзными намерениями. Ему лестно, что Изабела учится и получит диплом учительницы. «Буду рад, если женюсь на учительнице», - сказал он.
Мариузе это очень понравилось, и она разрешила им встречаться. Пусть не прячутся больше по углам, пусть лучше сидят в гостиной при ней, при Мариузе, всё от греха подальше!
Дженаро одобрил её действия и пригласил Мариузу на прощальный ужин.
Мария возлагала большие надежды на этот ужин. И напрасно. Тони попрощался с отцом раньше и ушёл на работу в бордель. Дженаро и Мариуза мирно беседовали за пирогом, который собственноручно испекла хозяйка пансиона. Мария посидела с ними, поцеловала Дженаро и, опечаленная, ушла к Мартинью. И всё-таки в её сердце теплилась надежда на лучшее. А вдруг сеньор Дженаро и в самом деле вернётся с её любимой мудрой бабушкой, и всё пойдёт совершенно по-иному?..
После отъезда Дженаро, Тони собрался покинуть пансион.
- Мне нечем платить за комнату, - сказал он с застенчивой улыбкой.
- Ваш отец заплатил за месяц вперёд, так что можете спокойно оставаться на месте, - приветливо сказала ему Мариуза.
Она жалела Марию, сочувствовала Тони и рада была бы им помочь. Время от времени, угощая Тони супом на кухне, она заводила разговор о том, как любит его Мария, на какие жертвы ради него она готова и какой у них славный растёт сыночек. Тони отмалчивался, отдавая должное кулинарным талантам хозяйки пансиона. Мариуза намекала, что пора бы ему принять разумное ответственное решение, то есть навсегда связать свою судьбу с судьбой Марии. Тони сердечно благодарил её за ужин и уходил, а Мариуза, вздыхая, собирала посуду: ей было жаль молодых людей, она думала о них, а потом мысли уносили её в дальние неизведанные края, которые назывались Италией и куда скоро прибудет сеньор Дженаро.
В один прекрасный день Тони пришёл с букетом и коробкой конфет, сердечно поблагодарил Мариузу и сообщил, что нашёл себе квартиру. Взял чемодан и ушёл, не оставив адреса.
Узнав об исчезновении Тони, Маркус всплеснул руками: подумать только, а он хотел позвать его работать в свою газету! Как раз сегодня говорил о нём с начальством!
Сам Маркус совсем недавно устроился репортёром в небольшую, но очень бойкую газетку и целыми днями странствовал по городу в поисках сюжетов для репортажей. То же самое он собирался предложить и Тони, но тот внезапно исчез.
Найти его было непросто. Он снял подвальную комнатушку у одного портного. Главным достоинством нового жилища было чистое бельё на постели, менять которое время от времени хозяйка не отказывалась. Даже ванна была в саду и принадлежала соседу-сапожнику, милостиво разрешившему новому постояльцу ею пользоваться. Тони только посмотрел на неё, но воспользоваться не решился, поскольку не любил прилюдно раздеваться, а не раздеваясь, мыться не умел.
- Но зато и цена соответствующая, - вздыхал портной и не обманывал: цена была весьма умеренной.
Устроившись на новом месте, Тони отправился навестить Эзекиела. Тот встретил зятя добродушной улыбкой. Он привязался к Тони и, может быть, больше всех сожалел о его отсутствии. Деловых качеств у Тони не было, зато был дар привлекать к себе людей, выслушивать их с доброжелательным вниманием, уходить от конфликтов.
- Как Камилия? - с порога задал вопрос Тони.
- Каждый день приходит на фабрику, вникла во все тонкости и обнаружила недюжинные деловые способности.
Слова Эзекиела не были пустой похвальбой. Камилия всерьёз заинтересовалась работой, проявила прекрасные организаторские способности и немалую жёсткость. Так, она предложила уволить тех швей, которые не выполняли дневную норму. Маноло, правда, не поддержал её, да и сам Эзекиел, пока не мог на это решиться. Он слишком хорошо знал, что значит лишиться куска хлеба.
- Я рад за неё, - отозвался Тони и выжидательно посмотрел на тестя, который понял его немой вопрос и отрицательно покачал головой.
Тони не стал продолжать расспросы вслух и добавил только:
- Я пришел, чтобы подписать бумаги. Хочу отказаться от доли в фабричном производстве и от части дома, которая причитается мне по закону.
- Подумай, Тони, ты остаёшься совсем ни с чем. Я бы на твоём месте так не поступал, - стал уговаривать его Эзекиел. - Пользуйся пока доходами, а когда устроишься на хорошее место, будешь получать приличные деньги, всё вернёшь. Ты поступаешь неразумно.
- Может быть, - согласился Тони. - Но я никогда не пользовался тем, что мне не принадлежит. Приготовьте, пожалуйста, бумаги, и я их подпишу.
Эзекиел пообещал их подготовить, Тони простился и ушёл. Честно говоря, он надеялся на что-то совсем другое, когда шёл к тестю. После разговора с Эзскиелом руки у него опустились окончательно, он впал в уныние. А после ночной работы в борделе, валился на постель и лежал в каком-то полусне, даже не притрагиваясь к пище.

Эзекиел рассказал жене и дочери о предложении Тони, и Ципора осталась очень довольна поведением зятя.
- Что же ты думала, что Тони мошенник или пройдоха? - сердито посмотрела на мать Камилия. - Чего-чего, а порядочности у него не отнимешь.
- Может, ты еще подумаешь? - спросил дочь Эзекиел. - Такое качество, как порядочность, тоже на дороге не валяется.
- Он меня жалел, а я его жалеть не буду, - с той же резкостью ответила Камилия. - Я его видеть не хочу! Никогда!
«Озлобилась моя дочка, ожесточилась, не прошла для неё даром незадавшаяся семейная жизнь, - вздохнул про себя Эзекиел. - А я не могу сердиться на этого итальянца! Хороший он всё-таки парень!» Он вспомнил, как отозвалась Камилия и о сыне Жонатана. «Конопатый чертёнок! Мы с ним всегда дрались!» - вот что она сказала, а они как-никак выросли вместе, и Самуэл стал взрослым, учился в Америке, а живёт теперь в Германии. Правда, Жонатан говорит, что его сын больше тратит, чем зарабатывает, и всё время просит денег, но зато интересуется и кино, и театром, и вообще, наверное, очень приличный молодой человек. Нахваливая своего сына, Жонатан не скрывает, что был бы рад его женитьбе на Камилии. Эзекиел тоже не возражал бы, чтобы жизнь дочери как-то устроилась, но бедняжка Камилия так озлобилась, так ожесточилась...
И что будет со всеми этими несчастными молодыми людьми - Камилией, Тони, Марией? Никто этого не ведает.

Глава 4

Мария тщетно пыталась выяснить, где поселился Тони. Она тосковала без него, худела, бледнела. Стоило маленькому Мартино спросить её: «Где же папа?» - у неё на глазах появлялись слёзы.
Мариуза с жалостью поглядывала на неё. Вечерами они сидели рядышком в опустевшей гостиной, пили кофе и по очереди вздыхали.
- Будем дожидаться нового учебного года, - со вздохом говорила Мариуза. - Тогда появятся новые постояльцы. Помните, как было шумно в нашей гостиной? А теперь остались только вы да сеньор Маркус. Интересно, как там дела у нашего маэстро? Нам его так не хватает!
- Вы расстраиваетесь из-за денег? Если у вас будет нужда в них, я охотно помогу вам, не огорчайтесь, - отзывалась Мария. - А сеньор Дженаро на днях доберётся до Италии... Я надеюсь, что он отыщет мою бабушку, и они вдвоём к нам вернутся. Мне тоже его очень не хватает. А уж как мне не хватает Тони!..
Зато из соседней комнаты, где сидели Бруну и Изабела, чаще слышался смех, а не вздохи. Слыша его, обе женщины издыхали ещё горше.
- Уходит Бруну всегда вовремя, - шёпотом сообщала Мариуза Марии, - зато потом, у калитки они стоят до полуночи. Боюсь, что они уже целуются. Только бы Изабела доучилась, а там пусть делают что хотят, - снова вздыхала она.
- Пусть лучше поженятся, - вздыхала в ответ Мария. - Никому не ведомо, как жизнь сложится...
Маркус изредка присоединялся к двум печальным женщинам. Он по-прежнему работал репортёром и бегал по городу с утра до ночи.
- Какой же ты репортёр, - упрекнула его как-то Мария, - если до сих пор не можешь найти Тони? Ты же хотел предложить ему работу, а он, может быть, голодает?
Маркусу стало стыдно. Он, в самом деле, вёл себя как последний эгоист. Но у него было оправдание: он страдал, у него были сердечные неприятности. После того как Эулалия осмелилась появиться в публичном доме, он смотреть на неё не хотел. Такого поступка от порядочной воспитанной девушки он не ждал. Разве можно жениться на девушке, которая способна на подобный поступок? С такой женой не будешь знать ни минуты покоя! Конечно, Жустини была гораздо надёжнее, если можно говорить о надёжности публичной женщины... Словом, Маркус запутался, страдал, и ему было не до Тони. Но, пристыженный Марией, он отправился в бордель, где Тони играл по-прежнему, чтобы с ним повидаться. Однако девушки сказали ему, что вот уже второй день Тони не приходит, и страшно обрадовались возможности выяснить через Маркуса почему. Адрес они ему дали, и Маркус отправился навестить приятеля.
Войдя в комнатку Тони, которая была больше похожа на склеп, чем на жильё, он всплеснул руками и, подсев к лежащему на кровати Тони, быстро заговорил:
- Ты что, с ума сошёл? Почему ты ушёл из пансиона? Мария там без тебя совсем извелась. Ты себя угробишь в таких условиях. Здесь же дышать нечем! А я хотел предложить тебе работу. У нас в газете... Почему ты молчишь? Ты мне не рад?
Тони лежал, отвернувшись к стене, затем с трудом повернулся и, едва приоткрыв запёкшиеся от жара губы, проговорил:
- Я сейчас не совсем здоров. Приходи, когда мне станет лучше. Мне трудно отвечать тебе. - Он вновь повернулся к стене и замолчал.
Больше Маркус не добился от него ни слова. Вернувшись в пансион, он рассказал Марии о бедственном положении Тони, и она залилась слезами. Ей было непонятно, как это возможно: у них есть всё, чтобы быть счастливыми, а они оба несчастны. На следующий день она отправилась по адресу, оставленному Маркусом. Но не застала Тони дома. Назвалась его женой и осталась ждать. Вернувшийся домой, Тони был немало удивлён, увидев в своём склепе Марию, но разговаривать не захотел, сославшись на нездоровье.
- Если хочешь, я пойду к Камилии, попрошу у неё прощения, объясню, что ты ни в чём не виноват. Хочешь? Ради тебя я на всё готова! Только бы тебе было хорошо! Только бы ты был счастлив! Я встану перед ней на колени, - как в бреду говорила Мария.
- Иди домой, Мария, - устало отозвался Тони. - Мне сейчас трудно выносить людей, я не совсем здоров.
Мария была в ужасе от сырой комнатёнки Тони и его кашля. Она навестила Нину и рассказала ей о бедственном положении Тони. Нина с Жозе Мануэлом понадеялись, что они сумеют уговорить Тони поселиться у них, хотя бы, на время.
Жозе Мануэла взяли работать в престижную строительную компанию, и теперь он подыскивал дом, в котором собирался жить с женой и тёщей. Нина всё вспоминала свадебное путешествие в Сан-Франсиско и чудесный дом свекрови. Ома мечтала, что и у них будет не хуже. Но Мадалена отказалась переезжать наотрез. Нина так расстроилась, что предложила Жозе Мануэлу:
- Может, мы будем жить, где живём, а в новом доме только принимать гостей?
Надо было видеть, каким взглядом посмотрел на неё муж.
- Я женился на тебе, а не на доне Мадалене, сколь бы, не уважал твою дражайшую матушку. В конце концов, она вправе решать, как ей жить. Я могу снять дом и жить там один, а ты можешь оставаться с ней. Хочешь?
Разумеется, Нина этого не хотела, но Мадалену припугнула:
- Я остаюсь с тобой. Жозе Мануэл будет жить в новом доме один.
Мадалена недоверчиво на неё посмотрела:
- Только поженились и уже расходитесь? И по какой же причине?
- Причина этому ты! – жёстко отозвалась Нина.
Мадалена задумалась, но она была не из тех, кого можно переупрямить.
Тони был из той же породы. Сколько ни уговаривали его Нина и Жозе Мануэл, какой помощи не предлагали, Тони поблагодарил, отказался и потом замолчал.
- Вернись к Марии,- посоветовал Жозе Мануэл.- Я же помню, как ты мне рассказывал о ней, когда жил у меня. Или оказалось, что ты любишь больше Камилию?
Но Тони молчал, отвернувшись к стене.
Нина и Жозе Мануэл ушли от него с тяжёлым сердцем.
Тони и сам не мог бы сказать, что с ним творится. Он кашлял с каждым днём всё сильнее, иногда позволял себе день-другой отлежаться. Но потом вновь отправлялся на свою ночную смену в бордель. Однажды он упал там в обморок. Стало ясно, что он на последней стадии истощения и кашель грозит перейти в чахотку. Девушки встрепенулись. Они любили Тони, любили Дженаро.
- Мы не можем встретить маэстро печальным известием,- зашушукались они.- Мы должны выходить молодого человека.
Больной Тони остался лежать в борделе. Жустини вызвала ему доктора, тот прописал лекарства, но сказал, что главное – это питание, несчастный молодой человек очень истощён. При этом доктор грозно взглянул на девиц, давая понять, что прекрасно понимает, какова причина подобного истощения.
Но девицы даже не захихикали, Тони среди них сам был красной девицей, они и не пытались его соблазнить. Правда, шустрая Малу всё же как-то попробовала, желая его утешить, но Тони резко отшил её, сказав, что ему и в голову не может прийти переспать с девицей, с которой спит его отец.
Теперь, он лежал, то проваливаясь в беспамятство, то ненадолго приходя в себя. Однажды он открыл глаза и увидел у своей постели Марию. Сначала Тони подумал, что она ему пригрезилась, но потом, открывая глаза, видел её постоянно. Она подавала ему пить, кормила с ложки, обтирала уксусом и прохладной водой.
Известие о болезни Тони принёс в пансион Маркус. Мария попросила Мариузу приглядывать за малышом и побежала в бордель. Ей было всё равно, что о ней подумают. Сама она думала только об одном: Тони может умереть, как умер его дядюшка Джузеппе. И сердце её сжималось от ужаса. Жустини не сказала ни слова, и Мария осталась ухаживать за больным. Не обошлось и без недоразумений: какой-то клиент решил, что Мария – девушка для услуг, и она едва спаслась от него.
В бреду Тони звал то Марию, то Камилию. И, Камилия однажды появилась на пороге…

Выгнав Тони из дома, Камилия ушла с головой в производственные дела. Действовала она, быть может, жестковато, но порядка сразу стало больше. И Маноло, и его подопечные из швейного цеха сразу почувствовали твёрдую хозяйскую руку. Первое, что Камилия сделала,- это потребовала от Маноло список швей, которые не выполняют норму.
- Мы немедленно расстанемся с ними,- сообщила она, очаровательно, улыбнувшись.
Маноло понял, что так оно и будет, и вскоре сообщил хозяйке, что в его цехе всё в порядке. Если и были отстающие, то подтянулись, и с работой все справляются. Эзекиел пришёл в восхищение от её деловитости. Ему больше не казалось, что дочь ожесточилась. Он видел в ней только достоинства.
- Как я грешил перед Господом,- повторял он умилённо,- когда роптал на судьбу, желая сына. Ни один мальчик не был бы более умным, толковым и дельным, чем моя Камилия!
А Камилия старалась забыть Тони. Она тяжело переживала свою ложную беременность, почему-то для неё она была страшным унижением. От одной мысли, что мог подумать, будто она хотела удержать его, её бросало в жар, и она повторяла как заклинание: «Всё кончено! Я о нём и знать ничего не хочу!»
И она жила так, будто Тони не было на свете. Она и вправду больше не хотела о нём ничего слышать. Пойти к Тони её вынудила необходимость - он должен был подписать бумаги о том, что не претендует ни на какую собственность. Ззекиел, наконец, приготовил их и попросил Камилию получить подпись. Поручить кому-нибудь ещё такое важное дело Эзекиел не решился, а сам пойти с этими бумагами не захотел. Ему было жаль итальянца, он с удовольствием выделил бы ему что-нибудь. Словом, отказ Тони от собственности Эзекиел считал ошибочным и несправедливым.
Камилия пришла на квартиру Тони, и сердце её защемило. Когда она увидела исхудавшего Тони и возле его кровати Марию, в её сердце шевельнулась только жалость.
- Камилия! Камилия! - слабым голосом позвал больной, и было непонятно, в бреду он зовёт её или находится в сознании.
- Я здесь, - отозвалась она и подошла поближе к постели. Мария отошла в сторону, уступая ей место.
Подойдя к кровати, Камилия убедилась, что Тони мечется в жару и вряд ли понимает, что она, Камилия, которую он зовёт, стоит с ним рядом. Несколько минут она смотрела на него, и щемящая жалость разрывала ей сердце.
- Ухаживай за ним получше, - попросила она Марию. И Мария в ответ кивнула.
Было ли это свидание примирением или началом новой войны - никто не знал. Но обе женщины молились лишь о том, чтобы их любимый Тони выжил и полностью выздоровел.

Глава 6

Мария редко когда заглядывала в пансион, проводя дни и ночи у изголовья Тони. Мариуза и Изабела охотно возились с Мартинью, он привязался к ним как к родным, но про маму с папой постоянно спрашивал.
- Папа болеет, и мама не может его оставить, - объясняла ему Изабела и подхватывала на руки, чтобы тот ненароком не расплакался.
Глядя на Изабелу с малышом, Мариуза тихонько вздыхала, думая, что, может, ей и пора уже замуж, вон, как хорошо с ребёночком управляется. То же самое думала и Изабела, хотя, когда Бруну со слишком большим пылом приближался к ней, она смущалась и считала, что со свадьбой можно и повременить. Вспоминая, как Бруну поцеловал её, она вспыхивала, чувствуя, что это был настоящий поцелуй, в котором таится немалая опасность. И тогда чувствовала благодарность к тётушке, которая так заботливо оберегала её. А Мартинью она искренне полюбила и часто думала, какая у этого славного малыша нелёгкая судьба. Отец, хоть и не родной, но любивший его, погиб, и мальчик наверняка чувствует потерю. А настоящий отец не так уж и заинтересован в сыне. Мальчик привязался бы к нему, но тот не балует его своим присутствием. Нет, она не будет грешить до свадьбы, за грехи расплачиваются дети. Кто знает, каким человеком окажется Бруну, когда влюблённость его поуменьшится?
Размышляя о Мартинью, о себе, о тётушке, Изабела сидела в саду и смотрела на мальчика, который играл с розовыми лепестками, складывая их в коробочку, а потом высыпая на дорожку. И вдруг он бросил коробочку и со всех ног кинулся к идущей по дорожке паре, мужчине и женщине. Изабела пригляделась и узнала Марию и Тони. Мария держала его под руку. И как же он похудел и побледнел, бедняжка!
Изабела поспешила им навстречу вслед за мальчиком, а тот уже повис на шее у матери.
- Найдётся комната для нового постояльца? - шутливо спросила Мария у Изабелы.
- Уверена, что найдётся! - отозвалась Изабела и рассмеялась.
Мариуза от души расцеловала Марию, сразу догадавшись, что свершилось то, о чём так мечтала Мария: наконец-то, она и Тони будут жить вместе.
- Нет, лишних комнат у меня нет, - сказала она совершенно серьёзно, хотя пансион был по-летнему пуст, - но я уверена, что в твоих апартаментах найдётся место для отца твоего ребёнка. Видишь, как рад Мартинью! Давно я не видела его таким счастливым!
Тони улыбнулся малышу. И вдруг почувствовал себя счастливым. Все были так рады ему, и его это очень радовало.
- Кажется, я выздоровел, - произнёс он, глядя на Марию с особенной улыбкой.
- Нет, не кажется! Ты, в самом деле, выздоровел, - ответила она, вся светясь.- Но тебе нужно отдохнуть. Дорога тебя утомила.
Тонн больше не возражал, не противился. Он послушно пошёл вслед за Марией в её комнаты, которые она занимала.
Он был ещё очень слаб после болезни, и женщины сразу же уложили его в постель.
- Доктор считает, что ему нужно восстановиться, как следует, - ласково сказала Мария, - но самое страшное уже позади.
Так думала и Мариуза. Во всяком случае, надеялась, что так оно и есть.
- А какие вести от отца? - спросил Тони.
- Никаких, - сразу загрустив, ответила Мариуза. Она частенько вспоминала Дженаро, пытаясь представить себе Италию. - Но я уверена, что мы скоро получим самые лучшие известия.
На следующий день, в самом деле, пришло письмо. Но оно было не от Дженаро - Мариузу извещали, что её свекровь серьёзно больна и просит свою невестку приехать.
- Придётся ехать, - покачала головой Мариуза, - но эти серьёзные болезни повторялись столько раз, что я им счёт потеряла! Старушка соскучилась без внимания. Придётся пожить у неё немного и поухаживать за ней.
Мариуза была рада, что на этот раз свекровь закапризничала летом, когда в пансионе никого нет и его со спокойной душой можно оставить на Изабелу и Марию.
Но до отъезда ей пришлось принять у себя Жустини и Малу, которые пришли навестить Тони. Поначалу Мариуза не знала, как ей себя вести, но, увидев, что обе молодые женщины понимают толк в хорошем воспитании, сочла нужным предложить им по чашке чаю. И не ошиблась. Обе гостьи пришли в восторг от её любезности.
- Когда мы устроим танцевальный вечер, - прощаясь, говорила Жустини, - то будем ждать вас к себе.
- Я всегда мечтала потанцевать, - отозвалась Изабела вместо тётушки, которая успела только рот открыть, чтобы сказать: «Я давно уже не танцую!»
Когда гостьи ушли, она грозно обратилась к племяннице:
- Надеюсь, ты не собираешься отправиться в гнездо порока?
- Пока нет, - невинно взглянув на тётушку, ответила Изабела. - Пока я собираюсь с Бруну в кино.
«Час от часу не легче!» - простонала про себя Мариуза, но вслух ничего говорить не стала, чтобы не наводить племянницу на дурные мысли.
- Потом расскажешь мне фильм в подробностях, - распорядилась она, - я тоже очень люблю кино.
Мариуза сказала это лишь для острастки. Выслушать отчёт Изабелы о просмотре фильма она всё равно бы не успела, так как уже собиралась ехать на вокзал.
В поезде Мариуза всё время думала о Дженаро, ей казалось, что она едет к нему, а вовсе не к свекрови. А когда приехала, то узнала, что старушка и впрямь серьёзно больна, что дни её сочтены. Мариуза была рада, что успела вовремя. Ухаживая за больной, она думала: «Может, и Дженаро сейчас подаст пить бабушке Марии? Может, они уже возвращаются вместе?» Через несколько дней старушка умерла.
Дженаро же повезло избежать похорон. Приехав в Чивиту, он обошёл пустой дом, который показался ему склепом, и заторопился на кладбище к своей Розинье. Ей он всё рассказал и о примирении с Тони, и о внуке, и о Камилии, и о Марии.
- Ты уж, пожалуйста, давай ему советы, ты всегда была мудрой женщиной в отличие от меня, - попросил он жену.
Рассказал ей о Мариузе. А о Малу не стал. Розиныо бы это огорчило.
По Чивите он ходил как чужой. Все, как будто, его сторонились. За недолгое время, которое Дженаро прожил на чужбине, он стал здесь чужаком. Трактир, где он когда-то играл па пианино и который потом закрыли, теперь, был снова открыт. Дженаро посидел на террасе, но ничего, кроме хвастливых речей фашистов, готовых завоевать весь мир, не услышал. В воздухе пахло враждебностью и близкой войной. Дженаро это не поправилось, он и раньше терпеть не мог фашистов. А когда Дженаро попытался поговорить по душам со своим старым приятелем, обругав при этом фашистов, тот мигом его образумил.
- Режим у нас очень хороший, - сказал приятель. - А если он кому-то не нравится, то недовольные у нас отдыхают на голой скале среди моря. Ты меня понял?
Дженаро понял. Кем-кем, а дураком он никогда не был. Он понял и то, что чужаком его сделала репутация человека, который никогда не любил фашистский режим.
«Я правильно сделал, что уехал. Жить при фашистах я бы не смог! И не смогу!» - сказал себе Дженаро.
Он решил продать своё семейное гнездо и распрощаться с Италией навсегда.
На дом он повесил объявление о продаже, а сам отправился на поиски следов доны Луизы. Для начала расспросил стариков и старушек по соседству, не знают ли они каких-нибудь подробностей о её судьбе. Соседи не забыли старую чудаковатую Луизу, которая не отпускала ни одного просителя без денег, но в точности сказать, что с ней сталось, не могли. Помнили, как бродила по дорогам и ночевала где придётся, потому, что не хотела одалживаться у своего богатого зятя, и они тогда помогали ей, чем могли. А потом она как-то потерялась из виду. Никто и не задумался, где она, куда пропала. Умерла, наверное, в больнице для бедных, потому что жила как нищая.
Слушая стариков, Дженаро не раз пожалел о том, что повёл себя так злобно по отношению к Марии, к Луизе, что прогнал обеих из дома. Но тогда он просто места себе не находил из-за Тони, покинувшего Италию по вине отца Марии - богача и фашиста...
- Луизу похоронили в общей могиле на кладбище при больнице, - сказала ему одна старушка. - Помнится, сеньор Мартино узнавал, где она похоронена, и узнал, что в общей могиле.
Дженаро отправился в больницу для бедных, сказал, что Луиза доводится ему дальней родственницей, что он узнал о её смерти и хочет удостовериться, так ли это. Однако молодая разбитная девица обошлась с ним не слишком любезно:
- Говорите, лет пять прошло? Да мы тут никаких бумаг не держим, всё отправляем в город. Вы же видите, нам больных класть негде, а вы говорите, архив! Поищите могилу на кладбище. Не найдёте, поезжайте в город. Сделаете запрос, там поищут.
Дженаро поблагодарил девицу и отправился на кладбище при больнице. Он и сам видел, что врачам и сёстрам тут не до бумаг: больных бедняков много, больница маленькая, тесная.
Кладбище было невелико, отдельных могил было мало, а на одной из общих он прочёл имя Луизы и дату смерти. Как раз пять с половиной лет назад она умерла.
- Спи спокойно, - сказал ей Дженаро, постояв возле могилы. - Мария тебя помнит, и я тебя не забыл.
Потом он отправился в церковь, с искренним раскаянием помолился и попросил у доны Луизы прощения за то, что доставил ей столько горьких минут. Уходить из храма ему не хотелось, он сидел в прохладной тишине и продолжал беседовать со старой Луизой.
- Мария меня простила, - сообщил он ей. - Мой внук меня любит, и я тоже его очень люблю. Ты не зря старалась, малыш вырос очень хорошим. Ты меня тоже прости, дона Луиза! Я доставил тебе много горя. Но ты, я думаю, теперь в раю, вместе с моей Розиньей. Вы там, наверное, неразлучны, ходите по райскому саду и беседуете то про Марию, то про Тони. Про них, я думаю, вы всё знаете. Поэтому, много о нашей жизни тебе говорить не нужно. Постарайтесь обе, чтобы Тони, наконец, решил, кого он всё-таки любит. Я бы очень хотел, чтобы он был счастлив с Марией. Но и Камилию мне тоже очень жаль. Мне бы хотелось, чтобы он никого не обидел. Помоги ему, Луиза, я знаю, какое доброе у тебя сердце. И потом, с небес вам всё по-другому видно, не так, как нам здесь!
Дженаро взял горсточку земли с могилы Луизы.
- Твоя внучка тоскует по тебе, - сказал он. - Она была бы очень рада тебя увидеть. Я привезу ей немного землицы. Родная земля с могилы родного человека - это уже немало.
По горсточке земли он взял и для Тони с могилы матери, и для Нины с могилы отца. Джузеппе он рассказал про красавицу дочку, которая счастливо вышла замуж, и про верную Мадалену.
- Она всю жизнь жила только мыслями о тебе, растила дочку. Мадалена - верный человек во всём. Но теперь от её верности Нине одни неприятности.
Дженаро рассказал, как Нина пытается уговорить мать переехать к ней, а та упрямится.
- Займись этим делом, уладь, сделай так, чтобы все твои близкие были довольны.
Поручая дела живых дорогим ушедшим, Дженаро испытывал облегчение. Сам он не мог ничего поделать, а те, кто стали ангелами на небесах, вполне могли помочь и во всём разобраться. Правда, Джузеппе вряд ли стал ангелом, он всю жизнь был революционером и атеистом, но Бог наверняка его простил, потому, что хотел его брат только хорошего...
Делясь с покойниками своими житейскими заботами, Дженаро словно бы не отпускал их от себя далеко, они были тут, рядом, и другого дела, чем любить и заботиться о живых, у них не было. Дженаро тоже нужно было, чтобы о нём кто-то заботился.
С кладбища он ушёл успокоенный, растроганный, в уверенности, что близкие позаботятся о нём. Так и вышло. На дом очень быстро нашёлся покупатель. Лысый толстяк с чёрными живыми глазами дотошно оглядел комнаты и остался доволен. Он давно мечтал о таком добротном каменном доме с небольшим садиком. Семья у него была невелика, но в городе им стало тесно. Да и в тяжёлые времена, которые надвигались, всегда лучше быть подальше от городской суеты и иметь хоть небольшой, но свой кусочек земли...
В садике они сели торговаться за трёхлитровой бутылкой красного деревенского вина.
Дженаро не собирался искать больших выгод, ему нужно было уехать. Он чувствовал, что каждая минута промедления смерти подобна, и он рискует застрять в Европе навсегда. Понимал это и толстяк и поэтому предложил совсем уж несуразную цену. Дженаро его высмеял. Проторговавшись часа три и выпив не одну бутылку, а две, они, наконец, ударили по рукам.
На следующий день они отправились к нотариусу и оформили купчую. Дженаро попросил толстяка раз в год навещать три могилы на кладбище.
- Почему бы и нет? - отозвался толстяк. - У нас тут будут как будто родственники, а с роднёй всегда живётся легче.
Он рассчитался с Дженаро сполна и попросил через неделю окончательно освободить дом.
Мысленно Дженаро уже простился с домом, о нём не горевал, не сожалел. Он сидел на крылечке и радовался: «Теперь у меня есть деньги, на которые я повезу рояль. Я уверен, Тони ещё будет давать концерты».
Мысль о том, что он не может оставить здесь рояль, пришла в голову старика сразу, как только он понял, что никогда больше не вернётся в Италию. Рояль был для него не вещью, он был родным существом, которое невозможно бросить там, откуда сам вынужден бежать. И вот теперь они поедут в Бразилию вместе, оба они пока бездомны, но кто знает, может, у сына всё-таки появится дом? А рояль - это целое состояние. Но главное, чтобы Тони на нём играл! Потому что Тони ещё может давать концерты!
Дженаро вошёл в дом, любовно провёл по крышке рояля, открыл его и стал играть. Он играл не страстные и пошловатые мелодии, которые был вынужден исполнять в борделе, а играл Баха, и высокий строй этой музыки очищал и возвышал его душу. Дженаро играл так, как будто молился - за Тони, Марию, Мартинью, Камилию. Молился, чтобы слепые страсти покинули их, любовь сделала их зрячими и они любовно обошлись с жизнью, которая им досталась, и друг с другом. Доиграл и замер. На глазах у него были слёзы.
«Я везу не вещь, - повторил про себя Дженаро, - я везу спасение».
Ещё несколько дней прошли в хлопотах по распродаже домашней утвари. Дженаро прихватил для Мариузы старинную кофемолку, наверное, ей это будет приятно. А больше ничего не взял.
В день отъезда ему даже прощаться ни с кем не пришлось: дуче радовал народ очередной зажигательной речью, и все торжественно стояли на площади и благоговейно слушали её. Дженаро порадовался, что хоть от этого он избавлен, и потихоньку двинулся пешком до станции, откуда должен был сесть на поезд и отправиться в Неаполь. Рояль он отправил заранее, шёл налегке, поглядывая по сторонам и прощаясь навек с тем, что было ему привычно и дорого. Урожай собрали, солнце выжгло поля, и только виноградники зеленели, радуя взор тяжёлыми гроздьями. Сердце у Дженаро щемило, но стоило ему услышать, проходя очередную деревеньку, громогласный голос дуче, как вся его ностальгия улетучивалась. Дженаро сплёвывал и прибавлял шагу. Что ни говори, он стал уже чужаком, и ему было видно, как дурят этих глупых баранов, которых завтра пошлют на бойню, ничего не дав им взамен.
Мысленно Дженаро поблагодарил Бога за то, что Тони ничего такого не грозит, что тяготы, которые сейчас переживают его близкие, человеку по силам и с ними вполне можно справиться. Поблагодарил он и дуче, который помог ему расстаться с родиной, иначе, кто знает, может, его старое сердце и разорвалось бы от горькой боли расставания?..

Глава 8

Каждое утро Силвия получала роскошный букет цветов. Но кто посылал их? Загадка мучила Силвию. Ни записки, ни визитной карточки, одни цветы, всегда свежие, прекрасные и молчаливые, лучшие хранители любых тайн.
Сначала она думала, что цветы посылает Умберту. Они по-прежнему жили на разных половинах дома, но в последнее время Умберту вновь стал энергичным, деятельным, и поэтому Силвия решила, что цветы - это его попытка вновь привлечь её внимание и завоевать её. Она стала думать: хочется ли ей вновь начать семейную жизнь с Умберту? Думала и не могла дать какого-либо ответа. Как-никак они прожили вместе много лет, и когда-то она очень любила его. Расставание далось ей такой немыслимой болью, таким мучением, что теперь, когда она излечилась от боли, ей не очень-то хотелось возвращаться в прошлое. Но это прошлое всё-таки держало её. И она бережно ставила цветы в вазу, стараясь понять, радует или огорчает её вновь очнувшаяся любовь Умберту. Так продолжалось до того дня, когда Паулу, их слуга, вручил ей букет при Умберту. Принимая цветы, Силвия с невольным кокетством взглянула на мужа, ища подтверждения, что правильно разгадала тайну цветов. Но увидела покрасневшего от гнева Умберту, его насупленные брови и перекошенный рот.
- У тебя перемены в личной жизни? - задал он ей вопрос. Могла бы сообщить мне заранее!
Силвия поняла, что Умберту действительно к ней неравнодушен, но цветы посылает не он! И его неравнодушие не показалось ей приятным, от него веяло собственничеством и ревностью. Силвия сразу же вспомнила, что поводов ревновать у неё было куда больше, и она замкнулась в себе.
- Не вижу причин, по которым должна тебе что-то сообщать, - сказала она сухо.
Но букеты принимать перестала, хотя загадка волновала её по-прежнему. Силвия стала расспрашивать Паулу, откуда берутся цветы, а он только пожимал плечами.
- Приносит посыльный из цветочного магазина, разве он может знать? - объяснял Паулу.
- Выброси их в мусорный ящик, - распорядилась Силвия. - И больше не приноси мне букетов!
Паулу наклонил голову и молча, вышел.
Но на следующий день букет появился снова, и Силвия решительно отправила его в мусорную корзину.
- А мне думается, что букеты для вас покупает Паулу, - высказала своё мнение кухарка, - он у меня денег просил, видно, всё на цветы потратил.
Но это предположение показалось Силвии и вовсе нелепым.
Но букеты продолжали появляться, и Силвии мало-помалу стало всё-таки любопытно, кто же этот настойчивый и удивительно скромный поклонник, который стремится только порадовать её и ничего не хочет для себя.
Неожиданно она заметила, что стала чаще смотреть на себя в зеркало и одеваться кокетливее.
Умберту, видя, как похорошела Силвия, больше не задавал вопросов. Он уходил из дома рано утром и возвращался поздно вечером. И это было второй загадкой для Силвии, но она тоже не задавала вопросов, опасаясь, что вступит на очень скользкую почву. Она решила ждать, принимая букеты. Потому что в один прекрасный день Умберту мог преподнести ей пренеприятнейший сюрприз, как это было уже не раз. Но этот раз будет последним! Так очень твёрдо решила про себя Силвия.
Умберту и в самом деле готовил Силвии сюрприз, но совсем не тот, о котором она думала. Умберту втайне от жены решил наладить работу на фабрике и открыть её. Он был уязвлён до глубины души своим отстранением от работы. Может быть, со стороны и казалось, что его интересуют только молоденькие работницы, но это было не так. Он давным-давно сроднился с фабрикой. В каком-то смысле она была его детищем, и для него было очень оскорбительно его отстранение от дел. В душе он был очень рад, что гордячка Нина не справилась с работой, и фабрику пришлось закрыть. «Так ей и надо! - торжествовал он про себя. - Нечего было соваться!» Он во всём винил Нину и хотел показать Силвии, на что способен он, Умберту, человек с практическим опытом и крепкими мужскими мозгами. Поэтому он и уходил на целый день из дома, на фабрике у него было дел невпроворот. Он уже нашёл себе надёжных помощников, ремонтировал цех, проверял и частично обновлял оборудование, искал деньги на необходимые расходы, словом, крутился как белка в колесе. Результаты были налицо: запущенная фабрика уже работала и вскоре должна была окупить все расходы. Но Силвия узнает об этом только тогда, когда он расплатится со всеми долгами. Он преподнесёт ей успешно работающую фабрику как роскошный подарок. И Силвия не сможет не оцепить его! Умберту решил, во что бы го ни стало добиться, чтобы Силвия к нему вернулась.
Было время, когда ему казалось, что на свете много женщин, гораздо, более привлекательных, чем его жена. Он женился не из любви, а из корысти, был беден, честолюбив. Попав в круг людей состоятельных, научился выглядеть респектабельно, но респектабельным человеком не стал. Он сделался охотником за женщинами. Они все казались ему соблазнительными. И он, не жалея сил, добивался их благосклонности. Романы его начались совсем не на фабрике. Фабричные интрижки были скорее инерцией его прошлой разгульной жизни. Но по мере того, как расширялся круг его любовных связей, он начинал всё больше и больше ценить Силвию за её кроткий нрав, ум, терпимость, а главное, за её преданность и любовь к нему. После очередного романа Умберто возвращался к ней с радостью и со временем понял, что любит её. Но эта любовь не мешала ему вновь и вновь увлекаться. При этом он считал, что любовь Силвии беспредельна, и она всё ему простит. Решение Силвии было для него неожиданностью. Оно оскорбило его, возмутило, обидело до глубины души. Но обида сгладилась, ведь у Силвии было больше причин чувствовать себя обиженной и оскорблённой... А когда Умберту перестал обижаться, то понял, что должен вернуть себе Силвию. И работу!
Пока он возвращал себе работу. И работал на совесть. Но на фабрике, то и дело невольно вспоминал Нину. Чаще с озлобленностью, но вспоминал.

Вспоминала об Умберту и Нина. Вернее, не об Умберту, а о фабрике, о своих подругах, о том, как пыталась наладить производство. Сидеть одной дома ей было скучно. Нина была слишком деятельной натурой, чтобы ограничиться домашним хозяйством. Поначалу она, правда, радовалась новому дому, надеялась, что мать переселится к ней, но Мадалена стояла на своём и переезжать не собиралась. Она навещала дочь, ей больше всего нравилась ванна, где можно мыться, сколько хочешь, и никто тебя не торопит, но независимость ей была дороже всего. Соседкам она рассказывала со вкусом и удовольствием, как хорошо теперь живёт её Нина и как много у неё комнат и какие они светлые. Соседки завистливо поджимали губы, недоверчиво качали головами и делали предположения, почему Мадалена не отправляется в этот рай.
- Зять сволочь, - говорила одна.
- Нина не зовёт, - говорила другая.
- Мадалена врёт, - говорила третья.
А Мадалена только усмехалась про себя. Её радовало благополучие дочери, настолько радовало, что больше ничего и не нужно было.
- Внучонка дождусь, а там и умирать можно, - говорила она и сама смеялась, понимая, что как только народится внучонок, ей будет не до смерти.
Но с внучатами молодые не торопились, не получалось пока с внучатами, и Нина изнывала от скуки. Вечерами, когда Жозе Мануэл приходил с работы, она вновь и вновь затевала разговор про былые времена, про свою работу на фабрике. Она даже стала задумываться о том, не стоит ли Жозе Мануэлу получить свою часть наследства и не завести ли им здесь пекарни.
- Вот увидишь, я бы с ними справилась, - говорила Нина. - Я многое поняла, многому научилась. И потом, я бы нашла знающих людей себе в помощники и у них продолжала бы учиться. Ну что скажешь?
Жозе Мануэлу такие разговоры не нравились. Иногда он даже злился. Он не понимал, чего ещё Нине нужно. Зачем ей эти пекарни? Он печёнкой чувствовал, что стоит завести речь о наследстве, и прекрасные отношения с матушкой полетят в тартарары. Неужели Нина этого не понимает?
Нина вздыхала. Сама написать свекрови о пекарнях она пока не решалась. Но ей очень, очень этого хотелось. Она уже представляла себе чаны с тестом, запах свежего хлеба, лотки с булками, тележки с осликами, которые развозят хлеб по лавкам…  Она, с удовольствием прикидывала, какие обязанности у неё будут. У неё возникали уже, вполне, конкретные вопросы: сколько этих пекарен, да сколько в них народу? И ещё надо спросить... И ещё...
Жозе Мануэл только головой крутил, когда Нина вечерами засыпала его кучей вопросов по поводу пекарен.
- Знаешь, моя дорогая, мне кажется, что твои вопросы несвоевременны, ты бы лучше занялась нашей спальней, мне не нравятся в ней светильники.
Нина с изумлением посмотрела на мужа: какие светильники? Причём тут светильники? Она говорит ему об организации производства, а он о какой-то ерунде!
- Да у меня руки чешутся взяться за дело! Настоящее дело! Ты понимаешь меня? – Нина смотрела на Жозе Maнуэла горящими глазами. А он смотрел на неё с недоумением. А потом с грустью.
- Нина! Неужели ты опять собралась работать? А дом? А семья?
Нина расхохоталась:
- Жозе Мануэл, я же не предлагаю тебе сидеть рядом со мной целыми днями для сохранения семьи! И ты не говори, что вся прелесть семейной жизни в том, чтобы я сидела дома одна, стряпала и прибиралась.
- Ты можешь ухаживать за собой. За цветами в саду. За мужем, - тоже с улыбкой отвечал Жозе Мануэл.
- Я могу ещё очень много разного, - энергично сообщила Нина. - Мой опыт работы на фабрике не прошёл для меня даром...
- Ох, не прошёл! - с нарочитой скорбью вздохнул Жозе Мануэл.
- Нечего смеяться, - рассердилась Нина. - Я поняла, что могу работать. Я многое сделала на фабрике, и сделала бы ещё больше, если бы не кризис и не интриги Умберту. Но теперь я могла бы работать на нашу семью. Если с пекарнями справляется твоя матушка, то я могла бы справляться не хуже.
- Ты хочешь, чтобы я написал своей матушке, и она взяла тебя в компаньонки? - поинтересовался Жозе Мануэл.
- Я не знаю, - несколько растерявшись, отозвалась Нина. - Может быть.
- Может быть, ты поедешь жить в Рио? - насмешливо спросил Жозе Мануэл. - Это единственный способ стать её компаньонкой. Если ты этого хочешь, то я напишу ей, что из нашего семейства ты выбрала её в качестве спутницы жизни.
Они оба расхохотались, представив себе матушку Жозе Мануэла, которая получает такое письмо.
- И всё-таки я бы ей написала и узнала, как там с пекарнями. Мы бы могли открыть филиал в Сан-Паулу. Если ты мне позволишь, я напишу ей сама, попрошу совета, с чего начать.
- Это я тебе и сам скажу, начинать нужно с денег. Больших. Которых у нас пока нет. А просить их у матушки я не намерен!
Нина замолчала, аргумент был серьёзным. Она подумала, что гордиться в их случае особенно не стоит, главное, завести дело, а там и деньги появятся, так что, можно было бы и попросить. Но вслух говорить этого не стала, прекрасно понимая, что её настойчивость послужит обратному: Жозе Мануэл заупрямится, потом рассердится, и тема станет запретной. И она, как умная жена, поцеловала мужа и повела его в сад посмотреть на расцветшие чайные розы.
- Ты самая лучшая из роз, - сказал ей нежно Жозе Мануэл, пройдясь по саду, - и ты, наверное, права, в спальне нам не нужны светильники, потому что больше всего нам нужен наследник или наследница!
Ночи у них были сладкие, а вот сидеть одной даже в доме с ванной и розами Нине было невмоготу. Она решила посоветоваться с матерью, как бы ей половчее повести себя с мужем и свекровью, чтобы добиться желаемого.
- Не могу понять, почему Жозе Манул не хочет, чтобы и я зарабатывала для семьи деньги! - пожаловалась она.
Мадалена замахала на дочь руками:
- Оставь, Нина! Ты опять хочешь в тюрьму попасть? А ведь если ты попадёшь в неё, разорившись, тебя никто оттуда не вытащит! Джузеппе передал тебе свой характер, и в этом твоя беда!
- А я уверена, что это моё счастье, и вот увидишь, я поставлю на своём, и буду выпекать самый вкусный хлеб в Сан-Паулу!
- Лучше ешь его вдоволь, дочка, раз Бог послал тебе мужа! Заботься о Жозе Мануэле и рожай ему детей, - высказала своё заветное желание Мадалена, опасаясь, что при таком деятельном характере дочери, может не дождаться внуков.
Мать и муж были заодно, они оба хотели детей и не хотели, чтобы Нина работала.  А Нина пока не очень-то хотела детей, зато очень хотела работать.
Между тем Жозе Мануэл получил письмо от матери: она срочно вызывала его к себе.
Недоумевая, чем обусловлена такая срочность, Жозе Maнуэл поехал и Рио и очень скоро вернулся оттуда с удивительными новостями: его матушка отплыла на пароходе в Португалию, на историческую родину, так сказать.
- А как же пекарни? - спросила Нина.
- Продала и дом, и всё остальное, - ответил Жозе Мануэл. – Предлагала мне большие деньги, но я не взял. Не захотел. Потому что знаешь, на каких условиях предлагала?
Нина вопросительно на него смотрела.
- Хотела, чтобы я ехал с ней в Португалию. Один ехал, без тебя. Тогда бы она выделила мне долю из наследства, оставленного ей отцом. Но я же не дурак, чтобы с тобой pасставаться!
Он подхватил жену на руки и закружился с ней по комнате.
Лишь теперь до Нины дошло, как на самом деле относится к ней свекровь. И она подумала, насколько прав был Жозе Мануэл, когда не воспринимал всерьёз её наивные разговоры о пекарнях.
Нина крепко обняла мужа и сказала:
- Может, нам и правда имеет смысл завести ребёночка?

Глава 10

Омеру был достаточно опытным следователем, и чем дальше, тем больше подозрений вызывал у него не Фарина, а Маурисиу. Комиссар с самого начала обратил внимание на его нервозность и постоянное желание навести полицию на чей-то след. Все следы комиссар проверил, и они оказались ложными. В своё время проверил он и Фарину, интуиция подсказывала ему, что этот человек не был убийцей сеньора Мартино. И вот теперь на него вновь легло подозрение. Легло, потому что нашёлся тот самый винчестер, из которого был сделан роковой выстрел. Откуда же взялся этот винчестер в комнате Фарины? Ведь первый обыск был очень тщательным и ничего, абсолютно ничего не дал. А теперь, по доносу нервозного молодого человека, они нашли злополучное ружьё, причём на самом видном месте. Таких случайностей не бывает. И Омеру отправился вновь на фазенду Франсиски. Первым его встретил сияющий Маурисиу. Молодой человек не сомневался, что Омеру привёз весть об аресте Фарины. Он с нетерпением дожидался этой вести, готовый нести её дальше. Но Омеру огорошил его совсем другой новостью.
- Ваши подозрения не подтвердились, - начал очень сухо следователь. - Я только зря потратил время, вновь проверяя их. Сеньор Фарина - солидный коммерсант, известный в деловых кругах.
- Я ничего подобного не знал, - сразу сбившись, пролепетал Маурисиу. - Он ничего о себе не рассказывал.
- Потому, что ему нечего скрывать, - назидательно произнёс Омеру, очень довольный впечатлением, которое произвёл его блеф, и продолжал блефовать дальше.
- А что же насчёт ружья? - нетерпеливо спросил Маурисиу.
- Это винчестер тридцать восьмого калибра, - нарочито медленно проговорил комиссар полиции.
- Из которого убили Мартино, - подхватил Маурисиу.
- Из которого не убили никого, - подвёл черту комиссар. - Винчестер был куплен совсем недавно в магазине, мне предъявил на него документы управляющий сеньора Фарины, чек и таможенную декларацию.
- Наглая ложь! - вспыхнул Маурисиу. - Он украл это ружьё у меня, он забрал его! И я точно знаю, что из этого ружья был застрелен негодяй Мартино!
Глаза Маурисиу сверкали злобным огнём, он дрожал от негодования и жаждал справедливости. И справедливость не замедлила восторжествовать.
- Раз это ваш винчестер и из него был убит сеньор Мартино, то я арестую вас! - заявил Омеру.
- Я это сказал? Я в этом признался? - недоумевающе переспросил Маурисиу.
- Только что, - подтвердил Омеру, ловко застёгивая на нём наручники.
На этот раз он был доволен проведённой операцией и не сомневался, что посадил в тюрьму настоящего преступника.
Для Франсиски арест сына был настоящим ударом, она не могла поверить, что её сын, её мальчик мог стать убийцей.
«Мальчишка получит по заслугам, только и всего», - думал про себя Фарина, утешая Франсиску. Он пообещал ей нанять лучшего в городе адвоката, который сделает всё возможное, чтобы вытащить из тюрьмы её сына. Стоило ему произнести слово «тюрьма», как Франсиска зарыдала снова.
- Мы спасём его, мы его спасём, - твердила ей Беатриса, сама не понимая толком, что она говорит и что обещает матери.

Но смятение царило не только на фазенде, оно царило и в той самой тюрьме, которой так боялась Франсиска.
Когда Омеру приступил к заполнению документов и попросил Маурисиу назвать своё полное имя и полное имя своих родителей, то арестованный назвался Луиджи Арелли, сыном Сальваторе Арелли и Инес Арелли. И сколько ни переспрашивал его комиссар, он упорно стоял на своём. При этом он рассказал немало интересного. Сообщил, что по национальности он итальянец, что убил подлеца Мартино и ничуть об этом не жалеет, поскольку у него были личные мотивы для убийства, но о них он говорить не собирается.
Омеру почесал в затылке. Ему было бы понятно, если бы Маурисиу, назвавшись чужим именем, отрицал свою причастность к преступлению. Такие случаи бывали, они вполне заурядны, и преступник очень скоро переставал отпираться. Но Маурисиу стоял на своём. Он рассказывал всё новые и новые подробности о семье, о родителях, вспоминал Италию, где они жили до приезда в Бразилию. Картины были красочными, и можно было только позавидовать его удивительному воображению.
Омеру схватился за голову: час от часу не легче! И что это за проклятое такое дело! Казалось бы, и преступник налицо, и никак его не ухватишь! Но Омеру решил не торопиться. Одиночка многих от дури вылечивала! Посидит в ней Маурисиу день-другой и вспомнит, как его зовут по-настоящему.

О странных именах, которыми называет себя Маурисиу, Фарина узнал, когда отвозил в тюрьму адвоката, и рассказал об этом Франсиске. Она побелела, услышав эти имена.
Ведь именно так звали её первого возлюбленного, отца Маурисиу, именно так звали его родителей, но откуда об этом мог узнать её сын? Она никогда с ним об этом не говорила... Франсиска непременно решила поговорить с Ритой. Вполне возможно, что она всё рассказала своему любимчику и теперь он пытается спастись, таким образом, от грозящего ему наказания.
Рита сидела на пороге своего домика и лущила бобы, когда Франсиска, подобрав длинное платье, примостилась с ней рядом на крылечке.
- Нет с нами нашего мальчика, - вздохнула Рита. - Давно уже его нет с нами. Проклятый Луиджи! Нет ему покоя!
- Откуда ты знаешь про Луиджи? - вскинулась Франсиска. - Бедный Маурисиу называет себя в тюрьме отцовским именем.
- Ничего удивительного, - спокойно сказала Рита. - Луиджи вселился в сыночка и говорит со всеми. Он не успокоится, пока Маурисиу не похоронит его как следует. Его нужно в церкви отпеть, в освящённую землю закопать, а то бросили неведомо где, как собаку, вот он и мается!
Франсиска уже слышала всё это от Риты и то верила ей, то не верила.
- И что же нам теперь делать? - спросила она.
- Похоронить нужно Луиджи, - упрямо ответила старуха и, встав, рассыпала оставшиеся бобы.
Возвращалась Франсиска всё с тем же беспокойством. Она даже ругала себя за то, что пошла к Рите. Как она могла забыть? Ведь Рита всё это ей уже говорила! Но что толку от этих разговоров! Даже если она, Франсиска, в это поверит, то не поверит комиссар полиции!
Франсиска вернулась домой и попросила Фарину, который ждал её, съездить па фазенду к Винченцо и рассказать обо всём Катэрине. Как-никак она жена Маурисиу и должна знать, что с ним происходит.
Фарина отправился к Винченцо. Новость об аресте там все уже знали, к ним прибегала Жулия и всё рассказала. Но сейчас Катэрине было не до Маурисиу, у неё заболел малыш. Он горел как в огне, они с Констанцией делали ему компресс, пытаясь сбить температуру.
- Я могу съездить в город за врачом, - предложил Фарина. Или давайте мы ребёнка в город отвезём.
Катарина ухватилась за его предложение, засуетилась, побежала собираться.
- Не стоит его никуда везти, - тихо проговорила Констанция. - Не доедет он.
Фарина замолчал и пошёл к машине. Катэрина бросилась за ним, а потом повернулась и пошла обратно. Фарина проводил её глазами. Ему было жаль её, жаль маленького мальчика...

Фарина ехал на фазенду с ещё одной печальной новостью - у Франсиски не было больше внука. Франсиска в отчаянии заломила руки.
- За что мне посылают столько горя и бед? - спрашивала она сквозь слёзы.
Она вспоминала, как не хотела появления этого маленького мальчика, как долго отказывалась идти смотреть на него и как потом привязалась к нему... Она явственно почувствовала тепло маленького тельца и заплакала ещё горше. Фарина крепко прижал к себе плачущую, отчаявшуюся женщину, словно бы делясь с ней своей силой, вдыхая в неё мужество жить дальше.
- Не плачь! - ласково сказал он. - Вот увидишь, у тебя ещё будет наследник!
Франсиска с благодарностью откликнулась на ласку, но слова её не утешили. Конечно, она надеялась, что её Маурисиу ещё будет счастлив и у него будут дети, но другие, а не этот - маленький, первенец, любимый...
На ночь Фарина накапал несчастной Франсиске снотворного, и она забылась тяжёлым сном. Проснувшись поутру, она засобиралась к Маурисиу.
- Я должна увидеть моего мальчика, - тихо, но очень упрямо сказала она Фарине, и он понял, что Франсиске это просто необходимо. Он поцеловал её и пошёл к машине. По дороге они заехали на фазенду к Винченцо. Франсиска поплакала вместе с Констанцией, постояв возле умершего ребёнка.
- А у Катэрины ни слезинки, - пожаловалась сватья. – Сидит, как каменная. Я за неё боюсь. Посидит-посидит, а потом в воду бросится.
Франсиска перекрестилась.
- Не накликай беды, - попросила она. - И так не знаешь, куда от горя деваться.
Они договорились о похоронах, которые должны были состояться на следующий день.
- Скажешь Маурисиу? - спросила Констанция.
- Попробую, - ответила Франсиска, закусив губу, изо всех сил удерживая слёзы.

За разрешением повидать в тюрьме Маурисиу Фарина и Франсиска зашли к Омеру. Он охотно дал разрешение, понадеявшись, что свидание с матерью благотворно подействует на психику заключённого, который никак не желал отвечать на поставленные вопросы и всячески тормозил ход следствия.
Франсиска вошла к сыну в камеру, протянула руки, обняла его и крепко-крепко прижала к себе. Но что-то странное почудилось ей в ответной ласке сына. Уж слишком пылко прижал он её к себе, стараясь поцеловать прямо в губы.
- Ты пришла, любовь моя, наконец-то, ты пришла ко мне, - проговорил он.
Франсиска в испуге отстранилась.
- Маурисиу... - начала она.
Взгляд сына стал тяжёлым, напряжённым, недобрый огонек загорелся в нём.
- Ты забыла, что меня зовут Луиджи? - спросил он. - Кто такой этот Маурисиу? Говори быстрее! Я убыо его, если это твой новый любовник!
Франсиска смотрела на сына расширенными от ужаса глазами, и чем дольше она смотрела, тем отчётливее ей виделось лицо Луиджи. Она успела позабыть его, сохраняя в памяти только смутный облик, но теперь видела его перед собой, словно он воскрес, словно время остановилось. Франсиске показалось, что она сходит с ума. В самом деле, если она останется ещё хоть пять минут наедине с этим призраком из прошлого, то потеряет разум!
Франсиска выскочила из камеры и захлопнула за собой дверь. Сердце у неё колотилось, Ей было страшно. Теперь она поняла, что Рита права: надо было похоронить Луиджи по-хорошему.
- И моего внука тоже, - прошептала она.
Она не сомневалась, что и мальчик погиб из-за Луиджи, он забрал его себе, блуждая неприкаянным по земле.
«Надо будет попросить священника, чтобы он отслужил панихиду и по Луиджи», - подумала Франсиска, и ей стало легче. Она поняла, что будет бороться за сына, что её мальчик и в самом деле никого не убивал, он болен, он тяжело болен, и она, мать, должна его спасти! Франсиска заторопилась снова к Омеру и рассказала ему всё, как на духу, как на исповеди. Про своего первого возлюбленного, которого звали Луиджи, про то, что её отец стал убийцей и потом сам поплатился за убийство головой. Рассказала и то, что давно уже твердит ей старая негритянка Рита: Маурисиу должен похоронить отца по христианскому обряду, и тогда душа его успокоится, и он больше не будет приходить к живым.
- Выходит, я посадил в камеру неприкаянную душу? - не то шутя, не то серьёзно уточнил следователь, глядя на взволнованную Франсиску.
Та кивнула. Омеру сочувственно смотрел на несчастную женщину.
- Поезжайте домой, - сказал он. - Я постараюсь помочь вам и вашему сыну.
Франсиска вышла, поддерживаемая под руку Фариной, а Омеру подпёр руками голову и задумался. Мало-помалу в памяти комиссара всплыла история, о которой ему рассказывал его предшественник. Дело было тоже вроде этого, вроде бы и не сложное, но закрыть его не смогли... Значит, оно должно быть в архиве... Да-да, именно историю сеньоры Франсиски и рассказывал ему предыдущий комиссар.
Омеру вызвал секретаря и попросил его помочь отыскать давнее-давнее дело. Секретарь долго рылся в старых реестрах, пока, наконец, не определил, что нужно искать папку под номером 122. Потом они так же долго копались на полках, перебирая папки. Вот она!
Омеру даже заволновался, открывая её. Так оно и есть. Те самые протоколы, о которых говорил ему старик Родригес. Он принялся перебирать пожелтевшие бумаги и читать их.
- Что там, что? - не выдержал и задал вопрос секретарь.
- Итальянский иммигрант Сальваторе Арелли заявляет об исчезновении своего сына Луиджи Арелли, который ра¬ботал на фазенде сеньора Андраду. Сальваторе Арелли уверен в том, что его сына убил сеньор Андраду из-за того, что дочь хозяина находилась в любовной связи с Луиджи Арелли. Тело, несмотря на поиски, так и не было найдено, и Луиджи Арелли был объявлен пропавшим без вести. Возможно, он просто-напросто сбежал, поскольку дочь сеньора Андраду была беременна от него.
Омеру закрыл папку. Ему предстояло хорошенько подумать. Неужели, спустя столько лет, у него появилась возможность распутать старинную загадку? Неужели, и в самом деле, существуют потусторонние силы, которые начинают действовать, когда человек нарушает законы справедливости? Не-ужели, его узник не бежит в испуге от закона, не болен психически, а стал тем, кого физически нет на свете уже много-много лет?!
Омеру размышлял, как ему поступить в создавшейся ситуации, а Маурисиу требовал на обед спагетти, отказывался есть бобы, которые мексиканцы так любят, звал возлюбленную Франсиску и грозил убить всякого, кто осмелится быть рядом с ней.

Франсиска, между тем, попросила Фарину сообщить Маурисиу о смерти сына. Ей казалось, что отец непременно должен знать о смерти сына, тем более, что в свой час Маурисиу был весьма озабочен его судьбой. Она решила это после заупокойной службы и похорон, попросив падре, который отпевал маленького, помолиться и за несчастного Маурисиу, сидевшего в тюрьме. Она надеялась, что после молитвы её сын придёт в себя и горестная весть дойдёт до него.
Разговор на поминках вертелся вокруг Маурисиу. И может быть, поэтому Катэрина сидела как каменная, словно бы отрешённая от происходящего. Улучив минутку, Зекинью попытался её разговорить.
- Мне кажется, - начал он, - что пройдёт недели две и нам следует тронуться в путь. Тебе станет легче, если ты уедешь подальше от своего горя.
- От своего горя никуда не уедешь, - тихо отозвалась Катэрина. - Я и сама не знаю, что со мной творится, Зекинью. Только я вдруг поняла, что если в Маурисиу и в самом деле вселилась неприкаянная душа его отца, то он ни в чём не виноват, а значит, и я должна с ним остаться.
- Глупости, Катэрина! - возмутился Зекинью. - Ты же любишь меня!
- Может, и люблю, - так же тихо сказала Катэрина, - но иной раз и любовь ничего не значит.
«Похоже, ты совсем спятила», - хотел сказать ей Зекинью, но не сказал, а только обнял за плечи. Если говорить честно, то бедняжке было от чего спятить - потеряла ребёнка, муж в тюрьме. Да и вдобавок, творится с этим мужем что-то неслыханное!

Фарина поговорил с Маурисиу, но весть о смерти сына тот воспринял равнодушно. Как известно, у Луиджи Арелли при жизни не было детей...
Старая Рита, услышав об этом, покачала головой.
- Бедный мой мальчик, - сказала она, - мне надо его навестить. Без меня, я чувствую, вам не справиться.
- Неужели ты сможешь вернуть нам Маурисиу? - спросила Франсиска со слезами на глазах.
- Я попробую найти настоящего Луиджи Арелли, - таинственно и многозначительно сказала Рита.
Фарина предложил отвезти её в город на машине, но Рита отказалась, заявив, что поедет туда вдвоём со своим Арсидесом.
Старую негритянку сначала не хотели пускать к сумасшедшему узнику. Только выживших из ума старух в тюрьме и не хватало! Но Омеру распорядился пустить её.
Рита крепко обняла своего любимчика.
- Бедолага ты мой! - ласково сказала она. - Другие нагрешили, а ты расплачиваешься! Но отца своего нужно почтить. Ты тоже перед ним провинился. Вон как переживал, что воспитавший, богатый да знатный, неродным оказался. Не захотел ты родную кровь принять, вот она и взбунтовалась. На тебе тоже грех немалый, ведь ты поднял руку на родную кровь... Но я тебе помогу, не оставлю тебя в беде. Только беду свою тебе избывать не здесь нужно, а там, где я тебе покажу... Пойдём со мной.
И старая Рита взяла Маурисиу за руку и вывела его из тюрьмы, словно вокруг и охранников не было. Никто ей не помешал, не возразил. Они прошли словно невидимки, сели на повозку, управляемую Форро, которого Рита упорно именовала Арсидесом, и приехали на фазенду. Маурисиу повиновался Рите, как будто был под гипнозом. Он и сам стал твердить, что ему непременно нужно отыскать могилу отца. Франсиска только руками всплеснула, увидев сына. Но Маурисиу, поздоровавшись с ней, вполне разумно сказал, что сейчас для него главное - похоронить отца, Луиджи Арелли, а дальше он готов ответить за все свои преступления, реальные и нереальные.
- Мой отец теперь стал мне дорог и близок, мама, - сказал Маурисиу. - Я очень виноват перед ним, я так не хотел быть его сыном. А он был человеком пылким, страстным, я это так хорошо понял. Жизнь жестоко обошлась с ним, поэтому я должен сделать всё, чтобы у него был покой после смерти.
Франсиска слушала сына со слезами на глазах. И боялась, что сейчас откроется дверь и войдёт Омеру с охранниками, они наденут на Маурисиу наручники и заберут его с собой.
Дверь открылась. И вошёл Омеру. Но один, без охранников.
- Я согласен искать могилу Луиджи Арелли, - сказал он. - Я сам приму участие в поисках.
Омеру недаром так долго думал, он принял решение, и оно казалось ему единственно правильным.
Франсиска возблагодарила небо. Видимо, не зря она просила падре помолиться. Его молитва оказалась действенной, и невозможное стало возможным.
Франсиска подробно рассказала следователю и сыну, где находилась фазенда, принадлежавшая её отцу. Главная при¬мета той местности - река с запрудой. Новый владелец мог многое там переменить, но уж речка никуда не могла подеваться. До фазенды было километров тридцать, и следователь попросил дать ему коня посмирнее.
- Я давно уже не садился в седло, - сказал он со вздохом.
Но когда посмотрел на самого смирного конька, то сказал, что предпочёл бы добраться до фазенды на машине, поскольку не сможет преодолеть такой путь в седле.
На том они и порешили. Молодежь должна была отправиться на лошадях, а следователь на машине.
- Я договорюсь с владельцем, чтобы нам разрешили поиски, - пообещал он, - и буду вас там ждать.
Выехать решили на следующий день. Рита посоветовала взять с собой Форро и Зангона.
- Дело это непростое, - сказала она. - Помощь непременно понадобится. Пусть возьмут с собой заступы и мешок побольше. Может, и не один.
От её простых, обыденных слов у всех мороз прошёл по коже. До этих пор Маурисиу больше всего заботило, как он найдёт могилу. Он представлял огромные пространства чужой фазенды, представлял, как медленно едет по ним. И что? Что дальше? Как он поймёт, что под тем кофейным деревом или под тем валуном лежит его отец? Страх, который владел им, был душевным страхом. Волнением. Беспокойством. Но после слов Риты, Маурисиу охватил физический страх. Он вдруг осознал, что должен будет не только найти могилу, но и раскопать её и найти... увидеть... прикоснуться... Тошнота подступила к горлу Маурисиу. Он всегда боялся покойников, а тут... Но он превозмог себя.
«Это мой отец, мой родной отец, - несколько раз повторил он сам себе. - Я должен уложить его спать. Пусть он спит без снов. Не видит их сам и не тревожит своими снами других».
После того, как Рита вывела его из тюрьмы, Маурисиу стал прежним Маурисиу, тонко чувствующим, много знающим молодым человеком, который даже представить не мог, что возможно поднять руку на себе подобного, а не то, что накинуться на него и убить.
Следователь видел перед собой человека не только разумного, но добросердечного, предупредительного, внимательного, который не притворялся, а был таким на самом деле. Точно так же как неделю назад был страстным, необузданным, неуступчивым...
«Ну что ж, разберёмся и с этой загадкой, - обещал себе полицейский комиссар Омеру, немало повидавший на своём веку. - Могила в дебрях джунглей всё равно, что песчинка в пустыне. Посмотрим, сможет ли Маурисиу найти её. А не найдёт, ничто не помешает мне арестовать его».
Провожая брата, Беатриса крепко поцеловала его.
- Я рада, Маурисиу, что и твой отец обретёт покой. Я верю, он приведёт тебя прямо к своей могиле. И верю, что Бог даст тебе силы справиться с твоим долгом.
Беатриса с некоторых пор стала верить в чудеса. Она вдруг почувствовала, что в мире существует не только материальная сила, но и более утончённая, духовная. Душевная. И эта сила куда мощнее всех других сил. Она поверила в неё после того, как Марселло преобразился, читая Данте. Ему было трудно читать эту книгу, но, преодолевая трудности, он продвигался всё дальше, и душа его ожила. Беатрису он называл теперь не иначе, как «моя Беатриче», говоря, что она ведёт его к свету. Это чудо было куда большим, чем, если бы они увидели перед собой ангела небесного или рогатого чёрта.
И вот теперь она верила, что не меньшее чудо будет свершено для её брата, что он тоже вступил на путь, который ведёт к обретению живой души.
Маурисиу так же крепко обнял сестру и вскочил на лошадь. Мужчины тронули поводья, и копыта зацокали по камням. Дорога в неведомое началась.

Рита затеплила свечу и сказала Жулии:
- Свеча будет гореть, пока они не вернутся. Сгорит одна, поставим другую. И пусть святой Георгий помогает им в пути.
Молились об успехе необычной поездки и обитатели фазенды Винченцо. Франсиска, которой было невмоготу ждать у себя дома, поехала к своей сватье и нашла её молящейся.
- Мы не держим зла на Маурисиу, - сказала Констанция, - мы молимся о том, чтобы он разыскал отцовскую могилу.
- Спасибо, - поблагодарила Франсиска.
Сама она сейчас молиться не могла, перед глазами у неё, как наваждение, стоял тот страшный день, когда её отец выстрелил в её возлюбленного. Она подхватила Луиджи, прижала к себе, но ноги у неё подкосились, и оба они упали. Упали в воду реки, на берегу которой они обычно встречались. И вода, светлая вода, стала красной от крови...

Омеру добрался до фазенды много раньше молодых людей, которые отправились в путь на лошадях. Машину он остановил неподалёку от дома, сам отправился беседовать с хозяином.
Он осведомился, давно ли тот владеет этой фазендой.
- Да нет, недавно, - отвечал тот. - Эта земля часто из рук в руки переходит. А вы купить желаете, так я сразу её продам!
- Почему же сразу? - тотчас заинтересовался Омеру.
- Не живётся здесь, - отвечал простодушно хозяин. - Запруда тут есть - проклятое место. Как туда подойдёшь, так просто жуть берёт.
Омеру подбодрил его, намекнув, что, вполне возможно, после сегодняшней акции жизнь в этих краях изменится к лучшему. А затем вкратце рассказал про давнее убийство и про возможность избавить фазенду от проклятия, после чего хозяин охотно согласился предоставить незваным гостям полную свободу действий.
Когда подъехали молодые люди, уже смеркалось. Омеру сказал им, что разрешение получено, и они отправились сразу к речке. От воды тянуло сыростью. И вдруг Маурисиу закричал:
- Светится! Светится!
Он соскочил с лошади и быстро зашагал по направлению к столбу света, призрачно колеблющемуся во мраке ночи. Странное свечение увидели и все остальные и тоже поспешили вслед за Маурисиу.
Световой столб тем временем перестал колебаться и как будто замер, сконцентрировавшись в отчётливый фосфоресцирующий луч, бьющий из-под земли. Маурисиу остановился.
- Здесь, - сказал он. - Мой отец лежит здесь.
Омеру тут же распорядился, чтобы Форро и Зангон принялись копать. Маурисиу стоял рядом и сам хотел взять заступ, но в могиле забелели кости, и он бросился в яму.
- Отец! - закричал он. - Тебя даже в гроб не положили! Но теперь, ты обретёшь успокоение! Я приехал за тобой, мы похороним тебя в освящённой земле!
Ещё по дороге Маурисиу решил, что похоронит своего родного отца рядом с тем, который вырастил его и воспитал. И непременно отслужит по нему панихиду.
Подошёл к могиле и Омеру. Посмотрел на белевшие кости, распорядился, чтобы их собрали в мешок, и решил: «Я закрою завтра два дела. Этот молодой человек останется на свободе».

Глава 12

Похоронив останки своего отца по всем канонам католической церкви - с молитвами, с заупокойной мессой, - Маурисиу так же скрупулезно принялся налаживать собственную жизнь и жизнь близких, претерпевших немало горя за время его безумия.
Прежде всего, он попросил прощения у матери и сестры, потом повинился перед Марселло и Фариной.
После этого ему осталось только объясниться с Катэриной, что для него, разумеется, было самым сложным.
И всё же он нашёл в себе силы и мужество отправиться на фазенду Винченцо и встретиться лицом к лицу с Катэриной.
Едва увидев его, она приготовилась к решительной обороне, однако Маурисиу был настроен миролюбиво, никакой угрозы от него не исходило.
- Здравствуй, Катэрина, - заговорил он, глядя на неё с горечью и печалью. - Я пришёл попросить у тебя прощения за всё, что произошло между нами, и ещё - сказать, что мне очень больно из-за смерти сына.
- Я не хочу это обсуждать, - попыталась уйти от разговора Катэрина, но Маурисиу продолжил:
- Прости, меня не было рядом, чтобы поддержать тебя в горе.
- Это уже не важно, Маурисиу.
- Понимаю, Катэрина, понимаю, - покачал он головой. - Между нами больше нет ничего важного. Но я не держу на тебя обиды и надеюсь, что ты всё-таки сможешь меня простить. А жить ты имеешь полное право, как хочешь и с кем хочешь. Прощай.
С этими словами он поклонился Катэрине и ушёл, не оглядываясь.
Катэрина вернулась в дом растерянная и печальная.
- Мама, он сегодня не был похож на того Маурисиу, от которого я сбежала... В глазах - только боль и никакой злобы...
- Он сказал, что снова хочет жить с тобой? - спросила Констанция.
Катэрина, закусив губу, отрицательно помотала головой.
Констанция удивилась:
- Не сказал? А зачем же он тогда приходил?
- Попросил у меня прощения и сказал, что я могу жить, как мне заблагорассудится.
- И что, совсем не ревновал тебя, не упрекал?
- Нет, мама, - вздохнула Катэрина. - Он меня отпустил, понимаешь? Но в его голосе была такая печаль!..
Ещё одна резкая перемена, произошедшая в Маурисиу, изумила Катэрину, но не вызвала в ней ни прежней любви, им сострадания, ни даже простого человеческого интереса к бывшему мужу.
- Это всё равно не он, не тот, в которого я когда-то влюбилась,- сказала она матери. - Тот Маурисиу, не стал бы просить прощения у Зекинью, а расквасил бы ему физиономию.
- А Маурисиу просил прощения у Зекинью? - спросила ошеломлённая Констанция.
- Да, представь себе!
- За что?!
- Не знаю! Он сейчас перед всеми чувствует себя виноватым. Пригласил Зангона к себе на фазенду. Собирается купить табун лошадей - специально для Форро и Зангона, чтобы они могли заняться своим любимым делом. Зангон теперь не будет жить у нас.
- А Зекинью?
- Надеюсь, вы с отцом не станете возражать, если он переселится в мою комнату? Зачем нам прятаться по углам, когда всем и так всё известно?
- Делай что хочешь, - обречённо махнула рукой Констанция.

Винченцо тоже был вынужден смириться с выбором Катэрины. За последнее время она пережила столько горестных потрясений, что перечить ей у Винченцо не поворачивался язык. Сумасшествие мужа, внезапная смерть ребёнка - от такого горя не мудрено и самой сойти с ума. Хорошо хоть Зекинью Бог послал ей в помощь. Пусть пока живут вдвоём, а там видно будет, насколько прочна эта любовь...
- Ну а ты, Фарина, что будешь делать теперь? Вернёшься к Франсиске? - спросил Винченцо своего компаньона.
- Я надеюсь на это, - с хитроватой усмешкой ответил тот. - Но сначала, я должен поставить последнюю точку в деле Маурисиу.
- Ты?!
- Нет, конечно же, это должен сделать комиссар Омеру, но... с моей помощью, - засмеялся Фарина.
Он ещё во время похорон договорился с Омеру о дружеской встрече за бокалом доброго вина и специально для этого закупил целую коробку дорогих коллекционных вин, с чем и отправился к комиссару. Фарина уже отправил солидный гонорар Мигелу Айдару и считал, что Омеру тоже вполне заслуживает денежного вознаграждения за неординарный подход к расследованию этого мистического убийства, но предложить ему откровенную взятку не решился, поскольку комиссар в отличие от адвоката находился на государственной должности и выполнял свой служебный долг.
Тактика, избранная Фариной, оказалась верной. Вдвоём с Омеру они распили пару бутылок и договорились, что комиссар вообще аннулирует уголовное дело, заведённое на Маурисиу. Просто уничтожит его, чтобы не осталось никаких следов. А все прочие материалы по убийству Мартино, сдаст, наконец, в архив.
- Я и сам пришёл к такому же решению, - сказал Омеру Фарине. - Иначе любой, кто прочитает материалы этого дела, сочтёт меня сумасшедшим. Как я буду объяснять своему начальству, почему отпустил на свободу Маурисиу? Стану рассказывать о неприкаянной душе его отца? Это же бред!
- Но вы же сами были свидетелем... - робко вставил слово Фарина.
- Да, это так. Если бы я не поехал на ту фазенду вместе с Маурисиу и старухой Ритой, то не поверил бы ей и посчитал бы всю эту историю нелепой выдумкой. Но я видел собственными глазами, как в кромешной тьме из-под земли появились эти жуткие мерцающие огоньки... Признаюсь вам честно, меня до сих пор оторопь берёт. Я потрясён!
- Мы все потрясены, - сказал Фарина со скорбной маской па лице и тут же перешёл к очередному пункту своей программы: - Кстати, вы вернёте мне ружьё?
Омеру же, ошеломлённый увиденным и до сих пор находящийся в плену мистических представлений, опасливо спросил:
- Сеньор Фарина, а что, если покойник снова решит им воспользоваться?..
- Нет, это исключено, - твёрдо ответил Фарина. – Он упокоился с миром. И мы обрели покой.
- Ну хорошо, будь по-вашему, - вздохнул Омеру и обратился к писарю: -  Лула, принеси винчестер, я должен вернуть его сеньору Фарине.
Лула застыл на месте, в испуге выкатив глаза и раскрыв рот.
- Ты меня слышишь? Немедленно принеси ружьё! - повторил Омеру.
- Мне страшно даже прикоснуться к нему! - выдавил из себя несчастный Лула.
- Выполняй приказ! - рявкнул на него Омеру.
- Слушаюсь! - взял под козырёк Лула.
На негнущихся ногах он отправился в другую комнату за ружьём, а Омеру тем временем сказал Фарине:
- Всё правильно. Будет гораздо лучше, если я избавлюсь от этого проклятого оружия. Мне и самому было бы страшновато к нему прикасаться. А вы - смелый человек, сеньор Фарина!
- Нет, смелый человек - это вы, сеньор Омеру, - совершенно искренне сказал Фарина. - Далеко не всякий на вашем месте отважился бы взять на себя такую ответственность и принять такое нестандартное решение в деле Маурисиу. Я хотел бы стать вашим другом, сеньор Омеру.
Польщённый его похвалой комиссар улыбнулся и ответил так же искренне:
- А я был бы рад стать вашим другом, сеньор Фарина.

О том, что Фарина окончательно уладил с комиссаром дело Маурисиу, Беатриса узнала от Марселло и с радостью сообщила эту новость матери.
Франсиска растрогалась и даже прослезилась.
- Фарина - это наш добрый гений, - сказала она. - Без него мы бы не сумели спасти Маурисиу.
- Да, сеньор Фарина - необыкновенный человек! - подхватила Беатриса. - Он не просто делает добрые дела, но всегда доводит их до полного завершения. Я слышала, он хорошо заплатил нашему падре, чтобы тот в течение года поминал покойного Луиджи во всех молитвах и мессах.
- А меня восхищает в нём отсутствие злопамятности, - сказала Франсиска, продолжая перечислять достоинства Фарины. - После всего, что ему пришлось пережить по вине Маурисиу, Фарина не озлобился и не стал мстить ему, а наоборот - приложил невероятные усилия для того, чтобы вытащить моего сына из беды.
- Наверное, он тебя очень любит, мама, - заметила Беатриса.
- Я тоже его люблю, - призналась Франсиска.
- Тогда почему бы тебе не выйти за него замуж?
- А он не захочет на мне жениться, - горестно вздохнула Франсиска. - Однажды он признался, что всегда бежал от венца, как чёрт от ладана.
Беатриса, озорно усмехнувшись, вдруг предложила матери:
- А ты попробуй проверить, так ли это на самом деле!
Франсиска не поняла её:
- Как это? Что я должна сделать?
- Предложи ему вернуться в наш дом, но уже в качестве твоего законного мужа.
- Ты шутишь? - замахала на неё руками Франсиска. - Во-первых, это неприлично для женщины, а во-вторых, Маурисиу всегда был против моего брака с Фариной.
- Это было давно, - возразила Беатриса. - А теперь он сам этого хочет.
- Кто? Маурисиу?!
- Да, он мне так сказал.
Между тем Маурисиу сказал это не только Беатрисе, но и Фариие, когда просил у него прощения.
- Я никогда не забуду того добра, которое вы для меня сделали, - говорил он. - Я, конечно, был не в себе, но всё равно поступил по отношению к вам подло и жестоко, а вы при этом относились ко мне, как отец к сыну.
- Ладно, не будем ворошить прошлое....
- Нет, сеньор Фарина, я не хочу забывать добро и быть неблагодарным. Очень прошу нас: переезжайте к нам и живите с моей матерью.
- Ты, в самом деле, этого хочешь? - не поверил ему Фарина.
- Да, твёрдо ответил Маурисиу. - Мне кажется, вы и сами этого хотите. Разве не так? Мы можем стать одной семьёй!
- Но сначала я должен поговорить с твоей матерью... - растерянно произнёс Фарина. - Неизвестно, захочет ли она...
- Мне почему-то кажется, что захочет, - добродушно усмехнулся Маурисиу.
Прошло ещё несколько дней, прежде чем Фарина отважился на решающее объяснение с Франсиской. После того, как она фактически изгнала Фарину из своего дома, он там появлялся всего два раза, и то, по необходимости: шло следствие, и нужно было выручать Маурисиу. Потом же, когда всё благополучно закончилось, Фарина видел Франсиску только на похоронах, но поехал оттуда не к ней, а домой, на фазенду Винченцо.
И вот он не без робости переступил порог её дома, надеясь на лучшее и приготовившись к худшему.
Франсиска встретила его приветливой улыбкой и снова стала благодарить за всё, что он сделал для Маурисиу.
- Я делал это не столько ради твоего сына, сколько ради тебя, - честно признался Фарина. - Ты мне очень дорога, Франсиска!.. Скажи, я могу собрать свои вещи и вернуться в твой дом? Ты не выгонишь меня снова?
- Можешь переезжать сюда хоть сегодня, - ответила она.
- Спасибо, я так и сделаю! - обрадовался Фарина, а Франсиска, следуя совету дочери, продолжила:
- Только учти, мои дети ставят одно условие.
- Какое? - насторожился Фарина.
Франсиска улыбнулась и затем произнесла торжественным тоном:
- Ты должен на мне жениться!
- Вот это да! - изумлённо воскликнул Фарина. - Ты предлагаешь мне руку и сердце?!
- Я знаю, это должен делать мужчина, - с некоторой грустью сказала Франсиска, - но так уж получилось, что я прошу тебя жениться на мне. Ты имеешь полное право отказать мне в этой просьбе.
- Ни за что на свете! - без промедления ответил Фарина. - Я мечтал об этом ещё с той поры, когда впервые увидел тебя!
В тот же вечер счастливая Франсиска поблагодарила дочь за ценный совет и в порыве откровения призналась ей смущённо:
- Я подозреваю, что у меня будет от него ребёнок...
Беатриса же, воспользовавшись благоприятной ситуацией, тоже открыла матери свою тайну:
- Мне кажется, я совершила ту же глупость, что и ты. По-моему, я беременна от Марселло.
- Пресвятая Дева! - невольно вырвалось у Франсиски. - Только этого нам не хватало!
- Ты что, огорчена? - изобразила удивление Беатриса. - Напрасно! Это будет даже забавно, если мы с тобой родим в один и тот же день. Тогда у нас будет вдвое меньше расходов, поскольку мы устроим общие крестины!
- Не шути серьёзными вещами! - одёрнула её Франсиска, но Беатрису уже понесло.
- Я вовсе не шучу, - сказала она. - Я совершенно серьёзно предлагаю устроить две свадьбы в один день - твою и мою. Это разумное решение, оно само напрашивается в нашем случае.
Франсиска не стала с ней спорить, только криво усмехнулась:
- Представляю эту свадьбу! Беременные мать и дочь в подвенечных платьях. Стыд то, какой!
- Если мы поторопимся, никто ничего не заметит, - приободрила её Беатриса.
- А поторопиться нам действительно придется, - сказала Франсиска. - Значит, и свадьбу, в самом деле, нужно делать одну на двоих.
- На четверых, - поправила её Беатриса. - Ты забыла про наших женихов.
Они действительно на какое-то время забыли про женихов, поглощённые своими женскими секретами и проблемами. А женихи между тем сидели за столом в доме Винченцо, пили вино и не предполагали, что их невесты уже всё за них решили.
Кроме женихов, то есть Фарины и Марселло, за столом также сидели Винченцо и Констанция. Все они дружно пили за расставание Фарины с вольной холостяцкой жизнью.
- Не могу поверить! Кобылка сама взнуздала наездника! - изумилась Констанция.
- Фарина, до той поры и сам подшучивавший над собой, тут вдруг сказал:
- Не шутите так, дона Констанция. Я люблю Франсиску. Она вдова и так же свободна, как я. А мне пора обзавестись семьёй.
- Чтобы кто-то ухаживал за вами в старости? - сочувственно произнесла Констанция, сменив шутливый тон на серьёзный.
- Хотя бы и так, - сказал Фарина, добавив: - Но вообще-то я хочу, чтобы жена родила мне сына, которому я смог бы оставить всё своё состояние.
Винченцо с сомнением покачал головой:
- Дружище Фарина, неужели ты думаешь, что твоя кобылка ещё способна произвести на свет жеребёнка?
Констанция с укором посмотрела на мужа, помня о том, как её недавно одёрнул Фарина, однако тот на сей раз поддержал шутку друга, ответив задорно:
- Да, способна - если рядом с ней будет жеребец, а не мерин!
- Ну, тогда давай выпьем, а то ты сейчас заржёшь! - сказал Винченцо, наливая ему в кружку вина.
Марселло сидел за столом, молча, не принимая участия в беседе. Он завидовал Фарине. Ему тоже хотелось жениться, но после нескольких осечек он уже боялся заговаривать об этом с Беатрисой. Хорошо, она сейчас хоть не гонит его от себя, и на том спасибо. Беатриса и прежде отказывалась выйти за него замуж, а теперь, когда у неё перед глазами есть печальный пример Катэрины и Маурисиу, тем более не согласится! Видимо, такая у него судьба: любить девушку, на которой он никогда не сможет жениться...
Наутро Фарина, собрав свои вещи, навсегда распрощался с домом Винченцо и поехал к Франсиске.
По дороге ему встретилась Беатриса, ехавшая на велосипеде к Марселло. Они поприветствовали друг друга взмахом руки и разъехались в разные стороны.
Беатриса с утра пораньше мчалась к Марселло, чтобы сообщить ему сразу две новости: о беременности и о свадьбе. В отличие от матери, сомневавшейся, захочет ли на ней жениться Фарина, Беатриса в своём возлюбленном не сомневалась. Конечно же, Марселло обрадуется! И предстоящей свадьбе, и будущему ребёнку.
Раскрасневшаяся от быстрой езды, она спрыгнула с велосипеда и, подбежав к Марселло, сразу всё выпалила:
- Я жду от тебя ребёнка, и мы поженимся!
- Это правда? Я буду отцом? - спросил он, ещё не веря своему счастью, а потом расцеловал Беатрису и заплясал от радости, крича во весь голос: - Я буду отцом!..
В дом Винченцо они вошли, держась за руки, и Марселло с ходу доложил:
- Мы с Беатрисой женимся.
Констанция, помня о том, что они уже не раз собирались жениться, а потом ссорились, проявила осторожность:
- А твоя мать знает об этом, Беатриса?
- Знает, она согласна! - хором ответили Марселло и Беатриса.
Винченцо тоже усмотрел тут некую скоропалительность и спросил:
- Вы это твёрдо решили? Ещё вчера Марселло сидел за столом, как в воду опущеный и, похоже, не помышлял о свадьбе. А что же изменилось сегодня?
- Многое изменилось, - сказал Марселло. - Сегодня ко мне приехала Беатриса, и мы решили пожениться.
- Вот так внезапно?
- Да, мы не можем тянуть со свадьбой, потому что... Потому что, у нас получилось то же, что и у Катэрины с Маурисиу! - объяснил Марселло.
Констанция схватилась за голову, Винченцо принялся ругать сына:
- Где были твои мозги, Марселло?! Разве ты не знал, что сначала надо жениться, а потом уже заводить ребёнка?
- Этого ребёнка нам Бог послал! - парировал Марселло.
- Вы делаете глупости, а вину сваливаете на Бога? - не удержалась от укора Констанция, и Марселло, защищаясь, выдал чужую тайну:
- Мама, такую же глупость сделали и дона Франсиска с сеньором Фариной!
- Марселло! - рассердилась Беатриса.
- Прости, любовь моя, у меня сорвалось с языка... - повинился он и тут же был прощён.
Винченцо изумлённо покачал головой:
- Ну и дела! Выходит, Фарина неспроста перед нами хорохорился.
- Он мог бы и прямо нам всё сказать, - обиделась Констанция. - Разве мы ему не друзья?
- А он этого и сам не знал, - вступилась за Фарину Беатриса. - Мама собирается сказать ему только сегодня.
- Боюсь, как бы его удар не хватил от такой радости, - сказал Винченцо. - Он хоть и доказал, что из него ещё труха не сыплется, но до молодого жеребчика ему очень далеко!

Франсиска не знала, как Фарина отнесётся к её беременности, поэтому долго ходила вокруг да около, прежде чем сообщить ему столь важную новость. Раскладывая по шкафам его вещи, сказала, что дети порадовались за неё и пожелали ей счастья.
- Они тебя очень уважают и считают, что ты можешь заменить им отца.
- Я постараюсь, - вяло ответил Фарина.
- Тебе придётся взять под свою отцовскую опеку ещё и Марселло, - продолжила Франсиска. - У них с Беатрисой любовь, и мы должны, как можно, быстрее сладить их свадьбу.
- Неужели? - оживился Фарина. - Представляю, как Марселло будет прыгать от счастья!
- Да, он давно об этом мечтал.
- А почему ты говоришь, что свадьбу надо устроить как можно быстрее?
- Потому что Беатриса беременна от Марселло.
- О, Мадонна! - воскликнул Фарина. - Ребята торопливые не по годам!
- Нашу свадьбу тоже надо устроить поскорее, - отважилась, наконец, сказать Франсиска. - Если ты, конечно, не передумал жениться.
- Я не передумал, но зачем надо спешить с нашей свадьбой? - удивился Фарина.
- А затем, что и мы с тобой тоже торопливые не по годам, - смущённо произнесла Франсиска.
Фарина изумлённо уставился на неё:
- Как это понимать?.. Ты хочешь сказать, что...
- Что я жду от тебя ребёнка, - продолжила за него Франсиска. - Мне не хотелось бы идти под венец с большим животом.
- Это невероятно! - воскликнул Фарина и, побледнев, стал жадно хватать ртом воздух.
Франсиска испугалась:
- Тебе плохо? Скажи же что-нибудь, не молчи!
Держась рукой за сердце, он с трудом вымолвил:
- Я счастлив!..
После этих слов у Франсиски тоже отлегло от сердца. А Фарина чуть позже, оправившись от шока, стал целовать её и благодарить:
- Ты волшебница! Ты способна творить чудеса! Я только мечтал о сыне, но боялся даже заговорить с тобой на эту тему, а ты сама всё устроила!..
Свадьбу они решили сыграть скромную, без лишнего шума. Беатриса и Марселло тоже против этого не возражали. Правда, Беатриса поставила матери одно условие:
- Пусть падре Роман заодно освятит и брак Жулии с Зангоном! Об этом просит бабушка Рита. Разве ты ей откажешь?
Франсиска не смогла отказать Беатрисе и Рите в их просьбе, только спросила:
- Я надеюсь, из нас троих, хотя бы, Жулия будет выходить замуж не беременной?
- Это исключено. Жулия ещё девственница, - ответила с улыбкой Беатриса.
На том они и порешили: пусть все три свадьбы состоятся в один день, и пусть этот день наступит как можно скорее!

Глава 14

Три счастливые, семейные пары проводили свой медовый месяц на фазенде Франсиски, не помышляя ни о каком свадебном путешествии.
Даже Зангон, прежде, мечтавший уехать с молодой женой на дикие земли, теперь никуда не порывался, потому, что Жулия не хотела оставлять бабушку без своей опеки.
Рита же, понимая, на какую жертву пришлось пойти Зангону ради любви, сочла своим долгом успокоить его и приободрить.
- Ты не горюй, - сказала она, положив руку на плечо Зангона, - уже не далёк тот день, когда ты увезёшь мою внучку в дальние края.
- Нет, я тебя никогда не оставлю здесь одну! - вновь заявила Жулия.
- А я и не говорю, что ты меня бросишь, - спокойно сказала Рита. - Я сама уйду от вас, когда закончится мой земной срок. А вы уедете отсюда, пересечёте много речек, будете глотать дорожную пыль, мокнуть под дождём, но, в конце концов, доберётесь до места, которое похоже на рай. Там в реках много рыбы, деревья ломятся от плодов, и у земли нет стольких хозяев, как здесь. Там уже ни вы, ни ваши дети не будете никому служить, потому что над вами не будет господ...
- А ваш сын Арсидес где будет жить? - спросил Зангон.
- Арсидеса вам придётся взять с собой, - ответила Рита, - иначе вы туда не доедете. Арсидес будет хранить вас в пути.
Зангон с воодушевлением воспринял рассказ Риты о дальней свободной земле, а Жулия взгрустнула, что бывало с ней всегда, когда бабушка заводила речь о своей не такой уж далёкой смерти.
Но грустила Жулия недолго: вскоре к ней заглянула Беатриса, и они уединились, чтобы посекретничать о своих женских делах и поделиться друг с дружкой пока ещё небогатым, семейным опытом.
- Я и не догадывалась, что мужчины так хороши, - призналась Жулия Беатрисе. - Теперь я понимаю, почему ты не устояла перед Марселло ещё задолго до свадьбы. Если бы мы с Зангоном не поженились так скоро, я бы тоже, наверно, не устояла...
- Ничего, немножко потерпела, зато у тебя теперь настоящий медовый месяц, - в тон ей ответила Беатриса. - А у нас с Марселло сразу начались семейные хлопоты.
Жулия, услышав такое, посмотрела на Беатрису едва ли не с ужасом и спросила растерянно:
- Как?.. Неужели вам всё это... надоело? Неужели это может когда-нибудь надоесть?!
- Нет, не беспокойся, - засмеялась Беатриса. - Мы с Марселло ещё не наскучили друг другу. Но сейчас мы больше думаем и говорим о нашем будущем ребёнке, готовим для него приданое, выбираем ему имя. Это совсем другие заботы, чем у тебя, хотя они тоже очень приятные.
О будущем ребёнке Беатриса постоянно говорила не только с Марселло, но и с матерью. Обе были счастливы, предвкушая радость материнства.
- Странно! - удивилась Франсиска. - Я уже родила двух детей, но эту беременность переживаю так, как будто она у меня первая. Всё заново, всё с чистого листа!
- Это потому, что твоя жизнь началась заново, - высказала своё мнение Беатриса, и Франсиска с ней согласилась:
- Да, я не побоялась начать новую жизнь, и за это была вознаграждена. Мне повезло забеременеть, хотя в моём возрасте я о таком подарке и мечтать не могла!
- А как мне повезло! - озорно усмехнулась Беатриса. - Точнее, не мне, а моему ребёнку: у твоего будет только мама, а у моего ещё и бабушка!
Франсиска засмеялась и в шутку погрозила ей пальцем:
- Не смей произносить при мне это слово! Я не бабушка, а молодая мама!
Случалось, они шутили по поводу своей беременности и в присутствии Маурисиу, пока однажды не заметили, что ему это неприятно слышать.
- Маурисиу опять стал каким-то угрюмым, - обеспокоилась Франсиска. - Мне кажется, он уже сейчас ревнует меня к будущему ребёнку.
- Нет, мама, ты зря беспокоишься, тут дело в другом, - возразила Беатриса. - Мы радуемся, говоря о своих будущих детях, а у Маурисиу это вызывает боль, потому, что он невольно вспоминает об умершем сыне. Нам надо это учесть и впредь не затевать подобных разговоров при Маурисиу.
Вскоре, однако, Беатриса получила возможность убедиться в том, что беспокойство Франсиски тоже не было безосновательным.
Обычно после завтрака Беатриса занималась с Марселло в библиотеке, обучая его языку, математике и правилам этикета. Последний предмет был для него самым сложным, поскольку требовал практических навыков, а бедняга Марселло до сих пор ещё не научился есть, с помощью ножа и вилки, отчего чувствовал себя неловко за обеденным слотом. Но в тот день, к счастью, был урок литературы, а не этикета.
- Напиши сочинение, Марселло, - сказала Беатриса. - Тему выбери сам: любовь или семейная жизнь.
- Любовь! - тотчас же воскликнул Марселло. - И семейная жизнь!
Беатриса засмеялась, но при этом попросила его:
- Перестань дурачиться. Выбери что-нибудь одно.
- Нет, я хочу всё сразу! - заявил Марселло и принялся жадно целовать Беатрису, пытаясь повалить её на диван.
В этот момент к ним и заглянул Маурисиу, но, увидев их целующимися, тут же повернул обратно.
- Маурисиу, постой! - окликнула его Беатриса, и он вернулся.
- Простите, что помешал вам. Я только хотел спросить, вы не знаете, когда сеньор Фарина поедет в Сан-Паулу?
- Завтра, - ответила Беатриса.
Маурисиу облегчённо вздохнул:
- Ну, слава Богу! Может, хоть после его отъезда наша мать захочет уделить нам немного внимания.
- Маурисиу, мама никогда не лишала нас своего внимания, - с укором заметила Беатриса.
- Это было раньше, - возразил он. - А теперь, когда наша мама ждёт ребёнка от сеньора Фарины, она очень изменилась.
- Все женщины меняются, когда ждут ребёнка, - мягко промолвила Беатриса. - Я тоже, наверно, не исключение. Ты прости нас. Иногда мы с мамой радуемся, говоря о своих будущих детях, и забываем, что твой малыш умер.
Маурисиу нахмурился, напрягся и процедил сквозь зубы:
- Да, мой сын умер... Я потерял и его, и Катэрину.
Беатриса нежно погладила его по плечу:
- Не убивайся, Маурисиу. Ты молодой, красивый, у тебя ещё всё будет - и жена, и дети!
Он же в ответ резко оттолкнул Беатрису и быстро вышел из комнаты.
- Твой брат всё-таки очень странный, - сказал Марселло. - Никогда не знаешь, какой стороной он к тебе повернётся.
Примерно, то же, сказал и Фарина Франсиске, заметив явную перемену в настроении Маурисиу:
- Он опять относится ко мне враждебно, я это чувствую. И на тебя смотрит косо. Поэтому ты, пожалуйста, будь с ним по осторожнее, а то неизвестно, что ему взбредёт на ум.
Сознавая правоту Фарины, Франсиска, тем не менее, принялась защищать сына:
- Ты преувеличиваешь! Маурисиу тебя очень уважает. А в его отношениях со мной сейчас проявляется обычная мальчишеская ревность. Дети всегда ревнуют мать к ещё не родившемуся ребёнку.
- Но Маурисиу давно уже вышел из детского возраста!
- Возраст в данном случае не имеет значения. По отношению к матери дети всегда остаются детьми.
Фарина не стал спорить с Франсиской, но при этом высказался довольно жёстко:
- И всё равно, к своему ребёнку я его не подпущу! Мы должны беречь нашего малыша, он будет самой главной персоной на фазенде!
Франсиску несколько покоробило такое заявление, но она тоже не стала спорить с Фариной и перевела разговор на другую тему:
- Нам следует подумать о наших финансовых проблемах. Кофе сейчас опять не приносит прибыли, а на содержание фазенды нужны деньги, поэтому я решила продать старинные золотые монеты...
- Нет-нет! Ни в коем случае! - воскликнул Фарина. - У меня есть деньги, я поеду в Сан-Паулу и сниму их с банковского счета. Тебе ни о чём не нужно беспокоиться, это теперь моя забота, и я всё сделаю ради тебя и нашего ребёнка. Он должен быть богатым, очень богатым!
Перед поездкой в Сан-Паулу Фарина счёл необходимым заново навести мосты дружбы с Маурисиу: с отцовской теплотой в голосе попросил его позаботиться о матери, которая сейчас очень нуждалась в мужской опеке.
Маурисиу в ответ снисходительно улыбнулся:
- Не беспокойтесь, всё будет хорошо, о матери я позабочусь.
Фарина, однако, не успокоился, а встревожился ещё больше и поэтому, тайком от всех поговорил ещё и с Марселло, поручив ему временно исполнять обязанности хозяина дома и главы семьи.
- Но почему я?.. - опешил Марселло. - Разве Маурисиу тоже уезжает?
- Нет, он, к сожалению, остаётся здесь, поэтому, я и прошу тебя: внимательно следи за всем, что происходит в доме, и особенно следи за Маурисиу. Мне кажется, у него опять стали проявляться прежние странности.
- Да, я тоже это заметил, - озабоченно произнёс Марселло и попросил Фарину: - Вы уж, пожалуйста, не задерживайтесь там надолго, а то мало ли что может случиться!..
- Ты не каркай и не паникуй заранее, - сказал Фарина. - А если, не дай Бог, ситуация всё-таки выйдет из-под контроля, то сразу же извести меня телеграммой. Я оставлю тебе адрес отеля, в котором буду жить.

Все, кто с тревогой наблюдал за изменившимся состоянием Маурисиу, не догадывались о том, что это беспокоило и его самого. В отличие от прошлого раза, когда Маурисиу не владел собой и не осознавал своей неадекватности, сейчас всё было по-другому. Сейчас Маурисиу пугало его странное состояние.
А странность заключалась в том, что он вдруг остро почувствовал опасность, исходившую от Фарины.
Но, этого же, не может быть, это абсурд! Маурисиу хорошо помнил, как Фарина вытащил его из беды, значит, он - друг, а не враг. Всё это Маурисиу понимал рассудком, но кожей, нутром, каким-то непонятным чутьём, которое его самого пугало, он чувствовал в Фарине именно врага, причём очень опасного, беспощадного. Подчиняясь этому чувству, он инстинктивно пытался защитить мать от Фарины, а она, не понимая, что происходит с сыном, усматривала в его поведении ревность к своему ещё не родившемуся ребёнку.
Чудовищная раздвоенность, в которой пребывал Маурисиу, совсем измучила его. Он боялся, что может сойти с ума. И особенно страшно ему было, когда он, то ли во сне, то ли наяву услышал голос, отчётливо твердивший, что Фарина - враг.
«Это беда, это сумасшествие!» - подумал Маурисиу и поспешил за помощью к старухе Рите.
- Помоги мне, Рита! - взмолился он. - Я опять теряю рассудок. Мне кажется, что Фарина - опасный человек, хотя я знаю, что это не так.
- И чем же он, по-твоему, опасен? - озабоченно спросила Рита.
- До сих пор это было лишь чувство, которое я не мог объяснить. Но сегодня ночью я вдруг отчётливо услышал голос, который сказал мне, чем опасен Фарина. Ему нужно всё, без остатка: дом, фазенда, моя мать, которую он уже подчинил себе. Всё это он хочет заполучить для своего ребёнка, а меня и Беатрису собирается вышвырнуть вон!
Рита скорбно покачала головой и сказала назидательным тоном:
- Не нужно доверяться голосам. Ты же не знаешь, кому принадлежал тот голос, что не давал тебе спать сегодня ночью. Может, это как раз и был твой враг, пытавшийся сбить тебя с толку! И Фарину... не трогай.
- Но что мне делать с этим ужасным чувством? Как от него избавиться?
- Ты не можешь от него избавиться, это не в твоей власти, - сказала Рита. - Но ты не должен следовать ему в своих поступках. Не поддавайся ему! Сто раз подумай, прежде чем сделать что-нибудь. Только так ты сможешь защитить и себя, и мать, и сестру.
Совет Риты не принёс утешения Маурисиу, но всё же, после беседы с ней ему стало немного легче.
Уже подходя к своему особняку, он увидел, как возле домика Риты остановилась коляска и из неё вышли Катэрина и Зекинью. Не желая встречаться с бывшей женой даже взглядом, Маурисиу ускорил шаг...
А Катэрина и Зекинью тем временем весело приветствовали Риту, Жулию и Зангона.
- Дружище Зангон, мы приехали узнать, готовы ли вы с Жулией отправиться на новые земли! - сообщил Зекинью без каких-либо предисловий.
Зангон был вынужден его огорчить, сказав, что он твёрдо решил осесть на этой фазенде и в ближайшее время никуда не поедет.
Зекинью же, не зная, чем было обусловлено такое решение Зангона, принялся его уговаривать:
- Ты что, совсем потерял вкус к вольной жизни? Он, видите ли, решил осесть! А что ты будешь тут иметь? Хозяйский табун? А там не будет никаких хозяев, только дикие быки, рыбы в реках и птицы на огромных деревьях. Представь: вы с Жулией просыпаетесь под звонкий птичий щебет, выходите из своей хижины, а вокруг прыгают мартышки, порхают попугаи...
- Не трудись, тебе не удастся меня соблазнить, - сказал Зангон. - Мы с Жулией никуда не поедем, потому, что не можем оставить здесь её бабушку.
- Да-а, не ожидал я от тебя такого... - опечалился Зекинью. - Неужели наши пути и вправду расходятся?
- А ты что, всё равно поедешь туда и один, без меня?! - спросил изумлённый Зангон.
- Да, поеду, - беспечно заявил Зекинью. - Только не один, а с Катэриной!
- И ты не побоишься ехать в такую даль, в неведомые места? - спросила Жулия у Катэрины.
- С Зекинью мне ничего не страшно, - ответила та.
Рита, молча слушавшая их разговор, сочла необходимым вмешаться и увела Катэрину в свою каморку, где хранились всякие целебные травы и снадобья.
- Сегодня у меня был Маурисиу, - начала она издалека, но Катэрина её тут же прервала:
- Мне это не интересно! Я живу теперь с Зекинью.
- А ты всё же выслушай старуху, - настойчиво произнесла Рита. - Я хотела сказать, что Маурисиу сейчас плохо, но за него я более спокойна, чем за тебя.
- Напрасно беспокоитесь, со мной всё в порядке!
- Нет, Катэрина, я всё вижу! - строго сказала Рита. - Ты совсем плоха. Тебе нужно вспомнить, что у тебя есть ум и сердце, пока ты не натворила новых бед!
- Я ничего дурного не сделала! - вскинулась на старуху Катэрина.
- Ты согрешила против собственного мужа! - перешла к открытым обвинениям Рита. - Не поддержала его в беде, спуталась с Зекинью. И сына ты потеряла по собственной вине.
- Да как вы смеете?! - возмутилась Катэрина. - Мой мальчик умер от кори!
- Это было наказание! - пояснила Рита. - Ты была наказана за свою глупость и бессердечие. Одумайся, Катэрина! Не надейся на Зекинью, иначе ты себя погубишь!

***
После того разговора с Ритой Катэрина стала неузнаваемой. Она бродила целыми днями по фазенде, никого не замечая, никого не слыша. От еды она отказывалась, Зекинью к себе не допускала, а когда он проявил настойчивость, вообще выгнала его из своей спальни.
Однажды она ушла из дома ещё до рассвета, когда все спали. Утром Констанция забила тревогу, не обнаружив дочери:
- Надо искать её! Она же не в себе, с ней может случиться любое несчастье!
Винченцо растормошил спящего Зекинью, но тот и сам не знал, где Катэрина.
- Она выставила меня из спальни, - сказал он с обидой, но у Винченцо это не вызвало сочувствия.
- Ты же говорил, что любишь её! Хотел жить с ней! А теперь жалуешься мне на Катэрину? - упрекал его Винченцо.
- Надо было давно увезти её отсюда, - сказал Зекинью. Может, в другом месте, под другим солнцем она бы снова ожила... Пойдёмте к реке, она там часто сидит одна…
Они и в самом деле отыскали Катэрину у реки, только на сей раз, она была там не одна. Рядом с ней на берегу реки сидел… Маурисиу.
Что его привело сюда в такую рань, он и сам был не в состоянии объяснить. Просто ему в ту ночь тоже не спалось, он вышел из дома и побрёл вдоль реки...
Катэрина изпугалась, увидев его рядом с собой, но он выразительным движением руки показал: «Сиди, не бойся, я тебя не трону, не обижу» - и тоже присел чуть поодаль.
Какое-то время они, молча, смотрели на воду, а потом стали тихо разговаривать.
- Как странно, - сказал Маурисиу, - всё ушло, утекло, как эта вода... Мы были женаты, у нас был ребёнок... Он умер...
- Да, наш мальчик... - отозвалась Катэрина. - Иногда мне кажется, что он смотрит на меня из глубины реки... Он ушёл от нас, потому что я оступилась.
Маурисиу посмотрел на неё с удивлением:
- Ты считаешь себя виноватой? Но тогда и я виноват.
- Мы оба виноваты, Маурисиу. Думали только о себе, и Бог нас наказал.
- Я был болен, не владел собой.
- А я тебя боялась... И тогда наша любовь кончилась.
- Да, кончилась, - повторил вслед за Катэриной Маурисиу. - Я тоже разлюбил тебя. Ты стала самым большим разочарованием в моей жизни... Но в душе ещё жива боль... Да, боль из-за того, что ты бросила меня, когда я особенно нуждался в твоей помощи.
- За это я и была жестоко наказана.
Они вновь замолчали, продолжая всё так же глядеть на воду.
Услышав приближающиеся шаги, оба обернулись, но не сдвинулись с места.
- Чёрт возьми, что здесь происходит? - гневно воскликнул Зекинью. - Что это за свидания у реки?
- Это не свидание, - тихо ответила Катэрина.
- Ты держишь меня за дурака? - продолжал гневаться Зекинью, и тут уже Констанция обратилась к нему:
- Поверь Катэрине! Моя дочь не из тех женщин, что бегают к другим мужчинам.
- Да? - нервно засмеялся Зекинью. - Но когда она была замужем за ним, то поглядывала на меня. А теперь поглядывает на него!
- Не смей так говорить о моей дочери! - одёрнул его Винченцо.
- Я пришла сюда, чтобы увидеть сына. Иногда он смотрит на меня из воды, - попыталась объясниться с Зекинью Катэрина, а он воскликнул в ответ:
- Какая чушь! Твой сын умер от кори.
- Он и в воде, и в воздухе, и в моём сердце. Он умер, потому что я согрешила. Его смерть стала моим наказанием.
Высказав это, Катэрина вдруг зарыдала. Впервые после смерти сына зарыдала, и остановить эти слёзы уже было невозможно. Констанция потом долго ещё отпаивала её успокаивающими отварами, а Катэрина всё плакала и твердила одно: «Это наказание!»
Зекинью не мог понять её состояния, не мог понять причину этих запоздалых слёз. Констанция пояснила ему:
- Катэрина долго пыталась скрыть свою боль, и напрасно, потому что теперь она всё равно вырвалась из сердца наружу.
Зекинью, наконец, всё понял и тут же предложил простой выход из этой сложной ситуации:
- Катэрина, тебе не стоит жить здесь, где всё напоминает тебе о несчастьях. Мне кажется, сейчас настало самое подходящее время для того, чтобы посадить тебя на круп моей клячи и тронуться в путь! Поедем сегодня же?
Катэрина отмахнулась от него и вновь забилась в рыданиях.
Винченцо увёл Зекинью на кухню, подальше от греха. Своим острым крестьянским умом он понял, что Зекинью сейчас является главным раздражителем для Катэрины, хотя она, возможно, этого и не осознаёт. Ведь именно с Зекинью она тогда согрешила, и он постоянно напоминает ей об этом своим присутствием на фазенде.
Поняв это, Винченцо решил под любым предлогом убрать Зекинью с фазенды, спровадить его куда-нибудь далеко и надолго.
- Я помню, что разрешил тебе увезти Катэрину, - сказал он Зекинью. – Но, как же, ты повезёшь её в таком состоянии, да ещё и без денег?
- Но я люблю Катэрину, а это главное!
Винченцо поморщился, услышав его ответ, и стал гнуть своё с ещё большим напором, чем прежде:
- Если ты любишь мою дочь, то постарайся заработать денег, чтобы она не терпела лишений в дороге. Сейчас это можно сделать только в городе, потому что на фазендах денег нет.
- В городе? - растерялся Зекинью. - Но я никогда не бывал в городах. И что мне делать с лошадью?..
- Не беспокойся, мы за ней присмотрим. Ты парень крепкий, найдёшь работу без особого труда. Поверь, будь я помоложе - тоже подался бы в город!
Зекинью ещё какое-то время посомневался, а потом, его глаза азартно заблестели, и он с необычайной легкостью представил своё будущее в радужном свете:
- Ладно, подзаработаю там деньжат, вернусь и куплю кусок земли! А Катэрина тут успокоится, станет опять веселой. Только вы не позволяйте её бывшему мужу, будь он проклят, и близко к ней подходить!
Винченцо в тот момент был готов пообещать ему что угодно, лишь бы только он уехал отсюда.
- Не беспокойся, тут всё будет в порядке, - сказал он. - Поезжай в Сан-Паулу. Там сейчас Фарина, он поможет тебе найти работу, а его адрес возьмёшь у Марселло.
И Зекинью, не мешкая, отправился в путь, пообещав Катэрине вскоре вернуться с деньгами, купить на них дом и устроить ей счастливую жизнь.
Катэрина простилась с ним спокойно, без каких-либо эмоций. Её равнодушие удивило даже Констанцию.
- Ты что, его тоже разлюбила? - спросила она. - Тебе сменить мужа - всё равно, что переобуться?
- Ах, мама, я ничего не знаю... - усталым голосом ответила Катэрина. - У меня на сердце тень. Моё сердце закрыто. Я должна побыть одна.
Констанция же, оставшись наедине с мужем, усомнилась, правильно ли он поступил, отправив Зекинью в город.
- Теперь Катэрине будет совсем одиноко. Может, с Зекинью она бы, в конце концов, нашла своё счастье?
Винченцо ответил с досадой:
- Какое там счастье, Констанция? Ехать неизвестно куда с шалопаем, у которого ни кола, ни двора, а только ветер в голове?! Я давно заметил, что он сначала делает, а потом думает. Поэтому, и спровадил его. У меня не было другого выхода, я просто исполнил свой отцовский долг.

Глава 16

Жонатан не раз слышал от Самуэла о прекрасном пианисте, играющем в борделе, и однажды решил с ним познакомиться.
- Если он действительно так хорош, как ты говоришь, то я предложу ему играть в ресторане моего отеля, - пояснил он сыну цель своего знакомства с Дженаро.
Самуэл повёл его в бордель, и Жонатан весь вечер с упоением слушал фортепианную музыку, а потом изрёк:
- Такой достойный человек, как этот пианист, не должен играть в таком недостойном месте!
- Я с удовольствием представлю вас этому достойному сеньору! - вызвался Маркус, и Жонатан получил возможность высказать Дженаро своё восхищение.
- Маэстро, вы играете как виртуоз! Я слышал многих хороших пианистов, но ваша исполнительская манера меня просто потрясла!
- Спасибо, - растрогался польщённый Дженаро. - У меня действительно был талант, но я не смог сделать карьеру. А теперь я старик.
- Вы ещё не старик, маэстро. У вас ещё много времени впереди. Я хочу, чтобы вы играли в моём отеле. Там всегда собирается приличная публика, а кроме того, вы сможете зарабатывать большие деньги своим искусством!
На следующий день Дженаро посетил отель, опробовал рояль, на котором ему предстояло играть, остался им доволен, и сказал, что готов приступить к работе хоть завтра.
- Отлично! - обрадовался Жонатан. - Тогда идёмте со мной, мы подберём для вас фрак. Поскольку вы будете исполнять в основном классическую музыку, то я хочу, чтобы всё было чин по чину.
О неслыханной удаче Дженаро первой узнала Мария и тотчас же поспешила к Мариузе:
- Сейчас сеньор Дженаро сообщит вам грандиозную новость!
Мариуза, едва взглянув на Дженаро, поняла по его виду, что произошло нечто невероятное, и спросила упавшим голосом:
- Неужели вы решили жениться на той... на той!..
Дженаро огорчился:
- Ну что вы, дона Мариуза! У вас, у женщин, на уме одна любовь. Я всю жизнь играл на рояле и мечтал зарабатывать своим искусством, мечтал добиться успеха.
В глазах у Мариузы появились искорки надежды, и она, словно извиняясь за допущенную оплошность, заметила с подобострастием:
- У вас душа артиста!
Приободрённый её репликой, Дженаро продолжил:
- Но я всегда получал за свою игру жалкие крохи, потому что играл для бесчувственных людей.
- Да, конечно, - подхватила Мариуза. - Всем известно, какая публика в том гнезде порока!
- А теперь меня признали, дона Мариуза! - победоносно сообщил ей Дженаро. - Меня пригласили играть в роскошном отеле на хорошем рояле для тех, кто сможет по достоинству оценить моё искусство!
- Я так рада за вас, маэстро! - сказала Мариуза, прижав ладонь к сердцу.
- А платить там будут хорошо? - спросила Изабела.
Для Дженаро её вопрос прозвучал как фальшивая нота, он даже поморщился от досады.
- Разве в этом дело, сеньорита Изабела? - сказал он с укором. - Главное - меня признали! Где Тони? Я должен сообщить эту радостную новость ему!
- Он сказал, что после работы пойдёт на какой-то профсоюзный митинг, - сообщила Мария с печалью в голосе.
Дженаро сразу изменился в лице, и Мариуза, заметив это, принялась его утешать:
- Даст Бог, с вашим сыном ничего дурного не случится. Успокойтесь, сеньор Дженаро, иначе у вас не выдержит сердце. Давайте лучше отметим, как следует ваш успех. У меня для такого случая найдётся бутылочка хорошего вина.
- Спасибо, дона Мариуза, - растрогался Дженаро. - У вас чуткая душа, вы всегда меня понимаете с полуслова. Видите ли, я всю жизнь хотел, чтобы Тони мной гордился. Но обстоятельства складывались так, что я чувствовал себя неудачником. И вот теперь наступил такой момент...
- Вы не волнуйтесь так, сеньор Дженаро, - вновь попыталась успокоить его Мариуза. - Ваш сын непременно будет вами гордиться!
- Мы все вами гордимся, - добавила Мария.
Чуть позже, когда Дженаро, выпив вина, расслабился и немного успокоился, он сказал Марии:
- Кстати, в том отеле я встретил твоего друга Фарину.
- Вот как? - оживилась Мария. - Почему же он к нам не заходит?
- Я так понял, что у него здесь много всяких дел, - ответил Дженаро. - Но он велел передать тебе привет и сказал, что обязательно с тобой повидается.

Фарина приехал в Сан-Паулу, чтобы добыть деньги для нужд фазенды, на которой он теперь жил. Продавать сокровища Франсиски, доставшиеся ей от первого мужа, Фарине очень не хотелось, однако и снимать крупную сумму со своего банковского счёта не хотелось тоже. Особенно остро он ощутил это, переступив порог банка. А тут ещё и управляющий банком сказал ему, что сейчас этого делать не стоит.
- Большая часть вашего вклада состояла из облигаций, выпущенных правительством для строительства железной дороги, но теперь кабинет Жетулиу Варгаса отказывается признать их номинальную стоимость, и вы рискуете на этом много потерять. Конечно, у вас на счету положительное сальдо, есть и вложения иного рода, но я не советую вам снимать их. Разве что в случае крайней необходимости.
- Спасибо, я не стану ничего снимать, - сказал Фарина. - Я добуду деньги иным способом.
С давних времен у него была здесь маленькая посредническая фирма, ориентированная на поставки продовольствия из-за рубежа. Доход она приносила небольшой, зато постоянный. Вот её-то Фарина и вознамерился продать, но не нашёл достойного покупателя, способного заплатить ему необходимую сумму.
«И всё же, мне нужно добыть, эти чертовы, деньги любой ценой! - сказал себе Фарина. - Теперь у меня будет сын, и ради него я пойду на любую авантюру, потому что он непременно должен стать одним из самых богатых жителей Бразилии!»
Приняв такое решение, он отправился в бордель к Жустини, собираясь предложить ей как раз ту самую авантюрную сделку.
Жустини обрадовалась, увидев его, но сразу же заметила, что он сильно изменился.
- У тебя взгляд стал каким-то другим, - сказала она. - Жёстким и... плутоватым.
Фарина засмеялся и отплатил ей той же монетой:
- А ты тоже изменилась!
- Постарела?
- Нет. Но в твоих глазах тоже появился металлический блеск. С чего бы это?
- Я перестала верить в любовь, - пояснила Жустини. - Тот молодой человек, по которому я много лет убивалась, на самом деле относился ко мне всего лишь как к публичной женщине. Теперь я избавилась от романтических мечтаний и думаю только о делах.
- Хочешь вернуться во Францию? - спросил Фарина.
- Нет. Говорят, там скоро будет война.
- Меня тоже беспокоит эта война, - вздохнул Фарина. - Поэтому я и приехал сюда провернуть кое-какие дела, но, боюсь, мне не хватит денег.
- Денег всегда не хватает, - в шутку заметила Жустини, а Фарина вдруг предложил ей серьёзно:
- Мы с тобой могли бы заключить взаимовыгодную сделку. В прошлый раз ты обмолвилась, что у тебя есть какая-то бросовая земля...
- Да, есть, - подтвердила Жустини. - На бумаге! Мне подарил её один солидный плантатор, и я тогда очень обрадовалась, подумала, что, наконец-то, разбогатела. А там оказалось сплошное болото!
- Но бумаги у тебя на это болото имеются?
- Да.
- Тогда я продам твоё болото под видом настоящей плодородной земли! А выручку поделим пополам. Согласна?
Жустини рассмеялась:
- Ты собираешься продать мою землю?! Кому? Она же ничего не стоит, её никто не купит!
- Это уже моя забота, - ответил Фарина. - У меня есть одна знакомая итальянка, она получила большое наследство и не знает, что с ним делать. Если ты согласна поделить выручку пополам, то я завтра потолкую с этой наивной вдовушкой.
- Ну, попробуй, авантюрист! - вновь засмеялась Жустини. - Посмотрим, как это у тебя получится.
Говоря о наивной итальянке, Фарина, конечно же, имел в виду Марию и, навестив её в пансионе, посоветовал ей выгодно вложить деньги в покупку земли.
- Я случайно познакомился с одной дамой, которая хотела бы продать свою фазенду, и сразу же подумал о тебе.
- Спасибо, сеньор Фарина, я и сама уже об этом думала.
- Вот как? - обрадовался он, увидев, что ему даже не придётся долго уговаривать Марию.
- И эта фазенда находится далеко отсюда? - спросила она.
Фарина насторожился:
- А почему ты спрашиваешь? Тебе не хочется уезжать далеко от Сан-Паулу?
- Наоборот! Я хотела бы увезти Тони подальше от этого города!
- Тебе улыбается удача! - сообщил ей Фарина, с удовлетворением подумав о том, что удача на самом деле улыбается ему. - Фазенда находится далеко. Очень далеко.
- Сеньор Фарина, я думаю, сама судьба привела вас сегодня ко мне! - восторженно произнесла Мария. - Вполне вероятно, мы заключим сделку с той женщиной, но я должна знать, сколько стоит эта фазенда.
Фарина сделал вид, что до сих пор не интересовался стоимостью предлагаемой им земли, и, достав из папки необходимые бумаги, протянул их Марии.
- О, нет! - воскликнула она, увидев там огромную сумму. - Это слишком дорого!
- Ничуть, - сказал Фарина. - Я знаю, что ты унаследовала намного больше.
- Нет, не намного, - возразила Мария. - Если я куплю эту фазенду, у меня на счету останутся лишь жалкие крохи.
- А ты подумай, - посоветовал ей Фарина. - Покупка фазенды - это ведь не трата денег, а их вложение! Причём надёжное вложение, потому что земля есть земля, она всегда в цене!
- Я знаю, но для меня это слишком большой риск...
- Мне понятны твои сомнения, - с наигранным сочувствием произнёс Фарина. - К сожалению, сам я ничего решить не могу, потому что фазенда не моя. Но я твой искренний друг и потому поговорю с хозяйкой, может, она сбросит цену. А потом мы с тобой встретимся ещё раз.
На том они и порешили.
Фарина отправился к Жустини и сообщил ей, что Мария не купила землю - её не устроила цена.
Жустини огорчилась:
- Ты же говорил, что запросто сможешь выманить у неё деньги. Так в чём дело? Она их уже истратила?
- Нет, деньги у неё имеются, я это знаю точно, потому что занимался её наследством. Но я пообещал ей договориться с тобой о скидке.
- А почему ты сам не сбросил цену? - удивилась Жустини. - Ведь то болото и даром никто не возьмёт!
- Я сделал это специально, чтобы она не заподозрила подвоха, - пояснил Фарина. - Мы устроим представление! Ты скажешь ей, что живёшь в городе и земля тебе не нужна.
- А ты уверен, что она вообще захочет покупать ту землю?
- Уверен. Она уже клюнула! Её муж увлёкся другой женщиной, и Мария хочет увезти его подальше, поэтому ей и нужна фазенда. Кстати, ты знаешь её мужа. Это Тони, сын маэстро Дженаро.
- Вот как?.. - несколько сникла Жустини. - Разумеется, я его знаю. Он играл у меня на фортепьяно, а потом заболел и, отлеживался здесь... Теперь я поняла, о какой Марии идёт речь. Знаешь, они ведь все считают меня ангелом во плоти.
- Так это же здорово! – смеясь, заметил Фарина. - У Марии не будет оснований в тебе сомневаться. Или ты уже сама засомневалась? Не хочешь, чтобы её деньги стали нашими?
- Хочу, - взвесив все «за» и «против», твёрдо ответила Жустини.
- Молодец! - похвалил её Фарина. - Если хочешь получить большие деньги - нельзя быть сентиментальной. Тут каждый борется за себя, потому что ставки очень велики!

Предложение Фарины оказалось, как нельзя, кстати, для Марии: она давно хотела увезти Тони от Камилии, а куда - ей было всё равно.
- Представляете, - говорила она Мариузе, - мы сможем жить там только втроём: Тони, я и наш малыш!
Мариуза же с сомнением отнеслась к её затее.
- Зачем тебе земля, Мария? Я слышала, кофе сейчас невозможно продать, все бросают свои земли и бегут в город.
- Не все, - возразила Мария. - К тому же я знаю, что делать с землёй, я на ней выросла. Мой отец всю жизнь возделывал землю, и мы никогда не знали нужды.
- А я думаю, земля понадобилась тебе по другой причине, - покачала головой Мариуза, и Мария не стала скрывать своих истинных намерений.
- Да, - сказала она, - я хочу увезти Тони подальше от Камилии. Пока она будет рядом с ним, он её никогда не забудет.
- Мария, дочка, вряд ли ты завоюешь его таким способом, - печально вздохнула Мариуза. - Если она у него в сердце, он её не забудет и на краю света.
- Камилия у него не в сердце, а в другой части тела, пониже, - ответила Мария.
- Но захочет ли он ехать с тобой? - усомнилась Мариуза. - Ты с ним говорила об этом?
- Нет, пока не говорила. Вы же знаете, он уходит из дома чуть свет, а возвращается далеко за полночь. Говорит, что засиживается допоздна в газете или на профсоюзных собраниях. Вот вам ещё одна причина, по которой я должна увезти его отсюда. Увлечение политикой не доведёт до добра!
Мария и сама не заметила, как повторила слова Дженаро. Со свёкром у неё в последнее время были напряжённые отношения. А всё потому, что Тони не разделил его радости по поводу перехода на новую работу.
- Папа, я думаю, что музыкант, который играет в ресторане для богачей, ничего не стоит как артист, - сказал он, ядовито, усмехнувшись. - Лучше играть шлюхам, они несчастные создания. А богачи тебя и слушать не станут! Будут звенеть вилками по тарелкам и вести свои сытые разговоры.
Обиженный до глубины души, Дженаро стал упрекать сына за его ложные взгляды на бедность и богатство, за его опасное увлечение коммунистическими идеями. А уязвлённый Тони нанёс отцу ещё большую обиду, заявив безжалостно:
- Играя в том ресторане, ты будешь похож на циркового паяца, пытающегося, во что бы то ни стало ублажить богачей. Они будут смотреть на тебя и смеяться!
- Что ты сказал? Паяц?! - пришёл в ярость Дженаро. - Я артист! Артист! Ты понял? Убирайся отсюда, я больше не желаю тебя видеть!
В идеологическом споре отца и сына Мария приняла сторону Дженаро и попыталась его утешить, а он под горячую руку выплеснул весь свой гнев на неё:
- Ты никудышная жена, Мария! Если твой муж ищет что-то на стороне, значит, он не находит этого дома!
- Вы несправедливы ко мне, - сказала Мария, и её глаза наполнились слезами. - Я не виновата в том, что нас разлучили, и Тони здесь встретил Камилию.
- Да причём тут она? Я говорю о проклятой политике! Ты должна была образумить своего мужа, а тебе не удалось этого сделать, - пояснил Дженаро и, находясь в крайней степени раздражения, добавил: - Теперь я уже иногда думаю, что лучше бы он оставался со своей еврейкой!
Дженаро был зол на сына, а вовсе не на Марию, и, жестоко обидев её, тут же об этом забыл.
А Мария восприняла его слова всерьёз. Да, очевидно, она плохая жена, если не может повлиять на мужа, не может ничего сделать для сохранения собственной семьи! Дженаро считает, что политика - гораздо большее зло, чем Камилия, а она, Мария, даже радовалась, когда Тони возвращался поздно домой, и от него не пахло женскими духами. Очевидно, она и впрямь ни на что не годна и ничего не понимает в жизни!..
Совсем запутавшись, Мария как за соломинку ухватилась за предложение Фарины. Ей не жалко было отдать за эту фазенду все свои деньги, лишь бы Тони согласился уехать из Сан-Паулу. Но как ему об этом сказать? Он приходит домой и сразу же засыпает, а утром, едва проснувшись, вновь уходит. С этим тоже надо что-то делать, потому что такая жизнь не может долго продолжаться. Но как отвлечь Тони от политики, если его постоянно втягивают туда Нина и Маркус? Нина - сестра Тони, он к ней очень привязан, а с Маркусом они и работают вместе, и живут под одной крышей...
Размышляя, таким образом, Мария не догадывалась, насколько оправданными были опасения Дженаро за судьбу Тони, слишком рьяно устремившегося в политическую борьбу. Не знала она и того, что её муж теперь не только публиковал обличительные статьи в газетах, но и принимал активное участие в различных профсоюзных акциях, отстаивая права трудящихся в открытом противостоянии с фабрикантами и даже с полицией.
Не заблуждалась Мария лишь в одном: мировоззрение Тони действительно сильно изменилось под влиянием Нины. Ещё живя в бедняцком квартале, он достаточно наслушался от неё вольнолюбивых идей, которые потом и высказал в своей первой статье.

Та публикация совпала по времени с возвращением Нины на фабрику, где она вновь обнаружила использование детского труда, с чем сразу же и начала бороться. Озабоченная этой проблемой, Нина обратилась за юридическим советом к Маркусу, а тот познакомил её с профсоюзным лидером Жакобину, недавно отбывшим тюремный срок за свои коммунистические убеждения.
Тони, присутствовавший при этом знакомстве, пришёл в восторг от зажигательных речей Жакобину и вскоре стал его верным помощником.
Теперь его часто можно было увидеть вместе с Жакобину и профсоюзным адвокатом на ткацкой фабрике Умберту. Под их давлением тот был вынужден отказаться от использования детей на работе в красильном цехе. Он понёс убытки и не уволил Нину только потому, что она была подругой Силвии.
Нина же на этом не успокоилась. Когда одна из ткачих, Матильда, заболела туберкулезом, и Умберту вознамерился её уволить, Нина потребовала, чтобы он оплатил лечение Матильды, и опять пригрозила ему вмешательством профсоюзных деятелей.
Умберту не уволил Матильду, но она сама не хотела идти в больницу, боясь потерять работу, и однажды кровь хлынула у неё горлом прямо в цехе. Нина сама увезла Матильду в больницу, а её малолетнего сына Томаса забрала к себе домой, на попечение Мадалены.
Однако несознательная Матильда сбежала из больницы, как только ей остановили кровотечение. Едва держась на ногах, пришла к своему станку, но была настолько слабой, что не смогла работать, и Умберту на сей раз уволил её, невзирая на протесты ткачих.
Нина тотчас же организовала забастовку и привлекла на помощь Жакобину, Тони и других активистов профсоюза. Те устроили митинг у ворот фабрики, и Умберту сказал Силвии с укором:
- Твоей подруге неведомо, что такое благодарность.
Силвии нечего было сказать в ответ - она и сама злилась на Нину.
Умберту же понял по её молчанию, что теперь у него развязаны руки, и вызвал конную полицию для разгона митинга.
Вскоре у ворот фабрики образовалась настоящая свалка, в которой Тони досталось едва ли не больше всех - ему разбили голову.
Мария несколько дней не отходила от него, обессилевшего, потерявшего много крови. Меняла повязки на голове, делала компрессы, отпаивала его лекарствами.
Немного окрепнув, Тони однажды взял её за руку и сказал, с нежностью глядя ей в глаза:
- Спасибо тебе, Мария. Обо мне так же заботилась только мама, когда я в детстве болел...
Мария заплакала:
- Пообещай мне, что больше не будешь так рисковать. Я не переживу, если с тобой случится что-нибудь подобное!
- Не надо плакать, - сказал он. - В следующий раз я буду вести себя намного осторожнее.
Его ответ не оставил Марии никаких сомнений: она окончательно решила купить фазенду и увезти отсюда Тони любой ценой.
Фарина устроил ей встречу с Жустини в ресторане Жонатана, а тот, увидев здесь известную на весь город проститутку, сделал ему выговор. Фарине пришлось пуститься в объяснения:
- Поверьте, сеньор Жонатан, у нас назначена встреча с уважаемой молодой сеньорой, которая не может показаться в борделе. Поэтому я и привёл сюда Жустини. Умоляю вас, сделайте вид, будто вы её не заметили.
- Ну ладно, - проворчал Жонатан, - в первый и последний раз!
Мария очень удивилась, узнав, что владелицей продаваемой фазенды является Жустини. Фарина тоже изобразил удивление:
- Вы знакомы?! Кто бы мог подумать! Как тесен мир!
- Мы не просто знакомы, - уточнила Мария. - Когда- то Жустини очень помогла Тони и мне.
- Тогда вам будет проще поладить! - заключил Фарина.
Жустини сказала, что готова сделать для Марии скидку, и предложила сразу же оформить сделку у нотариуса.
Мария вновь засомневалась:
- Я должна посоветоваться с Тони, он ещё ничего не знает о моей затее.
Жустини тотчас же попыталась на неё надавить:
- Мария, ты меня извини, но я слышала, что он опять встречается с Камилией, а это, поверь мне, добром не кончится. Послушайся моего совета, спасай свою любовь! Я вот свою не спасла, а потом локти кусала... Ты же знаешь, я всегда желала тебе добра. Покупай у меня фазенду!
- И, правда, Мария, зачем тянуть? - вступил в дело Фарина. - Необходимые бумаги я уже подготовил, осталось только сумму вписать и подписи поставить. Если хочешь, можем поехать к адвокату, пусть он посмотрит, верно ли составлен договор о купле-продаже. Может, ты мне не доверяешь?
Ну что вы, сеньор Фарина! Как вам такое могло в голову прийти! - сказала Мария. - Я подпишу эти бумаги.

Глава 18

Как и следовало ожидать, покупка Марией фазенды не только не порадовала Тони, но и вызвала в нём активный протест.
Прежде всего он возмутился тем, что Мария сделала это без его ведома.
- Но с тобой же невозможно было поговорить о каких-то серьёзных вещах, - сказала она в своё оправдание. - Ты приходил поздно и сразу засыпал, тебе было не до разговоров, а потом ты лежал с разбитой головой, я не могла тебя волновать.
- Значит, ты понимала, что такая новость может быть опасной для моего здоровья?
- Не передёргивай, Тони! В том состоянии любая новость могла стать опасной для тебя. А сейчас ты, слава Богу, здоров, и мы можем ехать на нашу фазенду.
- Я не хочу жить на фазенде. Я буду жить в городе.
- Но ты ничего не зарабатываешь в своей газете!
Это замечание Марии особенно уязвило Тони.
- Но я и не живу за твой счёт! Я не прикасаюсь к твоим деньгам!
- Во-первых, деньги не мои. Во-вторых, ты будешь работать на фазенде. В-третьих, всё моё принадлежит нам обоим, - продолжала уговаривать его Мария. - Тони, в городе опасно! Здесь тебя ударили по голове. Так чего ещё ты ждёшь? Чтобы тебя убили?
- Я делаю то, что считаю нужным.
Тут Мария не удержалась и напомнила ему о Камилии:
- Я знаю, ты не хочешь ехать на фазенду из-за неё! Но пока она рядом, тебе не будет покоя.
- Перестань, я не хочу об этом разговаривать!
- Тогда мне придётся говорить одной, потому что я мать твоего ребёнка.
- Да, но ты не хозяйка мне, чёрт возьми! - рассердился Тони и вышел из комнаты, хлопнув дверью.
Чуть позже на него насел Дженаро и тоже стал говорить сыну о его опасных связях с коммунистами, о разбитой голове, о необходимости взяться, наконец, за ум.
- По-твоему, это дело - бегать от полиции? Это преступление! Потому что у тебя есть сын, есть жена. Ты должен заботиться о семье!
- Я и позабочусь. Сам. Как сочту нужным.
- Нет, ты о семье вообще не думаешь. Возвращаешься поздно, весь пропахший духами Камилии...
- Папа!..
- Ничего не говори. Я сам знаю, что Камилия красавица. Но Мария - святая. Она делает всё, чтобы спасти семью.
- Она не должна была ничего предпринимать, не посоветовавшись со мной!
- Твою реакцию можно было предугадать заранее, - скептически заметил Дженаро. - Я считаю, Мария правильно сделала, поставив тебя перед фактом. Ты не оставил ей выбора.
- Она только напрасно выбросила деньги. Я всё равно не буду там жить, - заявил Тони, и Дженаро явно приуныл.
- Но ты должен хотя бы поехать с ней и посмотреть фазенду, - сказал он, уже не требуя, а почти умоляя сына.
- Я не хочу даже смотреть на неё!
- И ты позволишь матери своего сына ехать туда одной?!
- Ладно, я поеду, посмотрю, - сдался Тони. - Но жить там я не собираюсь.
Дженаро был так огорчён его ответом, что, сам того не желая, выплеснул своё раздражение на Мариузу, некстати подвернувшуюся ему под руку.
- Я слышала, Тони согласился уехать на фазенду, - сказала она, неверно оценив обстановку. - Мне будет очень не хватать их, особенно Мартинью. Я к нему так привязалась! И вам будет скучно без них.
- Не будет!
Мариуза с изумлением посмотрела на Дженаро:
- Что с вами, маэстро? Вы хотите сказать, что рады их отъезду?
- Да, рад. Я и сам бы уехал, но меня здесь удерживает музыка!
- У вас ещё есть я, ваша верная подруга, - напомнила ему Мариуза, а он её ни с того ни с сего обидел:
- Подруги приходят и уходят, а музыка остаётся. Ясно, дона Мариуза?

Предстоящую поездку на фазенду Тони рассматривал всего лишь как тягостную семейную обязанность, и не иначе. Жить там постоянно он ни в коей мере не собирался. Но дело сделано, Мария совершила глупость, а ему, Тони, нужно нести ответственность, в том числе, и за поступки своей жены. Таковы обязанности человека, связавшего себя однажды брачными узами. И тут ничего не поделаешь, этому бессмысленно сопротивляться.
Примерно в таких выражениях Тони и объяснил Жакобину, почему он должен на какое-то время уехать из города, а тот усмотрел в его поездке чуть ли не предательство политических интересов.
- Если ты сейчас туда уедешь, то очень скоро откажешься от нашей борьбы, - предрёк Жакобину. - Любая собственность - это путы, связывающие человека по рукам и ногам, а земля - вообще особая статья. Это погибель для революционера! Ты и сам не заметишь, как врастёшь в неё, и уже никогда не сможешь вырваться оттуда на свободу!
- Но моя жена купила землю, и я должен что-то с ней делать, - робко возразил Тони.
- Если ты станешь жить по указке жены, то однажды посмотришь на неё и сына и почувствуешь в своём сердце ненависть, - продолжил нагнетать страсти Жакобину.
- Я никогда не возненавижу сына! - оспорил его утверждение Тони, но Жакобину это лишь добавило полемического пафоса.
- Ещё как возненавидишь! - уверенно заявил он. - Однажды ты представишь, какую жизнь мог бы прожить, но не прожил из-за них, и в тебе возникнет желание задушить Марию и бежать от собственного сына куда глаза глядят. А вернуться назад уже будет невозможно! Тони, ты пойми главное: человек, который хочет воплотить свою мечту, должен решительно преодолевать все препятствия, даже если препятствием становятся его близкие!
- Я посмотрю фазенду и на месте решу, что с ней делать, - сказал Тони. - Вероятнее всего, подыщу толкового управляющего, а потом мы вернёмся в город. Думаю, Мария со мной, в конце концов, согласится.
- Ты неисправим, Тони, - огорчился Жакобину. - Эта земля тебе вообще ни к чему! А твоя Мария должна понять, что настоящая любовь возникает там, где люди уважают свободу друг друга.
Тони впервые решился открыто возразить своему идейному вдохновителю:
- Нет, Жакобину, ты, очевидно, плохо знаешь женщин. Они хотят спокойной жизни, хотят денег, надёжности... Очень часто я чувствовал себя неудачником, потому что не мог дать Марии ничего. Мне даже не хватает денег на оплату пансиона - отец помогает. Но, это же, ненормально! Я взрослый мужчина, у меня семья, и я просто обязан как-то обустроить свою жизнь. Возможно, эта фазенда и будет приносить нам необходимый доход. Поэтому я туда всё-таки поеду!
Жакобину, возможно, и в самом деле плохо знал женщин, но в одном он уж точно не ошибался: человек, у которого появилась собственность, невольно начинает менять своё мировоззрение. Тони ощутил это на себе. Вначале он и слышать ничего не хотел о той земле, но уже на следующий день стал расспрашивать Марию, как выглядит их фазенда, что на ней растёт, есть ли там река или озеро. Он даже стал прикидывать в уме, как лучше обустроить их фазенду, и поругал Марию за то, что она купила землю, не посмотрев её и не выяснив о ней таких важных, с его точки зрения, подробностей.
- Я уже была в тех краях, там красивые места, - оправдывалась Мария. - Сеньор Фарина говорил, что наша фазенда находится неподалёку от фазенды сеньора Винченцо, у которого я жила. Это замечательные люди, мы у них остановимся, и они нам помогут там обустроиться.
Маркус, услышав об этом, тоже отчитал Марию за беспечность:
- Ты не должна была так безраздельно доверять Фарине. Мало ли какие недостатки могут там вскрыться! Ты должна была всё хорошенько посмотреть сама, да ещё и эксперта пригласить, может, та земля и не стоит таких денег! Почему ты не посоветовалась хотя бы со мной?
- По той же причине, что и с Тони не посоветовалась, - ответила Мария. - Вы же вместе целыми днями пропадали на своих стачках! Но ты можешь быть спокоен, тут всё без обмана. Эту землю мне продала твоя Жустини!
Маркус так и открыл рот от изумления: во-первых, откуда у Жустини земля, а во-вторых, она же в этом абсолютно не разбирается и могла продать Марии кота в мешке.
- Ну-ка, покажи мне купчую, - сказал Маркус, переведя дух.
Мария принесла ему купчую, и Маркус, внимательно изучив этот документ, нашёл, что всё оформлено строго по закону.
Однако вопрос о качестве земли у него остался, и Маркус решил выяснить это непосредственно у Жустини. Она же, едва услышав, что речь пойдёт о недавней сделке, напряглась, и Маркус это заметил.
- Мне кажется странной вся эта история, - сказал он. - Если тут есть какой-то подвох, то сделку нужно расторгнуть!
- Я не понимаю, в чём проблема? - вскинулась на него Жустини. - Я назначила цену, Мария заплатила. Зачем же расторгать сделку?
- Мария выложила за это практически все деньги, какие у неё были. Неужели тебе позволит совесть...
- Маркус, ты подозреваешь меня в обмане? - перебила его Жустини. - Ты же говорил, что любишь меня! А теперь обвиняешь невесть в чём?!
- Я хочу знать правду, чтобы в случае чего предупредить Тони и Марию. Сделку расторгнуть ещё не поздно, - вновь повторил Маркус.
Обеспокоенная его настойчивостью, Жустини решила изменить тактику.
- Ты вздумал потрепать мне нервы? - сказала она с укоризной. - Может, ты мстишь мне за то, что я тебя к себе не подпускаю? Так ты сам виноват. В конце концов, Маркус, будь со мной поласковее, и я тебя прощу. Пойди выпей чего-нибудь, сегодня выпивка за мой счёт.
Маркусу показалась подозрительной эта внезапная перемена в её настроении, но чары Жустини оказались более действенными, и в результате он подумал: «Даже если тут что-то не так, я всё равно ничего не могу сделать. Бумаги-то в порядке!»
После этого больше не осталось препятствий на пути Тони и Марии к их новому приобретению.
Зато у них осталось несколько важных дел, которые они считали необходимым осуществить накануне отъезда. Мария решила, что им обязательно нужно уважить Дженаро - послушать, наконец, его игру в ресторане. А Тони, конечно же, не мог уехать на фазенду, не простившись с Камилией, и однажды вечером отправился к ней на фабрику, надеясь застать её там одну.
Камилия уже давно не видела Тони и не знала, почему он перестал к ней приходить. Его увлечение политикой она не считала веской причиной для того, чтобы забыть о ней, Камилии.
- Вероятно, я недооценила итальянку, - вынуждена была признать она в разговоре с Ципорой. - Тони оказался у неё под каблуком.
Но сдаваться на милость победительницы Камилия вовсе не собиралась. Она выжидала. Тони долго не выдержит диктата Марии! Каждый день без Камилии очень скоро станет для него пыткой, и он прибежит к ней. Непременно прибежит! И тогда их отношения станут ещё более страстными, чем прежде!
Так рассуждала Камилия, но дни проходили, а Тони всё не появлялся.
Ожидая его, Камилия допоздна задерживалась на фабрике и домой возвращалась в сумерках, что с некоторых пор стало небезопасным: в городе появились банды молодчиков, которые называли себя интегралистами, но на самом деле были ярыми антисемитами. Пользуясь попустительством властей, они под покровом темноты избивали евреев, по неосторожности оказавшихся в это время на улице.
Опасаясь за дочь, Эзекиел умолял её возвращаться домой пораньше, а когда она отказалась - стал ежевечерне встречать у ворот фабрики, чтобы Камилия не шла по улицам одна.
Заботы Эзекиела раздражали Камилию: ведь если Тони придёт к ней и увидит вблизи фабрики своего бывшего тестя, то не рискнёт с ним встречаться и, конечно же, повернёт обратно. Не исключено, что именно так всё и было, поэтому Тони и перестал приходить к ней по вечерам.
Но избавиться от опеки отца Камилии не удавалось, и он продолжал встречать её у фабрики до тех пор, пока однажды интегралисты не бросили бомбу в окно его магазина. Это был вызов, на который Камилия не могла не ответить.
- Теперь я не стану их бояться! - заявила она. - И ты, папа, больше не встречай меня у фабрики. Я буду ходить по улицам с гордо поднятой головой, и ни один подонок не посмеет меня тронуть.
- Дочка, ты не понимаешь, насколько это опасно, - попыталась вразумить её Ципора. - Наш народ везде преследуют. Мы сбежали из Европы, а здесь, то же самое! Боже мой!
- Мама, хватит причитать! - одёрнула её Камилия. - У меня на лбу не написано, что я еврейка. Я буду возвращаться с фабрики, когда сочту нужным. Мы должны работать, это наш единственный выход, мама. Нам нужно зарабатывать очень много денег, чтобы защищаться от всякой мрази! И ты, папа, за мной не ходи, а то я чувствую себя как под конвоем.

Мария догадалась, что Тони собирается на свидание с Камилией, но стерпела это, не стала с ним ссориться, чтобы он, не дай Бог, не отказался ехать на фазенду. И лишь после его ухода сказала Мариузе:
- Ничего, скоро этот кошмар закончится! Я не сомневаюсь, что фазенда Тони понравится, и мы останемся там навсегда. А за вещами я потом кого-нибудь пришлю.
Марии было бы лестно узнать, что точно такое же мнение высказала и Камилия, когда услышала от Тони убийственные слова: «Я пришёл с тобой попрощаться». Камилия едва удержалась на ногах от такого удара. Она поняла это как сообщение об окончательном разрыве с ней. Это было очень больно. А слышать последующие разъяснения Тони было ещё больнее и оскорбительнее.
- Ты просто марионетка в руках жены! - гневно бросила ему Камилия. - Она задумала увезти тебя подальше от меня, а ты этого и не понял?
- Я еду только посмотреть фазенду.
- Это ты сейчас так думаешь, а потом тебе там понравится, и ты останешься на фазенде навсегда и будешь жить с женой и сыном вдалеке от меня!
- Нет, Камилия, вдалеке от тебя я не смогу жить.
- Тогда откажись от этой поездки!
- Это невозможно. Мария купила землю, она ухаживала за мной, когда меня ударили по голове...
- Тебя ранили? - испугалась за него Камилия.
- Ничего страшного, - ответил Тони. - Я хотел сказать о другом: Мария заботится обо мне, она настоящая жена.
- А я для тебя кто? - спросила Камилия, полыхая от гнева. - Ты используешь меня как проститутку! Идёшь ко мне, когда тебе хочется женщину! А потом из моей постели бежишь к Марии...
Тони попытался успокоить её, говорил, что скучал по ней все эти дни, что будет скучать по ней там, на фазенде, но Камилия была оскорблена до глубины души и не желала его слушать.
- Уходи! - сказала она, глядя на него ненавидящим взглядом. - Можешь ехать куда хочешь, ты мне больше не нужен.
- Я хочу поехать с тобой в отель, - попытался он всё обратить в шутку.
- Я туда не поеду! - отрезала Камилия.
- Почему?
- Потому что у меня есть гордость!
Тони ушёл от неё ни с чем.
Мария удивилась и обрадовалась столь раннему возвращению Тони: духами от него не пахло, а значит, он не был у Камилии!
- Давай, наконец, порадуем твоего отца, послушаем, как он играет, - предложила она. - Пойдём в ресторан прямо сейчас.
Тони нехотя согласился.
А в это же время Ципора удивлялась непривычно раннему возвращению Камилии. Та не стала ничего скрывать от матери и рассказала, что Тони уезжает с семьёй на фазенду.
- Господь услышал мои молитвы, - обрадовалась Ципора.
- Ты была права, мама, Тони меня не любит, - с горечью констатировала Камилия.
Ципора решила взять инициативу в свои руки.
- Хватит страдать, - сказала она Камилии. - Тебе нужно развлечься. Надевай своё лучшее платье, поедем ужинать в ресторан.
- Мама, сегодня же не праздник, а завтра мне идти на работу... - попыталась увернуться Камилия, но Ципора была непреклонна:
- Я готова устраивать праздники хоть каждый день, лишь бы моя дочь была счастлива! Мне сказали, что в отеле Жонатана играет превосходный пианист. Ты же любишь хорошую музыку! Одевайся, мы с папой ждём тебя!
...В зал ресторана они вошли почти одновременно - Тони под руку с Марией и Камилия под руку с Самуэлом, который был счастлив её неожиданному появлению в отеле отца.
Настроение Марии было испорчено, и этому весьма поспособствовала Камилия. Она демонстративно не сводила глаз с Тони, а он невольно отвечал ей тем же. Потом она вдруг сама пригласила на танец Самуэла и стала нежно к нему прижиматься. Самуэл не возражал против этого, однако счёл необходимым заметить:
- Ты считаешь меня дураком? Я нужен тебе, чтобы возбудить ревность в Тони. Но я не в обиде. Держать тебя за талию - одно удовольствие!
Тони тем временем вышел в туалет, и Камилия устремилась за ним, оставив Самуэла посреди зала.
Презрев всяческие приличия, она вошла в мужской туалет и буквально набросилась на Тони с поцелуями.
- Теперь я пришла с тобой попрощаться!
Тони сопротивлялся её ласкам, но делал это как-то вяло, и потому их прощание затянулось.
Ципора, сгорая от стыда, пошла искать дочь в женском туалете, но не нашла и горько заплакала.
Мария, всё это время сидевшая как на иголках, уже была близка к тому, чтобы сбежать из ресторана подальше от такого позора, но тут её вдруг пригласил на танец Самуэл. Она рассеянно протянула ему руку.
Ципора же продолжала рыдать в дамском туалете, пока туда, наконец, не пришла Камилия.
- Ты опозорила меня! Потеряла всякий стыд! - принялась выговаривать ей Ципора. - Где ты была?
- Я ошиблась дверью и попала туда, - смеясь ответила Камилия, указав рукой на мужской туалет.
У Ципоры потемнело в глазах, она едва не лишилась сознания.
Когда они с Камилией вернулись в зал ресторана, Тони и Марии там уже не было.
Эзекиел тоже поспешил увести своё семейство домой, и Самуэл, прощаясь с Камилией, сказал ей:
- По-моему, сегодня я заслужил твой поцелуй! Ведь это я помог тебе избежать скандала. Когда жена твоего итальянца собралась пойти вслед за вами и выяснить, что там происходит, я пригласил её на танец.
Камилия засмеялась:
- А кто тебе сказал, что я не хотела этого скандала?
- Вот как? - изумился Самуэл. - И зачем же он тебе понадобился?
- Пусть бы Мария удостоверилась, что Тони сходит от меня с ума!
- Я тоже схожу от тебя с ума! - признался Самуэл. - Ты способна вскружить голову любому мужчине! Сегодня я не смогу уснуть.
- Ну и не спи, конопатый! - дерзко засмеялась Камилия, кокетливо помахав ему ручкой.