Глава 1
Золотистый туман так ласков. Смягчает очертания, баюкает ощущением счастья. Скоро-скоро она поймет, кто протягивает к ней с нежностью руки... Идет навстре­чу... Ближе, ближе...
Резкое дребезжание телефонного звонка, и очарова­ние сна исчезло. Широко раскрытые темные глаза Элены смотрели на резной потолок гостиничного номера, рука машинально взяла трубку и поднесла к уху.
— Доброе утро, сеньора, уже шесть, — услышала она почтительный и благожелательный голос дежурной.
— Простите, но я еще сплю!
В голосе Элены звенела невольная обида, ей было жаль своего сна, жаль, что по недоразумению ее разбуди­ли так рано.
— Это я просила нас разбудить, мама, — раздался голос с соседней кровати. — Мне нужно позвонить в Рио.
Элена уже не обижалась, с любовью смотрела она на сосредоточенное, напряженное личико Эдуарды: тонкие брови, тонкий нос, тонкие губы. Девушка уже спустила ноги с кровати, взяла телефон, собираясь набрать номер.
— А может, не стоит? — ласково спросила мать. — Я уверена, Марселу уже спит. Там же час ночи!
Ей было жаль свою девочку, которая, вместо того чтобы самозабвенно плыть по ласкающим волнам любви, судорожно вцепилась в своего жениха, не давая ни ему ни себе ни минутки отдыха.
— Я только узнаю, дома ли он, — ответила Эдуарда и замерла, ожидая ответа.
Весь начинающийся день, вся ее жизнь зависели от того, каким будет этот ответ...
— Дома? Да? Дома и уже спит! — повторила она. — Ты ангел, Зила! Только не надо никому говорить, что я звонила.
Эдуарда с облегчением опустила трубку. Теперь не­сколько часов она проживет спокойно. Спокойно потому, что Марселу спит и у него не скоро еще начнется рабо­чий день...
— Раз уж мы проснулись, может, позавтракаем? — Эдуарда с улыбкой повернулась к матери.
Та согласно кивнула и нажала кнопку звонка, сооб­щая, что они просят подать завтрак в номер.
Горничная не заставила себя ждать, и традиционный европейский завтрак, к которому обе бразилианки успели уже привыкнуть, перекочевал со столика на колесиках на столик у окна: кофе, молоко, масло, джем и булочки. Элена находила, что у них в Бразилии кофе все-таки лучше, и в Европе поэтому всегда пила кофе с молоком. С удовольствием отпив глоточек, она очень осторожно и очень ласково сказала:
— Каждый Божий день по два или три раза ты зво­нишь в Рио. Поверь мне, доченька, нехорошо звонить жениху в час ночи и к тому же для того, чтобы узнать, дома ли он...
— Я знаю, что нехорошо, мама! Но я такая ревнивая и ничего не могу с собой поделать! — простодушно отве­тила Эдуарда. — Ты же знаешь, в Рио женщины ему проходу не дают!
— Ты имеешь в виду Лауру? — спросила Элена и, представив себе крепко сбитую аппетитную русоволосую девушку с чувственными губами и упрямым взглядом тем­ных глаз, которая и в самом деле не давала проходу кра­савцу Марселу, от души посочувствовала дочери.
— И не только, — многозначительно сказала Эдуар­да, поджав красиво изогнутые губы. Ноздри у нее слегка раздулись, и ее холодная, немного злая красота стала еще очевиднее.
Элену и сейчас чуть ли не до слез трогала хрупкость Эдуарды, белизна ее кожи, точеные руки и ноги. В изя­ществе дочери матери чудился недостаток жизненной силы, и поэтому ей всегда хотелось окружить теплом и уберечь от всех бед свою фарфоровую статуэтку.
Бдительная материнская любовь неусыпно заботилась о слабом капризном ростке. Элена желала своей доченьке только счастья — безмерного, безоблачного! «Девочка выросла без отца, — твердила она про себя, — отсюда нервность, уязвимость. Бедняжка! Она чувствует себя до того беззащитной, что видит только грозящие ей со всех сторон опасности!..»
Элена рассталась с Орестесом вскоре после рождения Эдуарды. Она выходила замуж по любви, жених казался ей идеалом: утонченный, деликатный, образованный. Орестес Треку закончил математический факультет, и Элена восхищалась его умом, знаниями, талантом. Отец был против их брака, но что для нее тогда значило мнение отца?
Дон Виану, человек весьма состоятельный, рано овдо­вел и всячески баловал двух своих дочерей, потому что они остались без материнского тепла. Старшего сына он воспитывал по-мужски: отдал в пансион, потом в закры­тое учебное заведение, так он и вырос вдали от семьи, приезжая домой только на каникулы. Сестры росли вме­сте и очень дружили. Элена была старше Виржинии на два года и привыкла, что ее мнение всегда было решаю­щим. Отец позволял ей многое, и она с ранних лет при­выкла к самостоятельности. От природы добрая, щедрая, а от незнания жизни романтичная Элена от будущего ждала только роз, не подозревая, что первыми на стеблях появляются шипы.
Жизнь не замедлила подтвердить правоту дона Виа­ну. Прошел год, и Элена поняла, что у отца были основа­ния противиться ее замужеству. Человеком Орестес был хорошим, но мужем оказался никудышным. Беспомощ­ный, не приспособленный к жизни, неуверенный в себе, он не умел постоять за себя, а уж за семью тем более. Тот, кто не отвечает за самого себя, может ли отвечать за других?
Трудности у молодых начались почти сразу же. Оре­стес наотрез отказался участвовать в конкурсе на хорошо оплачиваемую должность в университете и устроился учителем в муниципальной школе в квартале на окраине, благо тут не было никакой конкуренции. Он проявил малоду­шие, спасовал, чувствовал это, но убедил себя, что посту­пает так из высоких идеалов и бескорыстия. Элена разделяла идеалы мужа и была согласна на рай с милым в шалаше. Но хозяйничать она не умела. Не понимала и того, в чем и как могла бы помочь мужу. Дон Виану в жизнь молодых не вмешивался, им не хватало денег на самое необходимое. Орестес почувствовал себя неудачни­ком, почувствовал, что не справляется со взятыми на себя обязанностями, почувствовал свою вину перед женой. Он не мог простить себе неуверенности, малодушия и стал еще более неуверенным и малодушным. А что такое не­уверенный в себе учитель? Работа в школе стала для него каторгой, и он начал сбегать с той каторги, ища утешения в выпивке. Но чем чаще утешался, тем болезненнее чув­ствовал свою вину перед Эленой. Скоро он уже сбегал не только с работы, но и из дома.
Семейная жизнь превратилась в ад. Сколько горьких дум передумала молодая женщина долгими ночами, сидя в одиночестве! Она была еще так неопытна, чувствовала себя такой беззащитной, такой обиженной... А тут еще и беременность! Рождение дочери не обратило Орестеса к реальной жизни. Он по-прежнему был занят собой, сво­им чувством вины, своими взаимоотношениями с женой. Да еще его и с работы уволили. Он искал работу, не находил ее, снова пил. До дочери ли ему было? Она только усугубляла его чувство вины.
Зато для Элены рождение Эдуарды изменило все. Она почувствовала себя в ответе за беспомощное крошечное существо. Как жена она чувствовала себя обиженной и бессильной, но зато как мать... Здоровье и благополу­чие дочери стали для нее отныне смыслом жизни. С мужем она решила расстаться.
Развод дался ей болезненно, был крушением ее идеа­лов. Тогда она во всем винила Орестеса и только много лет спустя поняла, в чем была причина их общих бед: они оба были совсем не подготовлены к самостоятельной жиз­ни. И теперь, когда она вновь стала поддерживать отно­шения с Орестесом и его новой семьей, она испытывала к нему теплое чувство дружбы, несмотря на то что он по-прежнему попивал.
Но тогда... Они и слышать не хотели друг о друге. Отец снова стал помогать Элене, но жизненный опыт ей подсказал, что она сама должна твердо встать на ноги. Она стала художницей-дизайнером и специализировалась по интерьерам.
Получив после смерти отца наследство, она открыла со своей подругой Флавией Дантас фирму по оформле­нию квартир. Обе были талантливы, предприимчивы, и дела у них пошли в гору. На отсутствие заказов они не жаловались. Тогда же Элена купила себе квартиру в Леблон, одном из живописнейших кварталов Рио, и впервые поехала в Венецию, оставив маленькую Эдуарду на попечение Виржинии.
С Виржинией они по-прежнему были очень близки и помогали друг другу. Сестра вышла замуж удачнее Эле-ны, они с мужем любили и понимали друг друга. Рафаэль Фонтес, муж Виржинии, был зубным врачом и со време­нем стал считаться одним из лучших дантистов в Рио, у него был собственный кабинет и огромная частная прак­тика. Двое их детей искали в жизни свои дороги. Младшая Жулия только что поступила на факультет журналистики, а Родригу доставил родителям большое огорчение: бросил юридический факультет, на который его уговорили потупить отец с матерью, и занялся кино и рекламой. Родригу вообще был ершистым, неуживчивым юношей со своим особым мнением по каждому вопросу. Свою кузину Эдуарду он недолюбливал, считал ее бало­ванной маменькиной дочкой.
Эдуарда окончила самый престижный колледж, при­лично рисовала, прилично говорила по-английски, но ее волновали успехи в свете и отношение окружающих.
Светской жизнью племянницы руководила Виржиния. Она была близкой подругой Бранки Моту, одной из бо­гатейших женщин в Рио, любительницы всевозможных празднеств и увеселений. В доме Виржинии Эдуарда и познакомилась с сыном Бранки и Арналду Моту — Марселу. Высокий голубоглазый брюнет с обаятельными манерами произвел неотразимое впечатление на Эдуарду. И точно такое же впечатление произвела на импульсив­ного юношу хрупкая изысканная девушка.
Уже через месяц Марселу был готов жениться на ней, но Эдуарда не верила себе, не верила ему. Сближение происходило медленно, и вот, к несказанной радости Марселу, она наконец дала согласие на брак.
Элена была счастлива за дочь. Жизнь Эдуарды обе­щала сложиться совсем иначе: любовь не должна была обмануть ее и предать. Сама Элена замуж больше не вышла. Конечно, она влюблялась, и не раз. Конечно, хотела и пыталась быть счастливой, но пока — так она считала — она не встре­тила мужчину своей жизни. Хотя не оставила надежды на счастье. Ей казалось, что именно сейчас она и может рассчитывать на него. Ведь она многому научилась, ос­тавшись одна, да и годы взяли свое: стала терпимее, муд­рее и принимала людей такими, как они есть.
Никого ни в чем не винить и жить полной жизнью — такова была ее жизненная философия.
Эдуарда допила кофе, подошла к балкону и залюбова­лась просыпающейся Венецией. Венеция околдовывала всех.
Глаза Элены стали еще лучистее при взгляде на то­ненькую белую фигурку в брюках и коротеньком пиджач­ке. Их поездку она называла про себя двойным расставанием. Эдуарда расставалась со своей беспечной жизнью, а она... Перед отъездом она рассталась с Ренато. Продлись их связь еще дальше, у них накопилась бы горечь и, возможно, взаимная неприязнь...
В первую очередь Элена искала душевную близость. Ей хотелось встретить мужчину, который дополнял бы ее и в ней тоже видел свое дополнение. Она верила в гармо­ничную любовь, постель не была для нее главным. Хотя и без согретой постели жизнь становилась скуднее, беднее...
После свадьбы Эдуарда переедет к мужу, дом их опустеет. Долгое время они жили вдвоем, жизнь Элены заполняли заботы о дочке, о ее здоровье, о воспитании. Теперь дом встретит ее пустотой... Но, как ни странно, ожидавшее ее пустое пространство таило в себе не только
печаль о прошедшем, не только угнетало бесприютностью, но и манило надеждой, обещало стать простором, где, возможно, осуществятся все накопившиеся замыслы, где готовятся неожиданные и столь долгожданные встре­чи. Элене захотелось вернуть золотистый туман своего сна и понять, кого же она ждет.
— Знаешь, чем мы займемся после завтрака? Забе­ремся снова в кровать и поспим хотя бы до девяти, — предложила она.
— И не мечтай! — живо прервала ее Эдуарда. — Последний день в Венеции провести так бездарно?! Да никогда в жизни! Ты немедленно одеваешься, и мы от­правляемся на прогулку!
С легким вздохом Элена покорилась. Да и вздох был притворным: снам она всегда предпочитала действитель­ность. А действительность в Венеции всегда напомина­ла сон.
Выйдя из гостиницы, Элена с Эдуардой оказались на узеньком тротуарчике, за парапетом которого плескалась вода. Пахло морем, летали чайки. Эдуарда помахала гон­дольеру, и черная лаковая гондола прижалась боком к лесенке, чтобы дамы могли спуститься и сесть.
— К мосту Риальто, — попросила Элена. Она полю­била именно этот мост, забитый сувенирными лавочками, всегда оживленный, всегда праздничный.
— Опять сувениры из Венеции всем соседям и знакомым? — засмеялась Эдуарда.
— Угадала, дочка, — добродушно кивнула дона Ви-ану, она очень любила дарить подарки.
До Риальто было не близко, и гондольер уже не греб, картинно стоя на носу, а включил моторчик, и гондола мягко и плавно двинулась вперед.
Откинувшись на красные бархатные подушки, путе­шественницы вновь залюбовались чудесными видениями, что одно за другим возникали перед их глазами из туман­ной дымки на зеленоватом просторе лагуны. Вон остров Святого Михаила с монастырем, а там обитель Святого Георгия, под чьим водительством рыцари отправились на Восток и, пленившись его красотой и богатством, привез­ли память и мечту о нем в Европу. Вся Венеция — греза о Востоке.
Когда Элена в первый раз приехала в Венецию, Эду­арда была совсем крошкой и оставалась в Рио с Виржи-нией. С той поры Элена и стала мечтать, что однажды приедет сюда вместе с дочерью. И мечта ее наконец ис­полнилась.
Она с нежностью взглянула на Эдуарду. Та, почув­ствовав материнский взгляд, обернулась.
— Знаешь, о чем я мечтаю? — спросила она. — Я загадала желание, чтобы мы вернулись сюда втроем: я, Марселу и наш малыш. Мы ведь оба хотим сына. Ты знаешь?
Элена еще теснее прижала к себе свою девочку и от души пожелала, чтобы все мечты ее сбывались.
— А для себя ты что пожелаешь? — спросила Эдуарда.
— Ничего. Мне остается благодарить .судьбу за то, что у меня есть. Единственное, чего я желаю, это чтобы
ты была счастлива, и ты будешь счастлива, потому что материнские желания исполняются всегда!
Они вышли у Риальто и не спеша направились к Сан-Марко, любуясь сказочными дворцами. Убегающий влево канал поманил их загадками и тайнами, и они двинулись вдоль него, поеживаясь от зябкой сырости, неразлучной спутницы узких улочек. Вот готическая церквушка, вот мостик, а вот фигура Мадонны на углу, маленький мага­зинчик, почта...
— Мне надо позвонить, — спохватилась Эдуарда.
Элена только вздохнула и осталась ждать дочку, об­локотившись на узорчатую решетку парапета. Мягко ко­лыхалась вода, и бледные солнечные блики бежали и бежали по потемневшим стенам. Элена не пыталась про­читать в зеленых водах руны своего будущего, она была счастлива настоящим.

Глава 3

Элена улыбнулась, но увидев печальное лицо дочери, заволновалась.
— Боже мой! Что случилось? — спросила она. — Как Марселу?
— Как всегда в запарке, опаздывает на вертолет, — похоронным голосом сообщила Эдуарда. — Папа едва нашел его в офисе...
У Элены отлегло от сердца: слава Богу, ничего не случилось! Но кольнула обида.
— Кого ты называешь папой? Арналду? — спросила она.
— Да, иногда называю, — строптиво вскинула голо­ву Эдуарда. — Я называю его свекром, иногда родным, как Бранка, а иногда просто папой!
— Это твое дело, — признала Элена, - я не вмеши­ваюсь в твои отношения с новой семьей, но только не забывай, что семья Марселу ничуть не лучше нашей. Больше денег не значит лучше, понимаешь?
— Я поняла, что Марселу не хочет, чтобы я ему сегодня звонила. Он едет в Ангру. Сказал, что один. — Эдуарда слышала только себя. Вряд ли она услышала слова Элены. А если и услышала, то просто как шум, который не имел к ней никакого отношения.
Элене стало жаль дочку — ревность и страх держали ее в тоскливом заточении, нужно было как-то вызволить ее оттуда, расшевелить, развеселить.
— Дай-ка я тебя сфотографирую, — предложила она. — Ты такая хорошенькая! Никто не может пройти
мимо, не заглядевшись! Уверена, что Марселу в Рио мучается ревностью не меньше тебя!
При мысли, что Марселу тоже может мучаться ревно­стью, Эдуарда улыбнулась, и Элена ее тут же щелкнула.
Двое мужчин, разговаривая, остановились непода­леку — тот, что помоложе, и впрямь поглядывал на Эдуарду, зато тот, что постарше, — на Элену.
— Бразильцы, — шепнула Элена, услышав знако­мую португальскую речь. — Где только их теперь не встретишь!
В ее темных глазах засветился бес озорства.
— Сейчас мы их разыграем, прикинемся итальянка­ми. Бразильцы обожают итальянок.
Мужчина помоложе простился и ушел. Другой — высокий, широкоплечий, седовласый, с приятным ли­цом — двинулся в их сторону.
— Простите, сеньор, — обратилась к нему Элена по-итальянски. — Мы с дочерью приехали из Рима, чтобы полюбоваться Венецией. Вы нас не сфотографируете?
— С удовольствием, — отозвался незнакомец. — Я бразилец, но понимаю по-итальянски, а фотографировать обожаю.
Две женщины, позируя, обнялись и улыбнулись — выглядели они прелестно.
Щелчок. Еще щелчок. И уже опустив фотоаппарат, мужчина одарил их восхищенной улыбкой, как лучшим комплиментом. Потом улыбнулся еще шире:
— Да мы же знакомы, очаровательная Мария Эдуар­да! Я работаю у вашего будущего свекра, и мы с вами виделись два или три раза в доме у Бранки. Помните?
— Простите, не помню, иначе не получилось бы такой дурацкой ситуации! — Эдуарда была раздражена, напряглась и недовольно смотрела на мать.
— Такого чудесного знакомства, вы хотите ска­зать, — продолжал мужчина все с той же широкой улыб­кой. — Позвольте представиться — Атилиу Новелли.
— Очень приятно. Элена Виану, мама Эдуарды. — И Элена протянула руку, одарив нового знакомца ярким сиянием своих лучистых глаз.
Искреннее доброжелательство, душевная теплота и умиротворение делают зрелых женщин столь же неотразимыми, сколь неотразима бывает юная прелесть в юных.
Седовласый Атилиу не устоял перед двойным обаяни­ем новых знакомых, ему захотелось укрепить и продлить эту едва зародившуюся симпатию. Спеша развеять нелов­кость Эдуарды, он галантно сказал:
— Неудивительно, что вы меня не запомнили. Разве я мог претендовать на ваше внимание, когда рядом с вами был Марселу? Но вы мне запомнились с первого мига.
Самолюбивая Эдуарда почувствовала себя польщенной, поняла, что ее оценили по достоинству, и успоко­илась.
— Вы обедали? — поинтересовался Атилиу. Женщины с улыбкой переглянулись: нет еще! Они
как-то совсем забыли про еду!
— А ведь уже пора! Уверен, что вы проголодались. Пойдемте отметим наше знакомство хорошими спагетти и добрым вином. Здесь за углом прелестный ресторанчик.
Они сидели в уютном зале, пили вино, болтали, и Элена невольно отметила, каким пристальным, истинно
мужским взглядом проводил Атилиу очаровательную юную блондинку. На секунду ей стало грустно, она почувство­вала свой возраст, но тут же улыбнулась. Она была опти­мисткой. Меланхолия, сентиментальные сожаления — не ее стихия.
Глазированные фрукты с мороженым, которые Атилиу предложил своим дамам на десерт, окончательно при­мирили ее с действительностью.
— Жизнь сладка, что бы там ни говорили! — сказала она, откусив кусочек ароматного персика. Ее спутники не могли с ней не согласиться.
Они вышли из ресторана, но расставаться не хоте­лось. И в оправдание своего нежелания Атилиу сообщил о грядущей и неизбежной разлуке.
— Завтра я уезжаю, — сказал он.
— Мы тоже, — радостным эхом откликнулась Элена. — Может быть, одним самолетом?
— Нет, я не в Бразилию. Я в Лондон Восточным экспрессом.
— Да это же моя мечта! — Глаза Элены засияли. — Восточный экспресс! Совсем как у Агаты Кристи!
— Ну, надеюсь, не совсем! — шутливо ответил Атилиу.
Они шли по площади Святого Марка, вокруг ворко­вали голуби. Два оркестра друг напротив друга наигрыва­ли томный вальс, и весеннее солнце еще только набирало силу, согревая, но не паля. В весеннем воздухе всегда есть что-то будоражащее кровь, а в венецианском весен­нем воздухе — особенно.
— А почему бы вам не осуществить свою мечту? — снова заговорил Атилиу. — Возьмите билет и полюбуй­тесь Веной, Прагой, Франкфуртом, Парижем и Лондо­ном. — Он смотрел на Элену с мягкой непринужденной улыбкой.
Элена даже зажмурилась — до чего это было бы здорово! С таким удивительным спутником, такое удиви­тельное путешествие! А там кто знает? Может быть, уди­вительная новая жизнь... Она откинула голову и засмеялась:
— Нет, не могу. Я же мать невесты. — И она с нежностью взглянула на хрупкую фигурку дочери, осо­бенно хрупкую на фоне бескрайней лагуны, .которой Эду­арда залюбовалась. — У нас еще столько хлопот, столько еще нужно сделать!
— Тогда давайте увидимся завтра, вместе попроща­емся с Венецией, — предложил Атилиу.
— С удовольствием, — отозвалась Элена. — Какое странное чувство... — Она взглянула на своего спут­ника, — знакомы несколько часов, а кажется, что ста­ринные друзья!
— Ничего удивительного, — шутливо откликнулся Атилиу, — не только любовь, но и дружба бывает с первого взгляда. Повернешь за угол, и вот он, друг...
Оба засмеялись. Элене показалось, что Эдуарда чув­ствует себя лишней, и она обняла дочь за плечи. Они продолжали болтать, фотографировали друг друга по оче­реди, снимали на видео, смеялись, дурачились. Распро­щались совсем уже в сумерках, условившись уточнить, где встретятся завтра.
— Какой чудесный день мы провели! — признала Эдуарда, раздеваясь.
— Вот видишь, доченька, как щедра жизнь на сюрп­ризы! Не стоит ждать от нее неприятностей, лучше ждать подарков.
Сама Элена подумала о том, что новый знакомый очень заинтересовал ее. Что по своей женской болтливости она за этот день немало успела поведать о себе, зато он о своей жизни ни словом не обмолвился. Поэтому все для нее загадка: если женат, то почему путешествует один? Если свободен, то почему не стал ухаживать, а заговорил о дружбе? Если равнодушен, то почему назначил встречу?..
Наутро посыльный принес две розы, чайную Эдуар­де, алую — Элене, и записку: «Жду вас в саду «Казакова». Атилиу».
— Как это любезно с его стороны, как мило! — восхитилась Элена.
— Я не пойду. Мне нужно собирать чемодан, — сказала Эдуарда. — Извинись за меня. Из-за вчераш­них спагетти полетела вся моя диета. Я не могу позволить себе второй день обжорства.
Элена не настаивала. Перед уходом она нежно поце­ловала дочь и в последний раз взглянула на себя в зерка­ло: брюки ее стройнили, золотистый костюм гармонировал с золотистым цветом кожи, оттеняя темные волосы и гла­за, а темно-красная роза, которую она держала в руках, была точь-в-точь, как ее рот. Элена улыбнулась своему отражению и мягко двинулась к выходу. Улетали они во второй половине дня, впереди еще было немало времени.
Сад «Казакова» чаровал взгляд зеленью, газоном, чу­десными оранжерейными цветами. Элена шла между тем­но-зеленых шпалер и казалась чудесным лучом солнца. Атилиу уже сидел возле фонтана и потягивал сок. Он был приветлив, доброжелателен и не слишком разговор­чив. На этот раз неразговорчива была и Элена. Навер­ное, виной тому было дуновение разлуки.
— Теперь к именам Казаковы, Вагнера и Пруста, которые сидели в этом саду, прибавится имя Элены Виа-ну, — со свойственной ему любезностью пошутил Атилиу.
— Я не тщеславна, — мягко улыбнулась в ответ Элена, — и никогда не стремилась встать в один ряд со знаменитостями.
— Пойдемте простимся с Венецией, — предложил Атилиу, когда они допили свои бокалы с вином.
И они опять бродили по городу, любуясь зеркалами каналов и темными, одетыми вековой патиной замками, похожими на миражи или грезы сонной зеленоватой воды.
На вокзал они приехали чуть пораньше, потому что Элене хотелось посмотреть, что же представляет собой Восточный экспресс. И Атилиу провел настоящую экс­курсию: они посидели в музыкальном салоне, заглянули в ресторан, осмотрели купе. Элена оценила комфорт про­славленного поезда.
— Я ведь предлагала Эдуарде отправиться в свадеб­ное путешествие на этом экспрессе, — сказала Элена. — Но она мне ответила: это слишком долго...
— Молодые всегда торопятся, — снисходительно зак­лючил Атилиу.
— А торопиться должны мы! У нас куда меньше времени.
Глядя сверху вниз на доверчиво обращенное к нему лицо Элены, Атилиу внезапно сказал:
— Из Венеции всегда увозишь с собой новые ощущения, которых раньше не было. Поэтому я всегда и воз­вращаюсь сюда, хочу почувствовать себя богаче.
— А на этот раз вы стали богаче? — поинтересова­лась она.
— Я стал миллионером, — проникновенно произнес Атилиу.
Именно эту фразу, сказанную так тепло и с таким чувством, вспоминала Элена, возвращаясь в гостиницу. И еще то, что он сказал ей, уже стоя на подножке:
— Мы не прощаемся. Через две недели увидимся в Рио. Из всех моих поездок в Венецию эта мне понравилась больше всех.
Элена была согласна: эта поездка оказалась еще чу­деснее, чем та, первая, незабвенная...
Взгляд ее привлекли яркие глянцевые открытки, и она купила важного венецианского льва на фоне знаменитой лагуны. Присела за столик маленького кафе, попросила мороженое и написала несколько ласковых слов малышке Сандре.
Ничего, что они опередят открытку. Ту, что она по­слала из Рима, крестница наверняка уже получила, а эта пусть ее порадует чуть позже. Все дети так любят получать письма, подарки.
Неужели завтра с утра они уже будут в Рио? Просто не верится! И сколько еще предстоит свадебных хлопот!
Элена опустила открытку в ближайший почтовый ящик и зашагала скорым деловым шагом. Отпуск кончился, она уже совершила перелет.

Глава 5

Эдуарда спускалась с трапа и уже вглядывалась в толпу встречающих, хотя разглядеть в ней кого-то было непросто — слишком уж далеко.
Но вот они прошли паспортный контроль, вот проби­раются в толпе встречающих, но она по-прежнему не ви­дит Марселу. Виржиния, Леу... Почему он не пришел? Что случилось?
Этот вопрос она обратила к Леу, который подошел к ней, взял у нее из рук сумку и по-родственному чмокнул в щеку.
— Да ничего особенного, с приездом! — в своей обычной манере промямлил он. — Ты же знаешь Марселу! Он занят делами фирмы. Очень важное совещание. А маску ты мне привезла?
— Привезла, конечно, — ответила Эдуарда. Она была уже напряжена как струна. Никакое совещание не могло помешать Марселу встретить ее, если он ее любит. Зна­чит, кто-то вмешался, значит...
Она уже хотела сказать матери: вот видишь! Видишь, что я была права, когда звонила, когда беспокоилась, но мать внимательно слушала то, что торопливо говорила ей на ухо Виржиния. Вечно у них какие-то сплетни и пересуды!
Вконец расстроенная Эдуарда направилась к машине. Праздник приезда был безнадежно испорчен. Леу с сум­кой молчаливо плелся за ней, и только мама и тетя по-прежнему оживленно беседовали. Так было всегда! Эдуарда всегда оставалась одна со своей болью, своими пережива­ниями!
Она уже открыла дверцу машины, готовясь сесть, но тут к ней подошла мать, и в выражении ее лица было что-то такое, отчего Эдуарда всерьез испугалась.
— У нас для тебя неприятное известие, Эдуарда, — твердо произнесла Элена. — Ты должна знать.
— Что случилось, мама? Говори! — А сердце уже полетело куда-то в пустоту.
— Марселу ехал из Ангры на машине и попал в аварию. Ему сделали операцию, сейчас ему уже лучше.
— Потому он тебя и не встретил, — печально произ­нес Леу.
— Где он? Я еду к нему в больницу!
— Я тебя отвезу, — сказал Леонарду.
Элена усадила дочь на переднее сиденье, а сама села сзади. Виржиния торопливо говорила в окно:
— Самое плохое уже позади, Эдуарда. Его жизнь висела на волоске, но после операции он вне опасности!
Эдуарда будто оледенела. Она ничего не говорила, не торопила Леу. Но он и сам понимал, что нужно ехать как можно быстрее.
«Только бы увидеть его! Только бы увидеть», — твердила про себя Эдуарда.
Виржиния с Эленой сидели на заднем сиденье, взяв­шись за руки. Виржиния уже пересказала Элене, какие страшные сутки они пережили, как опасались поврежде­ния позвоночника и паралича, как удачно прошла операция. Теперь врач сказал, что гарантирует выздоровление, что больной нуждается только в уходе и покое. Она рассказала все самое главное и замолчала, потому что остались кое-какие подробности, которые она сообщить не успела, но которые должна была сначала узнать Элена. Их нельзя было сразу обрушить на Эдуарду.
Леу быстро домчал их до больницы, провел Эдуарду в палату, а сам вернулся к двум женщинам в холл, чтобы принести им по чашке кофе. Они были так взволнованы, так нуждались в поддержке!
Эдуарда присела около кровати Марселу. Он спал. Голова его была обвязана бинтами, но лицо выглядело спокойным, на нем не было ни синяков, ни кровоподтеков.
Девушка осторожно прикоснулась пальцами к его щеке и погладила прекрасное любимое лицо Марселу. Потом прижалась щекой к его груди и замерла. Они были вдво­ем, они были вместе, и ничто на свете не могло их разлу­чить. Опасность осталась позади. Чувствуя щекой ровное биение сердца, слыша спокойное дыхание любимого, она в это верила.
Кто-то вошел в палату. Эдуарда выпрямилась. Вся в белом, со строгим холодным лицом больше всего она по­ходила на сиделку. Вошедшая нянечка и сочла ее сидел­кой, начав болтать, будто со своей:
— Ну, сегодня совсем молодцом. А когда привезли, совсем был плох. Теперь и цвет лица нормальный, и дыхание нормализовалось, ясно, что выкарабкается. И неве­сте его повезло. Она уже выписалась.
— Невесте? — переспросила Эдуарда, вновь леденея.
— А ты что, не знаешь? Такая красавица! Они вме­сте в аварию попали, но Бог сберег. Видно, крепко любят друг друга, раз он не допустил их гибели! Я тут была, все видела, все знаю, только некогда мне сейчас! Ты ведь новенькая, я потом тебе все расскажу!
И нянечка, успев, болтая с ней, протереть палату, вышла с ведром и тряпкой.
Элена и Виржиния не узнали Эдуарду, когда она по­явилась перед ними в холле. Они даже кофе поперхну­лись — что же там такое произошло? Лицо искажено, губы дрожат, руки трясутся. У сестер тоже затряслись и руки, и ноги. Господи! Неужели?!
— Кто был с ним в машине? — спросила трясущими­ся губами Эдуарда.
— Доченька, дай мне руку, — пролепетала Элена, которой сестра успела уже рассказать все.
— Вы что, оглохли, что ли? — в ярости выкрикнула Эдуарда. — Я спрашиваю, кто ехал вместе с ним в машине?
— Лаура, — тихо уронила Виржиния.
— Так я и знала! А во всем виновата ты! — Эдуарда повернулась к матери. — Что-то мне подсказывало, ин­туиция, наверное, что стоит мне отвернуться, как она этим воспользуется! Но ты меня уговорила! — Глаза Эдуарды метали молнии, и Элена умоляюще сложила руки, думая, как бы ее успокоить. — Кто мне говорил, поезжай в Италию, хватит ходить за ним по пятам?! Не звони ему в час ночи! Ты его разбудишь! Кто? Так вот как я его разбудила! Хотели выставить идиоткой! И выставили! На всеобщее посмешище!
— Эдуарда, когда ты звонила, Марселу действительно был дома, — вступила в разговор Виржиния. — Я сама там была и слышала. И мне кажется вполне естественным, что он согласился подвезти Лауру.
Вмешательство тетки только подлило масла в огонь.
— Естественным? — Эдуарда едва не задохнулась от гнева. — Если речь идет о Лауре, все неестественно!
Подумать только, нас уже путают! О ней говорят, что она его невеста!
— Откуда ты взяла? Что за глупость? — попыталась образумить разбушевавшуюся дочь Элена.
— Нянечка! Прямо мне в глаза! Вошла и сказала: невесте повезло! Это, по-твоему, естественно?!
— Откуда нянечке что-то знать? А нормально, по-твоему, так кричать в больнице? Ты же в больнице, доч­ка! — сделала еще одну попытку успокоить расходившуюся Эдуарду Элена.
— Да идите вы к черту со своей больницей! — яро­стно выкрикнула девушка, и бросилась к дверям, но стол­кнулась с Бранкой.
— Что у вас тут происходит? Что ты кричишь? С ума сошла? — Бранка вскипела так же, как Эдуарда. Поду­мать только! Ее сын чуть ли не при смерти, а эта идиотка позволяет себе скандалить!
— Просто недоразумение, — постаралась успокоить" всех Виржиния. — Эдуарда узнала, что в машине была Лаура.
— И из-за этого так разоралась? — Похоже было, что Бранка намерена поколотить свою будущую невестку.
— А вы что думали, дона Бранка, — Эдуарда гордо вскинула голову. — Что я буду молча плакать и страдать в уголке? Да меня тошнит от вас всех! От вашего лицеме­рия! Вы меня терпеть не можете! Вы же хотели, чтобы он женился на Лауре!
— И была абсолютно права! — царственно уронила Бранка и поплыла в палату Марселу.
Она больше не желала иметь ничего общего с этой жалкой истеричкой. Но не выдержала, обернулась и на­кинулась на Эдуарду.
— Нахалка! — шипела она. — Невоспитанная дев­чонка! Никакого уважения к старшим! Убирайся отсюда немедленно! Ты что, не знаешь, что его жизнь в опас­ности?
— Да пусть он лучше умрет, чем женится на этой девке! — получила она в ответ.
Эдуарда пулей вылетела из больницы, остановила такси, и скомандовав: «Поезжайте как можно быстрее!», засты­ла, глядя в окно.
Да-а, не таким она представляла свое возвращение в Рио-де-Жанейро. Таксист о чем-то спрашивал ее, но она отмахивалась от него, как от докучливого шума. Наконец поняла, что он хочет знать, куда же ему все-таки ехать так быстро.
И мгновенно без колебаний она назвала адрес Лауры. Они должны были свидеться! И поквитаться тоже! Эдуарда никому не позволит издеваться и смеяться над собой!
Ааура сидела в инвалидной коляске под зонтиком у бассейна. Слава Богу, что они с Марселу отделались лег­ким испугом. У нее нога в гипсе и несколько царапин — на щеке, на плече, на руке. Марселу пришлось похуже, но и он уже выкарабкивается... Зато сообщения в газетах такие, что просто любо-дорого посмотреть!
Лаура раскрыла очередной номер и залюбовалась сво­ей фотографией и фотографией Марселу. Классные фото, ничего не скажешь! Два снимочка и подпись: «Обрученные смертью!».
Да, ради этого стоило и руку сломать!
— К вам гостья! — сообщила служанка в белой на­колке. — Все вас хотят поздравить со вторым рождением! Идут и идут!
Лаура подняла глаза от газеты и увидела... Эдуарду! Лицо у нее сразу стало насмешливым — ну, сейчас эта красотка у нее попляшет! Надо быть полной идиоткой, чтобы навязаться к ней с соболезнованиями!
— Соку и льда! — распорядилась она, обратясь к служанке.
— Я еще и тортик принесу! Очень уж вкусный! Всем вашим друзьям нравится!
Служанка ушла, девушки остались одни. С минуту они приглядывались друг к другу, потом Лаура, рассме­явшись, сказала:
— Ну что? Убедилась, что я жива и здорова?
— И это крайне огорчительно! — вспыхнула Эдуарда.
— Какое недостойное чувство для такой участливой девушки! — протянула Лаура. — Но ты, верно, рада, что я в инвалидной коляске? Радоваться тебе недолго, . каких-нибудь пару недель. Потом я встану и буду красивее, чем была.
— Тебе повезло в машине, но от меня тебе не уйти. — Глаза у Эдуарды горели, и смеялась она нехорошим смехом.
— Неужели ты посмеешь накинуться на калеку в инвалидном кресле? Воспользуешься ситуацией? — Лаура изобразила изумление.
— Точно так же, как ты воспользовалась моим отсут­ствием, чтобы вешаться на шею моему жениху.
Несгибаемая наглость соперницы довела Эдуарду до белого каления. Но ей пришлось выслушать и еще кое-что похлеще.
— А вот тут ты ошибаешься, — заявила Лаура с широчайшей улыбкой. — Я вешаюсь ему на шею и тогда, когда ты здесь. Такова моя жизненная позиция — висеть на шее у твоего жениха!
Перед таким бесстыдством Эдуарда онемела, зато Лаура продолжила с усмешкой:
— И знаешь почему? Да потому, что я совершенно согласна с Бранной: ты станешь той самой невыносимой женой, которая обнюхивает мужа по возвращении, шарит у него по карманам и распечатывает его письма над чай­ником! Ты устроишь ему жуткую, несносную жизнь! И я буду бороться за его счастье! Со мной он счастлив! Мы с ним смеялись над тобой, смеялись над твоими дурацкими звонками! Нелепыми проверками! Ты была у нас вместо клоуна, Эдуарда! У всех нас, у Марселу, меня и Бранки!
Клоуна? Эдуарда вспыхнула, сорвала с пальца кольцо и швырнула его Лауре.
— Забирай! Бранка предназначила его тебе! Забирай все! Жениха! Кольцо! Газету!
Разъяренная Эдуарда швырнула в Лауру газету с тро­гательной фотографией и заголовком.
— Да мы и так не расставались ни днем, ни ночью, — издевалась соперница.
И тогда, схватив инвалидную коляску, Эдуарда выва­лила Лауру в бассейн.
— Ну так остынь немного! — крикнула она и броси­лась к выходу.

Глава 7

Трудное детство вовсе не универсальное средство, помогающее вырасти хорошим человеком. Одного нищета сделает скрягой, другого бессребреником. У одного па­мять о собственной беззащитности и слабости вызовет желание оберегать и защищать, а у другого — желание завести телохранителей и запугать всех вокруг. В одних и тех же условиях разные люди находят для себя разные выходы и поступают по-разному. И благо тому, у кого открыто сердце и кого ведет оно по пути добра.
У Фернанду было открытое сердце, оно рано научи­лось любить и сострадать, и он с детства сочувствовал матери и жалел ее. Темпераментная Лидия была открытым и щедрым человеком, она яростно боролась с соб­ственными бедами и беззаветно бросалась на помощь другим.
Отец Фернанду был военным. Человеком он был молчаливым, суровым, честным в исполнении долга и педантичным. Он и погиб, исполняя долг, — утонул, спасая жителей затопленной во время паводка деревни.
Орестес относился к Фернанду как к родному сыну, беспокоился, что мальчику нужно образование, забрал из парикмахерской, занимался с ним математикой. Иначе откуда бы парню стать пилотом? Так бы и брил всю жизнь клиентов.
Фернанду знал все недостатки отчима, но ведь и дос­тоинств у него было немало! Нанду был очень привязан к своей семье. Семья-то была хорошая. Все искренне забо­тились друг о друге, а если и доставляли порой огорчения, то как иначе? Такова жизнь! Без бед и огорчений не проживешь!
Недавно Фернанду влюбился. Случилось это, когда он полетел в Ангру с Марселу Моту, который в тот же день попал в автомобильную катастрофу и о котором писали все газеты.
Мать, прочитав трагическое сообщение, сказала:
— Ну все! Накрылась свадьба медным тазом!
И больше всего горевала из-за Орестеса, который будет переживать за Эдуарду.
А катастрофа, собственно, и произошла оттого, что Фернанду улетел в Рио с Миленой. Вот если бы они забрали из Ангры и Марселу...
Когда Нанду увидел Милену, он сразу понял, что о такой девушке можно только мечтать — точеная смуг­лянка с короткой стрижкой и живыми карими глазами. Настоящая фотомодель! Залюбуешься! Но Фернанду не был мечтателем, он смотрел на вещи трезво и прекрасно понимал, какое расстояние отделяет его, простого пилота, так сказать, обслуживающий персонал, от .богатой свое­нравной и избалованной девушки.
Милена сразу заметила, что летит с новым пилотом, спросила, как его зовут, похвалила за плавный взлет. Они разговорились. И с тех пор Милена летала в Ангру толь­ко с ним. Больше того, она всячески старалась задержать его у себя в Ангре. Он не противился, но и не нарушал никогда графика, не манкировал своими обязательствами перед парком.
Если он и покорялся требованиям этой девушки, то не столько из желания побыть с ней, сколько из странного, но явственного ощущения, что она ищет у него защиты. И он не мог отказать ей в покровительстве.
Скажи он кому-нибудь об этом своем ощущении, над ним бы посмеялись — от чего может защитить простой бедный парень богатую, обеспеченную, образованную де­вушку? Разве что от одиночества? Пробудив в ней чувство доверия к себе? К своей доброте? К своей надежности?
Оставаясь с Миленой, потакая ее капризам, ее жела­нию распоряжаться им, Фернанду всегда оставался в рам­ках почтительной вежливости, не позволяя себе ни
малейшего слова или движения, которые нарушили бы ту границу, которая существовала между ними и которую воздвигли не они.
Как-то Милена пришла в вертолетный парк вместе с доном Арналду и еще каким-то мужчиной, немолодым, рыжеватым, невысоким, и устроила чуть ли не скандал, добиваясь, чтобы с ней отправили именно Фернанду, ко­торый должен был лететь в этот день совсем по другому маршруту.
— Зачем ты так? — попытался он тогда ее образу­мить. — Ты же видишь, что твой отец и дядюшка недо­вольны. Какая разница, с кем лететь...
Милена сдвинула на кончик носа темные очки, и глаза ее сузились.
— Я уже достаточно большая девочка, — назидательно сообщила она, — чтобы не обращать внимания на мнение папы и дядюшки...
Слово «дядюшка» она произнесла с особым выраже­нием. И прощаясь, «дядюшка» поцеловал ее совсем не по-родственному — страстно, в губы.
Этот день они провели вместе — Милена оставила вертолет за собой до вечера.
— Ты отвечаешь за вылеты, а я за все остальное, — заявила она. — Сегодня мы будем купаться. Пошли переоденемся. Плавки для тебя уже приготовлены.
— Какие плавки? — удивился Фернанду.
— Трусики такие, купальные, — насмешливо объяс­нила Милена. — Ну идем! Или ты стесняешься ножки показать?
Фернанду расхохотался, и они провели чудный день, ныряя в океанские волны с катера, а потом загорая на палубе яхты.
— Плаваешь, как рыба! — одобрила Милена.
— Еще бы! Я же вырос на берегу океана, — усмех­нулся Фернанду. — Да и ты плаваешь ничего себе!
Зазвонил телефон, Милена нажала кнопку. Мужской голос спрашивал, как добралась, чем занята.
— Блаженствую между небом и водой, — глядя на Фернанду, ответила Милена. — У меня все в порядке. Приеду, когда захочу!
Она отключила телефон и добавила:
— Это дядюшка, он же мой жених. Врач. Франку Торелли. На официальной помолвке настояла мама. Ей не хочется больше отвечать за меня, и она передала меня с рук на руки.
— А ты согласилась? — Фернанду смотрел на де­вушку серьезно и внимательно.
— Нет. Ты же видишь. Я сразу сказала, что не при­даю значения никаким церемониям, что Франку мне не противен, но я считаю себя свободной. Но им обоим этого очень хотелось. Им кажется, что дурацкими условностя­ми можно что-то укрепить. Какая глупость!
Так Фернанду узнал, что у Милены есть жених. На­счет условностей он был с ней согласен, но вслух ничего не сказал. Да и что ему было за дело, свободна она или нет? Все равно она была не для него, жила в другом мире. Он тоже чувствовал себя свободным. Знал, что как только их отношения станут ему тяжелы, он сумеет все расставить по местам.
Наивная самонадеянность! Он уже безнадежно влю­бился, уже принадлежал и душой, и сердцем Милене, но все еще тешил себя иллюзией, что свободен, что может решать и за себя, и за нее.
Когда он стащил из оставленного на сиденье конверта фотографию Милены и повесил ее у себя над кроватью, он уже погиб. Когда выбросил все другие открытки и вырезки — всех девушек, всех своих музыкальных кумиров, он погиб. Но до сих пор еще рассуждал о свободе и чувствовал себя независимым.
— В четверг прилетишь за мной и отвезешь в Рио, — попросила Милена, когда наконец согласилась отпустить его обратно.
— Хорошо. Скажи, во сколько.
— Прилетай пораньше, чтобы успеть искупаться. А вылетим попозже. В пятницу мне надо быть на свадьбе брата.
— Так она все-таки состоится? А мы ничего не знали, — выдав невольное удивление, сказал Фернанду.
Милена посмотрела на него с удивлением: он-то тут при чем?
— После этой свадьбы мы с тобой станем в некотором роде родственниками, — сообщил молодой человек и с шутливой улыбкой уставился на Милену.
— То есть как? — не поняла она.
— Объяснить это сложно, но я попробую. Отец Эдуарды, невесты твоего брата, женат на моей матери вто­рым браком.
— Да ты что?! А я и не знала, что у Эдуарды есть отец!
Фернанду промолчал. Он не стал посвящать Милену в их семейную хронику. Многое было ясно и так, и он не стал рассказывать, как однажды Эдуарда, завидев на улице Орестеса, перешла на другую сторону, и Орестес пропла­кал всю ночь.
— Ну пока, родственник! — помахала ему рукой Милена.
— Будущий! — уточнил Фернанду и помахал в ответ.
Только благодаря Фернанду в семействе Гонзага— Треку и узнали о предстоящей свадьбе. Никаких извеще­ний, а тем более приглашений не поступило ни по почте, ни по телефону.
Лидия понадеялась, что отсутствие приглашения об­разумит Орестеса, он поймет, что его не хотят видеть, и никуда не пойдет. Но обнаружив в шкафу новый, хорошо сшитый костюм стального цвета, поняла, что приготовле­ния зашли слишком далеко и так просто муж от своей мечты не откажется. Заодно она сообразила, почему вышла заминка со светом. И ей опять стало безумно жалко Оре­стеса. Но торопливо вытерев невольные слезы, она сер­дито дернула за рукав этот дурацкий костюм.
Увидев, как стыдливо отводит глаза Орестес, Лидия накинулась на него:
— Да знаю я! Все знаю! Только напрасно ты такой шикарный костюм заказывал! Все равно никакого пригла­шения не получишь! Приглашениями занимается семья жениха, они богатые люди, и до тебя им нет никакого дела! Так что выкинь из головы все свои глупости и займись чем-нибудь потолковее.
Орестес облегченно вздохнул, самое страшное было позади: раз Лидия уже знает про костюм и потолок от ее крика не рухнул, значит, все в порядке. Приободрив­шись, он принялся настаивать на своем:
— Нет, Лидия, ты не права. Приглашение могло просто затеряться. Ты же знаешь, как у нас работает почта! Если счет, так мигом, а если что другое... Ты же понима­ешь, что моя дочь...
— Тебя не любит! — Лидия прекрасно понимала, что причиняет мужу боль, но почему-то верила, что раны от любящей руки заживают легче. И потом она хотела не просто причинить боль, а произвести хирургическую опе­рацию, избавить Орестеса от язвы, которая выпивала его силы, лишала душевного покоя.
Орестес приложил палец к губам.
— Тише, Лидия, тише. Ты сама потом пожалеешь о том, что сказала. Она просто еще девчонка.
— Жестокая девчонка, — не унималась Лидия. — Тот, кто не чтит отца с матерью, не заслуживает любви. Ты должен платить ей той же монетой! Не ходи на свадьбу, Орестес! Пойдет Сандра, и это естественно, как-никак, Элена — ее крестная. К тому же она — ребенок, цере­мония для нее — все равно что театр. Пусть сходит, развлечется! Но тебе зачем туда идти?
Орестес взглянул на нее с таким упреком! И если в его больших темных глазах не стояли слезы, то Лидия чувствовала, как они сочатся из самого сердца. Она подо­шла к Орестесу, взяла его руки в свои, прижала их к груди и, заглядывая в глаза, спросила:
— Ну что тебе там делать, скажи? Зачем иметь дело с людьми, которые могут обидеть ребенка? Я прошу тебя, не ходи к ним! Ради меня! Я тебя прошу!
Лидия прижалась к нему, и он ее обнял. Его лицо выражало безнадежность и обреченность. Он не мог объяс­нить жене, почему, несмотря ни на что, он должен пойти на свадьбу своей старшей дочери Эдуарды.
Лидия тем временем шептала:
— Послушай, давай сделаем так... Ты надеваешь свой костюм, я — свое лучшее платье, и мы отправляемся в самое шикарное кафе, берем бутылочку вина, пиццу. Со­седям ты скажешь, что был на свадьбе. И все! Все будет хорошо! Не ходи к ним, ладно?
Лицо Орестеса выражало теперь не только обречен­ность, но еще и мольбу. Вглядываясь в глаза жены, он просил ее перестать за него бояться. Он не маленький. Ну что тут такого? Он побывает на свадьбе у дочери, и что?
Лидия отстранилась, безнадежно махнув рукой.
— Поступай как знаешь, — устало сказала она. Орестес виновато понурился, но потом улыбнулся. Ему
нелегко давались его молчаливые победы, и все-таки он побеждал.

Глава 9

В пятницу утром солнце заглянуло в окна церкви и увидело множество белых лилий, что украсили не только алтарь, но и проходы между скамьями. Оно вспыхнуло ярче, загорелись цветные стекла витражей, и алые блики брызнули на белизну прекрасных цветов...
К одиннадцати часам нарядно убранная церковь была уже полна народу. Разодетые женщины в шляпах, с бу­кетами, мужчины в праздничных костюмах сидели на крас­ных бархатных скамьях и чинно беседовали друг с другом. Здесь собрался весь цвет Рио-де-Жанейро.
На самой первой скамье напротив алтаря сидела се­мья жениха. Бранка выглядела великолепно в своем но­вом парижском туалете, Арналду, Леу, Милена служили ей достойной свитой. По другую сторону сидела мать невесты, к Элене прижималась хорошенькая Сандра, она с любопытством обводила глазами нарядную публику, любовалась статуей Девы Марии в голубом плаще, чу­десными корзинами с лилиями.
Элена тоже оглядела собравшихся гостей. С улыбкой кивком поздоровалась с Сезаром. Она и издалека видела, как мальчик взволнован. Но держался он замечательно. Что поделаешь? Старая любовь!
При взгляде на соседнюю скамью почувствовала не­вольное волнение и сама Элена. Ей с улыбкой кивал ее венецианский знакомец, и она словно бы увидела его про­никновенный внимательный взгляд и, кивнув в ответ, на­клонилась к Сандре, поправляя бант на ее красивом кружевном платье. Потом ее позабавила собственная де­вичья застенчивость. Да, видно, свадьба и впрямь таин­ство — все сердца молодеют и открываются чувству любви...
Орестес вошел в церковь, когда все места в ней были уже заняты, — не только скамьи, но и боковые проходы, и он стал пробираться поближе к алтарю...
Утром, когда он облачился в свой элегантный сталь­ного цвета костюм, Лидия только вздохнула.
— Это же моя дочь... — извиняющимся тоном про­изнес он. — Надо выйти пораньше, а то опоздаю...
— Я заказала тебе такси, — сказала жена, поправляя ему галстук, — ты приедешь вовремя.
— Но ведь это дорого, — ответил он растроганно, прижимая к груди ее заботливые руки.
— Ничего. Так лучше. Сейчас я дам тебе денег. Они застыли на секунду и смотрели друг на друга —
грустно, с любовью, понимающе. Потом Лидия резко, как всегда, отстранилась. Она терпеть не могла всяких сентиментальностей. Нет у нее на эти глупости времени! Ее клиенты ждут!
Торопливо застучав каблуками, она побежала в сосед­нюю комнату, принесла сумочку, дала мужу деньги, и он медленно и бережно положил их во внутренний карман.
Лидия проводила Орестеса и смотрела с крыльца, как медленно и важно он усаживается в такси, потом помаха­ла на прощание и скрылась в салоне.
Лидия есть Лидия, Орестес был растроган до глуби­ны души. Жена никогда не подводила его. Она могла
кричать, впадать в отчаяние, ярость, но она всегда была с ним, и гневалась, и отчаивалась из-за него.
Они переехали через мост, добрались до центра — до церкви оставалось буквально два шага, и Орестес остано­вил такси. Слишком рано ему приходить не хотелось. Лучше он погуляет, посидит в кафе, справится со своим волнением.
Он расплатился и вышел. Солнце палило вовсю, и он зашел в ближайшее кафе выпить стаканчик воды со льдом.
Бармен смешивал коктейль и бросил на вошедшего клиента взгляд, приглашающий попробовать, какая вкус­ная получилась штука.
«Эх, была не была! Чуть-чуть! Для бодрости!» — решил Орестес. Хоть он и петушился и твердил себе, что отца на свадьбу дочери не приглашают, но прекрасно знал, что идет незваным, чувствовал себя неловко и надеялся справиться с этой неловкостью.
Один коктейль, второй, и мир повеселел, все в нем стало простым, без подводных течений и сложностей. Можно было выпить и третий, и четвертый. Благо Лидия дала денег с запасом, чтобы он чувствовал себя в любом положении хозяином.
Выходя из кафе, он уже чуть пошатывался, с годами ему нужно было все меньше спиртного, чтобы опьянеть. На воздухе ему стало совсем хорошо, он почувствовал себя молодым, беззаботным. А вот в церкви было душно­вато. Орестес наконец нашел себе местечко у стены, со­всем неподалеку от алтаря, и стал вместе со всеми ждать невесту. Жених уже стоял напротив священника, опустив голову, и Орестес был доволен, что все-таки не опоздал, не пропустил главного, а ведь мог бы...
В дверях церкви появилась Эдуарда и двинулась по красной ковровой дорожке к алтарю. Вел ее шурин Эле-ны, Рафаэль Фонтес, Орестес узнал его сразу же, хотя Раф и постарел. Ох, как обидно стало Орестесу! Но только на секунду, на одну секундочку. А потом он уже только любовался своей дочкой-красавицей, восхищаясь, как она хороша, и время от времени шептал соседям:
— Это ведь дочка моя! Невеста! Она моя родная дочь!
Но никто не обращал на него внимания. Этот подвыпивший старик только мешал следить за торжественной церемонией, ради которой все сюда собрались.
Священник освятил кольца, которыми обменяются будущие муж и жена, прочитал молитву и протянул коль­ца стоящим перед ним жениху и невесте.
Марселу взял тоненькое изящное колечко и, надевая его на тоненький изящный пальчик, произнес:
— Мария Эдуарда, прими от меня это кольцо в знак любви и верности во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.
Он глаз не мог оторвать от своей невесты — в воз­душном белом платье с обнаженными плечами и распу­щенными под фатой волосами она казалась феей из сказки и в любую минуту могла раствориться в воздухе и ис­чезнуть.
Но фея не собиралась исчезать, она взяла большое, массивное кольцо и, надевая его на палец жениха, произ­несла:
— Марселу! Прими от меня это кольцо в знак любви и верности во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.
Священник, молитвенно воздев руки, торжественно провозгласил:
— Именем Господа нашего объявляю вас мужем и женой. Поцелуйте свою жену.
И Марселу, приникнув жаркими губами к своей меч­те, наконец уверился, что она воплотилась и никогда уже больше не улетит от него. Прижав к себе хрупкую, то­ненькую Эдуарду, он посмотрел на нее сверху вниз с законной гордостью.
Молодые двинулись к выходу, принимая поздравле­ния от друзей и знакомых.
Стал пробираться сквозь толпу и Орестес, торопясь поздравить дочку и пожелать ей счастья.
На ступеньках у выхода молодых поджидали фоторе­портеры. Они остановились, и вот тут-то наконец Орес­тес, раздвинув тех, кто застыл позади молодой пары, пробрался к невесте. Волнение, жара, спешка и выпитое сделали свое дело — запыхавшийся старик потерял рав­новесие и упал, хорошо еще, что на колени. Он схватился за белое платье и залепетал:
— Доченька! Доченька!
Эдуарда с ужасом и брезгливостью отшатнулась. Боже мой! Какой позор! А тут еще и фоторепортеры!
Марселу даже не понял, что случилось. Какое-то на­рушение? Недоразумение? Его нужно срочно ликвидиро­вать! Он едва повел головой, да и этого не нужно было, потому что молодые ребята-охранники, которые всегда следят за порядком на церемониях высокопоставленных членов общества, уже подхватили нарушителя и потащили его прочь.
— Папа! Папочка! — раздался истошный детский крик. Элена подхватила на руки и прижала к себе Сандру,
зашедшуюся в рыданиях. Как объяснить девочке, что произошло?.. Элена нежно прижимала к себе плачущую девочку, гладила ее, что-то бормотала.
Молодые торопливо прошли к машине, помахали на прощание гостям и родственникам, сели и уехали. Все остальные тоже быстро расселись по машинам, обсуждая неприятный скандал.
Элена с Сандрой на руках торопливо отыскала в тол­пе Сезара.
— Пойди найди Орестеса и отвези домой, — попро­сила она.
— Конечно, непременно, — отозвался Сезар, погла­див девочку по голове. — Я врач и сейчас же помогу твоему папе. От духоты ему стало плохо, я отвезу его домой и дам лекарство. Не беспокойтесь, все будет в порядке.
— Спасибо тебе, — с чувством сказала Элена и опу­стила Сандру на землю. — Пойдем посидим немножко в церкви, успокоимся.
За это время толпа рассеялась: гости уехали, любо­пытные разошлись. Элена вошла и села на скамейку, а Сандра прилегла, положив голову ей на колени.
— Успокойся, родная, как у тебя сердечко бьется, и руки ледяные. Сейчас ты отдохнешь, успокоишься, и мы пойдем есть мороженое, — тихо шептала девочке Элена.
Большая мужская рука взяла маленькую. Элена под­няла глаза и встретилась взглядом с Атилиу. Он смотрел так проникновенно, так внимательно и ласково.
— Пойдемка полюбуемся убранством церкви, — предложил он малышке.
Сандра сползла со скамейки и доверчиво пошла рядом с ним.
Когда они вернулись, девчушка уже что-то щебетала, а Атилиу с ласковой улыбкой слушал ее. Сев на скамейку рядом с Эленой, Атилиу посадил девочку на колени, Сан­дра положила голову ему на плечо, хотела еще что-то рассказать, но сон сморил ее — сказались волнение и усталость, — и она заснула мгновенно, как засыпают только дети.
— И ты немножко успокоилась, — сказал Атилиу, глядя на Элену, — а то была белее ее.
Они и не заметили, как перешли на ты, и звучало оно так непринужденно, так естественно.
— Мы с ней обе очень расстроились, ведь это же ее отец, — начала Элена.
— Она мне уже рассказала, — подхватил Атилиу.
— И отец Эдуарды тоже.
— Я знаю, — кивнул Атилиу. — Я понимаю. И со мной в детстве было что-то подобное. Мне было лет во­семь, и здоровые парни... они здорово поиздевались над моим отцом. Он выпил лишнего, а они отобрали у него подарок, который он нес матери на день рождения, и стали перебрасывать его с рук на руки. Отец перебегал от одного к другому,' подпрыгивал, все пытался поймать свер­ток. А парни хохотали, им было весело. В конце концов отец выбился из сил, здоровилы хохоча убежали. Я видел все из окна, выбежал к нему, прижал к себе его голову и плакал — плакал так, как никогда больше в жизни не плакал. Я думал, что умру, что сердце у меня разорвется. Видишь, у меня и сейчас слезы на глаза наворачиваются... Они тихо сидели в церкви, взявшись за руки, и на коленях у Атилиу спала Сандра.
— Поедем, — тихонько сказала Элена, поднима­ясь. — Ты же должен куда-то ехать. Я сбила тебя с пути.
— Это случилось еще в Венеции, — так же тихо ответил Атилиу. — Я сейчас отвезу вас домой, а потом мы поедем к Бранке праздновать свадьбу.
— Да, мне придется туда поехать, хоть и не очень хочется. Но Эдуарду нужно как-то поддержать. Она не виновата, что все так случилось. И наверняка очень рас­строена.
Атилиу кивнул, но ничего не сказал, уложил Сандру на заднее сиденье машины, и они поехали. О случившем­ся они больше не говорили, но чувствовали, что оно очень сблизило их, наполнив взаимным доверием и сердечностью.
Приехав домой, Элена позвонила Сезару, чтобы уз­нать, чем кончилось все дело. Как оказалось, кончилось оно плохо: охранники мало того, что оттащили Орестеса в сторону, они швырнули его прямо на мостовую. Он упал, расшиб себе лицо. Они бы и поколотили его, наказывая за наглость, потому что он все время повторял, что он отец невесты, но тут, к счастью, и подоспел Сезар. Толь­ко тогда охранники оставили несчастного в покое.
Сезар успокоил Элену, что страшного ничего не слу­чилось — только шишка на лбу и лицо все в кровоподте­ках. Но он прописал примочки, успокоительное. Когда Сезар уехал, Орестес спокойно спал.
— Я подожду и отвезу тебя, — сказал Атилиу, узнав последние и такие неприятные новости.
— Да нет, поезжай. Мне нужно привести себя в по­рядок. Я, наверное, поеду с Педро. Кстати, познакомь­тесь, — мой брат.
Мужчины тепло пожали друг другу руки.
— Знаешь, Элена, я не успею, — заговорил Пед­ро. — У меня через час самолет в Сан-Паулу, а завтра очень серьезная деловая встреча.
— Вот так всю жизнь! Если видимся, то на бегу, — невесело усмехнулась Элена.
— Я никуда не тороплюсь, — сказал Атилиу. — Приводи себя в порядок, сколько хочешь. Там будут ве­селиться всю ночь.
Элена с признательностью улыбнулась и поднялась в спальню. Проверила, крепко ли спит Сандра, отдала рас­поряжение Тадинье, чем покормить девочку, когда она проснется, и потом просто посидела перед зеркалом, при­ходя в себя.
Дорогой к Бранке они вспоминали Венецию, растро­гались, расчувствовались, а когда вошли в зал, навстречу Атилиу бросилась эффектная большеглазая брюнетка в ярко-желтом платье. Элена вспомнила, что и в церкви она сидела рядом с ним.
— Куда ты исчез? Мы все тебя ищем, — заговорила она, целуя его привычно и по-домашнему.
— Отвозил Элену, — без малейшего смущения ото­звался Атилиу, тоже целуя ее, но холоднее, равнодушнее.
Элена внимательно посмотрела на обоих. Атилиу представил женщин друг другу:
— Изабел. Элена. — И прибавил: — Мы познако­мились с Эленой в Венеции.
Пожимая Элене руку и внимательно на нее глядя, Изабел сказала:
— Это уже третий отпуск, который он проводит без меня...

Глава 11

Утренние газеты не преминули сообщить о досадной неприятности в церкви. Каких только не было заголовков: «Отец невесты устроил скандал», «Пьяница у ног ново­брачной», «Сумасшедший ошибся адресом».
Бранка расстроенно отложила очередную газету. Сколь­ко сил она приложила, чтобы свадьба ее Марселу стала событием. И вот пожалуйста! Она стала событием. Но каким!
— Да не расстраивайся ты так! — успокаивал жену Арналду. — Когда они вернутся из свадебного путеше-
ствия, никто уже и не вспомнит, что писали газеты две недели назад!
Бранка признала правоту мужа, но осадок, раздраже­ние против Элены остались. Не слишком осознанно, но именно ее Бранка винила в том, что свадьба была ис­порчена.
Элена просмотрела те же заголовки, сидя за завтра­ком у Виржинии. Можно себе представить, как она была расстроена, а тут еще и Родригу подлил масла в огонь.
— Я вообще не понимаю, как можно было отца не пригласить на свадьбу! — заявил он. — По-моему, Эду­арда заслуживает...
— Выговора, я знаю, — грустно отозвалась Элена.
— Нет, ремня! — резко отозвался юноша. — Ну, я пошел, мама!
И, чмокнув мать в щеку, он вместе с сестрой заторо­пился на пляж: хотелось воспользоваться выходными, от­дохнуть, расслабиться.
Виржиния постаралась развеять дурное настроение сестры, стала вспоминать, как хороша была Эдуарда в свадебном платье, как весело было в доме Бранки.
— Я заметила, что за тобой приударил Атилиу, — шутливо сказала она, чтобы сделать сестре приятное. — Однако предупреждаю: будь с ним поосторожнее. От него все женщины без ума. Он вдовец, но у него давняя и прочная связь с Изабел. Так что твое сердечное вол­нение...
Виржиния шутливо погрозила сестре пальцем, не со­мневаясь, что та рассмеется ее нелепому предположению. Но Элена всерьез заинтересовалась Изабел, и Виржиния охотно рассказала все, что знала. Она была рада, что Элена наконец отвлеклась, и рада была немножко по­сплетничать.
— Если уж говорить об Атилиу, — продолжала она, — самое главное препятствие вовсе не Изабел. Иза-бел что! Вместе они не живут, встречаются, когда захо* тяг, оба — свободные люди. Самая главная тут, — Виржиния понизила голос, — Бранка!
— Бранка? — изумилась Элена. — При чем она? Ничего не понимаю.
— Она в него влюблена. И никого к нему не подпу каст. Ты сама понимаешь, женщины за ним прямо к< ками. Еще бы! Такой обаятельный! Такой умница!
— Даже ты была в этом косяке, — подал голос Ра
-- Ну что ты говоришь глупости! -- обиженно воз]
зила Виржиния.
— Ты бы могла их наделать, и немало, если бы Бран­ка не стерегла его, как сторожевой пес. Она, знаешь ли, — тут он обратился к Элене, — умеет так ловко спровадить всех его поклонниц, что Атилиу больше и не рыпается. Встречается себе с Изабел и встречается, а ее я бы назвал женщина-полуавтомат. — Раф от души расхо­хотался собственной шутке. — И все довольны: и работ­ники фирмы, и хозяева.
Теперь многое для Элены прояснилось в этом зага­дочном человеке, но если Виржиния считала, что настро­ение сестры от этого улучшилось, то она ошибалась.
В понедельник Элена пришла на работу в расстроен­ных чувствах и надеялась только на то, что привычная приятная атмосфера, болтовня с Флавией развеют ее дурное настроение. Дом не помогал, он опустел без Эдуарды, угнетал пустотой, и еще больше угнетало то, что она узнала от сестры об Атилиу...
Флавия, напротив, была весела, как птичка, и в глазах ее горел лукавый огонек. Она оживленно сообщила, сколько у них новых договоров на подходе.
— Запиши еще один, мы будем с тобой оформлять квартиру для Эдуарды, — сказала Элена.
— Очень рада! По старым тоже все в порядке, эски­зы сданы, заказчики довольны! Слу-ушай, — Флавия приблизила свое лицо к лицу Элены, — он так мне по­нравился! Когда ты ушла, мы танцевали с ним час. Я дала ему наш адрес, и он обещал зайти!
Наверное, лицо Элены, которая сразу поняла, о ком идет речь, выразило больше, чем она сама того хотела, потому что Флавия вдруг, остановившись, спросила:
— А я не перебегаю тебе дорогу? Может, он тебе нравится?
Элена не стала ломаться, притворяясь, что с трудом догадывается, кого имеет в виду подруга, и устало ответила:
— Дело не во мне, у него давний роман. Можно сказать, гражданский брак. Ты ее тоже видела на свадь­бе — высокая брюнетка в желтом платье.
— Да что ты! Ну, значит, он бабник! — воскликнула Флавия. — Мы так хорошо с ним танцевали! Он все про нашу с тобой работу расспрашивал, комар носу не подто­чит, а танцевал со мной час!
Элена не стала разочаровывать Флавию, что Атилиу не только бабник, но еще и опасливый бабник, трусливый!
Но на душе у нее стало еще более скверно, чем было, и можно понять, почему.
Хорошо еще, что работы накопилось много, и она принялась просматривать подготовленные эскизы, чтобы обзвоните заказчиков и потом поговорить с художниками.
— Кстати, во время обеда поговорим с Марсией. Тут одна заказчица заинтересовалась ее вазами, — заговори­ла Элена, просмотрев корреспонденцию.
— А ты знаешь, что она беременна? — Флавия сама себе удивилась, что не сообщила подруге такую важную новость. — На втором месяце. Но Вилсон уперся и не хочет ребенка ни в какую!
— Как я рада за Марсию! Она же так хотела ребен­ка. Вилсон, я уверена, в конце концов поймет. Они же четыре года вместе. Это серьезно! — Элена разложила по папкам письма, просмотрела в компьютере договоры и почувствовала, что к ней вернулись мир и покой. Работа всегда возвращала ей душевное равновесие. И еще она почувствовала, что жутко проголодалась.
— А не пойти ли нам обедать пораньше? — предло­жила она. — Заодно я и Марсию поздравлю, я ей из Венеции сувенир привезла. Знала бы, что беременна, при­везла бы куколку, там они очаровательные!
В ресторане, встречая их, расплылся в улыбке Вил­сон, но на вопрос, где Марсия, нахмурился и ответил, что она наверху, ей приспичило делать ремонт и она стоит на стремянке и расписьюает стену.
Подруги понимающе переглянулись: понятно, почему Марсия торопится, ей хочется самой сделать детскую! Ну что ж, они пообедают и поднимутся к ней сами.
Заказав традиционные макароны по-болонски, подру­ги принялись за еду, а помрачневший Вилсон отправился к Марсии, и вскоре оттуда послышались возбужденные голоса. Голоса становились все громче, ссора разгоралась.
— Конечно, когда с тобой рядом была красивая му­латка, ты был доволен! Красивые мулатки всем нравятся! Но черный ребенок — совсем другое дело. Гулять с не­гритенком по улицам, водить его в школу, говорить, что он твой сын, — это тебе ни к чему! — кричала Мар­сия. — Ты расист! Расист! Расист!
— Прекрати! — рявкнул Вилсон, и вслед за этим сразу раздался страшный грохот.
Подруги не сговариваясь кинулись наверх. Марсия лежала на полу рядом с опрокинутой стремянкой и стона­ла. Вилсона рядом не было.
— Сейчас я вызову врача! — крикнула Элена, броса­ясь к двери.
Флавия присела возле плачущей Марсии и стала ее успокаивать.
Телефон был рядом со стойкой, за которой стоял на­супленный мрачный Вилсон, и Элена накинулась на него. Она видеть не могла этих безмозглых мужиков, этих уро­дов, от которых только и жди, что беды!
— Слушай меня внимательно, Вилсон! — проговори­ла она тихо и яростно. — Если что-то случится, если Марсия потеряет ребенка, клянусь всем святым, что есть у меня в жизни, — я сдам тебя в полицию! Даже если Марсия на коленях будет умолять меня не делать этого!
— Да у меня и в мыслях не было ее ронять, — буркнул Вилсон. — И вообще не лезь ты в нашу личную жизнь.
Но Элена его не слышала, она звонила своей палочке-выручалочке, Сезару, и на этот раз просила у него помо­щи как у специалиста: как-никак он был врачом-гинекологом. Сезар пообещал приехать немед­ленно.
Элена вернулась наверх. Марсия уже полулежала на диване, держась за живот. Беспокоилась она и за ребен­ка, и за Вилсона.
— Господи! Неужели я его потеряю?! Только не это! Только не это! — твердила она. — Но знаете, Вилсон этого не хотел. Это случай. Несчастный случай. Я орала на него. Он схватил меня за руку, и я не удержалась... — Марсия остановилась, замерла, побледнев как полотно, ее огромные глаза стали еще больше. — Мне кажется, у меня началось кровотечение...
Флавия крепко сжала ей руку.
— Главное, без паники! Имей в виду, что дети очень крепко держатся за родителей, — пошутила она, и Мар­сия слабо улыбнулась.
Однако ждать было неспокойно, и все три женщины то и дело поглядывали на дверь, моля Бога, чтобы врач приехал как можно скорее.
Наконец вошел Сезар. Он ощупал живот, задал Мар-сии множество вопросов, взглянул на лестницу и сказал:
— Для выкидыша нет ни малейших оснований. Орга­низм у вас здоровый, срок маленький. Но мне кажется, вы очень нервничаете. И если будете нервничать и даль- ' ше, то здорово навредите и себе, и ребенку. А чтобы вас окончательно успокоить, мы поедем в клинику и сделаем ультразвуковое исследование.
Марсия благодарно улыбнулась, и ей показалось, что тянущие боли внизу живота ее отпустили.
Женщины облегченно вздохнули. В клинику поехали все вместе, исследование подтвердило мнение Сезара: беременность протекала нормально, нарушений никаких не возникло.
Марсия, Элена, Флавия благодарили Сезара чуть ли не со слезами на глазах, а он только смущенно улыбался, но на прощание повторил еще раз: волнение и тревога могут оказаться врагами куда более страшными, чем па­дение.
На обратном пути Марсия, погрустнев, сказала:
— Знаете, девочки, что я решила: если Вилсон будет упорствовать и дальше, я от него уеду. Хоть и люблю его. Но ребенок мне дороже, и я хочу, чтобы он родился здоровым.
Флавия и Элена в ответ, вздохнув, промолчали. Ре­шение было суровым, и хорошо бы жизнь рассудила иначе.
У порога они расцеловали Марсию,
— До завтра! Береги себя! Ты теперь не одна, и это надолго! — пошутили они на прощание.
День волнений не прошел для Элены даром, спала она как убитая. А проснувшись, вспомнила о Марсии и ее будущем малыше. Потом стала думать, как там Эдуарда. Может, и она уже кого-нибудь ждет? И как прекрасно, если она станет вскоре бабушкой!
На работу Элена пришла в превосходном настроении, они с Флавией то и дело хохотали. А когда собирались пойти обедать, у дверей внизу раздался мужской голос, спрашивавший, где очаровательные хозяйки этой очаро­вательной мастерской?
Заглянув через перила галереи, где они сидели и ра­ботали, вниз, в холл, они увидели Атилиу. Он стоял и смотрел на них со своей доброй, приветливой улыбкой. Поглядев на его открытое лицо, Элене вдруг стало стыд­но за свои дурные мысли. Почему она должна доверять чьим-то дурацким сплетням? Даже если узнала их от род­ной сестры Виржинии? Что-то в ней помимо ее воли до­верчиво тянулось к нему, и она улыбнулась в ответ так же открыто и искренне.
Флавия болтала с Атилиу весело и непринужденно, она уже готова была принять его предложение пообедать всем вместе, но Элена напомнила, что они едут на квар­тиру Эдуарды, что у них слишком мало времени.
— Тогда пойдемте обедать с нами. Мы хозяйки здесь, нам и выбирать! — весело закричала Флавия.
Элена не ревновала к подруге, она словно бы чувство­вала себя чуть-чуть старше ее и прекрасно знала ту ша­ловливую радость, с какой откликается женщина на мужское внимание. Да, Атилиу обладал волшебным да­ром согревать женские сердца. Она и сама не могла про­тивиться его обаянию, но покорялась ему с некоторой снисходительностью. Снисходила к собственной слабо­сти — она и хотела бы устоять, но не могла.
Атилиу мгновенно почувствовал стесненность, напря­женность Элены, прекрасно понял, откуда они взялись, и захотел развеять их.
Дорогой он сказал:
— Мой девиз — искренность и правда. Без боли в жизни не обойтись, но я обхожусь хотя бы без лжи и взаимных унижений.
Элена с благодарностью посмотрела на Атилиу, он действительно понимал ее и попытался ответить на тот самый главный вопрос, который ее волновал. Взаимопо­нимание, которое возникло в Венеции, которое так помог­ло ей в трудный день свадьбы Эдуарды, не было иллюзией, и его слова были лишним тому доказательством.
Они привели своего гостя в скромный ресторан Вил-сона, сели, как обычно, за свой стол, и Атилиу, просмот­рев скудное дневное меню, внезапно предложил:
— А что, если я угощу вас салатом? — И попросил принести зелень, лук, помидоры, базилик, мяту, лимон, соль и оливковое масло.
Атилиу сам все порезал, перемешал, и дамы, отведав салат, нашли его божественным.
— Рецепт дарю вам, — сказал он сумрачному хозя­ину, — сам я ресторан открывать не собираюсь. Назове­те салат «Элена и Флавия», и он будет вашим фирменным блюдом вместо макарон из Болоньи. Кстати, Флавия, а вы были в Болонье или Венеции?
— Только мечтаю, — отозвалась Флавия, — но я уже была в Риме и Милане.
— Венеция — особый город, любоваться им нужно только с очень близким человеком.
— Элене повезло, она любовалась им с вами.
— Я не согласен, Флавия, — очень серьезно возра­зил Атилиу. — Повезло мне, там я повстречал Элену. — И его большая рука укрыла нервную женскую руку.

Глава 13

Бранка позвонила Элене и сообщила:
— Завтра с утра прилетают наши молодые. В десять вечера я устраиваю небольшой праздник в их честь. Ждем!
— Я поеду их встречу! Соскучилась страшно! — об-радованно ответила Элена.
— Не стоит! Их встретит шофер. Они будут такие усталые! В общем, договорились. Целую! Пока!
Элена повесила трубку с тяжелым сердцем. Радость от встречи с дочерью была омрачена. Неужели Бранна теперь всегда будет распоряжаться ее жизнью? Элена никому не позволяла такого с молодости, а уж теперь и подавно. Но ради дочери... Жизнь научила Элену искать и находить компромиссы. Что ж, она увидит Эдуарду в десять часов.
Но приехав на вечеринку первой, Элена увидела, разу­меется, Бранку — в черном вечернем платье, со сложной прической она выглядела королевой бала и именно так себя и чувствовала.
— Они прекрасно провели время, очень довольны, — принялась рассказывать Бранка Элене, которая нетерпе­ливо обводила глазами зал, ища дочь. — Собирались пожить в гостинице, но наш шофер привез их прямо сюда, а я приготовила им такой сюрприз — такой! — что Мар-селу не мог устоять!
Пока Элена видела другой сюрприз и желала от души, чтобы перед ним устоял не только Марселу, но и Леу, потому что Лаура, появление которой, конечно же, будет для Эдуарды сюрпризом крайне неприятным, отчаянно кокетничала с бедняжкой Леу, а тот краснел и таял.
— Представляешь, за это время я превратила комна­ту Марселу в чудесное гнездышко для молодоженов, и они останутся у меня! — торжествующе закончила Бранка.
— Пока мы не доделаем квартиру, — сказала свое слово и Элена и тут увидела Эдуарду, которая пробира­лась к ней.
— Мамочка! Как я соскучилась! — Эдуарда прижа­лась к матери, и все огорчения Элены были забыты. Им
хотелось остаться вдвоем, им столько надо было сказать друг другу. Но сейчас... Сейчас это было невозможно. Поэтому Элена спросила только о главном:
— Как ты? Ты...
— Нет еще, мамочка. Как раз в тот день, когда я тебе написала, все и началось.
Элена мгновенно поняла, что вопрос беременности очень волнует Эдуарду, она чувствует себя неспокойно, больше того, чувствует свою вину.
— А я очень рада этому, — ласково сказала она. — Поживите друг для друга, побудь побольше женой, оча­ровательной, любимой! Когда станешь мамочкой, у тебя будет на это куда меньше времени.
Эдуарда улыбнулась и подала руку подошедшему Марселу. Теща с зятем расцеловались, и Элена не стала удерживать молодых, ведь наверняка им хотелось повесе­литься, потанцевать. Сама она осталась с невеселыми мыслями: и ей, и Эдуарде нелегко будет в этом доме! Но по ее лицу, спокойному, доброжелательному, прочитать печальные мысли было нельзя.
Однако Атилиу прочитал их. Подошел и пригласил ее на танго. Они танцевали так, что Бранка мгновенно на­сторожилась, она стала следить за парой, для которой все вокруг перестало существовать.
Изабел не таила от нее своих сердечных горестей, ее связь с Атилиу была совсем небезоблачной, они много раз уже расходились и сходились вновь. Не было секре­том для Бранки и новое увлечение Атилиу, из-за которо­го он в последнее время перестал видеться с Изабел. Но она считала его мимолетным, несерьезным. Однако перед ней было не увлечение, а... что-то совсем другое... Куда более серьезное и опасное...
Ревность и гнев почувствовала Бранка при виде до­верчивых нежных лиц, обращенных друг к другу. И обычно такая сдержанная, она не могла совладать со своим гне­вом и, отыскав Изабел, обрушила на нее град упреков за то, что та не умеет удержать Атилиу при себе, что не хочет бороться за свое счастье.
— Сколько раз я тебе говорила, что ему нужен се­мейный очаг, что одной постели ему мало! — шипела Бранка. — Ему нужно душевное тепло, а у тебя на тум­бочке калькулятор, а под подушкой телефонная трубка.
— Ну знаешь что, Бранка! — Изабел задохнулась от обиды и возмущения. — Не много ли ты себе позволя­ешь? В чем ты меня упрекаешь? В том, что я — деловая женщина, образованный работник и приношу прибыль фирме? В том, что из-за своих деловых качеств я лиши­лась личного счастья? В этом? Да?
Бранка почувствовала, что хватила через край.
— Я так привязана к тебе, Изабел, что потеряла голову, увидев Атилиу с Эленой.
— Я давно ее потеряла, — хмуро усмехнулась Иза­бел и взяла еще рюмку коньяка. В последнее время она пила больше, чем надо. Но ничего не могла с собой поде­лать, ей нужна была разрядка. И разряжалась она тоже по-мужски: не слезами или истериками, а алкоголем.
После танца Атилиу увлек Элену в кабинет Бранки. Ему не терпелось сказать ей, что за то время, пока они не виделись, он все для себя решил, что любит ее и чувству­ет, что и она к нему неравнодушна, что он...
Нахлынувшая нежность и желание опередили слова, и он приник к губам Элены, которые ответили ему так не­жно, так доверчиво. В долгом поцелуе слились не губы — души. Наконец они оторвались друг от друга и смотрели хмельными от счастья глазами, медленно приходя в себя, возвращаясь на землю. И, внезапно почувствовав нелов­кость, оба повернулись к дверям.
В дверях стояла Изабел с рюмкой коньяка и смотрела на них тяжелым взглядом. Стояла она, видно, давно, а сейчас сделала к ним шаг, пошатнулась и, словно бы ища опоры, цепляясь, крепко стиснула рюмку, она хрустнула, осколки полетели на пол, из руки потекла кровь.
— О Господи! Изабел! Сейчас я позову Франку. — Атилиу поспешно вышел, радуясь, что удержался от уп­река. Он терпеть не мог пьяных женщин, истерик, сцен. Все это казалось ему невыносимой пошлостью.
Элена почувствовала себя девчонкой, пойманной на месте преступления, но виноватой почему-то себя не чувствовала. Она знала, что ей хотел сказать и не успел сказать Атилиу. Интонация, с какой он произнес «Иза­бел», сказала ей больше, чем долгий рассказ об их взаи­моотношениях. Они были чужими людьми, их ничто не связывало. Но все-таки она попросила прощения, потому что ей было жаль эту женщину, с которой жили без люб­ви и с которой^ расстались. Она вытирала кровь, перевя­зывала носовым платком рану, и ее великодушная забота, в свою очередь, была красноречивее слов.
Вошел Франку, промыл и перебинтовал рану, которая оказалась не опасной. У всех остался неприятный осадок, всем было неловко. Еще более неловко всем стало после того, как Изабел, пошатываясь, подошла к Атилиу и от­весила ему пощечину. Атилиу попросил Франку отвезти Изабел домой. Элена пошла в ванную, ей нужно было побыть одной, прийти в себя.
Но от Бранки не могло укрыться ни одно событие в ее доме. Увидев взволнованную Элену в холле, она пове­ла ее к себе и стала выговаривать за неподобающее пове­дение.
— Если мужчина и женщина свободны и любят друг друга, то ничего неподобающего в их поведении быть не может, — спокойно и твердо сказала Элена. — Я никог­да не подавляла в себе любовь и не буду. Если бы я была замужем и полюбила другого мужчину, то развелась бы. Ты ничему не можешь научить меня, Бранка! Но я наде­юсь, что произошедшее никак не скажется на отношении твоей семьи к моей дочери.
Бранка не привыкла к отповедям, выслушивать Элену ей было неприятно. Но она поумерила свой воинственный пыл и сказала:
— Жену моего сына я буду оберегать и от слухов, и от неприятностей!
Это было похоже на правду. На том они и расстались.
По дороге домой Эленой владело сложное чувство: ей было тяжело и радостно. Она знала: в ее жизни произош­ло что-то очень важное, и свет близкого счастья затмевал все неприятности.
Бранка с утра поднялась не в духе, но еще не теряла надежды образумить Атилиу. Сразу же после завтрака она поехала к нему.
Атилиу чувствовал себя безумно виноватым. Но не перед Бранкой, перед Эленой. Он ведь так и не сказал ей того, что хотел. Поставил в ужасную ситуацию, заставил пережить тяжелые минуты!.. Не в силах дождаться более удобного часа, он разбудил ее звонком и сказал все, что хотел сказать вчера:
— Прости! Если можешь, прости меня! Говорят, буд­то любовь, зародившаяся в Венеции, не умирает никогда. Я не успел тебе этого сказать, но говорю сейчас: я полю­бил тебя там, клянусь! Ты шла ко мне по саду Казановы, шла среди темно-зеленых шпалер и была похожа на осле­пительный солнечный луч! Твои сияющие глаза! Я хочу видеть тебя! Сейчас! Немедленно!
— Мне сложно во всем разобраться, Атилиу, — ус­лышал он в ответ. — Подожди немного, день, два...
— Хорошо, хорошо! Я подожду! Два дня, но не боль­ше! — торопливо ответил он и повесил трубку.
Потом заказал по телефону цветы, попросил посыль­ного зайти к нему за запиской и стал ждать его.
На звонок он поспешно открыл дверь и увидел Бран-ку. Она выглядела очаровательно, улыбалась по-дружес­ки. Вошла, огляделась, попыталась заговорить об Изабел. Однако Атилиу ласково и корректно дал ей понять, что их многолетняя дружба не дает ей права вмешиваться в его личную жизнь. Больше того, невмешательство и есть основа дружбы.
Получив вторую отповедь, Бранка прикусила губу, попросила сделать ей коктейль, на которые Атилиу такой мастер, и в его отсутствие прочитала записку: «Элена! Дни без тебя мне кажутся вечностью. Ждать нет сил.
Послезавтра мы обедаем вместе и весь вечер будем вдво­ем. Не говори, что не можешь. Больше двух дней я не выдержу! Твой Атилиу».
Ах вот оно как! Ну и нахал! Бранка выпила принесен­ный Атилиу коктейль, посидела еще немного и прости­лась. Настроение у нее не улучшилось.
За обедом она все подкладывала еду Эдуарде, твердя, что уж больно она худенькая и бледненькая, а ей ведь рожать, и детки должны быть здоровенькие, крепенькие, но свекровь ее откормит.
— Откормите! Можно подумать, что я лошадь, — обиженно сказала Эдуарда. Ей кусок в горло не шел при одном только воспоминании, какое она провела утро. Ужас! Она проснулась от оглушительного рева магнитофона, заглянула к Аеу, чтобы попросить его приглушить музы­ку, и увидела у него Лауру! Та чувствовала себя как дома. Она, видите ли, учила Леу танцам!
С Эдуардой чуть истерика не случилась. Да что там! Случилась! Она позвонила Марселу, стала жаловаться, но он был так занят, что даже слушать ее не стал. А сейчас слушает, но не ее, а Бранку. Похлопал Эдуарду по спине и сказал:
— Хорошенькая такая лошадка, крепенькая кобылка! Ты словно в мыслях у меня читаешь, мама!
Эдуарда поджала губы, с трудом досидела до конца обеда и немедленно позвонила матери. Они должны были срочно заняться квартирой! Оставаться у Бранки под од­ной крышей с Лаурой она не намерена!
Они договорились встретиться завтра с утра, но Эле-на обещала еще позвонить вечерком, уточнить час встречи.
Эдуарда ждала ее звонка с нетерпением. Как назло, Элена позвонила во время ужина, и, когда Эдуарда рва­нулась к телефону, ее остановил ледяной голос Бранки:
— Время еды в твоем новом доме — святое. Скажи Элене, — Бранка уже обращалась к Зиле, — что Эду­арда перезвонит ей, как только освободится.
Эдуарда почувствовала себя опять в пансионе под не­усыпным наблюдением строгой классной дамы. Воспоми­нание было не из приятных. Оставаться в этом доме ей захотелось еще меньше.
Ложась спать, она думала только о том, как завтра посмотрит свою новую квартиру и как им будет хорошо там вдвоем с Марселу. Без бесстыжей Лауры, которая окручивает теперь Леу. Без Бранки, которая словно бы стоит за дверью и проверяет, зачинает она или нет ей крепенького внука.
На следующее утро за завтраком Арналду сообщил приятную новость:
— Марселу! Вчера нам звонил Ринальду из Буэнос-Айреса, они готовы внести жирный куш в основной про­ект. Так что сегодня ты летишь к ним улаживать дела. Можешь взять с собой жену.
— Меня?! Но я должна заняться квартирой! — вос­кликнула Эдуарда, и это был крик ее души. — А Мар­селу... А без Марселу... — Она представила себе, что будет с ней здесь без Марселу, и чуть не заплакала.
— Она права, — вдруг раздался властный голос Бран­ки. — Только поженились и уже разлучаются. Пусть летит Атилиу. Он свободен, собраться ему ничего не сто­ит, проект его, и он разберется с ним даже лучше Марселу.
Арналду помялся: Атилиу не мальчишка, чтобы посы­лать его, не предупредив, в тот же день в Буэнос-Айрес, но с другой стороны... Самолет вечером, все можно ус­петь... И он отправился звонить другу, коллеге, подчи­ненному.
Узнав, что своей экстренной командировкой он обязан Бранке, Атилиу пришел в тихое бешенство.
— Хотел бы я знать, с каких это пор она стала ди­ректором нашей фирмы? — осведомился он ледяным тоном.
— Да ты сам понимаешь, женщины, Бранна, Эдуар­да, — замялся Арналду.
Спорить Атилиу не стал, дело оставалось делом, и нужно было покончить с ним как можно быстрее. И еще повидать до отъезда Элену и предупредить ее, как обсто­ят дела.
Элена уже знала, как они обстоят. Эдуарда с сияю­щими глазами рассказывала матери, что Бранка вдруг встала на ее сторону.
— Ты бы видела, как категорично она сказала, — захлебывалась от восторга Эдуарда, — что Марселу не­чего делать в Буэнос-Айресе! Поедет Атилиу! Он свобо­ден и может пробыть там хоть месяц, хоть год, если понадобится! Правда, она здорово поступила, встав на мою защиту? Она меня просто покорила. Она ведь очень хорошая, правда, мама?
— Конечно, дочка, конечно, — согласилась Элена.
— И вообще она такая прямая, искренняя. Все гово­рит в лицо. Я сначала обижалась, а теперь вижу, что у нее просто такой характер — ничего не может утаить в себе.
— Конечно, дочка, конечно, — опять согласилась Элена. — Знаешь, я только что вспомнила об одном срочном звонке.
Она вышла в другую комнату и набрала номер фирмы Атилиу. Подошла Изабел и, узнав Элену, торжествующе сказала:
— Он улетел в Аргентину на неделю.
«Что ж, значит, завтрашний обед отменяется, — по­думала Элена. — Улетел и не предупредил. Может, Вир-жиния была не так уж не права, когда говорила, что он во всем слушается Бранку...»
И она поехала с Эдуардой смотреть квартиру. С Ати­лиу они разминулись минут на десять, не больше. Букет алых роз он вручил толстухе Тадинье и, попросив бумагу, набросал записку.
Когда он вернулся в офис, Изабел подала ему папку с документами.
— Я могу поехать с тобой, — сказала она. — Ар­налду даст мне отпуск, и мы проведем его в Буэнос-Айресе.
— Это следующее указание Бранки? — прорычал Атилиу, взял папку и хлопнул дверью.
Изабел не знала, что и думать. Никогда она еще не видела уравновешенного Атилиу в таком состоянии. Арналду похлопал ее по плечу:
— Ты такая красивая, Изабел! Пойдем выпьем, от­празднуем твою свободу!

Глава 15

Весь следующий день Элена мысленно возвращалась к их с Атилиу встрече. Неожиданная, она получилась совсем не такой, как ожидалось. Элене хотелось побыть вдвоем, но в ресторане они повстречали Флавию с Маурисиу, ее очередным поклонником, и после ужина Атилиу пригласил их всех вместе к себе. Как говорится, нет худа без добра — одна бы Элена вряд ли поехала к дону Новелли в такой поздний час. Но ей было очень любо­пытно узнать, как живет этот человек-загадка, и кварти­ра многое рассказала ей о хозяине. Открытием было то, что хозяин оказался человеком домашним, его дом был обжитым и удобным, хотя, может быть, не теплым, ли­шенным женской руки.
Женщина здесь присутствовала в виде фотографии — тонкое нежное лицо с улыбкой смотрело на севшего на диван и, наверное, по сей день именно она и оставалась собеседницей Атилиу. Никаких брюнеток не было в этой квартире и в помине. Это была квартира одинокого муж­чины, у которого в прошлом осталась хорошо налаженная семейная жизнь.
— Ты был хорошим мужем, я угадала?
— Да, я человек домашний, я хотел бы жениться, жить семьей, воспитывать ребенка. Мой возраст пока для этого не помеха.
— Думаю, что так и будет, — с невольной печалью произнесла Элена. — Ты непременно найдешь женщину, которая родит тебе ребенка.
Проникновенно глядя ей в глаза, ваяв ее за руку, он сказал:
— Женщину я уже нашел.
— Я думаю о внуках, Атилиу. — В ее голосе прозву­чало невольное отчуждение.
— Я был бы рад воспитывать твоих внуков, — весе­ло сказал он и притянул ее к себе, и она уже больше не противилась, и он поцеловал ее, и они еще долго стояли на балконе, слушая плеск волн. Она чувствовала, что он полон желания, но он не торопил ее и не торопился сам. Тем и хороша зрелость, что в равной мере ей дано на­слаждаться и душевной близостью, и телесной...
Элена вновь и вновь передумывала их встречу: сказа­но было многое, перечувствовано еще больше, но имея детей, никогда уже не бываешь полностью свободным, и она думала о себе, об Эдуарде, о семье Эдуарды.
А семья Эдуарды энергично напоминала о себе. Нео­жиданно днем к Элене приехал Раф и стал уговаривать ее прекратить роман с Атилиу.
— Бранка вне себя. Я не стал бы вмешиваться в твою личную жизнь, но сейчас из-за нее могут пострадать наши общие интересы. У меня на мази очень выгодный кон­тракт с Арналду. Он был бы спасением для меня, Вир-жинии, детей, потому что кабинет разваливается из-за налогов, а я чертовски устал. И если тебе дорога наша семья, то постарайся обойтись без трений с Бранкой. Да, она лезет в твою жизнь, в жизнь Атилиу и Изабел. Но это все цветочки! Когда что-то берет ее за живое, вызре­вают ягодки. Бранка идет ва-банк, по-крупному, грязно! Ты, наверное, не знаешь, что у Арналду уже было два
партнера, которые ушли из фирмы из-за преследовании Ц Бранки. Одного она затравила настолько, что он покон­чил с собой.
— Я знаю только одно, Раф, — Элена ласково поло­жила руку на плечо взволнованного шурина и заглянула ему в глаза, — что когда действуешь ради любви, спосо­бен свернуть горы. Когда тобой движет страх, вокруг остается пустыня. Я буду действовать ради любви. Спа­сибо, что предупредил, потому что в доме Бранки живет моя дочь и ей может еще не раз понадобиться моя помощь.
— Подожди по крайней мере, пока мы подпишем с Арналду контракт!
— Я никуда не спешу, Рафаэль, но мне кажется, что не всем в мире управляет Бранка!
Бранка рвала и метала. Днем она самолично приехала на фирму. И вчера вечером, и утром она звонила Атилиу в Буэнос-Айрес, но номер не отвечал.
— Работник исчез с деньгами предприятия и не пода­ет признаков жизни! — зловеще сказала она Арналду, появляясь в его кабинете. — Больше он у нас не работает!
— Уже выставила меня за дверь? — спросил Ати­лиу, появляясь на пороге — свежевыбритый, в элегант­ном костюме, с насмешливой улыбкой.
Бранка мгновенно поняла, что утром он прилететь не мог, значит, прилетел вчера, значит, виделся с Эленой, значит, предал интересы фирмы ради этой бабенки, ее новой родственницы!
Не меньше Бранки был возмущен и Марселу и по­спешил высказать свое возмущение:
— Я не мог поехать из-за Эдуарды! Поехал ты и должен был остаться там на неделю или две, но довести дело до конца, ясно? Твое пренебрежение интересами общего дела непростительно.
— Ты закончил? — холодно осведомился Атилиу.
— Закончил, — так же холодно отвечал Марселу.
— Ознакомьтесь с документами, а я считаю себя уво­ленным.
И Атилиу вышел из кабинета.
— Вот негодяй! — сказал Марселу, первым прочи­тавший листки из папки. — Вот мерзавец!
На лице Бранки отразилось злорадство — она не сомневалась, что война будет серьезной. Да, в вопросе с Атилиу придется пойти на крайние меры. Она была гото­ва ко всему! Придется повоевать и с Арналду. Его мол­чание говорило, что у него есть свое особое мнение на этот счет, но под ее напором и напором сына он сдастся!
— А ведь он привез контракт, подписанный по всей форме, и притом на самых выгодных условиях! — про­должил Марселу и засмеялся. — Придется, тебе, мамоч­ка, мириться с Атилиу!
Бранка взяла контракт и начала читать.
— Не будем забывать того, что наша фирма работает на его проектах. И под них получает деньги, так что если он уйдет, мы останемся на бобах, — сумрачно прогово­рил Арналду. — В следующий раз, прошу тебя, Бранка, быть посдержаннее в своих выплесках. Думай теперь сама, как выпутываться из дурацкого положения!
— А почему ты мне раньше об этом не сказал?! — Бранке нужно было на кого-то вылить свой гнев, и муж был самой подходящей мишенью. — Почему не сказал, что мы в руках этого человека? Как ты это допустил? Как это могло быть?
— Бранка! Ты все прекрасно знаешь! — отрезал Арналду. — Но в гневе слепнешь и глупеешь. Ты же хотела разрядиться? Ничего знать не желала? Теперь попробуй исправить то, что натворила.
Может быть, характер у Бранки был плохой, но голо­ва хорошая, и как умная женщина, она поняла, что хвати­ла через край. Разумеется, она знала положение фирмы, но именно поэтому так дорожила Атилиу и злилась на Арналду. Она восхищалась талантом Атилиу и втайне презирала Арналду за бездарность. Конечно, и у Арнал­ду были свои достоинства, но они нравились Бранке го­раздо меньше.
Самой замечательной чертой Бранки было ее умение внезапно повернуться на сто восемьдесят градусов. Неда­ром она говорила, что капризы — это лучшее, что есть у женщины.
Через пять минут она уже входила в комнату, где между другими находился и стол Атилиу, на котором он не спеша наводил порядок.
— Извини меня, — сказала она, и не было на свете более кроткой и милой женщины. — Меня разозлила твоя строптивость. Ты же знаешь, я женщина крутая, рублю сплеча, но никогда не гнушаюсь собрать и склеить осколки. Мы восхищены твоей работой!
— К чему эти объяснения, Бранка? Ты вправе посту­пать как хозяйка. — Атилиу посмотрел на нее с непере­даваемой иронией. Перед этой иронией Бранка чувствовала себя беззащитной. — Но, думаю, разрывать контракт не в твоих интересах: слишком велика неустойка. Как только он кончится, я уйду. Похоже, я даже присмотрел себе другую фирму...
Только этого не хватало! Она мгновенно сообразила, о какой фирме идет речь. Нет! Нет! Она этого не допустит!
— Неужели в твоем сердце одинокого волка за столько лет не нашлось для меня хоть маленького местечка? — печально спросила она. — Мы столько лет дружили с тобой, с Алисией... Можно понять, почему я вмешалась... Прости меня.
— Я ушел из дома в шестнадцать лет, потому что родители вмешивались в мою жизнь. Мы идеально жили с Алисией, потому что она в мою жизнь не вмешивалась. На моем столе лежали распечатанные письма, и она ни разу не взяла ни одного, чтобы узнать, от кого оно! Зато Изабел и ты, Бранка, пытаетесь прожить мою жизнь вместо меня. Не надо! Я этого никому не позволю!
— Клянусь, больше в твои дела я вмешиваться не буду! Я была не права, признаю. Но поверь, мы послали тебя в командировку только потому, что никто, кроме тебя, не справился бы так блестяще с этим контрактом. Я обожаю Марселу, но я объективна: сыну пока еще далеко до тебя. Приходи к нам сегодня, поужинаем вместе. Только близкие друзья, в своем кругу, и забудем о размолвке.
— Спасибо, Бранна. — Атилиу всегда был безуко­ризненно вежлив. — Но у меня другие планы на сегод­няшний вечер.
— Тогда отпразднуем твою победу в кафе!
Бранка уже тащила Атилиу за руку, и он не сопротив­лялся — они и в самом деле знали друг друга слишком давно, недаром он называл себя «специалистом по Бранке».
— Шампанского для дам! — скомандовал Марселу официанту. Он праздновал очередную победу своей непо­бедимой матери.
У него самого тоже был повод выпить шампанского, другое дело, что пока он не знал об этом.
Эдуарда с утра отправилась к матери. Дорогой она наконец отважилась и купила в аптеке тест на беремен­ность. Задержка была уже неделю. Накануне она сходи­ла в церковь и поставила свечку Святой Рите де Кассии, которая всем и всегда помогала. Хорошо, если беремен­ность. А если нет?.. Если у нее какие-то неполадки и ей нужно будет непременно обратиться к врачу? В общем, лучше всего, если они займутся ее здоровьем вместе с мамой...
Пока Элена суетилась на кухне, собираясь напоить ее кофе, Эдуарда воспользовалась тестом, и... Наконец-то! То, чего она столько времени ждала, свершилось!
— Мама! Я жду ребенка! — воскликнула она с сия­ющими глазами.
Элена обняла ее, прижала к себе. Она была самой счастливой женщиной на свете!
Вечером в доме Бранки шампанское лилось рекой. Она праздновала необыкновенно важное событие для всей се­мьи Моту: у ее первенца должен был появиться на­следник!
Элена в тот же вечер отпраздновала то же событие куда скромнее. Она собственноручно приготовила курицу с соусом карри и, уютно ужиная с Атилиу при свечах, подняла бокал чудесного красного вина за здоровье дочки и будущего малыша.
Наконец-то Атилиу наслаждался домашним теплом, заботой, покоем, без которых тосковал столько лет. На­конец-то смотрел в глаза, которые отвечали ему ласковой улыбкой понимания. Радостнее всего было для Атилиу то, что и он понимал Элену без всяких слов, он чувство­вал, отчего она счастлива и что ее огорчает, а значит, мог позаботиться о ее счастье и помочь ей в горе.

Глава 17

После визита к врачу Эдуарда поехала к Марселу в офис. Она пообещала, что приедет и все расскажет. Туда же собиралась приехать и Бранка, чтобы отправиться потом с Эдуардой по магазинам.
Эдуарда была полна своими новостями. Они с Эленой довольно долго прождали доктора Моретти, который за­нимался тяжелой больной, успели поговорить с Сезаром, к которому благодаря своему новому состоянию Эдуарда внезапно ощутила необыкновенное доверие. Успела и Элена рассказать дочери свои новости. В первую секунду Эду­арда была потрясена, она не была готова к тому, что мать заведет новую семью, новый дом. А она? Что же, мама оставит ее? А будущий внук? Но тут же Эдуарда поняла, что мама по-прежнему будет рядом с ней, что ей ничто не грозит, и поздравила ее.
— Я буду только рада, если тебе будет хорошо, если ты наконец найдешь свое счастье, — сказала она матери.
Дорогой она успела забыть об этом. Ей не терпелось сказать Марселу, что у нее все в порядке. Что они могут жить нормальной супружеской жизнью. В последнее вре­мя Марселу остерегался даже приближаться к ней, обере­гая будущего наследника. Нельзя сказать, что Эдуарде такая заботливость пришлась по нраву. Она внушила ей новые беспокойства и подозрения.
Но теперь все опять будет замечательно! Беремен­ность вовсе не болезнь и не помеха любви!
Счастливая, она порадовала новостями Марселу, по­том Бранку с Арналду, сообщив, что давление у нее иде­альное, ребенку уже шесть недель, а доктор хоть и старый, но вполне современный.
Увидев входящего в кабинет Атилиу, она вспомнила и материнские новости и сказала:
— Примите мои поздравления, Атилиу. Я очень за вас рада!
— С чем это ты его поздравляешь? — удивился Арналду. — У него что, день рождения?
— Да нет, день рождения у него в марте, — уточни­ла Бранна и вопросительно посмотрела на того, кто из пай-мальчика вдруг превратился в ребенка-изверга.
— Он женится, — опередила Эдуарда открывшего уже было рот Атилиу, — на маме. Сегодня с утра при­ехал к ним в студию, привез кольцо. Потрясающее! И сделал предложение. Все были просто потрясены. Мама, конечно, на седьмом небе!
Потрясены были все и здесь. Вот только на седьмое небо никто не взлетел. Скорее для Изабел и Бранки ра­зорвалась бомба.
— Где же поздравления? — весело осведомился Ати­лиу. — Или вам жених не нравится? Или то, что я женюсь?
— И жених не нравится! И то, что ты женишься! Ничего не нравится! — откровенно заявила Изабел. — Нет, это просто смешно! Просто абсурд какой-то!
— Не понимаю. Я вдовец, Элена разведена. У кого-то есть возражения? И я никому ничего не должен! И хочу как можно скорее в свадебное путешествие. Как другие. Запишите мне, пожалуйста, неделю отпуска.
— Конечно, конечно, — растерянно согласился Мар­селу. — Поздравляю. Просто известие застало нас врас­плох. Но вмешиваться и возражать никто не имеет права!
Вслед за Марселу улыбнулась и Бранка:
— Поздравляю, дорогой! Очень за тебя рада. Я все­гда считала, что тебе необходимы семья, дом, прочные, надежные отношения. Я надеялась, что все это будет у тебя с Изабел, но раз не получилось, ничего не подела­ешь. Против сердца не пойдешь. Желаю вам обоим счастья!
Но на этот раз Бранка не предложила выпить шам­панского. Напротив, оставшись наедине с Изабел, кото­рая и без того была и подавлена, и растеряна, она устроила ей настоящий разнос:
— А я тебе еще помогала! Я надеялась! Так опросто­волоситься! Не суметь удержать! Да теперь и девчонки в пятнадцать лет знают такие штучки, которые любого муж­чину удержат! А ты? В твои-то годы! Да я вообще со­мневаюсь, женщина ли ты. Похоже, что компьютер!
Изабел поначалу оправдывалась, что у них давным-давно все шло из рук вон плохо, потом обиделась, разоз­лилась и сама начала наступать на Бранку:
— Ты свела его со мной, потому что сама не отважи­лась его заграбастать! Надеялась, что он будет при тебе! Хотела чужими руками жар загрести! Ты всегда подстав­ляешь других, чтобы они расплачивались!
— Что за глупости ты несешь! — возмутилась Бран-ка. — Да если бы я его любила, я бы все послала к черту и ушла бы к нему. Ничто бы меня не остановило!
— Да он-то тебя не любил! Он не любит! — яростно крикнула Изабел.
— Считай, что я не слышала твоей истерики, — ле­дяным тоном заявила Бранка. — Больше всего я не люб­лю неблагодарности. Неблагодарные теряют не только мою дружбу, но и работу в нашей фирме. Спишем все на нервный срыв, вызванный твоим провалом.
— Нет, ты меня выслушаешь до конца! — угрожаю­ще проговорила Изабел, но в эту минуту в кабинет вошла секретарша и доложила, что дона Эдуарда ждет дону Бранку.
Бранка вышла из комнаты, не удостоив Изабел и взглядом.
Какое дикое, нестерпимое унижение!
Изабел выпила за обедом коньяку и после обеда тоже. Коньяк возвращал ей душевный покой, делал все мягче, приемлемее. Хотя в последнее время она, пожалуй, зло­употребляла им. Так по крайней мере сочла Камила, ко­торая прилетела из очередного рейса — она работала стюардессой и после полета проводила день или два дома.
Изабел очень обрадовалась, что младшая сестра была сей­час с ней. Будь она одна, ей было бы совсем невыносимо. Камила, утешая сестру, все рассказала ей о неладах со своим женихом-американцем, который в очередной раз отложил свадьбу и укатил куда-то на Аляску. Изабел слушала, но вполуха. Потом извинилась, сказала, что вспомнила о срочном деле, вышла и направилась к маши­не. Ей вдруг показалось, что она нашла способ исправить происходящую нелепость.
Атилиу не ждал вечернего визита. Ему казалось, что кто-кто, а деловая Изабел, трезвая, логичная, давным-давно отдала себе отчет в происходящем, да никогда и не обольщалась насчет их отношений. И потом, разве они не оставили позади период бурных объяснений? Нет. Судя по сумрачному взгляду его бывшей любовницы, предсто­яло еще одно.
Атилиу широко распахнул дверь и сделал приглашаю­щий жест:
— Прошу!
— Я пришла забрать свои вещи, — уже улыбаясь, сказала Изабел.
— А разве они тут есть? — Атилиу был искренне удивлен, и его удивление сказало бы любой женщине го­раздо больше, чем слова. Любой, но не Изабел. Она должна была каждую ситуацию довести до логического конца.
Изабел направилась в спальню, открыла шкаф с левой стороны и принялась доставать вещь за вещью.
— Мой любимый халат, — говорила она, — а вот и моя любимая пижамка.
Атилиу и в голову не приходило, что тут столько ее вещей. Он пользовался другим отделением в шкафу, а в это никогда и не заглядывал.
— Сейчас я принесу тебе чемодан, — любезно сказал он. — Если бы я знал, я бы сам тебе все привез.
Изабел уже собралась примерить свою пижамку.
— Ну как? Ты же любил, когда я в ней, она тебе так
I нравилась...
— Ты всегда была потрясающей женщиной, Изабел. Просто потрясающей! И у тебя все будет великолепно. Но сейчас не стоит заниматься примерками. Сейчас луч­ше всего собрать вещи, за которыми ты пришла.
И он сам принялся складывать в чемодан все, что лежало на полках в шкафу, мечтая только об одном: что­бы явно перебравшая коньяка Изабел благополучно доб­ралась до дому.
— Я пришла, чтобы побыть с тобой, а вовсе не за вещами, — заявила Изабел, обнимая Атилиу. — Ты не мог забыть меня так быстро! Вспомни меня, мои духи, как нам было хорошо. — И она прижималась к нему все теснее, надеясь разбудить желание в этом незнакомом, чужом Атилиу и снова приручить его. Она увлекала его на постель, но он подхватил ее на руки и ласково, но твердо усадил в кресло.
— Сейчас я сварю кофе, — сказал он, — тебе нужно прийти в себя. Ты всегда была для меня желанной жен­щиной, Изабел. Но пойми, уступи я сейчас твоему неле­пому, случайному желанию, какое унижение ты почувствуешь завтра. Ты никогда не простишь мне его.
— Я и так тебе ничего не прощу! — выкрикнула Изабел уже со слезами. — За один день в Венеции эта женщина добилась того, чего я не могла добиться три года! Если бы мы жили под одной крышей, такого не случилось бы!
— Изабел! Кто из нас хотел жить под одной кры­шей? Ты? Тебе был нужен не муж, а коллега по работе, с которым ты время от времени спала бы, — со вздохом ответил Атилиу.
— У тебя вместо сердца холодильник! Уйди! Не смотри на меня! Я не хочу, чтобы ты видел мои слезы. Я плачу не из-за тебя! Мне себя очень жалко! И я ненавижу себя! Ненавижу Элену! Всех ненавижу!
Атилиу пережидал истерику Изабел, как пережидают грозу или дождь. Он приготовился сидеть возле нее хоть сутки, но дождаться, когда она придет в нормальное со­стояние, смирится с неизбежностью их расставания, забе­рет свои вещи и уйдет. Ему не хотелось, чтобы эти несколько вполне благополучных лет завершились глупым и таким несвойственным выдержанной Изабел скандалом.
Изабел выпила кофе, посидела и в конце концов ус­покоилась. Ничего другого ей и не оставалось. Она и в самом деле была очень трезвой женщиной. После слез и бесплодных попыток вернуть утраченную близость она чувствовала себя опустошенной. Может, Бранка права? Может, она компьютер? Может, ей неведомо чувство любви? Может быть. Но вот ненависть она чувствовать умеет. Ей не хотелось оставаться рядом с человеком, ко­торый пренебрег ею. <•
— Все это барахло можешь выбросить! — сказала она, показав на чемодан. — Желаю счастья!
Выйдя, она почувствовала себя разбитой. Домой воз­вращаться не хотелось. Она переночевала в гостинице и приехала домой в десять часов утра.
— Я заболела. На работу не пойду, — сказала Изабел Камиле и заперлась у себя в спальне. Ей предстояло многое обдумать.
Изумленная Камила принялась звонить Арналду, чтобы предупредить его.
— Да, да, я все понимаю, — сказал Арналду. И вдруг почувствовал, как ему будет одиноко, если рядом не будет Изабел. Да что там! Она была нужна ему как воздух, которого не замечаешь, пока им дышишь.